ПОСТЕР
NN пройдется до метро
и телефонный счет пополнит,
и вспомнит песню Мумий Тролль,
а, может, Оруэлла вcпомнит,
дойдет до банка по прямой,
когда способствует погода,
минуя точку с шаурмой
и магазин “Дары природы”.
Он обойдет футбольный двор
и синтетическое поле,
затем подвал, где с давних пор
идет торговля алкоголем,
хоть днем, хоть ночью приходи,
ассортимент всегда на месте…
Но нынче дело впереди:
в эфире ход военных действий!
NN значителен и строг,
сегодня он, домой спешащий,
перелетит через порог
и, не разувшись, включит ящик,
и бросив куртку на кровать,
прикрепит кнопками над полкой
плакат с призывом умирать
(почти лирического толка).
Патриотический призыв
грустит по мусорной корзине,
уж лучше б он купил пузырь
в полулегальном магазине,
пассионарно яркий текст
в цвета парадные наряжен,
и в нашей вечной мерзлоте
навряд ли есть призывы гаже…
Он кудри длинные носил,
как символ вымершего вида,
когда от армии косил,
сыграв в попытку суицида,
теперь, забыв кухонный нож
и благодетельницу в белом,
он призывает молодежь
удобрить почву под обстрелом.
Я вижу выщербленный стол,
косую тень на секретере,
его портрет, паркетный пол,
себя, сидящего у двери,
полуоткрытое окно,
разводья осени за шторой…
Уйду не по-английски, но
не возвращусь сюда еще раз.
Забуду список вечных тем
и бренный постер из картона,
короткий путь к подъезду семь
и длинный код для домофона,
китайский “Гибсон” не стене,
на деке солнечные пятна…
Нас много было на челне,
но станет меньше, вероятно…
ALTER EGO
Осторожным дедом домоседом
вопреки былому становлюсь,
навестить приятеля не еду,
на халат и шлепанцы молюсь,
сторонюсь культурного динамо…
Шариков c избытком воплотил
агрессивно тривиальных хамов,
но забыл вербальных чикатил,
что пришьют за несколько копеек
в суете салонов и пивных,
опасаюсь воздуха кофеен
и улыбок кукол надувных…
Некто взглядом въедливо упорным
сверлит душу бедную, хоть плачь.
За углом мелькнул прохожий в черном,
видно, завербованный стукач.
Поднят воротник мой, плащ запахнут,
мизерная зоркость настает,
это все немолодостью пахнет,
прочностью футляра отдает.
Не изменишь времени и места,
где погас безвременно пожар,
но в театре мимики и жеста
помнят мой былой репертуар,
вездесущ испуг интеллигентский,
но не ждите выгод, пошляки,
пригвожденный гопниками к стенке,
не подставит заново щеки.
Не смолчит, опешив, и не вставит,
отступая, ноги для рывка,
и за жестом вежливым направит
искрометный образ кулака…
В толчее зверей и бандерлогов
жест его понятен мне без слов,
я покину место диалога
и защелкну сцену на засов,
вольным режиссером одиночкой
пробегу по теме пантомим
и не поспешу поставить точку
в пьесе, что писал в тандеме с ним…
КОММУНАЛЬНЫЙ РОМАН
Я вновь услышал брань и визг
(соседку икс чмырил любовник),
как он сумел нажраться вдрызг
в четверть девятого, во вторник?
Светило солнце, верь-не-верь,
настырно и нехарактерно
для октября. Скрипела дверь,
наш рай хранившая пещерный.
Презрев общественное “нет”
и кодекс истин коммунальных,
былой атлет, теперь сосед,
вершил ремонт суицидальный,
и слыша, как панельный гроб
сверлили въедливые дрели,
я шел покачиваясь, чтоб
изъять луч солнца из-под двери.
Халтурно врезанный замок,
дрожа всем телом вторил дрели,
гудели стены, и Ленок,
проснувшись, вздрогнула в постели,
луч мигом высветил в углу
две волейбольных полусферы…
Надежды нет, есть пыль и блуд,
и планетарный кризис веры...
в советы знающих людей,
рецепты названных вождями,
в нехарактерно яркий день
и в интервалы меж дождями,
в очистку улиц и мозгов
первопрестольных мифоманов,
в заказ по выкройке врагов,
в эфир, где корчился Газманов...
“Работа сделана!” - сказал
атлет с триумфом или понтом,
и профанируя финал
вялотекущего ремонта,
но я не верил в свет земной,
что упредит дефолт и стужу,
ремонт и драки за стеной
и что соседка встретит мужа.
