Ушел из жизни Михаил Бриф (1947-2025), внимательный собеседник и добрый человек, хороший поэт и многолетний автор журнала “СЛОВО\WORD”. Я познакомился с Брифом в 2004-м или пятом году во время очередной встречи нью-йоркского “Клуба поэтов”, переместившегося к тому времени в просторный, хотя и несколько мрачноватый, подвал редакции “Слова\Word”. Позже, мы с Брифом принимали участие в различных коллективных читках. Запомнились вечера в центральной библиотеке Нью-Йорка и в легендарном “Книжном Магазине №21”.
Не могу сказать, что смерть Миши стала для меня ошеломляющей неожиданностью. В последние годы он тяжело болел и, фактически, потеряв мобильность, вынужденно информировал знакомых о причинах своего состояния. Не скажу также, что мы были близкими друзьями, да и компании все эти годы у нас были разные. Впрочем, последние несколько лет мы с Сашей Пушкиным неоднократно, иногда без особого повода, навещали Брифа по месту его проживания в Washington Heights.
Признаюсь, что его талантливые, безупречные по форме стихи иногда казались мне чересчур простыми и традиционными, хотя и притягивали аутентичностью лирического высказывания и своей естественной музыкальностью:
А ты, судьба моя бродячая,
одно на свете знаешь мужество:
всё исправлять, переиначивать
и извлекать из скорби музыку…
Из тяжелых жизненных обстоятельств Миша, действительно, умел извлекать, если не музыку, то позитив и улыбку. Я никогда не видел его подавленным или сетующим на свои хвори, даже когда он был серьезно болен и понимал, что магического исцеления не предвидится. По отношению ко мне (и не только ко мне, это подтвердят многие, знавшие его) от Миши всегда исходила приязнь и какая-то столь редкая сегодня цеховая солидарность, что ли. Бриф не был обделен (более, чем не был) чувством юмора, и в поэзии, и в жизни. И однажды я написал дружескую пародию на следующее его четверостишие:
Мы жили кое-как, вслепую, ощупью,
На трезвых озирались очумело.
Нам не добраться до Сенатской площади,
И только водка нас порой спасать умела.
Мой ответ звучал так:
Мы жили кое-как, вслепую, ощупью,
дышали на прохожих перегаром,
нам не добраться до Сенатской площади,
а на Лубянку нас подбросят даром.
Я прочитал свой шарж Мише по телефону, и мы с изрядной долей горькой иронии посмеялись над строчками, которые, к нашему великому сожалению, снова обрели реалистическое звучание. К слову, похожая тематика прослеживается и в ряде поздних стихов Брифа.
Один из последних шансов увидеться с ним был упущен мной весной этого года после ставшей уже традиционной презентации “Слова\Word” в центральной библиотеке Нью-Йорка. По уже упомянутым причинам, Миша не мог участвовать в этой, требовавшей транспортировки, читке, но звал меня и других ее участников в гости после окончания основной программы в библиотеке. Увы, никто из нас не мог предположить тогда, что времени для возможной встречи с Брифом осталось так мало.
Миша был на 14 лет старше меня. Если исходить из того, что смена поколений происходит каждые 15–20 лет, это была почти поколенческая разница в возрасте. Можно с грустью констатировать факт неизбежного течения времени - ушел еще один осколок послевоенного поколения и ещё одна частица русского литературного Нью-Йорка девяностых и нулевых. Неотъемлемая его частица.
Сергей Шабалин 27.10.2025
***
Светлая о Мише память! Я ведь знал его еще в Херсоне, самое начало 1980-х. Он тогда уже где-то публиковался, я только себя пробовал.
Да, он и старше был, послевоенное поколение. Затем я, приезжая летом из Москвы, с ним встречался, ездили, помню, на дачу к кому-то, и он с некоторым скепсисом выслушивал мои рассказы о московской поэзии и цитаты из Парщикова, Жданова, Пригова, Еременко и многих прочих.
А затем, уже в 21 веке, встретились в Нью-Йорке.
