Первое моё сочинение в прозе повесть «Василий Нос и Баба Яга» навеяно Колымой. Известный русский философ и богослов С.Н. Булгаков, вспоминая в эмиграции своё детство, пишет, что с землёй, где мы родились, мы связаны как бы пуповиной, это место имеет влияние потом на всю нашу жизнь.
Я родился в Ярославской области в деревне Коровино на Волге, но долгое время представление о родине у меня как бы раздваивалось, потому что, с девяти месяцев, то есть ещё во младенчестве — я оказался на Колыме, в Оймяконском районе Якутской АССР, на прииске имени Покрышкина, затем получившем название якутское — посёлок Нелькан.
Прииск был в болотистой долине: с одной стороны синели вдали скалистые сопки со снежными пиками, с другой, за рекой Тарыном, высились, заслоняя небо, зеленея стлаником и смородиной — ближние, плавно крутые сопки, на вершине одной мы, дети, не раз бывали. Лето короткое, но жаркое, благодатное с ягодами и грибами, с речками рыбными; и сверху, с низких северных небес, скатываясь по сопкам, шёл не молкнущий, приглушённый шум этих речек, будто его источала сама вечность над бедными разнокалиберными домиками, отвалами промытой породы, старыми шахтами, и полем костей человеческих огромного кладбища заключённых. А вот чёрная колонна живых ЗКа потянулась в лагерь — на обед; по бокам её автоматчики.
Этот мир в детстве мне казался страшным и загадочным, как в русских сказках Афанасьева, которые я тогда читал. Обо всем этом я написал в своих книгах: «Повести и рассказы», «На поле Романове», «Сватовство» и других.
Я понемногу жил в разных местах: учился в Москве, работал в Ярославле и под Воркутой на буровой вышке, но большая часть жизни связана с маленьким городом Мышкиным, куда наша семья возвратилась с Севера в 1962 году. (Я и на свет появился в родильном доме Мышкина).
Встреча с ним в детстве дала мне очень много. Здесь я впервые увидел церковь, где меня, кстати, причащали первый раз в жизни, увидел иконы. У тётки моей, Шуры, их было много, её знакомые старушки учили меня молиться, они хорошо помнили дореволюционную Россию, рассказывали разные чудесные истории из своего детства, мне тогда не было и шести лет. Помню, как я боялся оставаться в доме наедине с иконой Николая Чудотворца, столько наслушался рассказов о нём. Убежал к тётке в огород. Она засмеялась, услышав, что я боюсь Святого Николая.
Этот детский мир как-то слился у меня воедино с миром таёжного золотого прииска, и рассказами о его прошлом — на этой основе родилась повесть «Василий Нос и Баба Яга».
Позднее я стал прислушиваться к народному языку, к необычным для меня оборотам и словам. Сейчас я удивляюсь, как много в нём сияло заимствований из псалмов и богослужебных книг. «Потонули в грехах», «спутал по рукам и ногам». «...Кислеть и горечь во рту» — я нашёл в древнерусском словаре в цитате о распятии Христа. Одна старушка, упоминая о прижитом вне брака ребёнке, говорила: «Добыла себе ребёночка». Много лет спустя я нашёл этот оборот в «Русской правде» Ярослава, то есть он из двенадцатого века. По памяти цитирую: «Если девка добудет себе дитя, то родители не наказывали бы её сурово»...
И похожих словесных примеров можно привести немало.