я слышал хриплый говорок
и мата крепкого раскаты,
и ремонтировал замок,
подругой врезанный когда-то…
О ФЕЙСБУКЕ, ВЕТРЕ И РЕМБО
Мне мой френд по ФБ сообщила вчера,
просветив заодно и другие соцсети,
что поэту в отставку податься пора,
если смолк под макушкой безбашенный ветер.
Если ветер умолк, значит смолкнет и стих,
и Рембо, как пример, вспомнить не преминула:
гениальный француз от безветрия стих,
и веревку с дуэлью и дулом ввернула.
Но не веря давно ни в фейсбук, ни в судьбу,
и проплаченным ботам ни капли не веря,
я узнал, что Рембо по-французски Рамбу,
в словарях ударение дважды проверив.
Он Рамбу, не Рембо и не роза ветров,
и не РЕмбо, заметив на окнах разводы,
забивают поэты на снежный покров
и на ветер, свою утверждая погоду.
Все другое они успевают забыть,
и врагов, и друзей ненадежные тени,
государственный бред, неустроенный быт,
и претензии жен, и отсутствие денег,
успевают забыть все, что вышло не в масть,
и затмений синдром в небе жизни недлинной,
и братков от пера, и кровавую власть,
если лепится стих, как послушная глина.
Ветер нужен толпе, как понятный концепт,
я б еще показал, как добраться до бани,
не забыв про мочалку и кваса рецепт,
а ФБ графоманов пусть время забанит…
***
Привязанностей, дружбы, любви
Каратаев не имел никаких…
Толстой “Война и Мир”
Не полковник Исаев
и не Моррисон Джим,
был Платон Каратаев
идеалом моим,
шлейф иллюзий растаял,
не оставив следа,
но Платон Каратаев
актуален всегда.
Будь то смутное время,
(срач, что требует жертв),
качки, ломки, мигрени
или прочая жесть,
войн бессмысленных ворох,
революций металл…
Ни один его волос
с головы не упал.
Говорят, этот образ
не закончил ЛН,
будто спорная область
Каратаева лень,
оттого не спешил он,
что не слишком умен,
а по мне он вершина
всех культур и времен.
Он вам рад бесконечно,
а ушли - не беда,
он вас примет сердечно
(денег, правда, не даст),
но хамью не позволит
рот открыть, если че,
осторожность, не боле,
а детали не в счет.
Ни к чему панибратство
и любой моветон,
без бутылки и блядства
обходился Платон.
Никогда не подавлен,
упреждающе мил,
он моим дирижаблем
в небе пасмурном плыл…
Но мелеют затоны
половодных идей
и не видно Платона
среди новых людей,
бывших звезд хороводы
от себя не спасут:
Чацкий, Швейк, Квазимодо,
Айболит, Робин Гуд…
Не поможет искусство,
надоело кино,
Фауст и Заратустра
отдыхают давно,
комбинаторов стая,
мертвых душ череда…
Всё не то, Каратаев
мой герой навсегда.
ТРАКТАТ ЮНЫХ ВУНДЕРКИНДОВ
Мы открыли парадокс, который
на бумаге вывели и мелом:
был NN талантливым актером.
Правда, петь, бедняга, не умел он.
На уроке музыки мы разом,
разучив куплет, попали в жилу:
в данной песне ритм есть и разум,
но с талантом малость не сложилось.
И расширив нашу ойкумену,
мы отторгли винтики от гаек:
он биолог, может быть, отменный,
но весьма посредственный прозаик.
Мы дошли до этого всем классом,
разъяснив учительнице-дуре,
как разносторонность раз за разом
умножает ноль в литературе,
и готовы подмахнуть всей школой,
до начала четверти и после,
текст о том, что склонность к баскетболу
не ведет к успехам в тайском боксе,
что рассказ о склонах Фудзиямы
не поможет в угольном карьере.
Мы дошли до сути… самой, самой,
почему нам взрослые не верят?
Сергей Григорьевич Шабалин — поэт, журналист, эссеист. Номинант премии “Московский счет”, лауреат журнала “Новая Юность”, член редколлегии журнала “Слово\Word”, член союза писателей Москвы. В 2002–2003 продюсер и ведущий литературной программы “Стойло Пегаса” на радио “Новый Век” (Н-Й). Родился в Москве, в 1977 уехал с семьей в США. Учился в “Квинс Колледж”. Окончил ньюйоркский художественный колледж «Сenter for the Media Arts» (факультет дизайна). Стихи, эссе и статьи публиковались в журналах “Время и мы”, «Новая Юность», “Континент”, “Новый Журнал”, «Дружба народов», “Prosodia”, “Зинзивер”, “Арион”, в газетах “Новое Русское Слово”, “Независимая газета”, “Труд” и др. Четыре сборника стихов. В настоящее время живет в Нью-Йорке.