Иногда созванивались, он принял участие в нескольких поэтических издательских проектах, которые мы с Рикой организовали. Скромный, талантливый, тихий Миша Бриф! Личная для меня утрата. RIP! Геннадий Кацов
ПОМИНАЛЬНОЕ
Дело было в начале. В начале 21-го века. Место действия: 33 стрит между Мэдисон и Парк Ав. Cultural Center for Soviet Refugees. Слово\Word. Подвал. Вечер.
Вышли с Брифом покурить. Ну, выпили немного. Он мне и говорит со своим пришепетыванием:
- Знаешь, Саш, я ж споначалу решил, что ты у Шенкеров как свадебный генерал в шевронах – сам понимаешь, - Пушкин, Саша, шурши-мурши, но потом, как книжку прочитал, – настоящий ты.... Вот помню: «Меня жена решила бросить...» - это хорошо, это – не стишки какие.
Подходит Мишка Гафнер. – Вы, - говорит, - тут все поэты. Я тоже хочу. Кем только по жизни ни был, и художником, и актером, и декоратором, а хочу быть поэтом. И буду! И не нервируйте мне мозолей. Я на выпивку даю.
И тут с Парк-Авеню – летит в персеевых сандальях и перуанской реющей хламиде, до боли смуглая, Марина. Георгадзе. Скрывается в Подвале. Я жадно наблюдал, пока два Мишки выясняли смысл рифм. - Вот, - говорю, - вас Ионеску днесь всему научит.
Идет от Мэдисона красивый Вульф Олег. Задумчиво бормочет по-румынски. «Олеж, давай по паре грамм, стреляться позже будешь!» «Ребят, не забывайте нажимать на “Save” хотя б на пол-странице»...
Опа-на! – несет Алеша Даен картину на холсте. – Писал пол-дня, успел не похмелиться. Отдаю задаром...
Последнею замедленно является Фаина. Косс. – Простите, я спешила, но тени на реке, их было слишком много, Ист-Сайд, Ист-Ривер, перепуталося все...
- Вы, господа, изволите зайти, - Лариса Шенкер говорит от двери, - или трепать мне нервы до утра? Илья, пока вас ждал, уж «Троицу» на третий лад кончает...
- Ларисочка, - ей Бриф, как по ботве старшой, смиренно отвечает: - Сейчас досочиняем и придем...
- Ты, Миша, разумом в каких мирах? – браслетами бренча, Марина вопросила, - Ах, чепуха! Кого-то ждем... - бубнила весело она и грустно вспыхнула глазами.
Кого ж мы ждем?
(Из посетителей Подвала: Юлия Тролль, Александр Межиров, Майкл Кедем, Александр Сумеркин, Юра Новицкий и не-другие.)
Апуш, пока живой
Михаил Бриф (из недавно присланного)
КУКОЛКА
Из Мордехая Рабиновича
Куколка моя нарядная,
незабудка ненаглядная,
сватаюсь к тебе и сватаюсь,
радуюсь и не нарадуюсь.
Ах, моя ты канареечка,
настоящая евреечка,
как свиной завидишь окорок,
тут же ты валИшься в обморок.
И со мной ты не целуешься,
чуть-чего ты сразу дуешься,
на тебе лежит ответственность
сохранить до свадьбы девственность.
Это пусть другие, прочие
друг на дружку лезут в очередь,
мы с тобою те немногие,
кто сильней физиологии.
ххх
Вдали от рисковых дам
поблажки себе не дам,
наперекор судьбе
живу я сам по себе.
Пусть тысячу раз неправ,
пусть тысячу раз нетрезв -
жить среди ваших неправд
отказываюсь наотрез.
ххх
И что бы ни случилось,
судьба всегда права.
"Прощанье" и "прощенье" -
похожие слова.
Быть может, ждёт в итоге
неведомая даль.
"Прощенье" и "прощанье"...
Надолго ль? Навсегда ль?
ххх
Неуютно как-то в мире,
гарь и чад.
Мыши рыщут по квартире
и пищат.
Ох, не спится, не лежится,
маета.
Постучится в дверь девица -
нет, не та.
ххх
Из крови густой отвар
пьёт, отогнув мизинец,
якобы якобинец,
якобы монтаньяр.
Допит бокал до дна,
пыток гнусна картина.
Преданная жена
ждёт его -
гильотина.
ПЕРВОЕ СПРЯЖЕНИЕ. ГРАММАТИКА ЛЮБВИ
Весны живительный глоток -
ну как не пить!
