Наверное, читая первые стихи Анны Ахматовой, тогдашний читатель, избалованный изысканной поэзией символизма, был удивлен простотой поэтического языка художника, сводящей чуть ли не до бытовых сфер высокий предмет поэзии. Думаю, были и такие, кто, в силу этого, не признавал в Ахматовой поэтического таланта. И лишь некоторые (Михаил Кузмин, Александр Блок, Владислав Ходасевич, Николай Гумилев, Николай Недоброво) за «обыденностью», неброскостью письма прозревали глубины души и мысли поэтессы.
Не хочу проводить прямых аналогий, но мне кажется, что и Татьяна Кивинен могла слышать подобные упреки от некоторых своих, прямо сказать, недальновидных, читателей, а может быть, и коллег по поэтическому цеху. Ну, действительно, куда уж «проще»-то:
Позаботься о сыне,
Позаботься о дочках…
На измятых листочках
Ставлю скромную точку.
Мне не вымучить жизни
И сама я не рада...
Я уйду, вы останьтесь
И не плачьте – так надо.
Стихи просты до кажущейся «безыскусности» – для искушенного версификационными изысками читателя. Не только в процитированном, а и во многих других стихотворениях поэтесса будто бы совсем не озабочена поиском оригинальных, запоминающихся рифм – самой, пожалуй, «стихоотличительной» особенности поэтического произведения. Они у нее почти сплошь «классические»: рифмуются слова одной и той же части речи, часто это рифмы глагольные, порой неточные. Мало того, в ряде стихов не всегда выдержан «правильный», «ровный» с точки зрения «традиционного» стиха, а потому привычный для «обычного» уха ритм. Тут уж невольно задашься вопросом: а владеет ли поэтесса техникой стихотворной речи?
Но надо быть уж совсем не далеким в поэзии человеком, чтобы читая стихи Кивинен, не понять, что все вышеотмеченное (и другое – я сказал лишь о наиболее «отличительных» признаках стиха) – продуманный поэтический ход. Все это словно для того, чтобы как бы подчеркнуть дневниковый характер стихов, написанных словно только для себя и очень близкого человека – с установкой быть предельно понятой:
После ливня день опять светил.
Листья азбукой дождя твое роняли имя.
Кто-то до меня тебя уже любил.
Знаю я, ты счастлив был с другими.
Жить все время в прошлом тяжело:
Сотни «почему» и не ищи ответа.
Так недолго будет нам светло
После ливня в переливах света.
Даже в этих «Стихах на заданные рифмы», написанных «по рифмам» стихотворения Иннокентия Анненского «Среди миров…», Кивинен не хочет идти «след в след» за великим предшественником: она «ломает» классически ровный стихотворный ритм. И даже существительное «светил» в рифме делает глаголом. Этим самым поэтесса как бы обращает внимание на то, что ей важно создать ритм обычной, естественной с точки зрения повседневно-повсеместного общения речи, как и в другом, например, стихотворении:
В белых кулуарах
Этой лунной ночи
Мы с тобой простимся
Очень просто.
Хочешь?
Надо ли на части
Резать наши души…
Я пока живая
И мне больно,
Слушай…
Не пошел бы, милый,
Ты к своей невесте
Новопосаженной
На том самом месте...
Даже знать не хочется,
Хорошо ли можется.
Мне о вашем счастье
Ни к чему тревожиться…
Лунною дорожкою
Нашей первой ночи
Я уйду неслышно
Очень просто.
Хочешь?
Простота речи, ее кажущаяся необработанность, граничащая со спонтанностью, оттеняет «простоту» чувства в смысле его искренности, интимности, сокровенности. И эта самая простота есть не что иное, как глубина переживаемого, при всей, казалось бы, его обыденности, даже, может быть, некоторой несерьезности, легкости – даже в смысле любовных отношений:
Мне бы не хотелось огорчать Вас слишком,
Но меня лет тридцать не зовут «малышкой»
Я давно не «детка» – не печальтесь очень…
Вероятно, просто Вы ошиблись ночью.
В простынях-Бермудах канула реальность.
Потеряв рассудок, Вы в меня влюблялись…
Но вернуть Вам разум не спешила, каюсь –
Я себе такою даже больше нравлюсь.
И процитированных примеров достаточно, чтобы даже совсем не знакомый с поэзией Кивинен человек понял, что тема любви в ее лирике – ключевая. Впрочем, ключевая она вообще и в отечественной, и в мировой поэзии. Сколько о ней написано, сказано! Обращение к ней – серьезное испытание для любого автора, потому что трудно сказать здесь что-либо свое, незаемное, без чего никакое настоящее творчество, искусство невозможно. И если уж удается набрести на свою тропку, то это безусловное свидетельство не только наличия, но и зрелости таланта. Это всецело относится и к Татьяне Кивинен.
