ЛЮДИ И КРЫСЫ
Чёрные дроны над Брянском кружат,
коптеры в небе над Курском зависли…
Бабушки вяжут носки для солдат,
дети им шлют благодарные письма…
Женщины в Туле, в Орле, под Москвой
шьют для ребят бельевую обновку.
Мчится на фронт продуктовый конвой,
и волонтеры плетут маскировку...
Евро и доллары прячут в мешках
два министерских больших генерала...
Все либеральные крысы сквозь страх
скрыть не способны хмельного оскала.
Ждет закордонное племя иуд
зверской победы своей закулисы.
Люди и крысы на свете живут.
Рядом, извечные — люди и крысы…
ВОПРЕКИ
Может, еще возвратится ко мне
лето земное…
31 августа 2023
Ну вот оно и возвратилось…
Ну вот оно и возродилось,
моим сомненьям вопреки —
души пленительное лето,
живая связь тепла и света,
игра сияющего цвета
поляны, озера, реки…
Зимою, помню, тосковалось —
еще так много оставалось
морозных и метельных дней…
И цвет полей угрюмо-серый,
и небеса тяжелой сферой
гасили свет в душе моей.
Казалось, вечно будут длиться
зима и снег. Не возвратится
ко мне полей душистый цвет…
Казалось, круг друзей порвался…
Казалось, мир земной распался
и как-то слишком исчерпался
огонь в глазах последних лет…
Но дни иссякли, как ни странно…
Весна промчалась интриганно,
как миг, как сон, как крыльев взмах…
Лесные трели пробудились,
и, возродившись, возвратились
и круг друзей, и свет в глазах…
Души пленительное лето,
живая связь тепла и света,
игра сияющего цвета
поляны, озера, реки…
Рассвет, врывающийся звонко,
родная песня жаворонка
и в небо взгляд из-под руки…
Тоске сердечной вопреки…
БЛАЖЕННЫЙ
«…Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: «Я — русский»,
И Бог заплакал вместе с ним».
Н.Зиновьев
Творец Вселенной, друг убогих
степной дорогой проходил.
А там Зиновьев — у дороги —
по русской доле слёзы лил.
«Ты кто? — спросил Он Николая. —
Чего раскис на склоне лет?»
«Я — русский», — слёзы утирая,
ответил Богу наш поэт.
«Блаженный! — Бог махнул рукою. —
Я Русь спасал, как только мог.
Не время плакать нам с тобою…»
И дальше путь продолжил Бог.
МЛАДШИЙ БРАТ
Уходят годы без возврата,
порой бесцветно семеня…
Но вот уже не стало брата.
Не стало брата у меня…
Мой младший брат…
Картины детства
бегут, роятся предо мной…
Как сердца милое наследство,
как звон весенний за спиной…
Мы без отца росли… Остудно
душа несла судьбы печать…
Крутясь, как белка, бедно, трудно
двоих нас поднимала мать.
Но были в нашем детстве светлом,
как дар желанный, каждый год —
деревня, летние рассветы,
цветущий, бабушкин, приветный
клубнично-сладкий огород…
И рос мой брат в том детстве славном
по праву слабости мальца…
В делах по дому был я главным,
и был ему я за отца.
Учил в футбол играть и плавать,
с собой в лесную глушь водил.
И по-боксерски крюком справа
при драке в челюсть бить учил.
Забылись те мои «науки»,
он стал и сам — отец и дед.
Так быстро повзрослели внуки!..
И только брата больше нет.
Как скоротечно всё на свете!
Лишь звёзды вечны в полумгле.
И жизнь течет, и солнце светит…
А мать и брат лежат в земле…
ВСЁ ЖЕ ПОМНИ…
Лет ушедших, лет устало-безутешных
ты возврата не желаешь даже в снах…
Всё же помни о московских наших нежных
удивительных июльских вечерах.
Как сидели мы под липами густыми
на Кузьминских или Братцевских прудах…
О настоянных в зеленом терпком дыме
восхитительных июльских вечерах —
всё же помни... Этот блеск воды закатный
будет в сердце утишать и боль и страх…
…О несбыточных, о наших безвозвратных
упоительных июльских вечерах…
И придет последний день на белом свете,
и померкнет ясный свет в твоих очах,
и тогда, конечно, вспомнишь ты об этих
нерастраченных июльских вечерах…
* * *
Тучи вечерние неба июльского...
Розы, роняющие лепестки...
Юрий, братишка, и мать наша Юлия
где-то ещё не совсем далеки...
Тучи вечерние, тучи недвижные...
К розам отцветшим вернулся покой...
Души родимые, нам лишь постижные,
смотрят с улыбкой на нас и с тоской.
Тучи вечерние неба закатного...
Розы остылые клонятся в сон...
Брат мой и мать... Их пути невозвратные
летний мой вечер влекут под уклон...
* * *
Мы останемся в августе этого лета,
не уйдём никуда мы с тобой из него.
В нём одни ото всех затеряемся где-то
и не встретим уже из других никого.
Пусть другие уходят осенней дорогой,
безвозвратной дорогой в сентябрьскую муть.