С тобой начнем спрягать глагол,
глагол " любить" .
Шальные сбудутся мечты -
проснись и пой!
Да, я учитель твой, а ты
спаситель мой.
Пускай зима уходит прочь,
не жаль ничуть,
я день и ночь, я день и ночь
тебя учу.
Зубри, мой маленький щегол,
ведь, может быть,
не зря спрягаем мы глагол,
глагол "любить".
РУСАЛКА
Desinit in pissem
То, что сверху, прекрасная женщина
Гораций
Вы зачем мои песни отняли?
Лишь вчера из морского плена я.
Я близ моря, на сонной отмели
неживая лежу, смиренная.
Я всплыла, я родню не слушала,
научиться хотела пению.
Я запрет вековой нарушила -
тут же вышибло бурей пенною.
Не считайте меня пропащею,
устремилась я за удачею:
я любовь ждала, настоящую,
человечью любовь, горячую.
Кровь не рыбья во мне, я думаю,
вот и всё моё прегрешение,
и всплыла-то я на беду мою,
да не стала менять решение...
Вдруг охотник проворный выстрелил,
угодил в меня меткой пулею,
поспешили прочь волны быстрые...
В рай русалочий попаду ли я?
***
Куда от скорби деться?
Ушла моя любовь.
Мне пёс лизнул ладонь
и отогрел мне сердце.
Мне пёс лизнул ладонь
и вылечил отчасти.
Порой предвестник счастья
несчастная любовь.
ДАМА С СОБАЧКОЙ
Был я робок, сопел, молчал -
не распутник я, не повеса.
Неказистая поэтесса
зазывала меня на чай.
Я с ума сходил от тоски,
приходил, кормил канареек,
а она: "Не томи!.. Скорее!.."
и пихала мне в рот соски.
Не питал я к её стихам
ни малейшего интереса.
Разомлевшая поэтесса
провожала меня к дверям.
Останавливалась в дверях,
подзывала к себе бульдога -
и задерживала надолго
мой язык на своих сосках...
ВИКИНГИ
Из отчаянья выпрыгни,
выбрось нищенский посох...
Бродят по морю викинги
на челнах остроносых.
Много лет они в плаванье,
сотней солнц обожжены.
Все-то слезы отплакали
их далекие жены.
К незнакомому берегу
гонит лютый ветрище.
Кто не ищет Америку,
тот её и отыщет.
ФОТОСАЛОН
На время забудь о недобром
и слёзы не лей по привычке.
Садись, как прикажет фотограф,
жди, когда выпорхнет птичка.
Фотограф, ты щёлкни красиво.
Мной женщина эта любима.
Курноса и неотразима.
Хочу её видеть счастливой.
Я с нею недолго общался,
но дурно я с ней обращался.
Ты грусть её заретушируй.
Хочу её видеть счастливой.
Ещё, мой фотограф, хочу я,
высокий твой почерк почуяв,
чтоб женщина эта, понятно,
любила меня безоглядно.
А ты - позабудь о недобром
и слёзы не лей по привычке.
Садись, как прикажет фотограф,
жди, когда выпорхнет птичка.
КАТЯ-КАТЮША
Кто теперь с Катюшей спит,
уязвлённый, горемычный?
Мы с Катюшей пили спирт
в жалкой нищенской шашлычной.
Ничего я не забыл:
сумерки, начало лета.
Я Катюшу так любил -
даже страшно вспомнить это.
Дальний столик у стены,
воздух, липкий, словно в бане.
Мы с Катюшей влюблены,
мы не слышим вашей брани.
Я Катюшу угощал
тем, чем в праздник угощают.
Я Катюше все прощал,
даже то, что не прощают.
Двести лет тому назад
это было или триста?
За один Катюшин взгляд
я готов к любому риску.
Поброжу средь пьяных морд,
ничего они не значат.
Безутешно Катя плачет:
завтра Кате на аборт.
ПОСВЯЩЕНИЕ ГРАЖДАНКЕ М.
Кто же будет обо мне теперь заботиться,
если нынче я больной, хмельной, смешной?
Маша, Маша, пресвятая богородица,
хоть немножечко побудь, дружок, со мной.
