В 1973 году врачи в связи с недомоганиями моей дочери посоветовали сменить климат родного мне Урала на более мягкий. Я поехал на разведку на Украину, в Днепропетровск, где жила со своей сестрой моя двоюродная сестра Татьяна. Остановился у неё и пошел устраиваться на работу в редакцию областной газеты «Днепровская правда». Меня взяли корреспондентом. Роль сыграли диплом журналиста и последнее место работы — областная газета «Уральский рабочий».
Днепропетровск тогда выгодно отличался от своего побратима Свердловска (нынешний Екатеринбург). Урал не без основания считался кузницей страны. Это говорило о его важности. Но кузница — не горница. Гораздо комфортнее выглядел Днепропетровск. Главный проспект Карла Маркса, засаженный каштанами, заканчивался на берегу Днепра. Отсюда на берег реки, на уютный пляж, вас могла перенести подвесная дорога.
В городе – бары: Красный. Шоколадный и другие (в Свердловске были не бары, а пивнушки). Был даже бар на воде, где на каждом столе стояла шашлычница и посетитель имел возможность изжарить сам себе шашлык так, как он хотел. Но больше всего меня поразил магазин колбас, стена которого была увешана связками различных колбас. В Свердловске в то время в продаже были в основном всего два сорта колбасы: отдельная и докторская. Временами, правда, «выбрасывалась» на прилавки сухая колбаса, за которой сразу выстраивались убийственные очереди. Был в Днепропетровске и специализированный магазин сыров, чего в Свердловске быть не могло опять же из-за скудности выбора.
Мясо в украинском городе свободно продавалось в магазинах, Телятина на рынке стоила всего 1,5 рубля за килограмм. А в Свердловске мяса в магазинах было не найти. На рынке говядина стоила 5 рублей.
Что ещё приятно удивило, чуть ли не в каждом дворе росли грушевые и абрикосовые деревья. Груша, правда, дичок, но вполне съедобна, а абрикосы – не хуже тех, что в Свердловске продавались весьма не дёшево. Увидев всё это, я ощутил себя почти в раю. Тем более, что и с жильём вопрос на первое время решился. Редакция выхлопотала для моей семьи комнату в общежитии.
И вот думаю я: вряд ли сейчас в этом украинском городе живётся также вольготно, как в восьмидесятых годах прошлого столетия. Так стоило ли республике отделяться, а тем паче вступать в военный спор с Россией? Но это так, попутные мысли.
В редакции же у меня сложилось не всё благополучно. В 1974 году Украина заявила, что даст стране миллион пудов зерновых. Республика напряглась, чтобы выполнить это обещание. Стояла осень. Днепропетровский обком партии строго следил за тем, как идёт уборка зерновых. В этом отставал Криничанский район. Редакции, конкретно отделу советского строительства, было дано задание выступить по этому поводу.с критической статьей. Данный отдел в то время вёл Леонид Лифшиц. Не знаю, почему он не поехал в Криничанский район сам. Думаю, не хотел портить отношения с первым секретарём района. Так или иначе. Леонид Борисович идёт к редактору газеты с предложением послать для написания критической статьи нового, молодого, боевого журналиста, то бишь меня.
Получив задание и напутствие «пропесочить как следует» я еду в район. Первым делом – к первому секретарю. Входя в кабинет, я обратил внимание на обеспокоенность его хозяина. Встретил он меня настороженно, однако доброжелательно, даже заискивающе.
Сам подал мне стул и сказал:
— Вы журналисты умные люди и вы меня должны понять. Дело в том, что в настоящий момент в районе все силы брошены на уборку сахарной свеклы. Это надо сделать до первых морозов, чтоб она не пропала. А кукурузу можно убирать и с первым снежком. Ей ничего не сделается. Мы с вами поедем на поля, я вам всё покажу.
И действительно, мы объехали поля и я убедился в хозяйском подходе руководителей района. Тут не критиковать, а хвалить было впору. Но такого задания не было. Я, вернувшись, объяснил ситуацию Лифшицу. Он глянул на меня сурово:
— Вы что, считаете, что обком не прав?
Обозлясь на эту явную провокацию, я выпалил:
— Да, не прав!
Тут Леонид Борисович, не сказав мне ни слова, выскочил из кабинета. Я остался в недоумении один. Вскоре Лифшиц возвратился и сказал мне, как ни в чём не бывало:
— Ладно, Володя. Иди к себе..
Как я потом узнал, Лифшиц влетел в кабинет редактора и выпалил: «Зюськин не выполнил задание и сейчас, только что назвал нас с вами дураками». Сотрудник, передавший мне это, находился в тот момент в кабинете редактора.
Странное дело, в Свердловске у меня остался друг Лёня Лифшиц, которого все любили за душевную щедрость, искренность. А вот его украинский однофамилец оказался абсолютно противоположным человеком. Позднее я понял, что евреи уральские и украинские – чуть ли ни две разных национальности. Может быть, всё дело в солях земли? На юге даже воробьи другие, чем на Урале. Они настолько нахальны, что в открытых кафе могут сесть на край вашей тарелки.