Мы останемся здесь, у реки неглубокой,
где наш старенький дом покосился чуть-чуть.
В нашем августе липы цветут голубые,
еле слышно шуршит красно-синий кипрей…
…Что-то громко крича, мы с тобой, молодые,
нам на встречу бежим из росистых полей…
Взявшись за руки, в ярких огнях иван-чая
мы бежим и кричим… Но для нынешних нас
август, в сонной реке предзакатно играя,
наши чувства собой до конца заполняя,
стал реальным, единственным светом сейчас.
Будут сны нам нашёптывать травы густые,
утишая на сердце тревогу и страх…
Будут листья над нами лететь золотые,
и дожди, и снега — мимо нас в небесах…
СВЯЩЕННАЯ ВОЙНА
Война объявлена каждому из нас.
Протоиерей Андрей Ткачёв
Донбасс отныне — вся Россия.
Нам всем объявлена война
за наши нивы золотые,
за то, что есть у нас страна.
До стен казанских долетают
шальные «птички» от ЕС.
Но о войне еще не знают
сидящие в «Полях чудес».
А Русь опять — новоиконна,
и вновь — святых героев рать,
и — Белгородская мадонна,
и рядом — Курска Божья мать.
И, небесами осиянна,
идет священная война.
Но кто же скажет нам с экрана:
«Вставай, огромная страна!»?..
* * *
Сентябрь — всегда прощанье,
сентябрь — всегда звучанье
минорных, тихих струн…
Роняет мне на плечи
листву и что-то шепчет
поникший вяз-молчун…
И был бы мир скучнее,
бесчувственней, беднее,
как без любви рассказ,
когда б с листвой прощанье
и грустных струн звучанье
не пробуждались в нас.
Пусть в мир приходит осень!
Она нужна мне очень,
как этот вяз-молчун…
И пусть она — прощанье
и тихое звучанье
души минорных струн…
ВРАГ
Враг говорит на чисто русском,
и враг стоит уже под Курском,
и дроны рвутся под Москвой…
Министры произносят речи,
а на экранах каждый вечер —
весёлых лиц поющий рой.
Пиндосы Киев посещают.
Эксперты хором обещают
всесокрушительный ответ.
Экран поет, экран хохочет.
В боях морпехи укров мочат.
Но крепок у хохла хребет.
Хохол еще не в бледном виде.
Он Русский мир изненавидел —
и общий дом, и Божий храм.
По-братски вскормленный на воле
и Пушкина читавший в школе,
он бьет по русским городам.
Расхристан, в зверстве не раскаян,
отвергший Бога — новый Каин.
Брат, прямиком идущий в ад.
От смертной злобы почерневший,
с восторгом с разума слетевший,
завистливый вчерашний брат.
Ликует укр в нацистской прессе:
бюст Пушкина снесли в Одессе
и подняли свидомый флаг!
Враг говорит на чисто русском,
и он стоит еще под Курском,
перерожденный чёрный враг.
* * *
Кем-то, наверно, нам было попущено
зло в нераскаянном зле…
Как-то Россия сумела без Пушкина
выжить на этой земле…
Кто-то пытался бессудно-расстрелянно
русское всё сокрушить…
Как-то Россия смогла без Есенина
все эти годы прожить…
Кто окруженную гибельным холодом
всё ж от отчаянья спас?..
Как в этом мире бездушно-расколотом
ей сохраниться без нас?..
КРАСНЫЕ ЛИНИИ
Где же они, эти красные линии?
Всем нам казалось когда-то, что там,
где небеса и моря наши синие
мирно сияют, доверившись нам...
Где эти линии самые красные?..
То ль в Подмосковье, а то ли в Кремле…
Скрытые в тайных анналах, безгласные,
нами не видимые на земле.
Все мы охвачены долгими думами,
видя дымящиеся города…
Может, мы линии эти придумали?
Может, и не было их никогда?
Наши деревни, врагом разорённые…
Враг, потерявший возмездия страх…
Тот, что нарушил давно проведённые
красные линии в наших сердцах…
НАГРАДА
Снова Россию ввергают
в смертную битву, и вновь
с фронта вестей ожидают
Вера, Надежда, Любовь…
Снова за русскую землю
льётся горячая кровь.
Богу молитвенно внемлют
Вера, Надежда, Любовь.
Как ни кроваво сраженье,
сколько врага ни злословь,
в сердце смирят озлобленье
Вера, Надежда, Любовь.
Детям и внукам поведай,
друг мой, и не прекословь, —
нас наградили победой
вера, надежда, любовь.
* * *
Мой месяц ноябрь и дождливая осень…
1996 г.
Березовый лист закружил в вышине,
кленовый — неслышно ударился оземь…
Ну вот и вернулись нежданно ко мне
мой месяц ноябрь и печальная осень.
Так рано смеркается день за окном
и свет загорается в окнах напротив!..
Печальная осень унылым крылом
сокрыла недавние красок щедроты.