До сих пор из рваной раны хлещет кровь ещё,
кровь, ты знаешь, это липкая вода.
Я ведь так тебя любил, моё сокровище
как никто
и никого
и никогда...
ОТРЫВОК
Я долго, детки, жил и много, детки, видел,
порядочных людей ещё застал
и с ними за одним столом сидел,
и выпивал, и ел, и вёл беседы.
Теперь уж никого и не осталось,
все вымерли как мамонты они.
Другие времена, другие нравы.
"Порядочность" - давно анахронизм,
"порядочность" - лишь звук пустой сегодня,
архаика, раскопки, черепки.
ххх
И.Д.
Наполняй-ка, Ирка, чарочку.
Ты плечами пожимаешь.
Докучайка-Докучаечка,
как живёшь ты, поживаешь?
Где друзья-подружки прежние?
Отсвистели коростели?
Мы чужие, мы нездешние,
мы давно осиротели.
То, что мы в тетрадках чёркаем,
бесцензурно, беззаконно.
Выпьем стоя и не чокаясь,
назовём всех поимённо.
И опять наполни чарочку.
Что же с жизнью нашей сталось?
Докучайка-Докучаечка,
мы одни с тобой остались?
ххх
Маша кашу переперчила,
но зато супругу предана.
Где найти сегодня Черчилля
иль кого-то вроде Рейгана?
Видно, сбились мы с пути,
никого нам не найти.
Столько в мире злобы, ужаса,
братья братьев конвоируют.
Этот мир совсем порушился.
Кто его отремонтирует?
Видно, сбились мы с пути,
никого нам не найти.
АТАВИЗМ
Должно быть, это атавизм,
откуда б стыд иначе взялся?
Молил, стонал я "Отзовись" -
никто, увы, не отозвался.
Писать пространно я ленив,
а краткости не обучился.
Недавно фурию пленил.
Зачем? Опять погорячился.
Я думал, быть или не быть,
раз жребий редкостный мне выпал?
Я думал, пить или не пить?
Напрягся и, конечно, выпил.
Давно забыта мной семья,
четвёртый месяц блуд повальный.
Ай, пропадай ты, жизнь моя
меж молотом и наковальней...
ВОЛЬНЫЕ ПТАХИ
Придёт когда-то времечко, мы позабудем страхи,
изгойства гири сбросим мы, позорный тяжкий груз,
крылатыми мы станем вдруг и вольными, как птахи,
тогда рванём к писателям в их творческий союз.
В любом хитросплетении есть множество нюансов,
союз не исключение, задумайся, дружок,
одни стремятся в бродские, другие метят в хармсы,
друг дружку пожираючи, уравнивают шансы,
а мы с тобой, приблудные, плеснём на посошок.
ИЗ ЦИКЛА "БОЛЬНИЧНЫЙ ЭТЮД"
Краем крыла нежный ангел коснётся.
Вновь по ночам безутешно казниться.
Раннею ранью прорежется солнце,
резво помчится его колесница.
Я к себе лиру поближе придвину,
жаль, нас опять на Парнас не позвали.
Жизнь износилась наполовину,
лучшие дни повторятся едва ли.
Сердце забьётся тревожно, неровно,
долгие проводы - это не дело.
Лечащий врач мой, Светлана Петровна,
сделайте так, чтоб душа не болела.
ххх
Ответь мне, Вергилий,
хоть больно ты крут,
повсюду враги ли,
повсюду враги ли,
повсюду враги ли
меня стерегут?
Ответь мне, Вергилий,
в неведенье я:
повсюду враги ли,
повсюду враги ли,
повсюду враги ли ?
А есть ли друзья?
Ответь мне, Вергилий,
ответь, не злословь:
повсюду враги ли,
посюду враги ли,
повсюду враги ли?
А где же любовь?
А где же любовь?
Ну где же любовь?
ххх
И опять на тебя ополчилась враждебная рать
и считает, что именно ей уготована вечность,
ну а ты перестань водку липкую вёдрами жрать,
отправляйся на бой, уничтожь, истреби эту нечисть,
но мой друг не спешит выходить из хмельного пике,
и, похоже, сегодня мы "Гамлета" вряд ли сыграем,
друг мой прямо с утра прикипел, присосался к саке,
выпьет чайник-другой и предстанет лихим самураем,
вот тогда-то держитесь, кто друга хотел обуздать,
вот тогда вам каюк, сволота, подлецы, мародёры,
друг на битву спешит, он боится туда опоздать,
вы теперь мертвецы, уготован вам ящик Пандоры.
