Джером Сэлинджер (1919-2010). Из книги «Бермудский треугольник любви»+3

БАС: Начиная разговор об авторе романа «Над пропастью во ржи», мы оказываемся сразу перед двумя загадками. Одна – всемирная неувядающая слава подростка по имени Холден Колфилд. Другая – уход знаменитого писателя на вершине успеха в добровольное отшельничество. О чём молчал сорок лет Джерри Сэлинджер?

ТЕНОР: Приподнять завесу над первой загадкой мы можем только одним способом: вспомнив наши собственные переживания от прочтения романа. Сколько было вам, когда он попал вам в руки?

БАС: Что-то около шестнадцати – самый подходящий или, наоборот, самый опасный возраст для чтения этой книги. Как и всякий подросток, я рос окружённый частоколом из тысячи «ты должен». Ты должен учиться, должен трудиться, должен уважать и слушаться старших, должен помогать товарищам, должен быть правдивым, ответственным, отзывчивым на чужую беду, должен воздерживаться от сквернословия, нечестных поступков, греховных помыслов. И вдруг передо мной возникает очаровательный персонаж, который опрокидывает все эти «должен», вырывается на волю. Он мой ровесник, но при этом плюёт на учёбу, ни в грош не ставит старших, напивается, ругается, врёт по нужде и без нужды, подводит товарищей, издевается над ними, «прелюбодействует в сердце своём» с каждой встреченной девицей, но при этом зачаровывает и обезоруживает тебя своей бесстрашной и неизменной искренностью своих чувств и порывов.

 

Джерри Сэлинджер

ТЕНОР: Я тоже прочёл роман ещё в школьные годы. Вспоминаю, что моё счастливое волнение могло бы выразиться возгласом: «Какой чудесный друг появился у меня!». Да, слово «ненавижу» мелькает чуть ли не на каждой странице, убийственные стрелы сарказма и презрения Холдена летят во все стороны – но только не в меня. Ведь пока он делился своим гневом и раздражением со мной, оказывал доверие мне, я оказывался как бы его пощажённым избранником, тем единственным, в кого стрелы не летели. Нет, никогда ещё не было у меня такого чувствительного, такого яркого, такого смелого, такого искреннего, такого измученного, такого небанального друга.

БАС: Непослушание предшественников Холдена, например Тома Сойера или Гека Финна, – совсем другого рода. Те пускались на свои шалости, зная, что их осудят и накажут, но у них и мысли не было восстать против самих правил, по которым их подвергнут осуждению. Любой подросток устаёт выступать в роли обвиняемого с утра до вечера. И вдруг появляется Холден и как бы предлагает – или демонстрирует своим примером – возможность упоительной смены ролей: можно повернуть доску и стать обвинителем! Мир взрослых переполнен фальшью, притворством и лицемерием. Они давят на нас заповедями добра и порядочности и не хотят видеть, как низко сами они стоят на другой, более важной шкале. Вершина этой шкалы устремлена ко всему талантливому и неподдельному, а низ тонет в болоте бездарного и фальшивого. Оказаться в этом болоте, сделаться «фони» – вот самое страшное, что только может случиться с человеком. И только ты будешь судьёй того, кто «фони», а кто – нет.

ТЕНОР: Путей в это болото – миллион. В нём оказывается не только ханжа-оратор, призывающий школьников молиться день напролёт и мысленно взывать к Христу каждую минуту, даже за рулём автомобиля; и не только интеллектуал, объясняющий Холдену, что он взял в качестве новой любовницы китаянку лишь потому, что ему близка восточная философия; и не только три провинциалки, приехавшие в Нью-Йорк с мечтой увидеть вживе какую-нибудь кинозвезду. Нет – и замечательный пианист Эрни, который не может скрыть того, что он знает, как хорошо он играет; и превосходные актёры Ланты и Лоуренс Оливье, повинные в том же грехе; и талантливый писатель Хемингуэй, находящий что-то доблестное в поведении солдата, когда на самом деле война – это просто кровавая мясорубка, в которой исчезает всё достойное и человечное, в которой нечем восхищаться.

БАС: Философ Кьеркегор в своей книге «Или – или» описал два способа отношения к жизни: можно выбрать либо этическую шкалу суждений о поступках – своих и чужих, либо эстетическую. И Холден, и его создатель явно выбрали эстетическую. Её главное преимущество и привлекательность для миллионов: она избавляет от мук раскаяния. Ни Сэлинджер, ни Холден ни разу не выражают сожалений о содеянном ими. Потерял в метро всё снаряжение своей фехтовальной команды – плевать, ничего другого эти типы не заслуживают; провёл с сестрёнкой час в обувном магазине, заставляя для потехи взрослого продавца без конца примерять ей ботинки с длинной шнуровкой, – отлично развлеклись; разбудил всё общежитие, завопив ночью в коридоре «кретины!» – так им и надо.

ТЕНОР: Роман «Над пропастью во ржи» был опубликован в 1951 году. Но работал над ним Сэлинджер больше десяти лет. Листки с первыми набросками были в его ранце, когда он в июне 1944 года, вместе с 12-ым пехотным полком штурмовал немецкие позиции в Нормандии. Имя Холден Колфилд встречается уже в раннем рассказе «Последний день последней увольнительной». В нём в уста главного героя, Джона Глэдуоллера по кличке Бэйб, вложена настоящая декларация, отражающая отношение Сэлинджера к войне: «В эту войну я верю... Верю, что надо убивать фашистов и японцев, потому что другого способа остановить их я не знаю... Но моральный долг всех мужчин, кто сражался или будет сражаться в этой войне, – потом не раскрывать рта, никогда ни одним словом не обмолвиться о ней... Если все мы примемся разглагольствовать о героизме и об окопных вшах, плавающих в лужах крови, тогда будущие поколения снова будут обречены на новых гитлеров».

БАС: И Сэлинджер выполнил этот завет. Кажется, только в одном его рассказе – «Солдат во Франции» – действие происходит в окопах, да и то – в момент затишья. Во всех других мы сталкиваемся либо с военными на отдыхе, либо с их воспоминаниями о каких-то малозначительных эпизодах, связанных с военной службой. В произведениях Сэлинджера нет стрельбы, нет бомбёжек, нет артобстрелов. Но, видимо, ему довелось хлебнуть и того, и другого, и третьего. К концу лета 1944 года потери его полка составили 70%. Сам он отделался травмами, сломанным носом, частичной глухотой, измочаленными нервами. Летом 1945 года ему пришлось лечь в военный госпиталь в Германии с диагнозом: психический срыв в результате боевого переутомления.

ТЕНОР: Многое указывает на то, что увиденное Сэлинджером на войне и в освобождённых концлагерях произвело в нём настоящий душевный переворот. Его переписка с друзьями и родственниками в Америке, до тех пор весьма активная, почти прекратилась осенью 1945 года. Он не воспользовался демобилизацией для того, чтобы вернуться домой, а остался работать в контрразведке в качестве штатского сотрудника. В его обязанности входило разыскивать бывших нацистских чиновников и офицеров, арестовывать их и вести допросы. Только на территории Германии его 970-й отдел задержал 120 тысяч подозреваемых, из которых 1700 были признаны военными преступниками, ответственными за уничтожение узников концлагерей.

БАС: Этой же осенью случилось что-то невероятное и необъяснимое: Сэлинджер женился на арестованной нацистке, с которой познакомился во время допроса. Впоследствии он сумел набросить на этот эпизод такой плотный покров тайны, какому могли бы позавидовать сталинские историки, вычёркивавшие имена казнённых из памяти людей. Биографам удалось по крохам собрать обрывочную информацию об этой женщине. Её звали Сильвия Велтер, она была ровесницей Сэлинджера. По профессии – врач-офтальмолог. Образованная, страстная, знала четыре языка. Разделяла взгляды Гитлера на евреев. Американским военнослужащим не разрешалось жениться на немках, но Сэлинджер каким-то образом устроил Сильвии французский паспорт. Молодожёны поселились в доме в окрестностях Нюренберга, завели автомобиль и собаку. В апреле 1946 года срок контракта Сэлинджера кончился, и он вернулся в Америку с женой. Они попытались жить в квартире родителей, но отношения между еврейской свекровью и немецкой невесткой сразу обострились. Через полтора месяца Сильвия вернулась в Европу и подала на развод. С тех пор имя первой жены в семье не упоминалось.

ТЕНОР: В предвоенные годы у Сэлинджера был серьёзный роман с дочерью знаменитого драматурга Юджина О’Нила. В свои шестнадцать лет Уна О’Нил была ослепительно хороша, полна живости и очарования. После призыва в армию, находясь на военной базе в Джорджии, Сэлинджер писал ей пламенные письма, длиной в десять-пятнадцать страниц. Но для юной красавицы бумажных нежностей было мало. Про неё говорили: «Уна без памяти влюблена в Уну». Вскоре она уехала в Голливуд, где у неё запылал роман с Чарли Чаплином, который был на 36 лет старше неё. Вопреки протестам отца, невзирая на горе Сэлинджера, она вышла замуж за знаменитого артиста и прожила с ним до самой его смерти, родив ему восьмерых детей.

БАС: Возможно, это любовное разочарование оставило сердце Сэлинджера опустошённым и жаждущим новой любви. Возможно, этот душевный настрой способствовал тому, что он так неосмотрительно женился на женщине, ненавидевшей евреев. Но мне мерещится и другая причина этого странного выбора. Все последующие связи Сэлинджера с женщинами – брачные и внебрачные – имели одну и ту же черту: он требовал от них полного подчинения своим правилам и полного обрыва всех связей с прежней жизнью. Волею судьбы, Сильвия Велтер была брошена именно в такую ситуацию: вырвана из прежней жизни и отдана в полную власть американского офицера, допрашивавшего её. Не эти ли обстоятельства сделали пленницу привлекательной для него и подтолкнули на столь необъяснимый шаг?

ТЕНОР: Её образ промелькнёт потом в рассказе «Посвящается Эсме». Там сержант Икс, находясь в оккупированной Германии, рассматривает лежащую перед ним книгу Геббельса. Сказано, что книга принадлежала женщине, которую Икс арестовал, следуя предписаниям оккупационных властей задерживать всех бывших нацистов. На титульном листе он читает короткую надпись: «Жизнь есть ад». Эта надпись отзывается жалостью в его сердце, потому что она была сделана «безнадёжно искренним почерком». Безнадёжная искренность – это именно то, что больше всего ценили Сэлинджер и его герои.

