«Северные говоры — что заповедные птицы, они вьют свои гнёзда в далёких лесных углах. Живые, распахнутые, незаёмные, передающие гибкость народного ума, легко ускользают они из плена штампованной казённой речи», — написал московский журналист Олег Ларин в своей книге «Пойдём — увидишь».
Приезжая летом на родину, окунаюсь в эту красоту и напевность родной самобытной речи, в мир песен, присловий и поговорок. Вместе с подругами вспоминаем, как говорили наши бабушки, какие слова, какие приговорки использовали в своей речи.
Как себя помню, слышала от бабушки: «Подальше положишь — поближе возьмёшь», «Шей да пори, так не будет пустой поры». Будучи отменной портнихой, часто она подшучивала над собой: «Акуля, что шьёшь не оттуля? — Дак я ведь ещё пороть буду!»
Имея образование полтора класса, бабушка читала «Роман-газеты» и, придя на вечереньку, пересказывала их неграмотным старушкам.
За шитьём она постоянно пела русские народные песни. Уже в три года я знала их не менее десяти и пела вместе с ней. Особенно полюбилась мне песня «Уродилася я в поле как былинка».
Старопрежняя речь в деревне гармонично сочеталась с современной, «правильной». Но если в школе кто-нибудь произносил старое слово, над ним смеялись. В программе русского языка этой теме был выделен всего один урок.
Уже в старших классах я стала задумываться о происхождении старых слов. Например, о плохой хозяйке говорили неварова, о непослушной дочке — непослухмянна, а о медлительной, неуклюжей — паполза. Смысл, по-моему, очевиден.
А почему лягушку называли вактушей? Дав волю фантазии, я решила, что это слово «квактуша» постепенно утратило первую, труднопроизносимую букву. Но вот что узнала из словаря В. Даля: вака, вакость — уродливость, безобразие; вакотье — лягушачья икра; вакуша — лягушка; вак-вак — кваканье лягушки; вакать — кричать лягушкой (вякать — нести вздор, молоть ерунду, говорить некстати).
Или вот Баба Яга... Откуда взялось такое имя? Раньше его произносили не Яга, а Ега, Егабова, бабка Ёжка. Зная вредный характер этой бабушки, я предположила, что звали её изначально Баба Ерга — от слов ересь, ёрник, ёрничать — злить, проказничать, скандалить, вести себя вперекор общепринятым правилам; ересно — волшебство, колдовство, нечистая сила (А. О. Подвысоцкий, стр. 131–132). Ну а потом слово потеряло букву р, букву е стали заменять на я.
Но в словаре у К. Вольского нахожу: Яг с коми — сосновый лес, сосна; бова (баба) — река (ва с коми — река, ба — с финно-угорского — река), т.е. Егабова — сосновая вода — смола. Баба липучая, как смола. А может быть, всё-таки злая баба, ведьма, живущая в лесу? Лично мне ближе такое толкование.
Не было предела моим фантазиям, когда пыталась я разгадать тайну названий моей родной деревни Кургомень и протекающей там речки Ундыш. Узнав, что слово голомень означает открытое море, я решила, что, увидев весеннее половодье (когда местные речки и озёра сливается с Двиной), первые поселенцы не могли не воскликнуть: «Кругом вода!» Таким образом сложилось название Кругомень, которое из-за труднопроизносимости скоро превратилось в Кургомень.
Нетрудно заблудиться, идя по круговой дороге, вдоль которой стоит деревня. И услышать от старожила: «Ничего удивительного, ведь наша Кургомень — это же кругомень!» Потому что это равнина, на которой по окружности расположены дома, соединённые дорогой. А в книге «К истокам слова» Ю. В. Откупщикова на 180-ой странице сказано: мень — древний суффикс, подчёркивающий большую однородную поверхность (камень, рамень, пламень, глухмень, кусмень, сухмень).
В книге «Беседы по начальному топонимическому просвещению» К. Вольского нахожу: «Карельское кorgо — утёс, отмель, остров, мыс, и финское niemi (немь, мень) — тоже мыс». Выходит, мыс мысовой? Но есть ещё одно слово, созвучное с названием Кургомень — курья, что означает протоку, рукав реки (Северной Двины). Этот рукав у нас ещё называют полоем. Что ж, все версии хороши!
А название речки Ундыш, согласно тому же словарю, произошло от коми «ун» — много, «унава» — много воды, полноводный, и финно-угорского «ыш» (аш, ш, ша) — ручей. Но то, что он узкий и извилистый, слышится уже в самом слове.
Нашим предкам в наблюдательности не откажешь, как, впрочем, и в поэтичности.
А сколько красивых слов, сколько прелести в старых частушках! Будучи на родине, я записала несколько десятков (на Ильин день одна бабушка спела их около сотни!).
Где-то, где-то заиграли,
Где-то затальянили.
Не по сердцу пришли сватать —
Только лавки заняли!
Сердце выну, брошу в Двину,
В Двину на лединочку.
Разве мыслимо забыть
Такого ягодиночку!
Все ребята собрались,
Только нету милого.
Соскочу, ухват схвачу —
Не будет ни единого!
Иногда единственным словом в частушке создаётся неповторимый образ, читаешь — и просто диву даёшься:
Шила кофту-перекофту,
Кофту-выкофту-кофту...
Сразу понятно, что в этой кофте девушка готовилась сразить парня наповал.
А сколько в частушках ласковых слов, столь характерных для народной речи: мати, брателко родимый, травушка, баять, полати, купаленки — каким теплом веет от них!
Не зря же раньше говорили: затеплить огонёк, затеплить песню.
Жнивушка, милушка, заботушка, полосонька, погодушка, журавушка... Слова играют, как окошки на заре.
