Чем быстрее и упрямее летят мои годы, тем всё чаще и настойчивее я возвращаюсь в памяти к своему детству и отрочеству.
Эпизоды из моей детской жизни, разговоры окружавших меня близких людей с годами не стираются, а, наоборот, как это ни странно, приобретают всё более отчётливые очертания и яркие краски, наполняются совершенно иным смыслом и превращаются в моём сознании в последовательно соединённые между собой картины. Тогда я начинаю чувствовать себя, как в знаменитом фильме Ингмара Бергмана «Земляничная поляна», где, как его герои, разговариваю со своими родными и близкими, давно ушедшими из жизни, а они в этих моих картинах-воспоминаниях намного моложе меня теперешней.
И постепенно выстраивается целое повествование, а затем возникает нестерпимое желание рассказать его не только своим более молодым родственникам, но и совершенно незнакомым людям.
А чтобы что-то рассказать незнакомым людям, нужен повод. Для данной истории повод возник абсолютно неожиданно. В апреле 2011 года 9 канал израильского телевидения показал новый документальный фильм: «Иван Семёнович Козловский. Вера… Надежда… Любовь».
Никогда не потянулось бы моё «перо к бумаге», если бы не чувство неудовлетворённости, возникшее у меня после просмотра этого фильма. Со временем это чувство не только не покидало меня, а наоборот, всё больше и больше усиливалось, переходя постепенно во всё нарастающее ощущение досады от сухости, холодности и неэмоциональности кинокартины, а, особенно, от отсутствия в ней, практически, материала, отражающего еврейскую тематику в личной жизни и творческой судьбе И.С. Козловского (1900-1993).
Интервью, взятое в Израиле у дочерей незабвенного Соломона Михоэлса стандартно, «по-советски», лишь усугубляло моё разочарование. А ведь стоило только создателям фильма (среди них оказались и израильтяне) просто обратиться к не раз издававшейся книге воспоминаний И.С.Козловского «Музыка – радость и боль моя», чтобы понять, с какой теплотой, любовью и с каким уважением он относился к своим сотоварищам по музыкальному цеху - евреям. Среди множества фамилий, упоминаемых в книге, назову всемирно известные имена, такие как Б.Э.Гольдштейн, Я.Флиер, Л.Коган, Б.Хайкин, С.Самосуд, М.Рейзен, С.Хромченко, Э.Гилельс и многие, многие другие.
С какой поистине моцартовской щедростью своего таланта он отзывался о творчестве каждого из них! А главы, посвящённые актёрам С.Михоэлсу и В.Зускину, писателю Л.Кассилю и щемящая душу история о поэте Иосифе Уткине! Это выделяет Ивана Семёновича Козловского из числа многих неординарных людей искусства, в лучшем случае равнодушно относящихся к "еврейскому вопросу".
И эта грань духовного мира уникальной личности великого русского певца почти не известна широкой публике.
Анонс фильма о И.С.Козловском
А ведь фильм, по крайней мере, в Израиле, анонсировался именно так! И вот я решаюсь, по своим детским и юношеским воспоминаниям, рассказать именно об этой части жизни И.С.Козловского…
***
В нашей семье его редко называли Иван Семёнович. Чаще звучало ласковое и нежное имя – Ванечка. А рядом с этим распространённым русским именем почти всегда неотступно следовало другое – тоже ласковое и нежное – Исачок.
Дядюшка Исачок был старейшиной нашей большой семьи, раскиданной в послевоенное время по всем городам и весям необъятного Советского Союза и, так сказать, «последним из могикан», рождённым в конце 19-го столетия, и дожившим до середины двадцатого…
Вне семьи его имя звучало: Александр (Исаак) Яковлевич Альтшуллер (иногда пишут Альтшулер с одним «л», что, в общем, неверно) – заслуженный артист РСФСР и УССР, певец, педагог, режиссёр, а в самом конце своей жизни – суфлёр Большого театра.
Но прежде, чем поведать удивительную историю дружбы этих двух замечательных людей – певца, имя которого было известно далеко за пределами бывшего Советского Союза, и малоизвестного широкой публике оперного певца, режиссёра и педагога, я должна объяснить, кем я прихожусь Александру Яковлевичу Альтшуллеру, и рассказать всё, что я знаю о его творческом и жизненном пути.
А.Я.Альтшуллер, 1938 г. И.С.Козловский, 1970-е годы
Итак, мой папа, Яков Иосифович Рабинович, приходился Александру Яковлевичу племянником, то есть сыном его родной сестры Веры (Двойры) Яковлевны Альтшуллер, в замужестве Рабинович.
Кроме папы у моей бабушки Веры было ещё двое старших детей – сын Рафаил (Рафа) и дочь Эсфирь (Фира). Всего у Александра Яковлевича было 8 племянников и племянниц от четырех его сестёр и брата, а так как это был добрейший и мудрейший человек, к которому всегда можно было прийти за помощью и советом, то, очевидно, отсюда возникло это внутрисемейное трогательное обращение – «дядюшка Исачок».
По рассказам моих близких, а особенно дяди Рафы, у Александра Яковлевича в молодости был великолепный бас-баритон, и он много пел в опере на провинциальных сценах России и Украины. Его неординарные музыкальные способности проявились ещё в юношеском возрасте. В Перми, где он родился в 1870 году, молодой Исаак Альтшуллер часто выступал на ученических концертах. И вот что сенсационно: на этих концертах ему нередко аккомпанировал гимназист Сергей Дягилев. Тот самый Сергей Павлович Дягилев – один из основоположников группы «Мир искусства», организатор «Русских сезонов» в Париже и труппы «Русский балет Дягилева» в Париже и Лондоне!
При поддержке семьи Дягилевых и при содействии пермской театральной общественности юного Исаака Альтшуллера направили в музыкально-драматическое училище Московского филармонического общества, куда, сдав успешно вступительные экзамены, он и был принят.
Мне думается, что именно после окончания музыкального училища и перед началом своей артистической карьеры, Исаак Альтшуллер взял себе русское сценическое имя Александр. Так делали многие евреи в России и до революции и после, когда перебирались из провинции в столицу.