БАС: В контрразведчики Сэлинджер попал благодаря знанию немецкого языка. Он никогда не овладел бы им, если бы его учёба ограничилась двумя семестрами, которые он провел в университетах – сначала в Нью-йоркском, потом в Колумбийском. Но отец, пытаясь приобщить его к работе своей импортной фирмы (сыры и колбасы из Польши), незадолго до начала войны послал его на год в Европу. Там он оказался в Вене, в семье австрийских евреев, о которых у него остались самые тёплые воспоминания. Он пытался разыскать их после войны, но узнал, что вся семья погибла в концлагере.

ТЕНОР: Опыт войны должен был оставить свой разрушительный след не только на психике писателя, но и на его даре любить. Недаром один из его героев выписывает из Достоевского: «Что есть ад? Ад есть невозможность более любить». Как можно любить кого-нибудь в мире взрослых? Ведь это они запустили всемирную резню на земле. Это они строили газовые камеры и заполняли небо дымом сжигаемых трупов. И вся жажда любить начинает изливаться из сердца Сэлинджера только на детей и подростков. Сам Холден, его сестрёнка Фиби, девочка Эсме и её братишка Чарльз, девочка Сибил из рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка», мальчик Лайонел в рассказе «В лодке», странный мальчик Тэдди в одноимённом рассказе и его шестилетняя сестра, сестрёнка солдата Мэтти в рассказе «Последний день последней увольнительной» – только на них обращена любовь писателя, которой он безотказно заражает своих читателей. Литературоведы подсчитали, что 75% произведений Сэлинджера написаны о совсем молодых людях. Фиби с укором говорит Холдену: «Ты никого не любишь». Холден теряется, может назвать только покойного брата Али. Но на самом деле он мог бы сказать: «Я люблю тебя, и всех твоих одноклассников, и ребятишек в Музее естественной истории, и тех, что кружатся на карусели в Центральном парке, и тех, которых я хотел бы ловить во ржи на краю обрыва». Миллионы читателей подтвердили бы его слова.

БАС: Начало литературного пути Сэлинджера было нелёгким. В течение трёх послевоенных лет он написал множество рассказов, которые были отвергнуты журналами и потом пропали. Издательство «Липинкот-Пресс» планировало издать его сборник, но потом передумало. Он уехал из квартиры родителей, снял комнату над гаражом в городке Тэрритаун – на что-нибудь получше денег не хватало. Даже «Ньюйоркер», благоволивший к нему, возвращал одну рукопись за другой.

ТЕНОР: В эти годы Сэлинджер искал свой стиль и оттачивал его. Впоследствии он признавал, что среди писателей предыдущего поколения трое оказали на него наибольшее влияние: Шервуд Андерсон, Хемингуэй и Фитцджеральд. Действительно, интонации Холдена полностью копируют интонации подростка в рассказе Андерсона «Хотел бы я знать – почему». Обращаясь к читателю, подросток объясняет, почему он завидует одному негру, работающему в конюшне со скаковыми лошадьми: «...Я бы даже сам хотел стать ниггером. Глупо так говорить, но уж таков я, когда дело доходит до лошадей, чтобы всегда крутиться вокруг них. Я просто сумасшедший и ничего не могу с собой поделать».

БАС: Переломным моментом в судьбе писателя явилась публикация рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка». Его заметили и критики, и читатели. К моменту выхода романа «Над пропастью во ржи» Сэлинджер был уже хорошо известен в литературных кругах. Журнал «Ньюйоркер» не только печатал его рассказы, но и начал платить ему тридцать тысяч долларов в год за право первого прочтения всех его новых произведений. Его имя постоянно появлялось в сборниках «Лучшие рассказы года», «Проза сороковых», «Рассказы, награждённые призами». О нём положительно отзывались такие требовательные стилисты, как Хемингуэй и Набоков. Девять его рассказов, соединённые в сборник, опубликованный в 1953 году, имели огромный успех. Женщины, встречавшиеся с ним в эти годы, рассказывали потом, что очарование его имело почти магическую силу. Чёрные волосы, тёмные глаза, высокий, одетый во всё чёрное, он будто нёс вокруг себя какую-то тёмную ауру. Даже в его квартире в Нью-Йорке доминировали чёрные тона: стены, мебель, простыни – всё было чёрным.

ТЕНОР: И однажды, на какой-то литературной вечеринке, его тёмные глаза встретились со светлыми глазами шестнадцатилетней школьницы, одетой в синее платье. Клэр Дуглас прибыла в Америку девятилетней девочкой в 1942 году, на корабле, увёзшем сотни английский детей от лондонских бомбёжек. По дороге ей довелось стать свидетельницей ужасного события: второй корабль, вёзший детей, был потоплен немецкой торпедой на её глазах. Клэр была покорена вниманием, которое начал оказывать ей известный писатель. Летом 1951 года они уже встречались регулярно, обменивались письмами и телефонными звонками. Богатые родители Клэр тоже переехали в Америку из Англии, но детьми они интересовались мало, предоставляли им жить в приютах или в школах при монастырях. В одной такой школе монахини заставляли Клэр мыться под простынёй, чтобы не оскорблять Господа видом своей наготы. (Как будто Творец мог оскорбиться видом Своего творения!) Понятно, что девочке с таким воспитанием нелегко было входить в светский и богемный мир литературного Нью-Йорка.

БАС: Видимо, служба в контрразведке оставила сильный отпечаток на характере Сэлинджера, усугубила две самые заметные черты: скрытность и подозрительность. К моменту знакомства с Клэр он научился превращать в тайну все обстоятельства своей личной жизни. Никому не рассказывал о себе, отказывался давать интервью, фотографироваться, участвовать в собраниях. Купил себе дом в лесной глуши в штате Нью-Хэмпшир и пропадал там неделями и месяцами, не имея даже телефона.

ТЕНОР: Клэр приезжала к нему туда на длинные уикенды из университета. Чтобы соблюдать приличия, они с Сэлинджером сочинили воображаемую семью Тробриджей, которая якобы приглашала её в гости, и от имени миссис Тробридж посылали матери Клэр и в администрацию университета письма, где с восторгом описывали чудесные дни, проведённые юной студенткой в семейной атмосфере.

БАС: Впоследствии Клэр рассказывала своей подросшей дочери, что к тому времени она была без памяти влюблена в Сэлинджера. Смотрела на мир его глазами, читала те же книги по дзен-буддизму и Веданте, которые читал он, осваивала йогу и медитацию. В какой-то момент Сэлинджер предложил девушке оставить университет, порвать с родными и друзьями и переселиться к нему насовсем. На такой резкий поворот жизни Клэр не смогла решиться. Она отказалась. И тогда её возлюбленный просто взял и исчез. Он не отвечал на её звонки и письма, не появлялся у общих знакомых. Она была вычеркнута из его жизни так же решительно, как он вычёркивал из своей прозы персонажей, не сумевших подняться до требуемого им уровня.

ТЕНОР: Клэр была в отчаянии. У неё начались какие-то загадочные болезни, она неделями лежала в больнице. Там за ней ухаживал старинный поклонник, выпускник Гарварда, умолял выйти за него замуж. Удручённая, растерянная, она согласилась. Но их брак продержался всего несколько месяцев. Клэр оставила мужа. Сэлинджер тем временем работал над рассказом «Фрэнни». Читатели, знавшие Клэр, потом говорили, что именно она явилась прототипом главной героини. Через какое-то время отношения возобновились, и Клэр согласилась выполнить пожелание Сэлинджера: оставила университет и переселилась к нему. Рассказ «Фрэнни» был опубликован в январе 1955 года, а в феврале состоялось бракосочетание. И жених, и невеста заявили муниципальному чиновнику, что вступают в брак впервые. Хотя, как это ни парадоксально, первый муж Клэр стоял тут же среди приглашённых.

БАС: Если бы Клэр более внимательно читала «Над пропастью во ржи», она могла бы заранее узнать, что ей предстоит в уединённом лесном доме неподалёку от городка Корниш. Сэлинджер-Холден честно описал свою мечту: «Я решил сделать вот что: притвориться глухонемым. Тогда не надо будет ни с кем заводить всякие ненужные глупые разговоры. Все будут считать, что я несчастный глухонемой дурачок и оставят меня в покое... Построю себе на скопленные деньги хижину и буду жить там до конца жизни... Готовить еду я буду сам, а позже, когда мне захочется жениться, я, может быть, встречу какую-нибудь красивую глухонемую девушку, и мы поженимся... Если пойдут дети, мы их от всех спрячем. Купим много книжек и сами выучим их читать и писать».

ТЕНОР: Клэр не была глухонемой, но для близких и друзей она бесповоротно исчезла за бревенчатыми стенами Сэлинджеровского коттеджа. По его требованию, она не привезла с собой никаких вещей из её прошлого, сожгла рукописи студенческих работ и пьес, не отвечала на письма родных. Тотальное недоверие Сэлинджера к миру взрослых распространялось и на медицину, поэтому родившуюся дочку Маргарет (Пегги) долго не показывали врачам, лечили её детские хвори гомеопатическими лекарствами по книгам, стоявшим на почётном месте в домашней библиотеке. Сэлинджер проводил часы за письменным столом или с увлечением занимался огородом, а на Клэр лежала обязанность готовить завтрак, обед и ужин, ухаживать за ребёнком и два раза в неделю стирать и гладить все простыни, хотя водопровода в доме не было.

БАС: Каждое отступление от заведенного порядка навлекало на голову Клэр бурю упрёков и сарказмов. Так как, по учению дзен-будизма, плотские влечения считались нечистыми, мешающими духовному просветлению, интимные отношения между супругами почти прекратились с началом беременности. Всё это, плюс полная изоляция от окружающего мира, привело Клэр на грань умопомешательства. Впоследствии она сознавалась взрослой дочери, что планировала убить её – годовалую – и покончить с собой. Это должно было произойти во время короткой семейной поездки в Нью-Йорк в 1957 году, когда Сэлинджеру нужно было присутствовать на собрании в редакции «Ньюйоркера».

ТЕНОР: Видимо, какие-то высшие силы вмешались и удержали Клэр от выполнения задуманного. Она дождалась, когда муж ушёл из отеля, завернула дочь в одеяло и сбежала к своему отчиму, у которого была квартира в городе. Он отнёсся к ней с теплотой и пониманием, снял жильё для неё, нанял прислугу и даже оплачивал сеансы у психиатра, на которые Клэр являлась дважды в неделю. Видимо, сердце Сэлинджера уже было заворожено годовалой дочерью – через четыре месяца он приехал из Корниша и просил жену вернуться к нему. Она выдвинула свои условия: чтобы к дому была пристроена отдельная детская, а перед крыльцом устроена лужайка; чтобы ей и дочери разрешено было иметь друзей и встречаться с ними; чтобы были разрешены регулярные визиты к доктору. Муж согласился на всё.