Но вернусь к моей истории. Благодаря Лифшицу, образовалась первая трещина между мной и редакцией. Она углубилась, когда в 1974 году из нашей страны выдворили Александра Солженицына. Помню разворот журнала «Крокодил», посвященный этому событию. От огромной ноги, замершей в пинке, летит, распластавшись, как жаба, маленький человечек с лицом Солженицына и с отпечатком подошвы на седалище. Тут же стихи «Мадам Солже», в которых Александр Солженицын представлен как проститутка, продавшаяся врагам Советского Союза.
Давно ли все СМИ с восторгом писали о повести Солженицына «Один день Ивана Денисовича», щедро расточая комплименты автору. И вот что произошло, когда власть сказала: фас! Как было не откликнуться? Я написал четыре строчки:
Служишь истине, а не двору —
Значит, песни твои не к добру.
Значит, примешь проклятье, позор.
В слове выдворить — корень «двор».
Понятно, что это четверостишие в то время нигде не было напечатано. Я прочел его в кругу своих коллег по перу. У кого-то нервы не выдержали. Сбегал в КГБ, щелкнул каблуками и доложил. Впрочем, завербованные стукачи в советское время существовали в каждом более-менее серьезном коллективе, а тем паче — в творческом.
Вскоре мне пришла повестка из КГБ. Приглашение это не на пикник, не в театр. Признаюсь, что заходя под своды дома, где располагается организация, занимающаяся поиском врагов народа, я не был уверен, что смогу выйти обратно. Однако времена были уже не сталинские. В кабинете со стула поднялся мужчина лет сорока в обычном , гражданском костюме. Он протянул мне руку для пожатия и представился: майор Сорокин. Я вздохнул с облегчением: видимо, не посадят.
Ярлык «враг народа» в семидесятых годах перестали вешать направо и налево. На смену ему, в большинстве случаев, пришел термин «заблуждающийся». Мне растолковывали, пытались убедить, что уж кто-кто, а Солженицын — точно враг народа. Ссылались на его книги: «Раковый корпус», «Архипелаг ГУЛАГ» и другие. «Дайте мне их почитать, чтобы убедиться в вашей правоте», – попросил я. В ответ услышал: «Вы что, нам не верите? Идите и хорошо подумайте, а мы за вами понаблюдаем»!
Прошёл год. Я уже работал корреспондентом радио на горнообогатительном комбинате в городе Вольногорске Днепропетровской области. Это был новый современный городок с населением всего лишь 20 тысяч. Благоустроенные дома. И даже открытый бассейн. То есть все необходимое для цивилизованной жизни. Такого города в Свердловской области не было. И это ещё один аргумент за то, что уровень жизни на Украине был выше, чем в России.
Вскоре как переехал в Вольногорск, соблазнившись тем, что дали квартиру, ко мне пришёл мой непосредственный начальник Сергей Соловей, работник парткома, с другом Анатолием Кибкало. Оба были подвыпившие.
Так произошло внедрение в круг моих друзей наблюдателя из КГБ, который работал на том же комбинате мастером.. Я ожидал этого и вычислил Анатолия довольно легко, взяв его дело в отделе кадров. Два года после армии из его биографии выпали. Видимо, учился в секретной школе. И потом Анатолий сам рассказывал мне, как часто ездил он в заграничные экскурсии. Явно не просто так, а как наблюдатель за экскурсантами, чтоб вели себя в чужой стране, как положено.
Однако Анатолий другом был неплохим: помогал мне, в чём мог. Правда, выдавал себя, постоянно тем, что агитировал «заблуждающегося» за Советскую власть. Но задачу свою по наблюдению он выполнил. Выкрал все мои стихи (две переплетенные мной рукописи). Хорошо, что остались черновики. Благодаря им, большинство произведений удалось восстановить.
Сейчас уже Анатолия Кибкало, наверняка, нет в живых (как и других персонажей этого повествования). Я не испытываю к нему ни обиды, ни злобы. Он искренне верил, что Советский Союз лучшая страна мира и служил не за страх, а за совесть. Однако сейчас уже ясно, что заблуждающимся из нас двоих был не я, а он..
Времена поменялись значительно. Я прочёл запрещённые ранее произведения Солженицына и считаю, что его духовный подвиг значительнее, чем у большинства русских классиков. И как ни пытался КГБ скомпрометировать писателя-борца, представляя лагерным стукачом (была разработана для этого специальная операция «Паук»), предателем Родины, бездарем, Александр Исаевич был, есть и останется в истории страны талантливым литератором, истинным патриотом России. И мне непонятно, почему и сейчас интернет забит злобными комментариями по поводу его личности. Ведь если б он действительно был тем, кем его представило тогда КГБ, президент Путин (бывший руководитель этой организации) не присутствовал бы на открытии ему памятника.
