Владиславу Мефодьевичу Шаповалову –
фронтовику, писателю, учителю, старшему товарищу посвящаю
(к 97-й годовщине со дня рождения писателя)
Большое видится на расстоянии, а потому и нам, может быть, пока рано оценивать литературный масштаб и глубину проникновения писателя Владислава Шаповалова при поиске ответов на насущные вопросы бытия. Очевидно лишь то, что его восхождению к вершинам Олимпа, где сосредоточен весь цвет великой русской литературы, состоялось. Он там, где великие, где могучие Атланты, на чьих плечах держится вся русская литература, хотя не раз возражал автору этих строк, который в разговоре предрекал, бывало, эту неизбежность.
— Не об Олимпе писатель думать должен, Володя! Писатель о людях, о земле должен думать и так думать, чтобы увидеть не грязь и бездорожье, а светлый путь и небо чистое над головами.
— Владислав Мефодич! Разве Гоголь про небо в «Ревизоре» или «Мёртвых душах» писал? Разве Лермонтов не про грязь говорил, прощаясь с «немытой Россией, страной рабов, страной господ»?
— До чего же вы народ вредный, демократы!
Он меня частенько этим словом обзывал, когда оно ещё не было сильно ругательным. И в «Звоннице» помянул однажды, и в своём сборнике публицистическом досталось вашему покорному слуге. Да ещё и приписал там: это он, мол, очень мягко и даже ласково, а кабы со всей силы вдарил, так мокрого бы места не осталось.
Мы с ним на эти темы спорили частенько. То он ко мне на огонёк заглянет, чаще я к нему. И сидим на кухоньке, чай пьём и разговариваем.
— Да за что же вы нас так?
— А за то! У Лермонтова есть множество строк, где поэт признаётся в любви к Родине, так нет же – выхватывают всегда две эти строфы и носятся с ними, как с писаной торбой. А хоть даже и это стихотворение. Оно разве про грязь? Поэт разве восхищается и любуется «немытой Россией»?
— Нет, сожаление и боль чувствуются.
— Вот именно! Тем и отличается писатель русский от писак разных, сам знаешь, про кого речь. Писатель с болью пишет про больное, заказанной писака – с радостью.
Литературная жизнь советской провинции, как и во всём прочем, радикально отличалась от жизни столичной. Там гиганты, величины, классики, а в провинции человек, получивший первый литературный опыт в заводской стенгазете, уже считался писателем.
В начале 80-х Курск прислал в Белгород литературный десант. Маститый Михаил Обухов и пока мало известный широкой читательской публике Владислав Шаповалов. Однако отголоски скандала после публикации в журнале « Север» его повести «Серые великаны» докатился и до нашего захолустья.
Что за повесть такая? Почему шум? Все кинулись читать про «серых великанов», которые вовсе не кролики, а куда как страшнее звери. Писателю Шаповалову сильно повезло, что он это напечатал в 82-м году, когда до сокрушительной горбачёвской перестройки было ещё три года, а брежневский застой уже кончился вместе с Брежневым.
Как по нынешним интернетовским временам, так это не критика, а детский лепет, говорить не о чем. Но тогда это была бомба! Развенчивать Сталина велела партия, а Шаповалов в числе первых стал развенчивать саму партию. Оказывается, там сверху донизу полно приспособленцев, обманщиков, мошенников, махровых бюрократов, готовых задушить любое доброе дело. «Серый великан» — это председатель колхоза Тронский, и пока он председатель, делает вывод автор, колхозный беспросвет губит в душах людей веру в завтрашний день.
Конечно, за такое по головке не погладят. На самом партийном верху было признана, что повесть Шаповалова «очерняет советскую действительность». Редактора журнала «Север» Дмитрия Гусарова наказали и сам журнал чуть было не закрыли. Но вовремя спохватились. Евгений Иванович Носов, а это тогда уже классик, поспособствовал тому, чтобы свести к нулю скандал. Он порекомендовал Гусарову повесть Шаповалова, он и встал на защиту редактора и автора. Скандал замяли. Никаких драконовых решений не принималось. Но всё-таки Шаповалову, видимо, порекомендовали перебраться в Белгород. Вроде того, что тут поспокойнее.