 

Сэлинджер с дочерью Пегги

БАС: Чтобы иметь возможность работать без помех, Сэлинджер выстроил на своём участке отдельный домик в сотне метров от главного. Поклонники писателя с жадностью набрасывались на новые произведения, посвящённые семейству Глассов: «Выше стропила, плотники!» (1955), «Симур: вступление» (1959), «Фрэнни и Зуи» (1961). Но критики демонстрировали раздражение и усталость от повторяющихся тем и приёмов. «Кого же представляют все эти чудесные дети на страницах его книг, столь живые, одарённые, привлекательные? Семь членов семьи, семь лиц и в каждом мы видим лицо Сэлинджера, любующегося самим собой. Мир Сэлинджера содержит лишь его самого». Джон Апдайк тоже упрекал автора в нарциссизме. «Дети Глассов слишком красивы, слишком интеллигентны, слишком образованы, и любовь автора к ним оттесняет чувство меры столь необходимое художнику. Слишком длинно, слишком много выкуренных сигарет, слишком много будь-я-проклят, слишком много религиозно-мистического пустословия».

ТЕНОР: Шум вокруг Сэлинджера нарастал, и его отшельничество только разжигало всеобщее любопытство. Журнал «Тайм», готовя номер, посвящённый загадочному писателю, разослал корреспондентов отыскивать его одноклассников, учителей, товарищей по военному училищу, однополчан, соседей, чтобы наскрести что-то похожее на биографический очерк. Верный себе Сэлинджер прятался от журналистов и непрошенных визитёров, менял время и маршруты своих поездок в почтовое отделение и в магазины, отказывался вступать в разговоры с незнакомцами. Он даже отказался появиться на большом собрании деятелей культуры, устроенном в Белом доме в 1962 году, несмотря на то что сама Жаклин Кеннеди позвонила ему и просила приехать.

БАС: Среди его поклонников было немало душевно неуравновешенных. В письмах начали мелькать угрозы ему самому и семье. В 1960 году на свет появился сын Мэтью, и тревога родителей за детей нарастала. В собственном доме они чувствовали себя в осаде и со страхом ждали, когда над изгородью появится голова очередного любопытного. При том, что слава Сэлинджера среди юных читателей только росла, одновременно нарастал глухой протест со стороны учителей, родителей, религиозных групп. Делались упорные попытки выбросить «Над пропастью во ржи» из школьных библиотек и из списков книг, рекомендуемых старшеклассникам для чтения. Разве можно считать положительным героем, примером для подражания подростка, который только ругается, выпивает, курит, пропускает уроки, поносит взрослых, врёт, знается с проститутками?

ТЕНОР: Главной отрадой для Сэлинджера в начале 1960-х сделалась его подрастающая дочь Маргарет, которую все называли Пегги. На фотографиях с нею он выглядит абсолютно счастливым. Он возил её в школу, угощал мороженным и сэндвичами в кафе, учил играть в шашки и шахматы, брал с собой в библиотеку Дартмутского университета, где они получали очередную порцию фильмов, чтобы смотреть их вместе на домашнем проекторе. При всех нападках на Голливуд, вложенных в уста Холдена, при том, что Сэлинджер упорно отказывался давать разрешение на экранизацию своих произведений, даже когда его просили об этом такие режиссёры, как Элия Казан или Лоуренс Оливье, кино он обожал и многие чёрно-белые фильмы тридцатых годов мог смотреть по десять раз.

БАС: Чувствительная Пегги каждый раз убегала и прятала голову под подушку, когда в фильме «Иностранный корреспондент» начиналась сцена пыток. Отец сердился и говорил: «Вам с матерью только бы смотреть фильмы про Рождество и домашних щенков». Десятилетней девочке часто приходилось скрывать собственные чувства и пристрастия, чтобы сохранить расположение отца. Она уже знала, какие книги могут ему не понравиться, и читала их украдкой, стараясь, чтобы они не попадались ему на глаза. Однажды в автомобиле у них случилась размолвка. Через некоторое время он позвонил ей по телефону из своего «бункера» и сказал: «Знаешь, хорошо бы нам найти путь к примирению. Я всегда буду любить тебя, но если я порываю с человеком, я порываю навсегда. Для меня невозможно поддерживать отношения с тем, кого я не могу уважать».

ТЕНОР: В другой раз он стал упрекать дочь за то, что для неё друзья дороже членов родной семьи. На это она дерзко заявила: «А у тебя друзей уже почти не осталось. Ты вообще способен выносить людей только в гомеопатических дозах». «У меня нет такой нужды в друзьях, как у тебя», – ответил отец с презрением, будто желание иметь друзей выглядело в его глазах постыдной слабостью. Похоже, что сдерживать себя в выражении своих чувств в отношениях с близкими ему казалось ненужным, неискренним. Его герой в повести «Зуи» говорит: «Я срываюсь, потому что я до чёртиков устал просыпаться каждое утро в гневе и в таком же гневе отправляться вечером в постель... Я знаю, как людям бывает тяжело со мной, каким я могу быть занудой, но я ничего не могу поделать с собой. Я просто не могу перестать язвить их и подкалывать».

БАС: В повести «Зуи» и в других произведениях, посвящённых семейству Глассов, Сэлинджер сочиняет таких людей, каких он мог бы полюбить. В годы его молодости была популярна песенка, в которой певец, разочаровавшись в непостоянстве женщин, мечтает приобрести бумажную куклу в качестве жены. «Она всегда будет ждать меня дома с работы, никуда не убежит, будет верна и нежна», – неслось из репродукторов на танцплощадках. Сочинённые люди, как и бумажные куклы, хороши тем, что не могут огорчить нас своей непредсказуемостью – лучше удалиться с ними от всех живых в лесную хижину и доживать там без тревог и огорчений. Они будут послушно интересоваться тем же, чем интересуешься ты, – христианством, буддизмом, ведантой, гомеопатией, сайентологией, реинкарнацией – и так же послушно отбрасывать прежние увлечения ради чего-то нового.

ТЕНОР: Все, кого способны любить Холден и его создатель, так или иначе, – люди, не принадлежащие грешному миру. Это либо две монахини, собирающие на бедных, встреченные Холденом, либо старый учитель истории, стоящий одной ногой в могиле, либо монахиня Ирма, занявшаяся живописью, в рассказе «Голубой период Де Домье-Смита». Либо дети, ещё не вступившие в мир взрослых, не заражённые его тлетворным влиянием, как мальчик Тэдди из одноименного рассказа. Либо это умерший брат Али, или покончивший с собой одноклассник Холдена, Джеймс Касл, либо приближающиеся к самоубийству Симур Гласс. В конце повести «Зуи» герой с большой помпой объявляет сестре – как невероятную новость, – что Бог живёт в душе каждого, даже самого заурядного, человека. Но это не может сгладить главного впечатления: мы, Глассы, тонкие и возвышенные, достойны любви автора и друг друга, а все остальные достойны только гнева и презрения.

БАС: В рассказе «Тэдди» всплывает тема реинкарнации. Её развивает мальчик-вундеркинд, объясняющий своему собеседнику: «Вы помните яблоко из Библии, которое Адам съел в раю?.. А знаете, что было в этом яблоке? Логика. Логика и всякое Познание... Больше там ничего не было. И вот что я вам скажу: главное – это чтобы человека стошнило этим яблоком... Большинство людей не хочет видеть вещи, как они есть. Они даже не хотят перестать без конца рождаться и умирать. Им лишь бы переходить всё время из одного тела в другое, вместо того чтобы прекратить это и остаться с Богом – там, где действительно хорошо».

ТЕНОР: Боюсь, Тэдди невнимательно читал Библию. Никакая логика не могла заставить Адама и Еву совершить такой нелогичный поступок: сшить смоковные листья и сделать себе опоясания. Съев яблоко с Древа познания добра и зла, они испытали нечто абсолютно новое, неведомое другим тварям – стыд. Они осознали, что есть разница между высоким и низким в их теле и что высокое это добро, а низкое – зло, и попытались прикрыть низкое. Именно по проявлению стыда, а не по созданию таблицы умножения, Бог узнал, что Его приказ был нарушен, что его создания вкусили яблока, приобщились Божественной прерогативе – знать разницу между добром и злом.

БАС: Действительно, там ведь дальше есть фраза: «Они станут, как один из нас». Значит – прочь их из рая, пока не поздно! Сэлинджер и его герои ко всему происходящему прилагают шкалу высоко-низко, но при этом упорно пытаются свести высокое к прекрасному – в творчестве, в поведении человека, во внешнем облике. Они отчаянно отказывают человеку в праве подняться на духовную высоту путём обыденного неталантливого добра. Каждому доброму поступку эстетическая контрразведка немедленно предъявляет подозрение – обвинение – в показухе, фальши, самовыпячивании. «Если я стану адвокатом, – говорит Холден, – как я могу быть уверен, что защищаю несправедливо обвинённых ради них самих, а не ради того, чтобы коллеги хвалили меня и хлопали по плечу?»

ТЕНОР: Мы уже обращали внимание на то, что в произведениях Сэлинджера нет стрельбы и бомбёжек. Потом согласились с тем, что героям его несвойственно чувство стыда и раскаяния за содеянное. Но есть и третья примечательная лакуна: совершенно нет природы. Сигарет выкурено до чёрта, опрокинутые или переполненные пепельницы – чуть ли не в каждом рассказе. Но нет ни одного зелёного кустика, распустившегося цветка, шумящего дерева, пролетевшей птицы, если не считать конечно умозрительных (и отсутствующих!) уток Холдена в пруду Центрального парка. Дочь Пегги потом вспоминала, что однажды они с отцом стояли на террасе его дома, смотрели на летний пейзаж, и он вдруг обвёл его рукой и сказал поучительно: «Ты ведь понимаешь, что всё это – пелена Майи?». В другой раз жена предложила Сэлинджеру присоединиться к ней и детям в задуманной ими поездке на озеро с ночёвкой у костра. «Клэр, ты сошла с ума! – воскликнул он. – Я провёл целый год, замерзая в окопах. Никто не заманит меня добровольно ночевать под открытым небом».

БАС: Несмотря на отшельнический образ жизни, Сэлинджер не был равнодушен к политическим страстям, бушевавшим в стране в конце 1960-х. Волна демонстраций и митингов против войны во Вьетнаме докатилась и до Ньюхемпширской глуши. Двенадцатилетняя Пегги однажды вернулась домой из школы с нарисованным на щиколотке голубком мира. Сэлинджер пришёл в ярость. «Господь всемогущий! – кричал он. – Ты хоть представляешь, что случится, если мы уйдём из Вьетнама? Придут коммунисты и устроят кровавую бойню. Ты их не знаешь, не знаешь, на что они способны».

