В пустой московской квартире вдруг раздался сначала шорох, потом распахнулись створки картонной коробки и испуганный женский голос спросил:
— А у нас точно получится?
— Точно-приточно, — весёлый детский смех долетел откуда-то из глубины. — К тому же у меня много лепестков на случай промаха.
Через секунду в воздух поднялся небольшой тонкий листочек фиолетового цвета и, кружась, вылетел в открытую форточку.
***
Вот и он, невысокий дом на улице Королёва, рядом сквер с детскими площадками, где она обычно после уроков бегала с подружками. Напротив — магазин с виниловыми пластинками, где она оставляла мелочь, выданную на школьные завтраки взамен на «Битлов», «Наутилус», «Дорз». В конце сквера под аркой почти на квартал растянулась Детская библиотека, где можно было часами сидеть вместе с «Робинзоном Крузо» и «Детьми капитана Гранта». Милые сердцу уголки и переулки — повороты памяти. Это дороже всего на свете. Было тогда. И осталось сейчас.
Воспоминания о местах детства до самой старости остаются самыми сильными привязанностями в жизни. Они напоминают нам о беззаботных днях, когда каждая мелочь вокруг казалась важной. Даже вот в этом киоске, где сейчас продают газеты и детские игрушки. В её детстве здесь можно было пополнить свою коллекцию марок и календарей, а потом обмениваться ими с друзьями. Память создаёт уникальную атмосферу, пронизанную теплом и ностальгией. Календарики, марки — эти сокровища всегда будут с нами, даже если время уходит, а места меняются. Они напоминают о том, что счастье зачастую состоит из простых вещей — дружбы, музыки и особенных мест, которые мы запоминаем на всю жизнь. В которые можно вернуться, чтобы погрузиться снова в мир детства.
Так за раздумьями она дошла до своего дома, где все квартиры располагались в коридорах открытого типа, по типу офицерских казарм. В советские годы эти жилищные помещения раздавались в крупных госучреждениях за особые заслуги. Её родные, как и семьи других деятелей науки, получили здесь жильё на втором этаже. А рядом, по соседству, обосновалась семья учёных: она — физик, он — химик, всю жизнь посвятившие себя науке. Разве может быть что-то весомее, чем ощущать свою важность, когда от тебя зависит судьба всего человечества? Почти что Оппенгеймер или Билл Гейтс.
Детьми, мы, конечно, не задумывались, когда играли под окнами, и не осознавали глубину научных обсуждений, проходивших в этих стенах. Наш детский мир, полный обычных радостей и забот, всегда противостоял взрослому миру, с его взрослыми заботами и высокими идеалами. Однако каждый раз, попадая в квартиру соседей, я ощущала запах старых книг, видела вырезки из научных журналов и разглядывала тогда ещё непонятные мне заметки.
Я поднялась на второй этаж, привычно по лестнице, хотя в доме уже давно был лифт и всё было такое мне знакомое и неизвестное одновременно. Ощущение детства здесь отпечаталось на стенах с граффити, и въелось старой покоцанной краской в деревянные перила. Вот и дверь, всё такая же, с огромным мозаичным стеклом и глазком прямо посредине. Я остановилась на площадке, вдохнула запах старого дерева и немного застоявшегося воздуха. Всплывающие образы наполнили моё сердце теплом: заливистый смех, игры в коридоре, шёпот друзей за закрытыми дверями. Лифт, хоть и вписывался сюда, но всё равно казался чуждым в этом родном пространстве. Я провела рукой по перилам и вспомнила, как маленькой мечтала о том, чтобы взлететь по ним, будто бы на крыльях, к звёздам. Дотронувшись до шатких перил, я снова ощутила себя той девчонкой. И каждый изгиб этой лестницы знал меня, как добрый старый друг, вновь встретившийся после долгой разлуки. Я снова почувствовала себя почемучкой, которая с интересом изучает каждый уголок, каждый звук, каждый шорох. Словно за много лет ничего не изменилось, и дом снова обнял меня своим теплом и уютом. Вспомнила, как часто вместо того, чтобы постучать, я звонила в дверной звонок. Так бабушка-соседка точно услышит и подойдёт, всегда размышляла я.