Однако, наградив Александра Яковлевича талантом, умом, добротой, Всевышний сыграл с ним злую шутку – при таком мощном и сочном голосе, одухотворенном лице – он наделил его очень невысоким ростом и худощавой фигурой.
А.Я.Альтшуллер. Пермь, 1900-е годы
Поэтому репертуар Альтшуллера на сцене был в достаточной степени ограничен. И тогда, в начале прошлого столетия, Александр Яковлевич начинает заниматься педагогической и режиссёрской деятельностью.
Среди огромного количества его учеников мне бы хотелось отметить три наиболее знаменитых имени на оперной сцене.
Первым в этом списке стоит имя известного уральского баритона Александра Никитича Ульянова, который впоследствии стал петь в Мариинском театре в Ленинграде и был профессором Ленинградской консерватории.
У моего дяди Рафы (старшего брата отца), популярного в Свердловске краеведа и журналиста, хранилась до последних его дней часть архива дядюшки Исачка. К сожалению, после кончины дяди Рафы в 1999 году всё это бесценное достояние было передано его детьми в Свердловский краеведческий музей, а также в музей Свердловского театра оперы и балета имени А.В.Луначарского, и дальнейшая судьба архива неизвестна.
Среди множества писем и фотографий с автографами от таких певцов, как Нежданова, Собинов, Держинская, Лосский, Катульская, хранившихся в архиве, была одна групповая фотография Харьковской оперной труппы сезона 1907 года, где А.Я.Альтшуллер и А.Н.Ульянов стоят рядом. На ней рукой Ульянова написано: «Благодарю судьбу, что она дала возможность мне встретить тебя на моём пути. Помни своего первого (по счёту) ученика Ульяшу».
Однако с труппой Харьковской оперы Александра Яковлевича связывал не только сезон 1907 года. Так уж сложилась его судьба, что один из самых драматичных и в то же время плодотворных периодов его жизни пришёлся на город Харьков.
Было это в конце 1918 года…
А.Я. Альтшуллер, как член Совета Российского театрального общества (РТО), совместно с тенором Петром Ивановичем Певиным, также членом Совета РТО, был командирован в Крым и Украину для проведения «Дня русского актёра». Кстати, направлены туда они были по распоряжению Александры Александровны Яблочкиной – великой русской актрисы Малого театра, много лет возглавлявшей РТО, а впоследствии и ВТО (Всероссийское театральное общество). Альтшуллер и Яблочкина вместе принимали активное участие в создании РТО и состояли в тёплых дружеских отношениях.
Но, увы! Планам по проведению «Дня русского актёра» в Харькове свершиться было не так просто! Бушевавшая в стране Гражданская война докатилась в это время и до Украины. В Харьков вошли белые. Город стал переходить из рук в руки. Кровавая мясорубка Гражданской войны затягивала в свою воронку людей без разбора, и не каждый мог выстоять и выбраться из этого месива. Не выдержав ужасных лишений, скоропостижно скончался Пётр Иванович Певин, и вся тяжесть порученного РТО дела легла на плечи Александра Яковлевича. Непостижимо, как человек такой хрупкой и тонкой конституции не просто мужественно перенёс весь этот кошмар, но и, выполнив поставленную перед ним РТО задачу, остался в Харькове еще на целых 7 лет!
Многое он сделал за эти годы в тогдашней столице Украины для восстановления оперного дела. Стал главным режиссёром оперного театра, руководителем оперного класса в институте музыкальной культуры, организатором и первым председателем Харьковского профсоюза работников искусств.
Там же, в Харькове, в 1923 г. торжественно отметили 30-летие его театральной деятельности, и ему было присвоено звание заслуженного артиста УССР. Именно туда, в Харьков, из Москвы, ко дню празднования этой даты, пришла такая телеграмма: «Поздравляю старого друга, школьного товарища, шлю сердечный привет, лучшие пожелания. Обнимаю крепко, Леонид Собинов».
А однажды в класс института музыкальной культуры к Александру Яковлевичу пришёл высоченный, тощий, видимо, не каждый день евший досыта молодой человек и попросил прослушать его голос. Это был будущий народный артист СССР Марк Осипович Рейзен. Разглядев в новичке огромный голосовой потенциал и большие артистические способности, Александр Яковлевич согласился заниматься с ним, к тому же - безвозмездно.
Это был второй широко известный музыкальной публике Советского Союза ученик дядюшки Исачка, на которого мне хотелось бы обратить внимание.
И особняком в этом перечне известнейших оперных певцов стоит имя Ивана Семёновича Козловского. Александр Яковлевич познакомился с Козловским в 1923 году, когда тот уже сделал свои «первые шаги» на оперной сцене в городе Полтава, а, услышав пение начинающего тенора, сразу же был покорён красотой голоса этого самородка, его природной артистичностью и совершенной вокальной техникой.
Будучи сам певцом и оперным режиссёром, Александр Яковлевич прекрасно понимал, как важен для молодого вокалиста, вступившего на профессиональную стезю, опытный и грамотный наставник, который не дал бы артисту оступиться, уйти в сторону от намеченной цели, прельстившись фальшивыми ценностями дешёвой славы, и потерять тот необыкновенный дар, которым наградила его природа.
Он сразу же пригласил Козловского к себе в труппу Харьковского оперного театра. С этого момента и до последних своих дней Александр Яковлевич становится для Козловского преданнейшим другом, педагогом-наставником и даже в какой-то степени «духовником», которому Иван Семёнович доверял свои самые сокровенные мысли и тайны.
А в труппе Харьковской оперы в сезон 1923/1924 гг. поют уже два будущих солиста Большого театра, два будущих народных артиста СССР, которых именно он, Александр Яковлевич Альтшуллер, очень скоро выпустит на широкую дорогу оперного искусства, – Иван Семёнович Козловский и Марк Осипович Рейзен.
В 1924 году Альтшуллер получает приглашение быть главным режиссёром Свердловского оперного театра. Надо отметить, что Свердловский театр всегда считался лучшим периферийным оперным театром России. Кстати, ещё до революции, когда в бывшем тогда Екатеринбурге в 1912 году было построено новое здание оперы, и в нём открылся первый оперный сезон, Александр Яковлевич был первым главным режиссёром, приглашённым на эту должность.