ТЕНОР: В 1966 году над приютом литературного отшельника нависла серьёзная угроза. По соседству с его участком была заброшенная ферма, за долгие годы почти исчезнувшая за разросшимися деревьями и кустами. Строительная фирма задумала расчистить территорию и выстроить на ней городок из недорогих передвижных домов. Прослышав про это, Сэлинджер поспешил купить участок и выстроил на нём для себя отдельный новый дом, в километре от старого. С этого момента жители городка Корниш стали смотреть на него с благоговением. Ведь он избавил их от такого нежелательного соседства! Они стали его верными союзниками в войне за спокойное уединение. На вопросы приезжавших журналистов и поклонников, расспрашивавших о дороге к дому знаменитого писателя, они либо заявляли, что никогда не слыхали о таком, либо посылали в противоположную сторону.

БАС: Супруги Сэлинджер и раньше проводили мало времени друг с другом. Теперь, с постройкой отдельного дома, их встречи стали ещё более редкими. И если это происходило, общение, как правило, сводилось к спорам и ссорам. Причём в эти моменты они не считали нужным хотя бы выслать детей из комнаты. Каждое обвинение, каждый упрёк, каждое подозрение вылетали из их уст со страстной убеждённостью и врезалось в детскую память. Среди поучений, которые детям доводилось слышать от отца чаще других, было одно: «Ни в коем случае не повторите мою ошибку и не вступайте в супружеские отношения с кем-то, кто окажется таким же патологическим лжецом, как ваша мать».

ТЕНОР: Летом 1966 года, устав от напряжённой домашней обстановки, Клэр возобновила визиты к психиатру. Она жаловалась на бессонницу, отсутствие аппетита, нервное истощение. Доктор пришёл к заключению, что болезненное состояние вызвано супружескими раздорами. Вооружённая этим диагнозом Клэр наняла адвоката и подала заявление о разводе. В нём были перечислены причины: «отказ супруга общаться с нею, грубость и оскорбления с его стороны в течение многих лет, прямые заявления о том, что он не любит её и не имеет желания сохранять их брак». Дело о разводе тянулось целый год. В сентябре 1967 суд вынес своё решение: дети остаются с матерью, но отцу разрешено навещать их; Клэр будет получать от бывшего мужа восемь тысяч долларов в год, плюс он обязуется оплатить обучение детей в колледже; старый дом остаётся за женой, но, в случае продажи его, Сэлинджеру должна быть предоставлена возможность купить его первым.

БАС: Сэлинджер смирился с этими тяжёлыми условиями, потому что понимал: если Клэр не получит старый дом и те 90 акров земли, которые были приписаны к нему, она предпочтёт забрать детей и уехать в Нью-Йорк или Калифорнию. А жизни без детей он себе представить не мог. Бывшие супруги превратились в соседей. Дети ночевали то в одном доме, то в другом. Клэр оживилась, стала чаще посещать парикмахерскую, спортивный зал, всевозможные собрания. Изголодавшись за десять лет по любви, тридцатичетырёхлетняя женщина кинулась навёрстывать упущенное. Среди её новых возлюбленных были самые разные мужчины – от известного голливудского сценариста до местного садовника. Нередко они оставались ночевать в её доме, даже пытались заниматься воспитанием детей. «Они напиваются там на мои деньги!», – возмущался бывший муж. Но что он мог поделать?

ТЕНОР: Когда дети гостили у отца, два-три первых часа он радовался им. Но наутро, после завтрака, неизбежно повторялась одна и та же сцена. Сэлинджер начинал расхаживать по гостиной, как тигр в клетке, взывая к потолку: «Я не могу написать ни страницы, когда дом полон народу!». Он усаживал детей перед телевизором, давал им какую-то еду, и удалялся в кабинет, где пытался хотя бы оплачивать счета и отвечать на деловые письма.

БАС: В зимние месяцы детям было нечего делать в доме отца, кроме как смотреть много раз виденные фильмы и есть. Приглашать друзей не разрешалось. Читать? Не дай Бог, отец увидит, что ты держишь в руках книгу презираемого им автора. Болтать по телефону? Это раздражало его безмерно. Когда визит кончался, он с облегчением увозил детей к матери, переехавшей к тому времени в Гановер. Машину он водил всегда с превышением скорости, будто всё ещё мчался на джипе по полям Нормандии, шёл на обгон в запрещённых местах. То, что у дочери при этом белели костяшки судорожно сжимавшихся пальцев, считал просто странной детской причудой.

ТЕНОР: Сэлинджер продолжал писать, однако отказывался публиковать новые произведения. Последняя повесть, напечатанная им в 1965 году, называлась «Шестнадцатый день Хэпворта 1924 года». Она написана от лица семилетнего вундеркинда по имени Симур Гласс (да-да, того самого, про которого нам уже известно, что двадцать четыре года спустя он застрелится в финале рассказа «Хорошо ловится рыбка-бананка»), описывающего в письме родителям летний скаутский лагерь, в котором он оказался. Витиеватость стиля, парадоксальные суждения, смакование эротической привлекательности лагерной воспитательницы должны сразу дать понять читателю, что автор махнул рукой на требования правдоподобия. Да, мальчик Симур в свои семь лет, как и мальчик Тэдди в свои десять лет, превосходил своих родителей и прочих взрослых развитием умственных способностей. Не верите? Можете не читать – меня это не волнует.

БАС: И не читали. Редколлегия журнала «Ньюйоркер» привыкла беспрекословно подчиняться решениям главного редактора, Уильяма Шона, если речь шла о произведениях высоко ценимого им Сэлинджера. Ведь он оказался прав, когда единолично, вопреки мнению остальных, приказал печатать повесть «Фрэнни и Зуи» – она таки имела успех у читателей. Однако публикация «Хэпворта» обернулась полной катастрофой. Даже горячие поклонники Сэлинджера оставляли чтение, не дойдя до середины. Критика обошла повесть неловким молчанием, но в частных разговорах все сходились на мнении, что писатель достиг творческого тупика. Если бы я был редактором-издателем, я бы предложил Сэлинджеру спасти повесть изменением всего одной цифры: вместо 1924 вписать в название 1934. Тогда Симуру было бы семнадцать лет, и шокирующая несообразность текста и возраста пишущего исчезла бы. Но не думаю, чтобы ньюхемпширский отшельник согласился «опуститься до такой банальщины».

ТЕНОР: После отказа печататься и встречаться с редакторами и издателями у Сэлинджера исчез последний стимул покидать своё гнездо. Год за годом он проводил зиму и лето дома, встречаясь только со своими детьми, выезжая только на почту, в магазин, в библиотеку. И однажды, весной 1972 года, получив очередной выпуск журнала «Нью-Йорк Таймс Мэгазин», он заинтересовался опубликованной там статьёй, которая называлась «Взгляд на прожитое в восемнадцать лет».

 

Джойс Мэйнард

БАС: Думаю, в первую очередь его должна была привлечь фотография автора, вынесенная на обложку. Первокурсница Йельского университета, Джойс Мэйнард, выглядит на ней тринадцатилетней. Миниатюрная, худенькая, она смотрит на нас с чуть печальной улыбкой, в которой доверие к миру взрослых окрашено опытом первых разочарований в нём. Её рассказ о созревании девочки-подростка в провинциальной Америке 1960-х помечен всеми знаменитыми именами и главными событиями тех лет: Кеннеди и Кастро, Битлы и Джоан Баэз, полёт на Луну и борьба за равноправие негров, вторжение телевиденья и марихуаны, первые баталии феминисток и лекции о противозачаточных средствах. Сэлинджеру должен был особенно понравиться финал очерка. Джойс писала, что её детские мечты стать знаменитой и богатой истаяли. «Теперь у меня более простая цель. Я хочу быть счастливой... У меня появилось внезапное желание – купить участок земли... Как некоторые готовятся к старости, я готовлюсь к моему двадцатилетию. Небольшой дом, удобное кресло, мир и спокойствие – звучит так заманчиво».

ТЕНОР: Очерк вызвал поток читательских писем. Однажды, перебирая очередную корзину с конвертами, Джойс дошла до того, на котором был обратный адрес: Д.Д. Сэлинджер, Корниш, штат Нью-Хэмпшир. Она, конечно, слышала это имя, но книг его ещё не читала. Сэлинджер писал, что текст очерка свидетельствует о настоящем литературном таланте и призывал Джойс бережно обращаться со своим даром, дать ему возможность созреть вдали от шума и суеты журнально-издательского бизнеса. Ей следует с недоверием и осторожностью относиться к тем людям, которые сейчас ринутся к ней с всевозможными предложениями, имея на самом деле одну цель: урвать свою выгоду.

БАС: Предсказание Сэлинджера сбылось. В недели, последовавшие за публикацией очерка, Джойс получила приглашения сотрудничать от журналов «Мадмазель», «Маккол» и других, встречалась с редактором издательства «Рэндом Хауз», а с издательством «Даблдэй» заключила договор на книжку своих воспоминаний. Предложенный ей гонорар превосходил годовую зарплату её отца – университетского профессора. При этом чтобы покрыть плату за обучение, она продолжала подрабатывать посудомойкой в университетском кафетерии. Примечательно, что в том же 1972 году, среди студентов, возвращавших ей грязную посуду, она могла увидеть никому тогда неизвестных Билла Клинтона, Хилари Родэм, Мэрил Стрип.

ТЕНОР: Джойс Мэйнард ответила Сэлинджеру – благодарила за советы и обещала запомнить их на всю жизнь. Он тут же откликнулся новым посланием, и письма начали летать между Корнишем и Нью-Хэвеном чуть ли не ежедневно. Теперь Джойс, принося почту домой, прежде всего кидалась искать заветный конверт, вскрывала его с волнением, вчитывалась в каждое слово. Сэлинджер писал о том, что его увлекало в последнее время, – религия, восточная философия, гомеопатия, жаловался, что это надолго отвлекало его от собственного творчества. Но он утешал себя тем, что так или иначе духовые искания будут потом питать его прозу и найдут в ней своё место.

БАС: При первом взгляде, главной темой переписки оставалась она, Джойс Мэйнард – её судьба, её талант, опасности, подстерегающие её на жизненном пути. Лишь перечитывая эти письма двадцать лет спустя, Джойс поняла, что Сэлинджер больше писал о себе: его ранний успех, связанное с этим болезненное погружение в интриги издательского мира, тщетные попытки оградить свою личную жизнь от бестактных вторжений, а своё творчество – от коммерческой эксплуатации. Он предостерегал её от возможных опасностей, подкарауливающих каждого пишущего, и тут же сам делал то, от чего он её предостерегал: осыпал похвалами, давал советы, подталкивал писать дальше, призывал никому не верить.