ПОСВЯЩЕНИЕ
Нане Шамиладзе
1
О, музыка грузинской речи!
Её услышь хоть в снегопад,
неукротимой жажде рад,
почуешь говор горных речек,
орлиный клёкот в поднебесьи,
обвалов грохот, рёв стремнин...
Один сегодня на один
ты с праздником грузинской песни.
Какой язык прекрасный дан!
Всю жизнь готов уроки брать я.
Читать стихи мне станут братья -
Галактион и Тициан...
Пусть одинок ты. Ничего!
Но вещая проснётся радость,
когда грузинской речи пряность
коснётся слуха твоего.
2
Дожил до седых волос,
да и тех не будет вскоре.
Не такое это горе,
чтоб кручиниться всерьёз.
Дожил до седых волос...
Я о том, что часто снится
гордых витязей столица,
я люблю её до слёз.
Дожил до седых волос
и слежу, как пляшут листья...
Снится-снится мне Тбилиси,
где бывать не довелось.
3
В борьбе с врагами вы не трусили,
в грядущий рай открыли дверцу.
Когда я думаю о Грузии,
теплей становится на сердце.
Вдаль уплывают думы грустные,
свобода будет высшей платой.
Когда я думаю о Грузии,
душа становится крылатой.
1
Памяти Л.К.
Зачем ты явилась, гражданка?
Что, в пропасть опять полетим?
Зачем завелась, как шарманка?
Я глух к оправданьям твоим.
Над нами любой посмеется.
Повалит искрящийся снег.
Ну что нам еще остается?
Проститься, расстаться навек?
Не буду, не буду, не буду
постылое слушать нытье,
забуду забуду забуду
зловещее имя твое!
2
Общность душ мгновенно вдруг распалась,
а причина - крохотная ложь.
Вот уж получилось - послучалось,
что расстались мы в слепящий дождь.
Видно, так для нас обоих лучше ж.
Спишь с другим, нисколько не любя.
Ты добра и ты меня научишь,
как навеки позабыть тебя.
3
Ты все уши прожужжала мне про счастье,
про семейную безоблачную жизнь.
Надоело триста тысяч раз прощаться.
Уходи давай! Уматывай! Катись!
Завтра сяду на последний поздний катер,
забурлит под ним колючая вода.
Что любовь? Oна накатит и откатит.
Вот разлука - это раз и навсегда.
ЛОНГ-АЙЛЕНД
Всё-таки очень мала Земля.
Судьба, посвистывая, выписывает кренделя,
от полушария к полушарию
за десять часов даванул кругаля.
Из той халупы, где воздух спёрт,
где песню сипят про Ванинский порт,
я убежал - и теперь уже я
на океанской волне простёрт.
Не там отчизна, где смрад и ложь,
а там, где себя самого найдёшь,
себя ты отыщешь и будешь счастлив,
ведь там, где отчизна, удачи сплошь.
ПЕРВЫЕ ДНИ. ЦЫГАНСКИЙ РОМАНС
Я к напиткам не придира,
я к любым привык уже.
Виски пью в столице мира
на тридцатом этаже.
Сдохнут все враги от злости,
обо мне прослышав весть:
в Штаты прибыл я не в гости,
я законный житель здесь.
В чайном блюдце пепла горка.
Выходной взяла тоска.
Не обижу я Нью-Йорка.
Я любуюсь им пока.
Мощь изыска и бетона,
я почти сроднился с ней.
Виски вроде самогона,
только самогон родней.
Видик, интернет, приёмник,
полигамный разнобой.
Что-то виски поперёк мне,
водки лучше бы простой.
Вот и водка. Сам не знаю,
чья теперь над телом власть.
Ай, Столичная, родная,
прям по жилам разлилась.
Вот и водка. И квартира
чуть сползла на вираже.
Кайф ловлю в столице мира
на тридцатом этаже.
Я напомню неподдатым:
выходной взяла тоска,
я, законный житель Штатов,
пью в гостях у земляка.