Так что предложение, сделанное в 1924 году, было для него как бы возвращением в «родные Пенаты».
Дав согласие, Александр Яковлевич способствует переходу в Свердловскую оперу почти всей Харьковской труппы и, конечно же, Ивана Семёновича Козловского.
Годы 1924/1925 были для труппы под руководством Альтшуллера периодом необычайного творческого расцвета и огромного успеха.
С удивительной душевной теплотой и необыкновенным лиризмом вспоминает И.С.Козловский в своей книге об этом времени, как будто рассказывает о своей первой, незабываемой юношеской любви:
«Сезоны 1924 и 1925 годов. Их мне не забыть. Никак не забыть! Они были, можно сказать, отправными этапами в моей дальнейшей сценической биографии. Именно здесь я получил настоящую зарядку как артист и оперный певец. И я всегда говорю, что Свердловский оперный театр имени Луначарского помог мне определиться, найти своё настоящее место в искусстве. А это совсем не так просто. Это сложный, а иногда и мучительный, творческий процесс».
И ещё:
«Когда в 1924-1925 годах я впервые пел на сцене Свердловского оперного театра, там царила блистательная эпоха. Эпоха влюблённости в искусство, как актёров, так и зрителей, эпоха высокого мастерства артистов, дирижёров, режиссёров…».
Сотни, а, может быть, и тысячи сердец свердловчан и особенно свердловчанок завоевал тогда своим уникальным голосом на многие десятилетия И.С.Козловский. И как блестящий результат этого, поистине феноменального, успеха, – приглашение его в сезон 1925/26 гг. в Большой театр.
В этот же сезон в Большой театр был приглашён и Александр. Яковлевич.
В 1928-1930 гг. его назначают заведовать оперным отделом «Центропосредрабиса» (Центральное посредническое бюро по найму работников искусств), и это был значительный этап в его общественной деятельности. В этот же период он преподаёт в Московском музыкальном училище, поёт в Большом театре и ставит там оперы.
А в 1937 году Александр Яковлевич награждён орденом «Знак почёта». Не могу с уверенностью назвать дату, но в этом же году, как мне кажется, ему было присвоено звание «Заслуженный артист РСФСР».
Но наступило 22 июня 1941 года… Кипучий ритм творческой жизни прерван и нарушен войной. Большой театр эвакуируют в г. Куйбышев. Там все долгие вечера, свободные от работы в театре, Козловский и Альтшуллер проводили вместе или на квартире Ивана Семёновича или у Соломона Михоэлса. Иван Семёнович в своей книге, в главе, посвящённой Соломону Михоэлсу, вспоминает об этом с таким редкостным дружелюбием, что я опять не могу удержаться, чтобы не привести цитату:
«В войну, в Куйбышеве, у меня на квартире, в обществе А.Толстого, Д.Шостаковича, А. Альтшуллера, он (С.Михоэлс) был грустен, трагичен – и это всё звучало в его песнях. Но тут же он блистательно изображал с Толстым мимическую сцену двух плотников, конечно, под соответствующую музыку и при нашем старательном участии».
Иван Семёнович выступал не только на оперных сценах, но и на различных фронтах Великой Отечественной войны, завоевав сердца уже миллионов слушателей. Получил он и официальное признание: звание Народного артиста СССР ему присвоили ещё до войны в 1940 г., а в 1941 г. он стал лауреатом Сталинской премии.
Жестокость военного времени и тяготы эвакуационной жизни ещё сильнее сплотили этих двух близких по духовному настрою людей.
Но какие бы высокие звания и премии ни присуждались И.С. Козловскому, в его отношении к Александру Яковлевичу никогда не было ни тени высокомерия, пренебрежительности и снобизма народного артиста к «вечно заслуженному» артисту РСФСР, а, наоборот, огромное уважение и даже подчёркнутое возвышение его над собой.
Особенно ярко выражалось это в форме обращения Ивана Семёновича к Александру Яковлевичу. Он называл его как-то не по-советски почтительно: «барин»! И звучало это в его устах не только шутливо, но и вполне сердечно, включая целую гамму чувств. Чтобы не быть голословной, ссылаясь опять на рассказы родных, позволю себе привести в доказательство теплоты их взаимоотношений ещё один отрывок из книги Козловского:
«Александр Яковлевич Альтшуллер, уралец по рождению… Он прошёл большой жизненный путь. Учился вместе с Леонидом Витальевичем Собиновым в музыкально-драматическом училище Московского филармонического общества, пел вместе с ним в итальянской опере в Москве, затем побывал во многих оперных театрах России, но основную свою творческую жизнь посвятил двум городам – Перми и Свердловску. Александр Яковлевич много сделал для становления оперы на Урале, был здесь и певцом, и режиссёром, и художественным руководителем театральных сезонов. Последние годы жизни он служил в Большом театре, особенно блистательно пел он партию Бартоло в «Севильском цирюльнике». Уже глубоким стариком стал суфлёром, и тут с его стороны не было никакой жертвенности, а тем паче обиды.
Помню мою добродушную реплику в его сторону: «Как же вы, дорогой барин (так в шутку звали Александра Яковлевича в театре), со своей возвышенной душой, в суфлёрскую будку сели?».
«Да, брат, всякое бывает», – отшутился он…
Александр Яковлевич не сказал мне тогда, что любит искусство больше, чем самого себя в искусстве. Да и не надо было этого говорить. Он это доказал всей своей жизнью, до самых последних дней стремясь к прекрасному, возвышенному.
Сидя в суфлёрской будке, Александр Яковлевич мог заслушаться и всё позабыть, но мог и пожурить. Вдруг на музыкальной паузе укоризненно тихо раздаётся: «ай-ай-ай!».