ТЕНОР: В одном из писем Сэлинджер прислал свой номер телефона и предложил звонить ему за его счёт. Их беседы порой длились за полночь. Конечно, Сэлинджер, как и Холден Колфилд, очень многое презирал в окружающем мире. Но если речь заходила о чём-то, что он искренне любил, – о его детях, или о каких-то проявлениях человеческой искренности и простоты, – он делался нежным, весёлым, даже сентиментальным. «У меня никогда не было такой дружбы, малыш, – писал он. – Бог знает, что из этого выйдет. Но я просто счастлив, что ты есть на свете, ходишь среди этих инопланетян. А может быть, это мы с тобой – инопланетяне?» Желание нравиться такому человеку, завоёвывать его признание и любовь сделалось сильнейшим душевным устремлением Джойс Мэйнард.

БАС: При этом оба они старались не замечать глубинную несовместимость, непересекаемость их жизненных дорог и целей. Сэлинджер хотел только покоя и одиночества, чтобы иметь возможность медитировать, читать, творить. Джойс не могла стать той глухонемой спутницей жизни, о которой мечтал Холден. Она так же мечтала об успехе и литературной славе, как сам Сэлинджер в свои восемнадцать лет. Для неё издательский и театральный мир, от которого Сэлинджер отшатнулся с презрением, оставался сверкающим и манящим. Но, как и дочь Пегги, Джойс не решалась признаваться в своих подлинных предпочтениях, боясь утратить расположение такого яркого, талантливого, необычного человека. Она мечтала, чтобы он относился к ней так, как Холден относился к Фиби. Владея искусством слова, Сэлинджер покорил миллионы читательских сердец. Нужно ли удивляться тому, что восемнадцатилетняя неопытная девушка не могла устоять перед ним?

ТЕНОР: Через два месяца после начала переписки Джойс приняла приглашение Джерри провести викенд в его доме. Друзья подвезли её на машине в Гановер, где Джерри ждал её у входа в гостиницу. Для неё было совершенно естественно побежать к нему и обнять как дорогого друга. Потом он вёз её в автомобиле в Корниш, показывал дом, угощал ланчем. Она с готовностью подчинилась строгим диетическим правилам, установленным в его доме: хлеб, немного сыра, орехи, семечки, ломтики яблока. При этом беседа не прерывалась ни на минуту. Среди прочего, они выяснили, что в каждом из них – только половинка еврейской крови. Джерри рассказал, как долго от него и от его сестры скрывали тот факт, что мать их родилась в ирландской семье в Айове и только при выходе замуж перешла в иудаизм, превратилась из Мэри в Мириам. Потом они гуляли по заросшему участку в сопровождении таксы Джои. Когда поднимались по тропинке к вершине холма, Джерри впервые взял её за руку.

БАС: Видимо, пора оповестить наших зрителей и читателей, что детальный рассказ об этой любви содержится в воспоминаниях Джойс Мэйнард под названием «В мире – как дома», опубликованных в 1998 году, то есть четверть века спустя. Факт публикации вызвал бурю возмущения среди поклонников Сэлинджера. «Как можно было выставить на всеобщее обозрение человека, умолявшего только об одном: чтобы его оставили в покое?» Позже мы вернёмся к этическим и юридическим проблемам прижизненных публикаций писем, дневников, документов, связанных с биографией знаменитого человека. Пока же хочу сказать только одно: тот, кто считает подобные вторжения абсолютно недопустимыми, может в любой момент перейти с нашей программы на другой канал или захлопнуть книгу.

ТЕНОР: Во время первой встречи влюблённые не пошли дальше касания рук. Джойс уехала на лето в Нью-Йорк, где её засыпали предложениями журналистской работы. Роман продолжал расцветать в своём эпистолярно-телефонном варианте, но ничуть не ослабевая. «Все эти годы, пока тебя не было в моей жизни, – писал Сэлинджер, – я легко справлялся с твоим отсутствием. Но теперь, когда мы встретились, и ты снова исчезла, равновесие нарушилось. Сегодня утром я смотрел на кресло, в котором ты сидела, и мне было невыносимо грустно, что тебя в нём нет.» В другом послании он описывал, как случайно столкнулся в городе с Пегги и Мэтью и как они все трое обрадовались встрече и как это славно иметь в жизни хоть несколько близких людей – включая её, Джойс, – которых можно любить по-настоящему.

БАС: Накануне праздника Дня независимости Сэлинджер вскочил в автомобиль и помчался в Нью-Йорк. После пяти часов быстрой езды он остановился около дома рядом с Центральным парком и поймал в объятия Джойс, выбежавшую ему навстречу. Они купили в магазине деликатесов пакет бубликов с копчёным лососем и тут же поехали обратно на север. По дороге он говорил ей, что любит в жизни всё настоящее, и именно поэтому полюбил её писания, её речь, её жизнь. Приехав в дом, они направились в спальню и начали раздевать друг друга, У него за плечами – два брака и множество связей. Весь опыт Джойс сводился к одному поцелую с мальчиком в выпускном классе школы. Но она верила, что такой сильный и нежный к ней человек знает, как сделать их обоих счастливыми.

ТЕНОР: Они говорят друг другу слова любви. Джойс пытается вспомнить инструкции и брошюры, которыми Йельский университет снабжал первокурсниц. Там было всё о противозачаточных средствах, об опасности венерических заболеваний, о первых признаках беременности. Но не было ни слова о том, что это может не получиться. Её тело не подчиняется её воле, отказывается впустить в себя возлюбленного. Она плачет от боли и унижения. Мучительный обруч стягивает ей виски. Джерри утешает её, укутывает одеялом. Потом берёт её руку и начинает ритмично надавливать на ладонь между указательным пальцем и большим. Головная боль постепенно проходит. «Я приготовлю тебе чего-нибудь поесть», – говорит Джерри.

БАС: Вместо двух намеченных дней Джойс провела в лесном убежище целых пять. И каждую ночь повторялось то же самое: попытка, неудача, головная боль, лечебный массаж ладони. Правда, опытный возлюбленный объяснил Джойс, что возможны альтернативы. Она была рада научиться им, рада возможности сделать счастливым хотя бы его одного. «Пока я это делаю, он будет любить меня», – говорила она себе. Он обещал погрузиться в медицинские книги, найти имя её недуга, найти способ лечения. Теперь в её жизни появилась тёмная тайна, ещё более постыдная, чем её анорексия, чем пьянство её отца. И она делила её с Джерри. Странным образом, это делало его ещё более близким.

ТЕНОР: Джойс вернулась в Нью-Йорк и возобновила свою работу в газете. Но теперь влюблённые уже не могли довольствоваться почтой и телефоном. Несколько раз она летала к нему в Нью-Хэмпшир, он, в свою очередь, приезжал в Нью-Йорк и проводил ночь в её квартире. Им обоим верилось, что, вопреки всем трудностям, они будут неразлучны. Двадцать лет прошло с той поры, когда Сэлинджер ухаживал за восемнадцатилетней Клэр, уговаривая её бросить университет, порвать все связи с прошлым, переселиться к нему. Теперь он просил Джойс о том же. И она тоже колебалась. В сентябре занятия в Йейле возобновились. Джойс записалась на несколько курсов, купила новое кресло для своей квартирки, цветы в горшках, ковёр, плакаты на стены. Но вместо того, чтобы наслаждаться уютом и ходить на лекции, она садилась на велосипед и часами колесила по окрестностям Нью-Хэвена, вспоминая дни, проведённые в Корнише. И однажды, вернувшись с прогулки, подняла телефонную трубку, набрала знакомый номер и сказала только три слова: «Забери меня отсюда». В ответ услышала: «Наконец-то! Господи, как я скучал по тебе».

БАС: Много лет спустя, когда Джойс Мэйнард опубликовала свои воспоминания, поклонники Сэлинджера возмущались тем, что она включила в них так много интимных подробностей. Но не сам ли Сэлинджер учил её быть предельно честной в писаниях? На мой взгляд, книга её представляет замечательную историю любви – страстной, драматичной, обречённой, как история Ромео и Джульетты. Образ Сэлинджера не был принижен в моих глазах после прочтения, наоборот – поднялся. Передо мной предстал человек, по-настоящему одарённый любовью, способный отдаваться своему чувству безоглядно и упоённо. В книгах Сэлинджера нет персонажей, способных так любить, как любит герой книги Джойс Мэйнард.

ТЕНОР: Совместная жизнь в Корнише не могла быть безоблачно счастливой. Джерри весь поглощён попытками осуществить призыв философии дзен-буддизма – избавиться от желаний, задавить ненасытное «я», приблизиться к нирване. Строгая диета, долгие часы медитации, чтение Рамана Махараши и других подобных трудов – всё направлено на эту главную цель. Джойс старается следовать за ним, но её желания слишком сильны. Она пытается выбросить из головы тщеславные мысли о том, что ей надеть для фотографии, предназначенной на обложку её книги, и какую сделать причёску. О том, что хотела бы участвовать в мюзикле, который ставит её друг. О том, как ей завоевать расположении Пегги. И ещё она думает о еде. Испечённый ею банановый хлеб лежит на столе. Она не выдерживает – отрезает кусок, съедает. Потом ещё. И ещё. Потом, полная чувства вины, прокрадывается в ванную и пальцем умело вызывает рвоту. Иногда она придумывает предлог для поездки в городок, покупает там банку йогурта или коробку мороженого и тайком съедает их в отпаркованном автомобиле.

БАС: Как его герой Зуи, Сэлинджер не считает нужным – или не может – сдерживать своё недовольство. К приезду Пегги Джойс решила надеть мини-юбку. «Ты выглядишь смехотворно», – говорит Джерри. Джойс написала статью о своих родителях, дала ему прочесть. Получает комментарий: «Умело. Бойко. Годится для публикации. Но при этом нет ни одной честной фразы. Ни слова о том, что твой отец алкоголик». Надвигается публикация книги Джойс и неизменно связанные с этим выступления в эфире, интервью газетам, рекламные поездки в книжные магазины. То есть, всё то, что Сэлинджер отверг с презрением. А она до сих пор не в силах поставить крест на своей литературной судьбе. «Наверное, ты такая же, как все они», – вздыхает Джерри.