Шаповалову, как члену СП, сразу квартиру дали, и так получилось, что в соседнем доме. С моего балкона его окна видны, а он, как с прогулки идёт, обязательно на мои окна смотрит. Звонит как-то, уж поздно было:
— Смотрю, у тебя свет горит. Значит, думаю, не спит, работает. Зашёл бы, есть пару вопросов.
К тому времени мы с ним подружились крепко и частенько виделись. Он почти на тридцать годов старше, про дружбу, как между сверстниками, говорить нельзя бы, он, скорее, старший товарищ, наставник. Но отношения у нас были доверительные, искренние, тёплые. Пожалуй, Владислав Мефодьевич иной раз мне доверял такие секреты, каких другим не сказывал. И я с ним, как с товарищем, делился добытой информацией, что не для чужих ушей, без утайки.
Пожаловался как-то Владиславу Мефодьевичу, что трудно нам, сатирикам, с нашим жанром — то слишком остро, ежели героев своими именами называть, то слишком туманно, когда один только пишем, а два в уме держим.
Мефодич в своих «Серых великанах» не крутил, не ретушировал, и хоть в художественной форме, иносказательно, но чёрное назвал чёрным, а белое — белым. За что и получил по шее крепко. Потому не просто сочувственно кивал головой при этом разговоре, а с пониманием.
А тот разговор случился после ежегодного областного литературного семинара. На семинар я принёс две рукописи — юмористические рассказы и сатирические миниатюры, которые сам называл баснями. Стал читать свои малюсенькие рассказики, которые умещались на страничке, максимум — полторы.
Белгородчина в литературном плане была приписана к Воронежу, где находилось Центрально-Чернозёмное книжное издательство на все пять областей, и толстый журнал «Подъём». В областях издательство имело своих представителей — редакторов, которые готовили рукописи, рекомендованные к изданию писательскими организациями, либо партийными органами.
В начале 80-х Белгородчину окучивал некий Константин Михайлович – опустим фамилию, не суть важно. Старенький уже, годков много, вид всегда уставший и чуть надменный. Он – редактор, он – главный!
Поскольку жанр юмористический, то многие присутствующие от услышанного смеялись, выражая как бы одобрение. Члены жюри, руководители секции прозы, сидели хмурыми. Автор молодой, молотит прямым текстом про дефицит товаров, плохое качество одежды, засилье бюрократов и тому подобное. Надо что-то говорить, а что?
Возникла пауза. Первым взял слово Константин Михайлович:
— Вы что тут обсуждаете? Автора сажать надо за махровую антисоветчину. Это поклёп на нашу действительность. Какие книги? Какие публикации?
Повисла ещё более тягостная пауза. Некоторые подумали, что теперь им могут пришить соучастие, раз вовремя не осудили. Я встал и от души поблагодарил Константина Михайловича за высокую оценку моего скромного труда.
Владимир Жуковский, руководивший в тот год секцией прозы на областном семинаре молодых литераторов, взял слово и сказал: автор начинающий, а как все начинающие имеет право на ошибку. Но давайте, мол, не будем его лишать надежды, тут есть, над чем поработать.
А после семинара, я тогда уже работал в Бюро пропаганды белгородской писательской организации, подошёл Владислав Шаповалов и сказал:
— Дай мне несколько твоих миниатюр. Еду в Воронеж, в издательство, покажу кое-кому.
— А какие дать?
— Да всю рукопись давай. Там разберёмся.
Сделал копии рассказов, передал Шаповалову. Он их повёз в Воронеж. Неделя минула, другая, там уж и месяц пролетел, потом другой. Забыл про всё. И вдруг заходит Владислав Мефодьевич, передаёт « Подъём» со словами:
— Поздравляю, в издательстве похвалили и ждут сборник.
Поверьте, это был просто шок. Пробиться в «Подъём» — это не реально, напечатать там шесть рассказов — это вообще за гранью. Но это был факт — пожалуйста, вот фамилия, даже фотка есть, как дебютанта, вот мои рассказы. А вот — писатель Владислав Шаповалов, который это всё сделал.