Дверь открылась. В лицо ударил яркий свет, идущий от окна, заставив меня зажмуриться на мгновение. Когда зрение стало яснее, передо мной появилась знакомая фигура бабушки-соседки в её любимом цветастом халате.
— Здравствуй, дорогая! — радостно воскликнула она, потянувшись ко мне с распростёртыми объятиями.
— Здравствуйте, Алевтина Петровна, — ответила я, чувствуя, как нежность проникает в моё сердце. — Я зашла на минутку. Как ваши дела?
— Тяжко, — бабушка улыбнулась, её белоснежные волосы был собраны в небрежный узелок на затылке. — Но я не сдаюсь. Ты пришла посмотреть коллекцию ЖЗЛ? Заходи, попьёшь со мною чайку.
— Да, я как раз за ней. — Отозвалась я и не успела ещё разуться, как Алевтина Петровна уже спешила из кухни с подносом в руках.
Вскоре на столе в комнате расположились две пухленькие фарфоровые чашки с голубыми цветочками и такой же маленький заварочный чайник. Две креманки, в одной крыжовниковое варенье, а в другой — «Золотой ключик».
— Ты ведь их любишь, я знаю. — Улыбнулась старая женщина, пододвигая ко мне ириски.
Я привычно зажмурилась, вдыхая сладкие воспоминания, и нажала на звонок.
***
На пороге стоял молодой мужчина — родственник, может быть, подумала я. Или новые жильцы.
— Здравствуйте. Я соседка Алевтины Петровны, — и, запнувшись на секунду, добавила. — Была, несколько лет тому назад. Приехала вот в Москву на пару дней и решила к ней зайти.
Молодой человек с любопытством меня осмотрел, его лицо озарилось лёгкой улыбкой.
— Здравствуйте. А вы, наверное, давно с ней не виделись? — спросил он немного удивлённо.
— Да, мы общались раньше по телефону, а потом — потом я уехала и связь оборвалась. У неё всё в порядке? — Ответила я, чувствуя, как сердце тревожно забилось быстрее. — Хотела бы узнать, как она поживает. Она была такой замечательной женщиной.
Молодой человек кивнул. — Да вы проходите, что ж на пороге будем говорить. Алевтина Петровна сейчас живёт в другом месте, недалеко от Москвы. — Произнёс он, шире открывая входную дверь.
Его слова заставили меня немного напрячься.
Я замерла, пытаясь понять, почему она уехала и что происходит.
— Ясно... Я не знала, что... Мы виделись с ней часто, но она никогда не говорила про жильё в Подмосковье... — произнесла я, осматриваясь вокруг.
— Она рассказывала о девочке, которая помогала ей пристроить книги. Видимо, это вы и есть, — он снова неловко улыбнулся. — Вы хотите чего-то? Только у меня здесь не очень уютно. Я вот разбираю весь этот хлам.
— Да… я заходила к ней. — Проговорила я, пропуская его слова о хламе. Я помнила, как помогала организовывать раздачу старых книг по друзьям и знакомым. Они с супругом были очень увлечены литературой, одних томов «всемирки» в квартире было размещено на восьми полках. Я уже не говорю про все собрания сочинений классиков и научную фантастику, детективы и несколько шкафов, заставленных снизу доверху справочниками и словарями. — А как вы с ней познакомились? — Я точно помнила, что у неё не было детей, а значит, и внуков. Может быть, и правда — дальний родственник. И тут я чуть было не запнулась о горы книжек, сваленных прямо на полу, некоторые — даже с оторванными листами. Я подняла одну из них.
На обложке была изображена старая карта, а название гласило: «Забытые места нашего прошлого». Это вызвало у меня любопытство, и я открыла книгу. На страницах были заметки и записи, сделанные, возможно, рукой самой хозяйки. Время от времени среди строк попадались пожелтевшие фотографии, запечатлевшие моменты из жизни, о которых я и не знала.
— Я откликнулся на объявление, — ответил молодой человек, внимательно наблюдающий, как я листаю старую книгу. — Алевтина Петровна разместила в газете просьбу о помощи. Нужно было раздать оставшиеся книги. Не хотела она, чтобы их вывезли на мусор. Ну, что смог, я и раздал. А эти вот, никому не нужные.