ТЕНОР: Тем не менее, у них бывают просветы нежности и веселья. В автомобиле они распевают любимые песенки из старых кинофильмов. Джойс кладёт ему голову на плечо. Она всё ещё девственница, но они часто говорят о будущем ребёнке. Джерри рассказывает, что видел сон, в котором их ребёнок – девочка со странным именем «Бинт». Лезут в словарь – оказывается, на староанглийском это слово означает «девочка». Их единственное отступление от строгой диеты, единственная слабость – копчёный лосось. «Зачем нам ездить за ним в нью-йоркский магазин деликатесов?» – говорит Джерри. Он покупает сырое лососёвое филе, посолив, кладёт в проволочную корзинку, лезет на крышу дома, подвешивает корзинку в каминной трубе. Камин разожжён, но, увы, через пять минут весь дом наполняется дымом. Обуглившиеся куски лосося достались птицам.

БАС: Джойс чувствовала, что раздражение Сэлинджера против неё нарастает. Валяющаяся на полу юбка, забытая в раковине посуда, зубная щётка, поставленная в стакан ручкой вверх, а не вниз, – всё могло вызвать ядовитый упрёк. «Каждый раз после встреч с матерью ты начинаешь говорить таким же фальшивым театральным голосом, как у неё». В январе раздался телефонный звонок из журнала «Тайм», и звонивший сказал Сэлинджеру, что номер дала ему редактор, ведущая книгу Джойс. «Как ты могла! – стенал Джерри. – Столько лет я делал всё возможное, чтобы оградить себя от вторжений. А теперь “Тайм” знает мой телефонный номер!» Но хочется спросить его: чем возмущаться, не проще ли было завести в доме отдельный телефон, только для подруги?

ТЕНОР: В те же месяцы другие беды и тревоги обрушились на Джойс. Её отец влюбился в молодую женщину и собрался уехать с ней в Англию. Сестра рассталась с мужем и вернулась в дом родителей с годовалым ребёнком на руках. Значит, и рождение ребёнка не может гарантировать верность возлюбленного? А она так мечтала, что девочка Бинт станет прочным связующим звеном между ними. В медицинских книгах Джерри отыскал описание её редкого недуга. Он называется «вагинизмус» – ненормальное сжатие вагинальных мышц. Вот если бы найти мудрого врача, который излечил бы её, помог бы её лону раскрыться!

БАС: Джойс и мысли не допускает, что проблема может быть не в ней, а в нём. Да, он в своё время зачал двух детей, которые успешно появились на свет и растут здоровыми и энергичными. Но с тех пор прошло двенадцать лет, заполненных постом, подавлением плотских порывов, раздуванием отвращения ко всему, что может отвлечь от духовного роста. На шестом десятке у многих мужчин детородный орган утрачивает былую крепость. Впоследствии Джойс выйдет замуж за своего ровесника, и «вагинизмус» каким-то образом испарится – они без труда родят ребёнка. Не могло ли оказаться, что две-три таблетки вайагры, покончили бы с тягостной ситуацией?

ТЕНОР: Врачам Сэлинджер не доверял. Но давнишний знакомый по гомеопатическим изысканиям порекомендовал ему одну жительницу Флориды, занимавшуюся альтернативными методами лечения и иглоукалыванием. Весной 1973 года Джерри, взяв с собой Джойс и обоих детей, отправился в Дайтона Бич. Джойс была удивлена, что её поместили в один номер с Пегги, а Джерри и Мэтью расположились в соседнем. Ведь дети, гостя в доме отца, много раз видели, что она ночует с ним в одной спальне. Но ей не хотелось расстраиваться из-за мелочей. Она мечтала, что загадочная докторша достанет волшебную гомеопатическую таблетку, даст ей проглотить её, воткнёт несколько иголок в нужные места и её тело раскроется для возлюбленного, как цветок.

БАС: Увы, ничего этого не произошло. Были расспросы, были долгие обсуждения, был медосмотр и иголки, но ничего утешительного сказано не было. Джерри и Джойс вернулись в отель печальные, печально расположились в складных креслах на пляже. Городские власти Дайтона-Бич почему-то разрешают туристам разъезжать вдоль кромки океана на автомобилях. Из-за шума проехавшей «тойоты» Джойс не расслышала того, что сказал Джерри, и переспросила. «Я не хочу больше иметь детей, – повторил он. – С этим покончено. Я хочу, чтобы ты вернулась в Корниш, забрала свои вещи и уехала из моего дома. Не нужно, чтобы Пегги и Мэтью были свидетелями твоего отъезда. Я скажу им, что ты улетела, потому что получила известие о болезни отца».

ТЕНОР: Если эту любовную драму когда-нибудь перенесут на экран, сценаристу не будет нужды сочинять сцену расставания и отъезда Джойс Мэйнард – в её книге она воссоздана с душераздирающей скрупулёзностью. Ночью она не может сдержать слёз. Чтобы не разбудить Пегги, прокрадывается в ванную. Сэлинджер, разбуженный её плачем, присоединяется к ней. Садится на стульчак, она пристраивается на его коленях. Его пижама мокра от её слёз. «Я не могу жить без тебя... Не прогоняй меня...» Но нет – лучше мы пропустим, перескочим через потянувшиеся месяцы тоски, одиночества, безнадёжных звонков в пустоту, безответных писем, мучительного ощущения утраты смысла жизни. Джойс выживет. Очнётся от потрясения. Выйдет замуж. И не один раз. Родит и вырастит троих детей. Напишет и опубликует множество превосходных статей, несколько книг. А главное, сохранит то состояние души, которое позволит ей назвать свои воспоминания – «В мире – как дома».

БАС: Именно это Сэлинджер поставит ей в упрёк, когда они встретятся ненадолго четверть века спустя. «Ты слишком любишь мир – в этом твоя проблема». – «Да, – ответит она спокойно. – И вырастила троих детей, которые тоже любят мир». В нашей программе мы стараемся не осуждать и не восхвалять, только рассказывать, как всё было. А было так: писатель Сэлинджер сочинил Холдена Колфилда, который мечтал заниматься благородным делом – ловить заигравшихся детей на краю обрыва. Однако двадцать лет спустя этот писатель так заигрался, что сам заманил девочку-ребёнка на край обрыва и сам столкнул в пропасть отчаяния. Один из героев Сент-Экзюпери говорит: «Мы в ответе за тех, кого мы приручили». Видимо, для Сэлинджера эта фраза была бы пустым звуком. Ведь он гордился тем, что «если порывал с человеком, то порывал навсегда».

ТЕНОР: После разрыва с Джойс Сэлинджер возобновил жизнь отшельника в ньюхемпширском лесу. Дети выросли, видеться с ними удавалось редко. Зато участились попытки незваных гостей встретиться со знаменитым писателем, вырвать у него интервью, сфотографировать тайком. Он решительно отказывал всем, бросал телефонную трубку, когда слышал незнакомый голос. Каково же было изумление корреспондентки «Нью-Йорк Таймс» Лэйси Фосбург, когда в её кабинете заверещал телефон и звонивший представился Джеромом Сэлинджером. Он хотел сделать короткое заявление для газеты. «Меня ограбили, – сказал он. – Было совершено противозаконное деяние. Это несправедливо. Представьте, что у вас в шкафу висит пальто, которое вам нравится. А кто-то придёт и заберёт его, потому что оно ему тоже понравилось. Полиция станет искать даже какой-нибудь старый украденный матрас и найдёт его. А этих воров никто даже не ищет!»

БАС: Возмущение Сэлинджера было вызвано полученным им известием о том, что кто-то осуществил пиратское издание его ранних рассказов, писавшихся в 1940-48 годах. На обложке: «Полное собрание рассказов, не включавшихся в прежние сборники», в двух томах. Неизвестные молодые люди являлись в книжные магазины Сан-Франциско, Чикаго, Нью-Йорка, представлялись сотрудниками издательства «Гринберг из Беркли» и предлагали купить у них пачки свежеотпечатанных книжек. Книготорговцы охотно принимали их на комиссию, платили по полтора доллара за том, а продавали за три или четыре доллара. По приблизительным подсчётам разошлось около 25 тысяч экземпляров. Сэлинджер подал в суд на неизвестного издателя и на 16 книжных магазинов, требуя 250 тысяч долларов в качестве компенсации за нанесённый ущерб и немедленного запрещения продаж. «Я написал эти рассказы давно, – говорил он, – и хотел бы, чтобы им дали тихо умереть естественной смертью». Его разговор с корреспонденткой «Нью-Йорк Таймс» был первым публичным выступлением за двадцать лет, и его перепечатали сотни газет, так же, как сообщение о судебном иске.

ТЕНОР: Было ещё несколько эпизодов, когда кому-то удавалось прорваться сквозь круговую оборону, выстроенную Сэлинджером вокруг своей жизни. Двадцативосьмилетняя журналистка из Луизианы, по имени Бетти Эппис решила попытать своего счастья. Она не стала посылать письмо по почте, а прилетела в Нью-Хэмпшир, добралась до Виндзора и уговорила почтового клерка положить её послание прямо в ящик, арендованный Сэлинджером. Она извещала его о том, что хотела бы встретиться, и будет ждать его на следующий день, на таком-то углу, в 9:30, в арендованном «пинто». Её приметы: ярко-рыжие волосы и зелёные глаза. (Прямо как в рассказе – «И эти губы, и глаза зелёные».)

БАС: Видимо, приметы подействовали – в назначенное время Сэлинджер явился на свидание. Не веря своей удаче, Бетти поначалу даже всплакнула от волнения. Потом начала расспрашивать его о нынешних планах, о Холдене Колфилде, о том, насколько книга автобиографична. Похоже ни внешний облик гостьи, ни её речь не оправдали ожиданий Сэлинджера. К тому же, двадцать восемь лет – это вам не восемнадцать. Он отвечал только одно: «Читайте книгу, там всё написано». Потом извинился и ушёл в почтовое отделение. Но на обратном пути был перехвачен прохожим, который узнал его и попросил осчастливить рукопожатием. Это привело Сэлинджера в ярость. Может быть, он решил, что Бетти подстроила встречу. Он стал кричать на неё: «Этот незнакомый человек прикоснулся к моей руке! Уезжайте! Не звоните мне, не звоните моим друзьям. Уезжайте из Виндзора, из Корниша. Оставьте меня в покое!». Глаза Бетти, которые явно оказались недостаточно зелёными, снова наполнились слезами.

ТЕНОР: В середине 1970-х отношения с дочерью тоже перестали быть источником радости для Сэлинджера. В девятнадцать лет она с рыданиями порвала с очередным возлюбленным, оставила колледж и от отчаяния вышла замуж своего учителя карате, который к тому же был чёрным. Ради заработка устроилась автомехаником в гараже электростанции. Накопив денег, решила пойти учиться в Университет Брандайс. Сэлинджер был этим крайне недоволен. «Чему она может научиться в сегодняшнем университете?!» Поначалу он отказался оплачивать обучение, хотя этот пункт был включён в постановление суда о разводе. Только когда Клэр пригрозила сообщить об этом газетам, он смирился. В начале первого семестра Пегги однажды вернулась домой с занятий и обнаружила, что муж сбежал, украв автомобиль и оставив кучу неоплаченных счетов, которые съели все её скромные сбережения. Пришлось вернуться на работу в гараж.