Как листья, осыпались жизни года,
но первая осень всё длится и длится…
Зачем-то ведь это случилось тогда —
печальной порою на свет появиться…
И жребий мой свыше, как видно, таков:
с осенней печалью навек обвенчаться.
Единственно, с кем ни в каком из миров
разлучному мне никогда не расстаться…
СВЕТ ЛИЦА
Неизбежен жизни край,
безнадёжен бег ее —
раздавай, не раздавай
сердце смертное своё.
Всех живущих ждет свой час.
Всем рожденным дан свой век.
Мы уйдем, но после нас
не иссякнут дождь и снег.
Не исчезнет запах трав,
шелест листьев, песнь скворца…
И бессмертно, мрак поправ,
сохранится свет лица —
в снимке на стене твоей,
в долгой памяти людской…
На кругах Вселенной всей
этот свет один такой…
Жизнь бушует в лоне дня.
Лес щебечет по весне…
Если вспомните меня,
помолитесь обо мне.
ДОЧЬ ДАНТЕСА
Он к себе у французов не имел интереса.
Но Леони-Шарлотта, третья дочка Дантеса…
Словно пламя и тени от трепещущей свечки,
словно Божий Дантесу бумеранг с Чёрной речки…
Все слова о России он в семье запрещает.
А Леони-Шарлотта наш язык изучает.
Чутким сердцем вдыхает голос русской стихии
и читает, читает сына дальней России.
Вдаль она бы хотела улететь вольной птицей…
И отца каждым утром называет убийцей.
И во сне к ней приходит этот солнечный Пушкин…
Но Леони-Шарлотту в стены мрачной психушки
отправляет папаша до конца ее жизни,
чтоб не знать и не слышать страшных слов укоризны.
Он почёта достигнет, он сенатором станет.
Боль Леони-Шарлотты впредь в безмолвие канет.
И за восемь десятков жизнь Дантеса продлится.
Но Леони-Шарлотта перед смертью приснится…
* * *
Л.Т.
«Шербургские зонтики»... Нам по двадцать лет.
Мы с тобой красивые — самый буйный цвет.
А кино — как сладкое, пьяное вино…
В летнем парке слёзное, нежное кино…
«Шербургские зонтики»... И у нас вся ночь.
В летнем парке, в августе. Как в кино, точь-в-точь.
В темном парке желтые фонари горят…
Дома наши мамочки в эту ночь не спят.
Мы с тобой разъедемся скоро кто куда.
Наше лето кончится раз и навсегда.
Но в душе всё светится твой весёлый лик…
«Шербургские зонтики»... Расставанья миг…
ДОЛЯ ЗЕМНАЯ
Души оставшихся в двадцать четвертом
наших погибших солдат
с райским, трубящим, высоким эскортом
к Божьим пределам летят.
Черная сила их души не тронет.
(Божий всесилен предел.)
Там, в этих райских высотах, — догонят
тех, кто до них улетел.
Будут они ожиданье отмщенья
в нервах у нас бередить…
Или с высокой печалью прощенья
будут за нами следить…
Нам же, полету их трубному внемля,
свету их глаз и лица, —
доля земная — за русскую землю
дальше идти, до конца.
Павшие — в этой земле обретают
высшую степень наград:
в ней, как деревья, сердца прорастают
наших бессмертных солдат.
ЗИМА НЕБЫВАЛАЯ
Бесснежье, дождливая хмарь…
Зима двадцать пятого года…
Какой-то осенний январь…
До всхлипа смешная погода…
Ну где ж и мороз, и метель? —
Чьему подчинились капризу?..
Крещенско-хмельная капель
беспечно стучит по карнизу.
В гаданьях теряемся мы.
Но что-то же значит всё это…
Зимою нет русской зимы.
И будет ли русское лето?..
И хочется снега полям…
И год — небывалый в начале…
И что-то готовит он нам,
чего мы еще не видали…
СРЕТЕНИЕ
«Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко»
Их левитам грезились
царский трон, порфира…
…Два Завета встретились,
как два разных мира.
Их ждало изгнание,
кровь ждала, чужбина…
…Дева по Писанию
«в чреве примет Сына»…
Звёзд пустынных россыпи,
волн морских напевы…
…Как же это, Господи,
чтобы Сын — от Девы?..
В рай войдет раскаянный —
первым — лихоимец…
…И младенца на руки
взял Богоприимец…
В обреченном храме их
догорали свечи…
…Трехсотлетний праведник
умер после встречи…
На границе времени —
в тайне дней канунных —
совершилось Сретенье
двух миров подлунных…
КИЕВ ЖДЁТ
Третий год ползёт, бескрылая,
наша жизнь-тоска.
Мы зачем-то из-под Киева
отвели войска.
Хохряки тупыми харями
застят свет земли.
Для чего-то мы от Харькова
танки отвели.
Людоловы Зели клятого
прыгунов метут.
В двадцать пятом сорок пятого
киевляне ждут.
Всех иуд судьба позорная —
как печать хохлу.
Канитель переговорная
мир влечёт во мглу.
Богом русский бой рассудится.
Мы — одна страна.
Киев ждет, когда же сбудется
Русская весна...