Зачем? Оно ему надо? У него своих неприятностей хватало, отголоски скандала в связи с «Серыми великанами», опубликованными в «Севере», долетели и до Воронежа. А тут — молодой, начинающий, но уже занозистый, ершистый, что-то там себе надумал, что-то ему всё не так. Зачем, казалось бы, лишние хлопоты?
Но вот такой он был, Мефодич! Оно ему надо было год себе прибавлять, чтобы быстрее на передовую попасть, в самое пекло? Надо!
Он директор сельской школы, уважаемый в селе человек и в колхозе у начальства не на последнем месте. Оно надо было – про «великанов серых» писать, чтобы это всё разрушить разом? Надо!
Он как ушёл на передовую, так оттуда не возвращался до последнего дня, до последнего вздоха.
Незадолго до кончины виделись с ним. Бодрый, весёлый, напористый, как всегда. Подарил мне сигнальный экземпляр книги «Духовное завещание современникам и потомкам». На сегодняшний день это наиболее полное, если не исследование творчества русского писателя Владислава Шаповалова, в самом строгом, научном смысле, то хотя бы обозрение всего литературного наследия, оставленного им потомкам, которое сделала внучка писателя — доктор философских наук, профессор РАН, Елена Александровна Дергачёва.
— Ты пока не пиши про книгу. Лена сейчас пробивает у нас издание. Не надо дразнить злых «гусей». Сам же знаешь, сейчас побегут, начнут капать, жаловаться кругом.
— Ладно, Владислав Мефодич, как скажете. Но книга сильная. Поздравляю.
— Лену поздравь, её великими трудами это всё сделано.
Слава Богу, не дожил фронтовик, боец, писатель, которого дети в школах изучают, как Пушкина, Достоевского, Есенина, до того дня, когда узнал бы, что зарубили у нас рецензенты рукопись «Духовного завещания потомкам». Почему? А потому, что Шаповалов, как написал один рецензент, не так показывал войну, не те слова говорил, не на том акценты делал. Ужас, да? Но это правда.
Забегая вперёд, скажу, что «Завещание» было издано при поддержке Академии наук России, после чего каждый год эта капитальная книга берёт призы на всероссийских конкурсах. И этого Мефодич, царствие небесное, тоже уже не узнает, но он не для славы писал, для потомков.
Он только об этом и думал, отбросив прочь всю мишуру. Книгу о войне задумал сделать. Двухтомник. Первый том — фронтовики о войне говорят, второй — дети фронтовиков, рождённые после войны. Интересная задумка! Свести воедино взгляд изнутри, когда всё не просто видел, а пережил, собственной кожей прочувствовал, и взгляд снаружи, извне, когда и подвиги иначе видятся, и победы оцениваются с учётом жертв, а не одних фанфар.
Первый том «Потомкам» вышел свет. Сильные вещи, ибо всё, что называется, из первых рук. Мефодич начал собирать второй том, спросил меня — нет ли рассказа про войну. Есть говорю, один рассказ, ещё нигде не публиковал. Но он не выдуманный, на живом материале, скорее, очерк. Довольно резкий, не очень «правильный». И предложил ему этот рассказ «Нюркино счастье» — про судьбу одной интересной бабушки, что встретилась мне в селе Зыбино Борисовского района.
Мефодич позвонил уже ближе к полуночи:
— Извини, что поздно. Но не мог удержаться. Только что прочёл и перечёл. Очень понравился. И так скажу: хоть бы только это ты написал, с тебя бы хватило. Молодец. Ставлю во второй том без малейшего сомнения.
Уж не знаю, кого ещё отобрал во второй том издатель, мне он про то не сказывал, а теперь уж и не узнаем никогда — книгу зарубили на корню.
После выхода в свет первого тома в печати появилось «Открытое письмо» за подписью некоторых местных членов «Союза писателей», деятелей культуры, общественников. Разгромная статья дала начало травле, она для того и была написана.
Памятно это позорное, кляузное, подмётное письмо. Видел его в печати, а всех подписантов знаю в лицо. С половиной из них с той поры перестал здороваться, будто их нет на свете. Некоторые подходили уж много лет спустя, шептали на ухо:
— Понимаешь… подошли тогда, попросили подписать. Как не подпишешь? Ты же знаешь, у них всё — власть деньги, рычаги. Подумай сам, может ли один против махины идти?