Пью не пасынком отпетым -
позабуду ль те края? -
здесь Бродвей и здесь Манхэттен,
здесь, брат, родина моя
нынче. Здесь в родимом небе
я приму на посошок.
Погляди, куда мой жребий
заманил меня, завлёк!..
..........................................................
Лишь один вопрос пустяшный
вмиг заставит протрезветь:
с тридцатиэтажной башни
долго ль камнем мне лететь?
ххх
Жил древний грек, он говорил,
что страсть - подобие недуга.
Спеклись мы, выдохлись из сил,
испепелили мы друг друга.
Наутро я побрёл домой,
опустошённый и увечный,
там ждал меня знакомец мой,
психдиспансера подопечный.
Он странен, он опасен. Пусть!
В мой трудный час безумный Вася
читал стихи мне наизусть,
я ими от недуга спасся,
спасибо, Вася.
Друг мой Вася,
бежим отсюда восвояси.
ххх
На хромой плетусь кобыле,
брать преграды не с руки.
Мы друг друга позабыли,
мы чужие, мы враги.
Если что-то и осталось
от восторга прошлых лет,
это крохотная малость,
полуяви полусвет.
ИЗ НИКО КАЛАДЗЕ
вольный перевод с грузинского
ЭМБРИОН
Дождь барабанил монотонно,
привычно горбилась ветла,
смиренно в позе эмбриона
желанная моя спала.
Детали виделись нечётко,
но всё же можно разглядеть
колени возле подбородка,
плоть, оголённую на треть.
Она спала, ночная птаха,
а мне неистово близки
округлости в районе паха
и своенравные соски...
Все женские загадки эти
всегда разгадывать готов.
Я понял, что на этом свете
мне выпал лучший из даров,
вот потому-то жив-здоров.
ТАМРИКО
Несчастная, счастливая,
беременная, грузная,
сидит она, пугливая,
и просит спеть о Грузии.
Легонько трону струны я,
ведь ждёт она участия,
беременная, юная,
счастливая, несчастная.
ДЕТИ ПОБЕДЫ
Валерию Пасечнику
Время наших отцов - это было великое, славное время,
но и гнусное время, позорное время, кровавое время,
только даже и в это позорное, гнусное время
постарались отцы, исхитрились, посеяли семя.
Кто убит на войне, кто загублен по лагерным зонам,
мы являлись на свет вопреки всем разумным резонам.
Здравствуй, жизни ожог! Не давали мы волю обидам.
Нас воспитывал двор по законам своим первобытным.
Сталин всем повелел, чтоб сердца из гранита и стали.
Мы не стали жлобьём, но героями тоже не стали,
мы росли среди книг, не желали к злодействам привыкнуть.
Так ли, мама моя?
Где ты, мама моя?
Почему мне тебя не найти, не сыскать, не окликнуть?
СУСАННА
из Мордухая Рабиновича
вольный перевод с идиш
Мы родственными чувствами прониклись,
надеюсь, ты меня не огорчишь.
- Сусанна!.. - я кричу тебе, - откликнись!
- Откликнись! - я молю, но ты молчишь.
Мне горько, слёзы лью я как подкидыш,
давно не плакал я, от слёз отвык.
- Сусанна, видишь, я пишу на идиш,
ты так хотела, чтоб я знал язык.
- Сусанна!..
Крик мой затерялся где-то,
ни звука не доносится в ответ.
Дотла сгорело Виленское гетто,
моей Сусанны в этом мире нет.
Михаил Бриф — поэт, прозаик, эссеист — родился в середине прошлого века (1947) в г. Херсоне, продолжил творческую деятельность в Москве и не прекращает таковую в Нью-Йорке. За 60 лет лит. стажа написал много книг, стал лауреатом многих конкурсов и прочих фестивалей.
От Редакции. Пользуясь случаем и местом, позвольте поблагодарить жертвователей-дарителей-донаторов-благотворителей журнала за 2025 год. Как то:
Евгений Соколовский, Роман Голованов, Игорь Михалевич-Каплан, Евсей Цейтлин, Лана Чиано, Елена Парицкая, Лали Метревели, Денис Андрюхин, Валерий Михайлов.