Основной мотив-чувство, окрашивающий любовную лирику поэтессы, – нежность. Словарь Ожегова–Шведовой дает такое толкование этого понятия. Во-первых, нежность от слова «нежный», то есть ласковый, исполненный любви. Во-вторых, это нежное слово, поступок. Но следует помнить и о том, что слово «нежность» в своем изначальном корне восходит к такому уже несколько забываемому, архаичному понятию, как «нега», что значит полное довольство, блаженство, а также страстное томление, ласка. Стало быть, это полнота ощущения бытия, гармония с ним, постигнутая через любовь. И в этом – ее истинная суть, высокой назначение, равное смыслу жизни вообще! Говорю все это для того, чтобы подчеркнуть, что такова любовь у Татьяны Кивинен, такова глубина ее постижения поэтессой. И выражена ее любовь-нежность столь же нежными, до желания женственными словами:
Не приходи ко мне – сама приду я.
А, может быть, простым дождем прольюсь…
И на губах останусь поцелуем,
И нежностью в ладонях сохранюсь.
Или же в других стихах: «Такая нежность из твоей ладони, // Как-будто лед ты положил в огонь…». При этом примере впору заговорить о мотивных образах любовной лирики Кивинен – льде и пламени. Кстати, они «классические», пожалуй, даже несколько «пообносившиеся» в поэзии любви – и не только. Здесь можно было привести сотни стихов, но ни заниматься не хочу легковесным делом, ни присваивать плоды чужого труда. Для любознательного и не очень любящего утруждать себя читателя, – да и в конце концов не все мы рождены быть литераторами, – укажу лишь на книгу «Словарь языка поэзии» Н.Н. Ивановой, где можно легко почерпнуть массу сведений об образном арсенале русской лирики.
Несмотря на то, что образы льда и пламени, мягко говоря, давно не первой свежести, в стихах Кивинен они необыкновенно искренни, личностны, создают очень точный, зримый, прочувствованный, кожей ощущаемый образ. Вообще, это отличительное свойство метафор поэтессы: они своеобычны и очень естественно и точно передают суть явления: «Небо за озеро держится дождиком чистым», «…бородою лед свисает с каждой крыши», звезды-слезы… В них находят отражение и не явленные, сокрытые в глубине человеческой души сущности: «Вечерняя заря – в нас вечная утрата…».
Лед подчеркивает жар любви, в котором и растапливается – мгновенно! Может быть, поэтому стихи Кивинен – короткие. Они кратки, как дыхание до предела взволнованного человека, охваченного сильным чувством, страстью. И тот же неровный, сбивчивый ритм – тоже отражение сильного, на пределе человеческих сил волнения. Лед (вода) и пламень – это две составные, два вещества любви: «…ранка на губах так сильно жжет, // Что поддается даже этот лед». В своем слиянии они и рождают нежность: «Такая нежность из твоей ладони, // Как будто лед ты положил в огонь…». Но не только: в их соитии кроется трагизм мироощущения – от невозможности быть вместе. Наверное, поэтому у Кивинен так много стихов о нереализовавшейся любви, разлуке. Конец любви приравнен к концу света: «Я не люблю тебя – // И гаснут звезды».
Вообще, тема конца – не только любви, но и конца как смерти вообще – еще одна стержневая тема лирики автора. Так они и идут в ее стихах рука об руку – Любовь и Смерть. Это две равнозначные стихии ее души. Кажется, тема смерти впервые появляется в стихотворениях об ушедшей матери: «"Танька моя", – говорила мама…», «Так вышло – я спала и сразу снег на ветках…», «Вчера опять ты прилетала…». Это одни из лучших стихов Кивинен. Они помогают ей – через память о самом близком человеке, через внутренний диалог с ним – изжить боль утраты, примириться с нею. Но думаю, тема смерти у поэтессы все же мотивно подготовлена именно стихами о любви и связана с любовной «утратой» – настолько сильна, всепроникающа в этом поэтическом явлении тема любви. Ради нее лирическая героиня готова на все, даже на смерть: «Все отдам, а если он попросит, // В желтых листьях осени умру».
Усиленное внимание к любви и смерти – двум основам бытия – позволяет поэту в краткой и емкой формуле выразить целую философию жизни: «"Жили-были" всегда "однажды" – // То и значит, что жили "в лад"…» – и найти в ней искомую и желаемую гармонию в отношениях между мужчиной и женщиной, в любви, да и вообще в жизни. Да и что есть выше любви, когда ею все искупается и искупится. И поэтическому зрению Кивинен эта истина ясна как день: «…вижу даже, как в конце пути // Любовь нас оправдала перед Богом». Вот так вот: просто – но о самом главном! Так же просто, как «Нам о целой судьбе поведал // Самый скромный словесный ряд».
P.S. Работая над финалом заметки о Татьяне Кивинен, вдруг неожиданно, словно в подтверждение сказанного, получил от нее по e-mail стихотворение:
Когда рассыплются все замки на Земле
И бог Войны смешает с прахом слезы,
Я выведу… Ты помни обо мне –
Мы рыцари одной прекрасной розы.
Пусть будет голос слаб, когда в руке рука,
Но не когда мой крик разрушит смерти грезы.
Я выведу тебя Туда через века –
Мы рыцари одной прекрасной розы.
Останется дрожать в бессилии тоска
И звезды заберут земные слезы.
Я знаю – смерти нет.
Я знаю… А пока –
Мы рыцари одной прекрасной розы.
Впрочем, это тема уже иного разговора.
Казань 2011, апрель