Кто из театралов, свердловчан и пермяков, не помнит замечательного Ария Моисеевича Пазовского, выдающегося музыканта, народного артиста СССР, одного из самых известных советских дирижёров? А кто знает, как бы сложилась его судьба, если бы не дружеская поддержка Александра Яковлевича Альтшуллера? Именно он оказал Пазовскому помощь, организовал в Перми концерт, чтобы достать ему средства для поступления в консерваторию, ездил с подписным листом, а впоследствии помог молодому дирижёру устроиться в Екатеринбургский оперный театр. Да, Александр Яковлевич был редкой души и сердечности человек!».
Удивительно по-доброму написанные воспоминания! Сколько раз я ни читала их раньше и перечитала сейчас перед тем, как написать всё, что знаю и помню об Александре Яковлевиче Альтшуллере, столько раз я поражалась простоте и точности описания Козловским граней личности Александра Яковлевича: профессиональной, творческой, духовной…
И лишь первая фраза этого отрывка каждый раз вызывала у меня недоумение своей неопределённостью, и я бы сказала, какой-то странной размытостью. Что это означает: «по рождению уралец»? Что-то среднее между местом, где человек родился, и его происхождением? Такое ощущение, что Иван Семёнович что-то не договаривал… Но для меня в этом вопросе нет недомолвок и белых пятен. О месте рождения Александра Яковлевича я уже писала – это город Пермь, на Урале. А вот о социальном статусе семьи Альтшуллера я узнала сравнительно недавно и могу написать об этом уже не с чьих-то слов, а опираясь на объективные данные.
В 2001 году, после кончины моего папы, перебирая его небольшой архив, я среди стандартных документов (свидетельство о рождении, аттестат зрелости и т.п.) неожиданно для себя обнаружила пакет с документами и письмами, относящимися к моим бабушке и дедушке!
Трудно себе представить, но все они были датированы в промежутке от середины XIX века до начала XX, а точнее, от 1866 до 1904 гг. Ветхие, почти истлевшие на сгибах, но легко читаемые свидетельства жизни моих предков! Среди них есть письмо-прошение, написанное в июле 1886 года, в Пермское городское полицейское управление от полоцкого мещанина Якова Ш. (Шаевича) Альтшуллера. В письме мой прадед, отец Александра Яковлевича, просит подтвердить даты рождения его дочерей – Веры (моей бабушки) и Маши, потому что он хочет отправить их учиться в Пермскую прогимназию, а метрических свидетельств у него нет, так как «раввин умер, и книги запечатаны». Обращает на себя внимание то, что все имена в прошении написаны уже в русифицированном варианте.
Итак, Александр Яковлевич Альтшуллер – уроженец города Пермь, по происхождению – мещанин. Отец его – Яков Альтшуллер был в Перми известным ювелиром, и хотя в семье его было шестеро детей (два сына и четыре дочери), она явно не бедствовала.
У меня есть очень интересная фотография всего семейства Альтшуллеров, сделанная в 1902 году. Собственно говоря, фотография интересна не только сама по себе, как иллюстрация быта, а точнее, внешнего вида членов еврейской семьи, переселившейся из Белоруссии, обосновавшейся на Урале и явно стремящейся к светскому образу жизни, но и историей своего появления. На первый взгляд, рассказ об этом не имеет прямого отношения к моему предыдущему повествованию, но мне кажется, прочтя его, можно лучше прочувствовать ту атмосферу тепла, любви и взаимопомощи, в которой вырос Александр Яковлевич Альтшуллер, и понять, что именно оттуда, из семейного уклада, растут корни той «редкой души и сердечности», о которых так искренне писал Иван Семёнович.
Итак, фотография была сделана после семейного совета, собранного отцом Александра Яковлевича – Яковом Шаевичем Альтшуллером. На него были приглашены все его дети с супругами, если кто-то из них был женат или замужем, несколько ближайших родственников и даже малолетние внуки. Поводом для такого большого сбора всей семьи послужила личная драма моей бабушки Веры – расстроилась её свадьба с сыном известного пермского богача. Эту беду можно было бы так или иначе пережить, если бы бабушка не ждала от него ребёнка…
На семейном совете было принято решение: ни в коем случае не дать Вере почувствовать себя одинокой и выброшенной за борт родной семьи, всеми силами помочь ей вырастить будущего ребёнка, дать ему образование, а главное – окружить их обоих заботой и любовью. Было решено также, что его фамилия будет Альтшуллер.
Момент окончания этой встречи и запечатлел фотограф. И хотя судьба будущего первенца (а это был не кто иной, как мой дядя Рафа – старший брат отца) и самой Веры единодушно была решена положительно, всё-таки на лицах присутствующих сохранилось напряжённо-тревожное выражение. Особенно грустными выглядят родители – Яков Шаевич и Анна Моисеевна, сидящие в центре композиции. Печально строгие лица как у женщин, так и у мужчин.
Семья Альтшуллеров, Пермь, 1902 г.
Моей бабушки Веры на этом фото нет. Однако справа в углу на маленьком столике можно увидеть три фотографии – это те, кто не смог присутствовать на семейной встрече. На переднем плане стоит портрет моей бабушки, а сзади – портреты мужа и годовалой дочери одной из её сестёр. Девочка была ещё очень мала для таких собраний, а её отец находился в отъезде...
И все-таки один человек резко выделяется из этой грустной группы родственников. Это – дядюшка Исачок, стоящий в верхнем ряду, крайний слева. Он отличается всем – и внешним видом (свободный ворот рубашки, галстук-бант со щегольской булавкой, светлые брюки), и вальяжной позой (правая нога опирается о кресло, а рука свободно лежит на его спинке), а главное, блеском глаз на слегка улыбающемся лице. От всей его фигуры веет уверенностью и удовлетворённостью жизнью. Ему здесь 32 года. Он явно успешен – уже сам ставит антрепризы в родной Перми – и всем своим обликом как бы хочет сказать: «Я уверен! Всё у Верочки будет хорошо!»
Так оно и случилось. Вскоре бабушка знакомится с необыкновенным, удивительно добрым человеком – Иосифом Хаимовичем Рабиновичем, сыном известного в религиозных кругах шавельского (шяуляйского) раввина Хаима Рабиновича. Так же, как Яков Альтшуллер, Иосиф Рабинович (это был мой дедушка) перебрался жить в Сибирь, в город Томск из расположенной рядом с Белоруссией Литвы (город Шяуляй). Он окончил медицинский факультет Томского университета и получил диплом провизора.