 

Маргарет Сэлинджер

БАС: В конце 1980 года произошло трагическое событие, которое неожиданным образом снова вынесло имя Сэлинджера на страницы газет и журналов. 8 декабря певец Джон Леннон с женой вышли из лимузина и направились к своему дому вблизи Центрального парка в Нью-Йорке. К ним подошёл неизвестный молодой человек, по виду – провинциал, и попросил автограф. Леннон выполнил его просьбу и пошёл дальше. Молодой человек достал пистолет и пять раз выстрелил певцу в спину. Тот упал, обливаясь кровью. Ошеломлённая жена опустилась рядом с ним на колени, пыталась приподнять голову, потом забилась в истерике. Убийца спокойно отошёл в сторону, уселся на край тротуара, достал книжку и принялся читать её в ожидании полиции. Книжка называлась «Над пропастью во ржи».

ТЕНОР: Во время следствия обвиняемый, Марк Чэпмен, на вопросы о мотивах своего преступления отвечал только одно: «Читайте книгу Сэлинджера, там всё написано». Выяснилось, что он настолько идентифицировал себя с героем романа, что даже пытался легально изменить своё имя на Холден Колфилд. Изначально он был поклонником Джона Леннона, но потом тот, по мнению Чэпмена, изменил себе, погнался за успехом и деньгами, то есть стал «фони». А задача Холдена – очищать мир от таких людей. После суда и приговора, находясь в тюрьме, Чэпмен дал интервью Барбаре Уолтерс, в котором объяснял, что прошёл специальный сатанинский обряд, который превратил его в Холдена Колфилда.

БАС: Увы, название знаменитого романа всплывало, по крайней мере, ещё дважды в связи с кровавыми злодеяниями. 30 марта 1981 года полиция арестовала Джона Хинкли, стрелявшего в президента Рейгана. В карманах его пиджака, среди прочих вещей, был найден зачитанный экземпляр «Над пропастью во ржи». Как известно, Хинкли своим поступком хотел привлечь внимание актрисы Джоди Фостер. Другая актриса, Ребекка Шейфард, имела несчастье заполонить с экрана сердце другого психопата по имени Роберт Бардо. Он писал ей письма, умолял о встрече, однажды прокрался на съёмочную площадку. Актриса упорно игнорировала его. Однажды она открыла дверь своей квартиры на звонок и увидела перед собой непрошенного поклонника. Не говоря ни слова, он извлёк пистолет и застрелил её. Полиция, идя по следу убийцы, нашла выброшенный пистолет, окровавленную рубашку и томик романа Сэлинджера. Конечно, у меня язык не повернётся назвать этот роман «индульгенцией на убийство». Но «индульгенцией на нелюбовь к миру взрослых» – назову.

ТЕНОР: Влюбляться издали – по переписке, по экранному образу, по фотографии – было свойственно и Сэлинджеру, и его героям. В начале 1980-х актриса Элейн Джойс была ошеломлена, получив от него письмо. Он писал, что смотрел несколько недель телешоу под названием «Мистер Мерлин» и был заворожен её игрой. Как и в случае с Джойс Мэйнард, всё началось с похвал и советов. Между ними завязалась оживлённая переписка. При встрече они не разочаровались друг в друге, и загорелся штрихпунктирный роман, тянувшийся несколько лет. Свидания искусно скрывались, в отелях Сэлинджер регистрировался под именем мистер Болетус (boletus – гриб, лат.). Однажды его опознали, когда он приехал на спектакль с участием Элейн в Джексонвиле (Флорида), но оба сделали вид, что незнакомы друг с другом.

БАС: Нельзя не заметить сходные черты приёмов, применявшихся Сэлинджером в ухаживании за Клэр Дуглас, Джойс Мэйнард, Элэйн Джойс. Первый этап – поток комплиментов. Психологи, изучавшие тактику вербовки людей в различные культы, называют этот начальный период «бомбардировка любовью». Объект вербовки, как правило, очень неуверенный в себе, нуждающийся в моральной поддержке, хватается за протянутую ему соломинку, воображая её надёжным спасательным кругом. Второй этап: обрыв всяких связей и контактов с остальным миром. С Клэр и Джойс это удалось, с Элэйн, видимо, нет.

ТЕНОР: Но Сэлинджер не вербовал в культ. Добившись полной власти над Клэр, а потом и над Джойс, он утратил интерес к ним. Похоже, его увлекал сам процесс покорения. Примечательно, что после начала совместной жизни его увлечение этими двумя женщинами длилось ровно столько, сколько увлечение первой женой, Сильвией, – меньше года. Однажды Пегги ездила вместе с отцом на почту. Он извлёк из пачки конвертов один, показал ей. «Это от моей первой жены». И разорвал, не вскрывая. А Пегги подумала: «Вдруг у меня где-то есть сводный брат или сестра?».

БАС: В 1985 году Сэлинджер получил письмо из Лондона от известного поэта, Яна Гамильтона, автора нескольких сборников стихов и биографии Роберта Лоуэлла. В письме содержалась просьба о встрече или хотя бы о подробном письменном ответе на несколько важных вопросов. Гамильтон начал работу над биографией Сэлинджера и надеялся на его помощь. Ответа на это письмо не последовало. Тогда Гамильтон взял телефонную книгу Нью-Йорка и разослал письма-запросы всем имевшимся там Сэлинджерам. Одно из них достигло сына Мэтью, и он известил об этом отца. Тот отправил Гамильтону гневное послание, требуя прекратить вторгаться в его жизнь и тревожить членов его семьи. Настойчивый автор, который уже подписал договор с «Рэндом Хауз» на 100 тысяч долларов, продолжал своё исследование. Работая в американских архивах, он имел возможность ознакомиться с множеством писем Сэлинджера, переданных туда на хранение различными людьми. Цитаты из этих писем были включены в текст рукописи, сданной в издательство в мае 1985 года. Она называлась: «Д.Д. Сэлинджер: жизнь писателя».

ТЕНОР: Адвокаты «Рэндом Хауз» ознакомились с книгой на предмет отсутствия в ней клеветы, сделали ряд замечаний. Гамильтон внёс необходимые исправления, после чего переплетённые гранки были отправлены в несколько журналов, чтобы критики имели возможность заранее написать рецензии. Видимо, один из этих экземпляров попал на глаза Сэлинджеру, и он нанял адвокатскую контору в Нью-Йорке, чтобы остановить издание. Повод: использование неопубликованных писем Сэлинджера было объявлено нарушением законов о копирайте. Зная отшельнический образ жизни своего героя, Гамильтон надеялся, что тот просто не захочет ввязываться в юридическую волокиту и не явится в судебное заседание. Не тут-то было. Сэлинджер приехал из Корниша в костюме и галстуке и предоставил себя для подробного допроса со стороны адвокатов «Рэндом Хауза».

БАС: А это далось ему нелегко. Приятельница редактора Шона потом рассказывала, что она ходила с ним на заседания и иногда должна была брать его руки в свои – так они дрожали. Потом уводила к себе домой и отпаивала куриным бульоном. Нечего и говорить, что корреспонденты толпились в зале, и вся пресса в Америке и Англии освещала процесс. Судья решил дело в пользу Гамильтона, заявив, что цитирование писем осуществлено в рамках правил и что знаменитый писатель является фигурой общественной, поэтому публика имеет право получать информацию о нём, если она добыта законными способами. Адвокаты Сэлинджера немедленно подали апелляцию, и апелляционный суд отменил решение нижней инстанции. В общей сложности тяжба длилась почти три года. В конце концов, книга вышла в 1988 году, без цитат из писем и с изменённым названием: «В поисках Д.Д. Сэлинджера».

ТЕНОР: В октябре 1992 года, в час ночи, диспетчер пожарной службы городка Корниш услышал в телефонной трубке призыв о помощи. «Наш дом горит! Скорее!» – «Кто говорит?» – «Колин Сэлинджер. На помощь!» Так мир узнал, что Сэлинджер в какой-то момент, тайно от всех, женился в третий раз. Четыре пожарных машины примчались к уединённому жилищу. Пламя удалось потушить довольно быстро, дом сгорел только наполовину. На следующий день появились корреспонденты, но Сэлинджер и его новая жена категорически отказались разговаривать с ними. Впоследствии выяснилось, что Колин на сорок лет моложе мужа. Что она жительница Нью-Хэмпшира и их иногда видели вместе в магазинах и ресторанах. Что по профессии она медсестра, а также занимается изготовлением традиционных одеял из цветных лоскутков – квилтов. Есть также сведения, что женитьбе предшествовала долгая переписка. Примечательная деталь: девичья фамилия Колин – О’Нил.

БАС: Круговую оборону секретности, выстроенную Сэлинджером вокруг своей частной жизни, некоторые комментаторы называли «китайской стеной молчания». В книге Гамильтона мы находим интересную формулировку: «Он стал знаменит своим нежеланием быть знаменитым». Мне же представляется такая модель: так должен был бы вести себя человек, который искренне уверовал бы в неизбежность Страшного суда и вообразил, что ему по силам повлиять на исход своего процесса. Каким образом? Точно так, как это делают обычные обвиняемые в человеческих судах: отказываются давать показания следователям, запугивают и дискредитируют свидетелей, придумывают контробвинения, не являются на заседания суда, уничтожают улики и документы. Литагент Сэлинджера, Дороти Олдинг, по его требованию, сожгла сотни его писем, которые он отправлял ей в течение многих лет, точно так же поступили и многие другие его корреспонденты.

ТЕНОР: Другое возможное объяснение: по учению дзен-буддизма, главная цель человека на земле – подавлять свои желания, выжигать каждый порыв, отвлекающий от духовного роста. Если допустить, что сильнейшим желанием Сэлинджера было писать хорошие книги и иметь успех у читателя, не может ли оказаться, что его отказ печататься и был направлен на подавление этого главнейшего проявления изначального эгоизма его внутреннего «я»? Вспомним, с какой страстью Фрэнни восстаёт против всеобщего стремления к успеху: «Я просто схожу с ума. Меня тошнит от того, что всюду – Я, Я, Я... Что каждый хочет куда-то прорваться, сделать что-то выдающееся, стать интересным для других... Это отвратительно – да, да, да!».