Я отвлеклась от старых записей старушки, и снова посмотрела вниз под ноги. На одном из корешков увидела название: «Сказка о рыбаке и рыбке. А.С. Пушкин».
— Как же ненужные? Это же классика. Вот «Щелкунчик и Мышиный король», — я наклонилась и вытащила из стопки толстую книжку. Смахнула с неё пыль и чихнула. — Неужели даже букинисты не берут такое? Тут же целая книжная кладовая.
— Может быть и берут, — ответил он спокойно и без интереса. — Только мне некогда этим заниматься. Я уже нашёл клиентов на квартиру и мне нужно вывезти отсюда всё это макулатурное барахло.
Сердце моё сжалось. Я помнила, как Алевтина Петровна бережно перебирала со мной каждую книгу.
— А у кого она там живёт? В Подмосковье есть родственники?
— Нет у неё никого. Я взялся за её опеку. Мы подписали договор, по которому она завещала мне квартиру, а я обеспечиваю ей оплату в хосписе в Раменском. Там она и живёт. Правда в последнее время совсем плоха стала. Да вы не переживайте, за ней там особый уход. Я позаботился.
Я уже слушала его в пол-уха, потому что погружалась в свои мысли.
— Вы не возражаете, если я заберу пару книжек?
— Да, пожалуйста, хоть все! Вы только облегчите мне задачу. Но постарайтесь уложиться за два дня. К выходным мне нужно тут провести клининг и отдать ключи новым жильцам.
— Я управлюсь. Только можно, я останусь на эти пару дней здесь. Я могу прибраться в квартире, если хотите.
— Да, хорошо! Договорились.
Когда дверь за ним закрылась, я вернулась в комнату и, оглядев полки, произнесла: «Ну, здравствуйте!»
***
На полках стояли книги, покрытые лёгким слоем пыли, но каждая из них хранила свою историю, свои тайны. Я медленно подходила к ним, чувствуя, как воспоминания об Алевтине Петровне наполняют комнату. Она всегда с упоением рассказывала, как к ней попала та или иная книга. Некоторые на форзацах хранили дарственные надписи: «Любимой Алечке от мамы и папы», а некоторые были разрисованы детской рукой. Они не были подобраны и выставлены по каким-то параметрам или согласно какой-то систематизации. Вернее, даже они были размещены на полках в хаотичном порядке. Было забавно, как среди Вселенной Стивена Хокинга и Фейнмановских лекций по физике вдруг оказывался «Гадкий утёнок» и «Слово о полку Игореве».
Я подтянула к себе за корешок привлекательную малахитовую книгу и начала листать, останавливаясь и прочитывая некоторые абзацы вслух: «Как худых думок в голове держать не станешь, так и всё у тебя ладно пойдёт, гладко покатится. И белый день взвеселит, и тёмна ноченька приголубит, и красное солнышко обрадует. Ну, а худые думки заведёшь, тут хоть в пень головой — всё немило станет».
На окно уже упали первые сумерки, и в комнате стало тихо, лишь иногда слышался треск старых досок под моими шагами. Я знала, что мне предстоит сделать много работы за завтра, но сейчас мне было важно не торопиться, дать себе время на воспоминания.
Я ходила по квартире, стаскивая книги в одну комнату. Так провозившись до вечера, и изрядно утомившись, я прилегла на диван, укрылась мягким покрывалом и провалилась в сон.
— Уснула? И без моего бычка…
— Тише ты, не хватало тут ещё твоей рёвушки-коровушки и зайки под дождём. Пусть выспится. У меня скоро пирожки в печи зарумянятся, как раз проснётся.
— Зайка ему мешает. — Разнёсся бас по комнате. — Можно подумать твой старик с неводом и сварливая старуха его чем-то помогут нашей хозяюшке. Про рыбку я даже говорить не хочу.
— А твой Немо вообще давно потонул.
— Ну, начали! Вот оставь только вас, мальчишек, сразу устроите спор. — Белая обложка с качающимися парусником и развевающимися алыми парусами зашелестела страницами. — «Однажды утром в морской дали под солнцем сверкнёт алый парус. Сияющая громада алых парусов белого корабля двинется, рассекая волны, прямо к тебе». Вот что нужно нашей девочке.