В Томске у дедушки была своя аптека, а его диплом об окончании Томского университета также сохранился в архиве моего папы. Он датирован 1896 годом. Дедушка не только усыновил Рафу, дав ему свою фамилию и имя, но никогда не позволял себе отделять его от своих родных детей Фиры и Яши – моего отца.
Эти три племянника были любимыми у дядюшки Исачка, особенно Фира, которая жила в Москве и очень часто навещала дядю. Все трое были хорошо знакомы с Иваном Семёновичем, а тот в свою очередь переносил всё тепло дружбы с Александром Яковлевичем на его племянников.
Совсем иные отношения сложились у Александра Яковлевича с другим его учеником – Марком Осиповичем Рейзеном. Не знаю, почему и что было тому причиной, но между ними не было ни душевной связи, ни сердечной теплоты. Хотя в воспоминаниях Ивана Семёновича с некоторой ноткой ревности написано:
«В юности Рейзен был окружён в театре (Харьковской опере – И.К.) требовательной любовью друзей – режиссёра Альтшуллера, дирижёров Пазовского, Палицына».
Может быть, именно потому, что любовь была «требовательной», Марк Осипович отдалился от своего учителя? Но это только мои домыслы и предположения. К величайшему сожалению, книги воспоминаний М.О. Рейзена, вышедшей в 1980 году в издательстве «Советский композитор», г. Москва, у меня нет, и я не могу сделать каких-то личных выводов. Помню только слова тёти Фиры, сказанные о М.О.Рейзене: «Он всегда был очень холодным и прагматичным человеком», а дядя Рафа в своей статье «Первый главный режиссёр», посвящённой А.Я. Альтшуллеру и помещённой в изданном в 1997 году в Свердловске маленьком сборнике статей под названием «Такое не забывается», приводит небольшую цитату из воспоминаний Марка Осиповича, которую я позволю себе позаимствовать:
«…Помню, я выступал на харьковской сцене в опере «Черевички» Чайковского вместе с Альтшуллером. Я пел Чуба, а Альтшуллер – Чёрта! Что это был за Чёрт! Когда он выходил на сцену, в зале стоял хохот. Однажды даже я не удержался. Взглянув на него, я от смеха так и не смог больше петь. Квартет (в сцене у Солохи) пропели без меня».
А в послевоенной Москве все трое – педагог и оба его воспитанника – служили в одном театре – Большом театре СССР, жили на одной улице, в Брюсовском переулке, в одном доме – «Доме артистов Большого театра» и даже в одном парадном. Иван Семёнович Козловский жил на 9 этаже, дядюшка – на 3, а Марк Осипович – где-то между ними.
Когда дядюшка Исачок стал уже настолько стар, что не мог находиться весь спектакль в суфлёрской будке (что переживал мучительно тяжело) и вынужден был навсегда отойти от театральных дел, проводя всё своё время в замкнутом пространстве двухкомнатной квартиры, сидя в своём любимом старинном кресле, то не было дня, как рассказывали мне мои родные, чтобы, возвращаясь вечером после спектакля домой, Иван Семёнович хоть на пять минут не заскочил бы к своему любимому «барину», дабы справиться о его здоровье, спросить, не нужно ли ему чем-нибудь помочь, просто поговорить.
Марк Осипович не заходил. Он был всегда занят.
Мой двоюродный брат (старший сын дяди Рафы), который живёт сейчас в Хайфе, Виталий Рафаилович Рабинович, рассказал мне интересный случай. Когда ему исполнилось 17 лет (это был 1949 год), родители на зимние студенческие каникулы отправили его в Москву. Остановился он, конечно же, у дядюшки Исачка. Спальное место отвели ему в кабинете дядюшки, на раскладушке. В тот вечер по радио шла трансляция из Большого театра. Что давали тогда в Большом, брат, к сожалению, не помнит, но говорит, что весь вечер дядюшка просидел в своём кресле, внимательно слушая оперу и лишь изредка, покачивая головой, говорил своё знаменитое печально-укоризненное: «Ай-ай-ай!». Затем встал и молча ушел спать.
Вдруг в двенадцатом часу вечера раздаётся звонок в дверь, и через некоторое время на пороге кабинета появляется И.С.Козловский. Он извиняется, мнёт в руках головной убор. Дядюшка проснулся, сел на своей постели и с какой-то тоской в голосе сказал: «Ваня! Ванечка! Как же ты сегодня пел?! Ты же не пел, ты просто спаса-а-а-лся! Ваня! Ты – народный артист! Негоже, негоже тебе так петь, родимый ты мой!»
Иван Семёнович стоял в дверях, как побитая собака: «Ну что же теперь сделаешь, барин! Случается… Виноват!» – отвечал он, опустив голову, перебирая в руках шапку из серого каракуля.
Виталий лежал на раскладушке ни жив ни мёртв, натянув на лицо одеяло и оставив незакрытыми только глаза.
«А это кто?» – спросил Иван Семёнович.
«Это – Виталий, Рафин сын», – ответил дядюшка.
«Ну, что ж, будем знакомы!» – и Иван Семёнович, приветливо улыбаясь, подошёл к раскладушке и протянул Виталию руку.
Так завязались дружеские отношения между Иваном Семёновичем Козловским и представителем третьего поколения родственников Александра Яковлевича.
Часто, будучи в Свердловске уже известным архитектором, Виталий, приезжая в Москву по делам службы, звонил Ивану Семёновичу, и тот каждый раз приглашал его к себе на завтрак. Время завтрака было для Козловского святая святых. Это было время его отдыха, время восстановления сил, время полной изоляции от внешнего мира. Тем ценнее становились для Виталия эти приглашения, сопровождавшиеся задушевными беседами, воспоминаниями и интересными рассказами.
Завтрак подавала сестра Ивана Семёновича, Анастасия Семёновна, удивительно приветливая женщина, до конца дней своих преданно ухаживавшая за своим братом. Нередко во время таких встреч Иван Семёнович просил Виталия выполнить ту или иную просьбу.