БАС: В романе Камю «Падение» герой говорит: «Суд над другими людьми постоянно шёл в моём сердце... Для меня вопрос в том, чтобы как-нибудь ускользнуть, да, главное – увернуться от суда. Я не говорю – увернуться от наказания. Наказание без суда можно перенести. У него есть название, гарантирующее нашу невиновность, – несчастье. Нет, речь идёт о том, чтобы избежать суда, избежать придирчивого судебного разбирательства, сразу его прервать, чтобы приговор никогда не был вынесен».

ТЕНОР: Это совпадает с рассказом сестры Сэлинджера, Дорис. Она сообщает, что с детства Джерри не переносил никакой критики в свой адрес. И обожавшая его мать поддерживала в нём этот настрой. «Джерри не может быть неправ» – и дело с концом. Отказы редакций, нападки рецензентов Сэлинджер переживал крайне болезненно. В разговорах с Джойс Мэйнард он обрушивался на издательский бизнес: «Люди, неспособные написать ни одной оригинальной строчки, будут подсовывать тебе свои блестящие идеи: добавьте здесь романтики, уберите раздражающую двусмысленность... Когда книга опубликована, она больше не принадлежит тебе. Являются критики, стремящиеся создать себе имя на разрушении твоего... Публиковаться – такое постыдное дело. Влезать в него – это всё равно что гулять по Мэдисон-авеню без штанов».

БАС: И вот, в последние годы уходящего ХХ века в «Великой китайской стене тишины и секретности», один за другим, были проделаны три мощных пролома. Первый – книга Джойс Мэйнард. Незадолго до её опубликования в 1998 году Джойс без предупреждения приехала к дому Сэлинджера и постучала в дверь. Когда он увидел её, лицо его исказилось горечью и гневом. «Что ты здесь делаешь? Почему ты не написала письмо?» – «Я писала много раз – ты не отвечал. А приехала, чтобы задать тебе один вопрос: какова была роль, отведённая мне тобой в твоей жизни?» Он стал говорить, что она не заслуживает ответа на такой вопрос. Стоя на крыльце, не приглашая её в дом, он поносил её писания, её жизнь, её характер. Он обвинял её в том, что в своих мемуарах она вознамерилась эксплуатировать своё знакомство с ним. «Из нас двоих кто кого эксплуатировал четверть века назад?», – спросила она. «Я не эксплуатировал тебя, – сказал разъярённый писатель. – Я тебя вообще не знаю».

ТЕНОР: Издатели Джойс были научены горьким опытом Гамильтона и попросили её не цитировать имевшиеся у неё письма Сэлинджера. Она пересказала их своими словами, и дело обошлось без судебного иска. По американским законам, копирайт на текст писем принадлежит отправителю или его наследникам, но сами письма являются собственностью получателя. Дети Джойс подросли, ей нужны были деньги на их образование, и она выставила оригиналы четырнадцати писем на продажу. Аукцион проводился фирмой Сотбис. Победил богатый предприниматель Питер Нортон, купивший их за 200 тысяч долларов. Оказалось, он сделал это из любви к Сэлинджеру и сочувствия к его борьбе за сохранение уединённого образа жизни. «Я могу прислать их вам или уничтожить – что вы предпочитаете?» Ответ Сэлинджера – если он последовал – неизвестен.

БАС: Вторая брешь была проделана новой биографией писателя, выпущенной Полем Александром в 1999 году. За двенадцать лет, прошедших с опубликования книги Гамильтона, всплыло много документов и сведений, которые были ранее недоступны, включая книгу Мэйнард. Загадку молчания Сэлинджера Александр истолковывал просто: ему было не о чем больше писать. Он приводил примеры других успешных писателей, переставших писать в середине жизни: Гоголь, Рембо, Маргарет Митчелл, Харпер Ли, Трумэн Кэпот. Однако Пегги утверждает, что отец показывал ей папки с рукописями и объяснял значение разноцветных ярлычков, наклеенных на них: красный означал «печатать после моей смерти как есть», синий – «печатать после редактуры», и так далее.

ТЕНОР: Думаю, третья брешь, проделанная мемуарами дочери, была для Сэлинджера самым тяжёлым ударом. Они были опубликованы в 2000 году под названием «Ловец сновидений». Пегги имела возможность близко наблюдать жизнь своего отца в течение сорока лет. Она рисует портрет человека, который непомерными требованиями к себе и другим, требованиями некоего недостижимого совершенства, загнал себя в тюрьму одиночества и тоски. Вот мелкий, но показательный, эпизод из её воспоминаний: будучи уже взрослой женщиной она навещает его, и они вместе поднимаются по деревянной лесенке на веранду дома. Перила пошатнулись под её рукой. Отец заметил это, и лицо его помрачнело. Как объясняет Пегги, он, конечно, знал об этой неполадке, но пока ничьи глаза не видели её, она как бы не существовала, и он мог не заботиться о ремонте. Каждый человек, приближавшийся к нему, входивший в его дом, открывавший его рукопись, нёс угрозу обнаружения несовершенства – поэтому-то Сэлинджер и бежал в полную изоляцию.

БАС: В книге Маргарет Сэлинджер описана школа-пансион в горах Адирондак, в которую родители поместили её, когда ей было двенадцать лет. Её бабушка, мать Клэр, согласилась оплачивать обучение, потому что в её кругу Кросс Маунтэйн Скул считалась престижным и образцовым учебным заведением. На самом деле, она оказалась страшнее тех приютов, в которых воспитывались Оливер Твист и Джейн Эйр. У меня сердце сжималось от жалости, когда я читал описание методов, применявшихся садисткой-директрисой, нацеленных на «исправление характеров непослушных школьниц». Их комнаты подвергались обыскам, почта вскрывалась, телефонные разговоры прослушивались. Доступ к еде был настолько затруднён, что после каникул Пегги тайком привезла пластиковый контейнер с булочками и зарыла его в лесу. За найденную под подушкой шоколадку директриса устроила ей в своём кабинете двухчасовой разнос-допрос, называла «гадюкой в траве» и обещала «исправить».

ТЕНОР: Она заставила её написать матери покаянное письмо с «признаниями» в паранойе и лесбиянстве. Невзирая на болезнь лёгких, её вынудили принять участие в лыжном походе в горы, во время которого она чуть не умерла. Все просьбы к отцу забрать её из страшной школы натыкались на отказ. Шестеро одноклассников Пегги впоследствии либо попали в психлечебницу, либо покончили с собой. Ей самой тоже досталась нелёгкая судьба, она тоже не раз оказывалась на грани отчаяния, пыталась отравиться. В какой-то момент загадочная болезнь крови выбила её из нормальной жизни на полтора года. Слабость была такая, что она порой не могла поднести чашку к губам, одолеть несколько ступеней на лестнице. Страховая компания прислала своего доктора и, по данным его медосмотра, прекратила оплачивать ей инвалидность. Когда Сэлинджер узнал об этом, он прислал ей пачку брошюр по гомеопатии и подписку на журнал, посвящённый чудесным излечениям, осуществлённым Церковью Христианской Науки.

БАС: В конце книги Пегги не без сарказма перечисляет заповеди поведения, которые Сэлинджер внушал своим детям: ты не должна заниматься никаким видом искусства, если ты не гений; ты не должна изучать религию, иначе как во власянице у ног какого-нибудь иностранного гуру; нога твоя не должна ступать в университеты Лиги Плюща; делать в жизни ты можешь только то, что приближается к совершенству. Свой бунт против этих заповедей она сформулировала так: «Самобичевание, умерщвление плоти, накачивание нелюбви к себе представляется мне вариацией нарциссизма, ибо связано с таким же пристальным вглядыванием в своё отражение... Но мой отец никогда не согласится с тем, что доброе может храниться в несовершенном сосуде, что Бог может найти применение нам – таким, какие мы есть». Ей казалось, что, отказавшись подчиняться заповедям отца, она готова примириться с ним – таким, каков он есть. Но главный шок ждал её впереди. Когда она, наконец, забеременела в свои тридцать восемь лет, он обрушился на неё с попрёками, говорил, что это безответственно – приносить ещё одного ребёнка в этот тонущий мир, да ещё не зная, на какие средства она будет растить его. Он выразил надежду, что разумное начало в ней возобладает, и она сделает аборт.

ТЕНОР: Нет, Пегги не оправдала ожиданий отца. Она родила здорового мальчика, и они с мужем сумели обеспечить его всем необходимым. Книгу она кончает пожеланиями отцу: «Мне бы хотелось, чтобы он узнал о том, что есть плодородное пространство между совершенством и разрушением, между небом и адом. Чтобы научился прощать. Чтобы мог сказать себе: может быть, не всё содеянное мною приближается к идеалу, но я всё равно достоин любви. Чтобы мог сказать другу, партнёру, ребёнку: может быть, мне не всё нравится из творимого тобою, но всё равно я люблю тебя, и ты можешь положиться на мою любовь».

БАС: К моменту смерти Сэлинджера в 2010 году Интернет разрушил все попытки контролировать жизнь Холдена Колфилда. Биографии писателя продолжают выходить, и этот процесс остановить невозможно. Автор последней, Кеннет Славенски, заканчивает свой труд таким пассажем: «В течение какого-то времени Сэлинджер мог считать себя Американским пророком, гласом, взывающим в городской пустыне... В какой-то момент мы можем обнаружить, что он исполнил свой долг как автор и даже своё призвание пророка много лет назад. Теперь на нас ложится обязанность продолжить его историю, переданную от автора читателю для завершения. Изучение жизни Сэлинджера, со всеми её печальными особенностями и несовершенствами, а также с посланиями, содержащимися в его писаниях, возлагает на нас долг переоценить наши собственные жизни, вглядеться в наши глубинные связи с миром, взвесить меру нашей цельности».

ТЕНОР: Это перекликается со словами, которые говорит Холдену его бывший учитель, мистер Антонини: «В какой-то момент ты обнаружишь, что ты не первый, в ком люди и их поведение вызывали растерянность, страх и даже отвращение. Ты поймёшь, что ты не один так чувствуешь, и это тебя обрадует, поддержит. Многие, очень многие люди пережили ту же растерянность в вопросах нравственных, душевных, какую ты переживаешь сейчас. К счастью, некоторые из них записали свои переживания. От них ты многому научишься – если, конечно, захочешь. Так же, как другие научатся от тебя, если у тебя будет что им сказать. Взаимная помощь – это прекрасно. И она не только в знаниях. Она в поэзии. Она в истории». Сэлинджеру было что сказать нам – и он выполнил этот свой долг не только своими книгами, но и своим сорокалетним молчанием, которое нам предстоит расшифровывать ещё очень долго.