Областное управление культуры, если говорить формально, вроде вступилось за писателя Шаповалова и книгу «Потомкам». В прессе этого не было, но в писательскую организацию прислали ответ из управления культуры за подписью замначальника Юрия Максимчука:
«Книга "Потомкам" издана частным издательством Шаповалова В. М., за счёт спонсорских средств, и, без сомнения, имеет художественную, историческую и документальную ценность. Фактически это своеобразная энциклопедия Великой Отечественной войны, увиденная глазами белгородцев — участников войны. В неё вошли произведения почти 60-ти белгородских писателей-фронтовиков о войне, созданные ими за последние 50 лет. Это проза, очерки, воспоминания, письма, поэзия.
Книга открывается превосходной статьей доктора исторических наук Ганичева В. Н., что отмечено и в Открытом письме.
Жаль, что Открытое письмо группы писателей и ветеранов, обращенное к издателю, одностороннее, и, пожалуй, предвзято оценивает книгу "Потомкам", носит разносный тон, вместо заинтересованной критики по существу и объективной оценки книги».
Слава Богу! А то бы пришлось всё управление культуры вычёркивать, как несуществующее вовсе. Да, вроде защитили. А что толку? Второй том зарубили, издателю дали понять, что даже слышать о том не хотят и просят прикрыть проект вовсе, чтобы не дразнить гусей, которые от бюджетной кормушки не отходят и строго следят, чтобы лишних рядом не было.
Владислав Мефодьевич сильно расстроился. Идея была уникальная, результат превзошёл все ожидания — 700 страниц в первом томе настоящей, неподдельной, не выдуманной, не высосанной из пальца, а выстраданной, через сердце пропущенной правды о войне. Более 60 авторов, все фронтовики — это неповторимо! Это невозможно повторить в принципе, ибо их уже нет никого на этом свете.
Участники второго тома ещё живы, хотя и в этом ряду прорехи есть. Но кто соберёт их вместе? Кто взвалит на свои плечи тяжкий воз и дотащит рукописи до типографии? Нет такого человека. Тут нужен подвижник, герой, могучий Атлант, коим и был Владислав Мефодьевич Шаповалов.
Перед самой смертью почти, я уж говорил, виделись. У него дома, на кухоньке, пили чай, говорили обо всём.
— Жалею, что не дал твой очерк про ту бабушку, чью сестру в Германию угнали, а она спряталась и осталась тут. Но я издам обязательно. Вот собрал твои рассказы, стать, очерки, что ты публиковал — и про меня тут писал частенько, и про жизнь, про всё. Обязательно издам этот сборник. Туда и включу… как рассказ назывался?
— « Нюркино счастье»
— Да, точно! И назвал хорошо — Нюрку то угнали немцы, а она, ты видишь, там счастье обрела.
— Но и тут, когда приезжала, плакала горько, сказывала мне баба Зина. Хотела здесь помереть, на Родине, чтобы рядом с мамой на Козинке закопали…
***
Забросил я свой домик в деревне. Жизнь опять вираж сделала, пришлось вообще из области уехать. А когда вернулся из дальних странствий, выбрались как-то с сыном в Зыбино, где он когда-то малой гусей соседских гонял хворостиной, а там никого уж нет. Все умерли.
И старый мой товарищ, наставник, а скажу так, что и учитель, Владислав Мефодьевич Шаповалов тоже умер. Не успел, как обещал, напечатать очерк про нюркино счастье.
Но даже звёзды умирают, вы представляете? Всё небо залито звёздным светом, а половины звёзд уже нет. Они там погасли, а свет от них идёт, и будет идти ещё миллионы лет. Так устроен этот мир — если звезда настоящая, то она светит долго.
Мне подумалось, что русский писатель Владислав Шаповалов, как та звезда. Он умер, ушёл далеко-далеко, но свет от него идёт, и будет идти ещё очень долго, а может быть, всё время.
Журнальный вариант. Полный варинт здесь -
https://vk.com/@9924669-svet-nastoyaschei-zvezdy