Например, отыскать в Свердловске какую-то старую его поклонницу, которая помнила Ивана Семёновича ещё с середины 20-х годов, когда он пел в Свердловской опере, и обращалась к нему с просьбой помочь в решении важного для неё вопроса. А однажды попросил даже передать письмо и деньги одинокой пожилой женщине, испытывавшей материальные затруднения и попросившей у него помощи.
Естественно, что в связи с тесными родственными контактами, всё своё сознательное детство и отрочество я «варилась в соку» восторгов, переживаний, радостей и неудач дядюшки Исачка, а, значит, и Ивана Семёновича Козловского. Выражаясь современными терминами, Иван Семёнович был виртуальным членом нашей семьи. Поэтому я априори должна была быть «козловичанка», и ни на йоту не могло быть сомнений, что можно восхищаться голосом какого-либо другого оперного певца.
Кто из моих современников может забыть бесконечный, доходивший иногда до абсурда, спор между «лемешистками» и «козловичанками», начинавшийся с темы превосходства вокальных данных каждого из своих кумиров и кончавшийся безрассудным хвастовством друг перед другом добытыми трофеями – это могла быть пуговица от пиджака, клапан кармана, автограф…
Как сейчас помню, мне было лет 12. По радио транслировали из Большого театра «Бориса Годунова». Папа сидит на диване, нога закинута на ногу, глаза закрыты, слушает. После окончания коронной арии Козловского (он пел Юродивого) восклицает: «Ты слышала, как он поёт? Это же потрясающе! Какой чистоты звук!»
Но для меня наступил уже возраст сомнений, и я позволила себе заметить: «Папа! Ну что ты, всё время: «Козловский, Козловский!» А вот Лемешев поёт нисколько не хуже!» Недоумение и жалость были написаны на лице моего отца: «Доченька! Но у него же тремоло!», – и папа во время этой фразы торцом ладони несколько раз дробно ударил себя по горлу. Признаться, тогда я в первый раз услышала это слово, но объяснение было таким выразительным, что все сомнения исчезли, и я больше подобных вопросов никогда не задавала.
Сейчас, когда я описываю эти свои эмоциональные детские воспоминания или пересказываю то, что было мне известно из уст моих родных, у меня всё время возникает желание «подкрепить» свои строки документальным материалом. Именно поэтому я обращаюсь к книге воспоминаний Ивана Семёновича, привожу цитату Марка Осиповича… Но у нас в семье есть, если можно так выразиться, и свой эксклюзивно-документальный материал.
В руках у меня старый-старый альбом с чёрно-белыми фотографиями. Без преувеличения можно сказать, что там есть фотографии, которым намного больше 70 лет. Этот альбом с огромной любовью составлен моим папой, и весь он практически посвящён Ивану Семёновичу Козловскому. Не поразительно ли это: где-то далеко-далеко от огромной России, в маленьком, мало кому известном израильском городке Хадера, бережно хранится альбом с фотографиями великого русского певца! Альбом, чудом провезенный через все нелепые препоны советской таможенной службы, который я храню уже 20 лет. В нём помещены не стандартные фотографии из серии «Певцы Большого театра, народные артисты СССР», а любительские снимки, где Иван Семёнович, в большинстве своём, снят в неофициальной, домашней обстановке. Вот на первом листе две фотографии: большой портрет И.С.Козловского и фотография, где он стоит рядом с А.Я.Альтшуллером, и они с нежностью и любовью смотрят друг на друга. Потом следует небольшой цикл фото, посвящённых дядюшке Исачку. На одном из них, где Александр Яковлевич сидит в суфлёрской будке, на оборотной стороне стоит штамп «Музей ГАБТ». А вот ещё одно интересное фото – отмечается юбилей Александра Яковлевича. За красиво накрытым столом – весь цвет оперной труппы Большого театра и, конечно же, на переднем плане Ванечка Козловский. Чудесная фотография, где сидят вместе, улыбаясь, И.С.Козловский, А.Я.Альтшуллер, известные пианисты Яков Зак, Роза Тамаркина...
И вдруг замечаешь, что на фотографиях нет больше дядюшки Исачка… Он ушёл из жизни в 1950 году, в июне, в возрасте 80 лет. Ушёл так, как говорят, уходят только праведники. Заснул, сидя в своём любимом кресле, с мягкой улыбкой на лице, укутанный в плед заботливыми руками жены. Заснул и больше не проснулся…
И кто знает, что видел он в этом своём последнем земном сновидении, чему улыбался? Шутке ли Соломона Михоэлса? Успеху ли любимого Ванечки? А, может быть, он увидел в эти мгновения ту, что навсегда поселилась в его сердце – Настеньку Месняеву?
Они прожили вместе долгую и счастливую супружескую жизнь – Анастасия Аркадьевна Месняева и Александр Яковлевич Альтшуллер. В молодости она тоже была оперной певицей и вместе с ним пела на провинциальных сценах России и Украины. Это был её второй брак. И, как мне кажется, за их супружеством скрывалась какая-то романтическая любовная история.
Они были парой, на которую невозможно было не обратить внимания.
Он – невысокий, худощавый, с красивым, умным лицом типичного еврейского интеллигента в ореоле копны вьющихся чёрных волос, она – высокая, статная русская красавица, на 16 лет моложе его. Он – сын полоцкого мещанина-еврея, она – дочь мелкопоместного дворянина.
А.Я.Альтшуллер и И.С.Козловский. Москва, 1945 г.
Анастасия Аркадьевна ровно на 16 лет пережила своего мужа, словно кто-то сверху твёрдой рукой определил прожить ей точно такой же отрезок времени, как и её избраннику – 80 лет. Она скончалась в 1966 году.
А между страницами альбома, как раз там, где начинаются фотографии, на которых уже нет дядюшки Исачка, лежит пожелтевшая от времени вырезка из газеты «Советское искусство», аккуратно завёрнутая в полиэтилен. Это – некролог, извещающий о смерти старейшего деятеля русского оперного театра Александра Яковлевича Альтшуллера. Некролог подписали: А.Яблочкина, И.Козловский, М.Рейзен, А.Солодовников, З.Дальцев, Д.Мчедели.