— Ох… опять ты со своими воздушностями. Нам нужно не успокаивать девчонку и не ублажать, как маленькую, а помочь справиться. Как вот мои друзья Питер, Саймон и Пенелопа. Помните, как дедушка Даррел отправил их в опасное путешествие, как они встретились с заколдованными единорогами и познакомились с волшебными фениксами? Но самое-самое важное, как всё это было проверкой на дружбу, и именно смелость их и смекалка помогли спасти волшебную страну.
— Ну, твой говорящий свёрток сейчас не поможет, и даже золотой ключик Буратино не откроет никакой двери. Да и вообще никакой тайны у нас нет. А есть просто девочка, похожая на мою Машу, которая попала в дом, где всё такое знакомое и такое чужое.
— Значит, всё-таки мои пирожки с пылу с жару? — снова попыталась вмешаться разрумянившаяся Печка.
— Нет. Значит, мы снова должны просто загадать желание. Объединить книги и любовь. Запустить лепесток и пусть он долетит.
***
Мне снился сон, но словно это был вовсе и не вымысел, а на самом деле. Я стою на детской площадке, которая утопает в зелени клёнов, ольхи и кустарников смородины. Димка с Владиком ощипывают ягоды и запихивают их в рот. Тёплый августовский воздух разгоняет облака на небе. Я поднимаю голову вверх и вижу, как кружась спускается лепесток. Приглядевшись, я даже вижу, что он странного фиолетового цвета. «Какая-то волшебная ромашка… Цветик-семицветик», — проговорила я и до меня донеслось: «Лети, лети, лепесток, через запад на восток, через север, через юг, возвращайся, сделав круг, лишь коснёшься ты земли, быть по-моему вели. Вели, чтобы все эти книги обрели дом».
Волнения, которые приходят во сне, всегда бывают самыми серьёзными. С ними справляться оказывается сложнее всего. Может быть, от того, что мозг всё ещё в состоянии покоя и не находит быстрого решения. А может быть, от того, что идея уже давно найдена, просто нужно за неё ухватиться, как за перо жар-птицы. Я ведь и правда волновалась за книги так, будто бы они были моими друзьями. И там, во сне, я стояла с лепестком фиолетового цвета в руках, зажмурившись и не отпуская его.
Замечали, как любая мечта, какой бы несбыточной она не была, быстрее всего исполняется именно во сне? Влюблённые встречаются, заболевшие исцеляются, брошенные находятся. Будто бы сон, это «Бюро находок», где каждой мечте находится своё пристанище.
Моей мечтой были книги, которые без владелицы были такими же брошенными, как оставленные в парках и скверах котята и щенята.
Я понимала, как тяжело было Алевтине Петровне оставлять свои книги.
Открыв глаза, я начала укладывать стопки в коробки, но вместо того чтобы спешить, я постоянно останавливалась — перечитать каждую заметку, написанную от руки, каждую страничку, помеченную кем-то. Эти книги по-прежнему были полны жизни, даже потрёпанные. Как вот эта, я улыбнулась, читая название: «Старик и яблони». Очень любила этот рассказ Льва Николаевича про старика, который сажал яблони. Ему сказали: «Зачем тебе эти яблони? Долго ждать с этих яблонь плода, и ты не съешь с них яблочка». Старик отвечал: «Я не съем, другие съедят, мне спасибо скажут». Не ведаю у кого как, но я с детства знала, что именно книга даёт основу твоего внутреннего мира, именно книги помогают справиться с хандрой и улучшить настроение, именно книги разжигают сердца.
Время пролетело незаметно. Наконец всё собрано. Я ещё раз посмотрела вокруг — на опустевшие полки, но полные надежды коробки. Уже перед самым выходом, я обернулась и прошептала: «Спасибо, Алевтина Петровна».
***
Снаружи вечерний воздух нёс лёгкое дыхание перемен и трепетных начинаний. Я написала сверху на приклеенном листике: «В библиотеку», и снесла по одной коробке вниз. Уложила их в багажник вызванного каршеринга и назвала адрес: «Хоспис. Раменский».
Я отдавала их туда, где они точно будут нужны. А вместе с ними — и частичку её души, чтобы не только сохранить наследие, но и продолжить книжное дело её жизни.