Некролог А.Я.Альтшуллера
Было бы неуместно и неискренне говорить, что в свои молодые годы я понимала всю значимость личности Александра Яковлевича в развитии российско-советского оперного искусства. Только впоследствии, уже в зрелом возрасте, после долгих разговоров с моим отцом и очень интересных рассказов дяди Рафы, часто приезжавшего к нам в Ленинград из Свердловска, а особенно после того, как я прочитала книгу Ивана Семёновича Козловского, у меня впервые мелькнула мысль, что мой двоюродный дедушка, Александр Яковлевич Альтшуллер, был недооценён в своём отечестве и незаслуженно забыт. За этой мыслью последовательным звеном шла другая: Иван Семёнович, как человек, чрезвычайно тонко чувствующий несправедливость, не мог не понимать этого.
Мне думается, что именно постоянное, глубокое осознание недооценки Александра Яковлевича Альтшуллера в сочетании с двумя другими качествами личности самого Ивана Семёновича – необычайное благородство его души и бесконечное чувство благодарности к человеку, открывшему ему путь на сцену Большого театра, и были теми тремя составляющими движущей силы, которая всё время подталкивала Ивана Семёновича доказывать окружающим: нельзя предавать забвению имена людей, подобных Александру Яковлевичу Альтшуллеру.
И с первых мгновений после кончины дядюшки Исачка и до последних дней своей жизни Козловский свято следовал этому принципу.
Он сразу же берёт на себя все трудности и сложности организации похорон Александра Яковлевича Альтшуллера.
Дядюшка Исачок был похоронен на Новодевичьем кладбище, где ещё с советских времён хоронили и до наших дней хоронят выдающихся деятелей советско-российского искусства. Его могила расположена неподалёку от могил Вс. Вишневского и Надежды Аллилуевой. Памятник, поставленный ему, отличается скромностью, соответствующей личности Александра Яковлевича. На белой вертикальной плите под фотографией Александра Яковлевича надпись:
Заслуженный артист
Александр Яковлевич Альтшуллер
1870-1950
Благодарим, что ты жил среди нас…
Помню, как меня поразили эти два слова – заслуженный артист. А где УССР, РСФСР? Возможно, Иван Семёнович специально не указал названия географического места на карте СССР, где были присвоены эти звания, декларируя тем самым, что Александр Яковлевич Альтшуллер - заслуженный артист на всей территории Советского Союза.
Но память о человеке сохраняется не только в надписи, высеченной на камне. Она в его делах, поступках и воспоминаниях о нём.
Через год после смерти Александра Яковлевича в московском Доме актёра состоялся вечер его памяти. Организатором вечера и его председателем был Иван Семёнович Козловский. У нас (конечно же, благодаря папе) сохранился пригласительный билет на этот вечер, в котором участвовали, кроме Ивана Семёновича, М.Бутенина, Е.Катульская, М.Максакова, К.Эрдели, З.Дальцев, Н.Озеров, А.Пазовский, М.Рейзен, П.Цесевич и многие другие.
Пригласительный билет на вечер памяти А.Я.Альтшуллера, 1951 г.
На лицевой стороне пригласительного билета та же фотография, что и на памятнике – уже пожилой дядюшка Исачок в официальном костюме, с орденом «Знак Почёта» на груди.
После окончания вечера родные и близкие, среди которых был и Иван Семёнович, а также и моя тётя Фира, собрались в доме дядюшки Исачка, где их принимала его жена – Анастасия Аркадьевна Месняева. В альбоме есть много фотографий с Иваном Семёновичем, сделанных в этот вечер, и только на них мы можем увидеть Анастасию Аркадьевну. Ей здесь 65 лет. Это уже не та статная красавица, покорившая сердце преуспевающего оперного режиссёра. Перед нами пожилая, отяжелевшая, но все еще обаятельная женщина с мягкой улыбкой и грустными глазами.
В доме А.А.Месняевой. Сидят: в центре – И.С.Козловский, слева от него – Фира Рабинович,
вторая справа за столом – А.А.Месняева
***
Надо признаться, что с годами, за суетой бытия стал забываться уход из жизни дядюшки Исачка. Как вдруг в 1970 году (через 20 лет после его смерти!) каждому из его племянников приходит из Москвы от Ивана Семёновича пригласительный билет в Центральный Дом работников искусств на вечер, посвящённый 100-летию со дня рождения А.Я.Альтшуллера!
Пригласительный билет с автографом И.С. Козловского на юбилейный вечер памяти А.Я.Альтшуллера.
г. Москва, ЦДРИ, 1970 г.
На каждом (!) пригласительном билете – автограф Козловского. Как и 19 лет назад, на вечере, посвящённом первой годовщине со дня смерти Альтшуллера, председателем этого юбилейного вечера был Иван Семёнович.
Все, кто мог, из родных, безусловно, приехали в Москву. Торжество, посвящённое 100-летию Александра Яковлевича, прошло удивительно тепло, искренне и интересно. В нём принимали участие такие знаменитости, как В.Дулова, М.Максакова, А.Пирогов, А.Макаров и многие другие известные артисты и музыканты.
В нашем альбоме снова появились интересные фотографии. Одну из них Иван Семёнович поместил в своей книге воспоминаний (стр. 245). Под ней написано: «На вечере, посвящённом 100-летию со дня рождения Александра Яковлевича Альтшуллера в ЦДРИ. И.С.Козловский с его семьёй».
ЦДРИ. Юбилейный вечер, посвящённый 100-летию со дня рождения А.Я.Альтшуллера.
Фотография, помещённая в книге И.С. Козловского
А так как семья Александра Яковлевича Альтшуллера – это его племянники (поскольку своих детей ему и Анастасии Аркадьевне Месняевой Б‑г не дал), то мне хотелось бы остановиться на этой фотографии подробнее.
Моего папы на ней, к моему сожалению, нет, так как он в это время был в служебной командировке, зато там есть все те, кто приехал на юбилейный вечер в Москву из разных городов Советского Союза.
В центре фото стоит трио – Иван Семёнович Козловский, обнимающий двух женщин. Слева от него – Фира Рабинович (г. Москва), моя родная тётя, а справа – Магда Айзенберг (г. Ленинград), та самая маленькая годовалая девочка, фото которой на семейном снимке Альтшуллеров (г. Пермь,1902 г.) стоит на круглом столике. Крайняя слева – Эся Равин (г. Егорьевск), дочь Маши Альтшуллер, по поводу которой писал своё письмо в Пермское городское полицейское управление Яков Шаевич Альтшуллер, (отец Александра Яковлевича), желая определить своих дочерей Машу и Веру (мою бабушку) в Пермскую прогимназию. Крайний справа стоит мой родной дядя Рафа Рабинович (г.Свердловск), а во втором ряду – его сын, Виталий Рабинович (г.Свердловск), о которых я уже упоминала выше.
Вот какие незримые нити протянулись от снимка семьи Альтшуллеров, сделанного ешё в царской России в самом начале 20 века в далёкой Перми, к фото уже советского периода времени, помещённого в книге воспоминанй И.С. Козловского, а связывает между собой эти две фотографии имя Александра Яковлевича Альтшуллера.
***
В 1992 году Виталий (мой двоюродный брат) был в Москве по служебным делам, и, как всегда, позвонил Ивану Семёновичу.
К телефону подошла секретарь и сказала, что Иван Семёнович нездоров и не может подойти и поговорить. Узнав, кто звонит, сообщила: «Для вас есть книга. Подъезжайте, пожалуйста, её взять»
Так в нашей большой семье появились воспоминания Ивана Семёновича Козловского. К тому времени прошло уже 42 года после кончины дядюшки Исачка, и книга «Музыка – радость и боль моя», оставленная специально для Виталия, была последним сигналом - напоминанием об этой необыкновенной дружбе и преданности, сигналом, посланным нам, потомкам А.Я.Альтшуллера, от Козловского Ивана Семёновича.
Вскоре его не стало...
А 28 октября 2011 года, после длительного капитального ремонта, торжественно и пышно открылся Большой театр. Включив телевизор, я внимательно вслушивалась в текст, произносимый диктором, ведущим трансляцию вечера, посвящённого этому знаменательному событию. Было рассказано всё: от истории создания театра до мельчайших подробностей модернизации механизмов управления сценой и дополнительными помещениями, названы имена всех корифеев балетного и оперного искусств, имена известных музыкантов, дирижёров, режиссёров…Конечно же, авторы текста упомянули и И.С.Козловского, и М.О.Рейзена, а вот имени А.Я.Альтшуллера я так и не услышала…
Около 60 лет А.Я.Альтшуллер отдал оперной сцене, из них 25 последних лет – Большому театру, воспитал целую плеяду известнейших певцов, стоял у истоков создания ВТО – и забыт!
Вдруг я подумала: « А что с могилой дядюшки Исачка? Ведь у нас в альбоме нет даже фотографии памятника, поставленного ему на Новодевичьем кладбище». И хотя близких знакомых у меня в Москве сейчас нет (о родных и говорить не приходится), всё-таки нашлась одна добрая душа, и, о, какое чудо! - через два дня после звонка в Москву на экране компьютера моего внука я увидела хорошо знакомый мне памятник целым и невредимым! Правда, перед ним, там, где был и должен быть цветник, вырос огромный чертополох. Ну, что делать? Как поётся в песне Булата Окуджавы: «Моцарт отечества не выбирает…»
Новостью для меня стал стоящий рядом памятник Анастасии Аркадьевне Месняевой, супруге дядюшки Исачка. И в этом я опять увидела (думаю, не ошибаюсь) дружескую руку Ивана Семёновича Козловского! Чтобы похоронить никому не известную певицу на закрытом Новодевичьем кладбище (там ведь хоронят только выдающихся деятелей искусств и партийных работников), даже рядом с мужем, надо было иметь не только большой авторитет, но и благороднейшую душу.
Новодевичье кладбище, Москва. Памятники А.Я.Альтшуллеру и А.А.Месняевой
И последнее…
После кончины Анастасии Аркадьевны в 1966 году по её завещанию двум самым близким к её мужу племянникам, сыновьям его любимой сестры Веры, были переданы памятные знаки внимания.
Дядя Рафа как журналист, получил совершенно бесценный дар – архив А.Я.Альтшуллера, который, как я уже об этом рассказывала вначале, в 1999 году, после его смерти, был передан в музеи Свердловска (Екатеринбурга), где, видимо, канул безвозвратно…
Моему папе от имени Анастасии Аркадьевны была передана маленькая картонная коробочка, в которой лежали запонки дядюшки Исачка. Таких запонок я никогда больше в своей жизни не видела. Круглые запонки диаметром в два сантиметра из чернёного золота. По периметру чёрного круга идёт выступающий блестящий золотой кант шириной в один миллиметр. В центре круга блестит золотая монограмма из букв «И» и «А» – Исаак (по настоящему имени) Альтшуллер.
Папа всегда надевал эти запонки в торжественных случаях.
Давно уже нет папы, он похоронен на городском кладбище Хадеры. А запонки из чернёного золота с выступающей золотой монограммой «И» и «А» лежат у меня. Только коробочка теперь металлическая, потому что старая, картонная, просто развалилась…
P.S. 24 декабря 2013 г. исполнится 20 лет, как ушёл из жизни великий русский певец, классик мирового оперного искусства И.С.Козловский.
Он жил и творил в жестокий и лицемерный век, при тоталитарном режиме, но, несмотря на это (пройдя долгий жизненный и удивительно яркий сценический путь), смог сохранить чистоту и благородство души, необыкновенную порядочность и, что самое главное, верность принципам общечеловеческих идеалов, обозначенных в названии фильма о нём «И.С.Козловский. Вера…Надежда…Любовь…».
Надеюсь, что этого человека в России не забудут, как не забывает его наша семья…
Сентябрь 2011 – март 2012
Хадера, Израиль
Редактор: Шуламит Шалит
Комп. набор: Игорь Файвушович, Хадера