Залёточка, зазнобушка, забавушка, дролечка, любушка, сударушка, сугревушка — всё это синонимы слову милый, к сожалению, ныне почти забытые.
Вот и у ягоды-клюквы нашей северной — сколько красивых названий: журавина, веснянка, подснежница, журавица и жаровица, журавка, журавушка, журавинник, жаравлика. То ли от слова журавль, то ли от жеравый — горящий, раскалённый?
В юности довелось мне два месяца жить в Вельском районе, в этом песенном краю, где грустят над колодцами журавли, «пьют — но не могут напиться, хотят, но не могут взлететь».
Заходя к незнакомым людям (будучи на практике, мы с подружкой лечили там животных), мы были приятно удивлены, что везде к нам ласково обращались: моя тысенька! У вельского поэта Александра Быкова есть такая строчка: «Ну, тысенька, тебя и не дождаться!» («Купание»).
В Холмогорском районе в ходу слова золотеюшко, белеюшко. А в Виноградовском районе чаще услышишь: голубанушко, милушка, сердешный, любушка. «Детонька моя приехала!» — восклицала моя тётя, встречая меня на берегу Двины, когда я приезжала к ней в гости.
В каждом районе — своё произношение одного и того же слова. Например, в стихотворении вельской поэтессы Натальи Дедовой встретилось мне необычайно красивое слово «одинавушка». Так раньше называли единственную дочку у родителей. В Виноградовском районе скажут: «Ты ведь у нас одинака», в Пинежском — одинушечка, одинеюшка. Наталья в это слово вложила иной, более глубокий смысл — яркая индивидуальность:
Слово старое не значит «одиночество».
Смысл другой в нём,
он звучит, как пророчество:
Не уйдёшь ты от меня, моя славушка.
Прав отец был: суть моя —
одинавушка.
(«Одинавушка» Н. Дедова)
Что ж, творческий человек вправе считать себя яркой индивидуальностью, поскольку является таковой!
Наша область — настоящий кладезь народной речи, и это всегда отражалось в стихотворных строках наших поэтов. В Верхнетоемском районе я побывала на родине мастера народного слова — Ольги Фокиной. Речь героев её стихотворений настоящая, живая — такая, какой была лет 30–50 назад. Как сказал бы И. И. Мосеев: «Истовённо наша говоря!»
«Уж ну и ко времю // я присмекала воды на чаёк!»
«Не тятенька, не брателко — я у тебя бывала...»
«— Давно тебя не видела. // Стоскнулась — и покликала....»
«И солнышка пятёнышко играет на лице её. // Куда ни поворотится — не исчезает светлое…»
«Вдругорядь не покликаю...»
«Не у той ли берёзы кудрявой // мать тебе испросила красы?»
«А щелкать соловьём на бересте // только он и один и умел…»
«Сладкой ягодой боль заглонула, // возвратила проворность рукам... // Вдруг откуль-то дымком потянуло...» («Малина твоя»)
«Да вот укатился — смерть не отопнул, // В банюшке намылся, деток подынул…» («Домик над рекою»)
В Верхнетоемском же районе жил поэт Иван Зауткин, о творчестве которого мы узнали только после его смерти.
«Трава сверкает чешуёй — намедни чистил рыбу молох, — // Что ни росинка — лунный всполох над лунной чёрною рекой…»
«Распушилась таволга, забелила поженки. // Словно пенным паводком избы огорожены…»
«Пришла моя осень, — на волосы пала, // Очей моих плёсы тоской заметала. // Вгляделся тревожно я в сколок заката: // Где шалая пожня с травою примятой?»
«Неумолкающая стая сквозь роздымь видится едва…»
«Истаивает сутемень утра…»
А няндомского поэта Павла Захарьина Александр Росков назвал хранителем русской речи. Читая стихи Павла, чувствуешь, что народная речь — его родная стихия, что он умеет наслаждаться каждым словом, как и каждым мгновеньем жизни:
«С утра, обувшись в валенки, брожу, // размаиваюсь чаем с самовара.
Затем над русским словом ворожу // и милым уголком земного шара:
Лопатой отрываю белый снег — // дорожку шире расчищаю к дому...»
«Придя домой, варю домашним суп. // Упревший, с огонька, он очень вкусный...»
«Вновь разживляю печь, затем // на кухне начинаю суетиться.
Спешу корову обрядить: // Несу питьё, даю ей вдоволь сена.
Сажусь, перекрестясь, доить — // Молочная шипит в ведёрце пена…»
Осень у Павла матушка, ветер — милушко. Он пишет: «на руки плохая надея», вместо «угощать» употребляет забытое слово потчевать, корова и кошка у него не «животные», а животины. У него «как доброго утра денница, затеплит на сердце апрель», «прокликают песнь журавли», «алеет воздух росплеском седым», «да треснет угол дома однова». А «дедко Мороз свою бороду свесил // в нежную стынь декабря».
Успешно работает в этом направлении талантливый пинежский поэт Владислав Попов. Его стихи ворвались в мою жизнь экспрессией красок, звуков и образов:
«В прозрачные струйки, слюду и шадринки // Расплещется осень дождём по тропинке…»
«В весёлой пестряди монисты и бубны // Звенят, рассыпаясь, и песни подблюдны // Поют...» («Ворожба»)
«Лезли малины из снега в околках...
Ярко горели излобки проталин. // Санный натор всю тропу исполозил.
Капало с крыш. Вечерело. За дали // Мягко тянулись по снегу обозы…» («Апрель»)
«Било, плескало в зелёной воде. // Ивы ныряли. Серебряно льдины
Бились, как рыбы в тяжёлой мотне, // Плетиво рвали горбатые спины...
Капли огнистые сыпались вниз, // Сани шуршали по снегу подрезом..» («Весна»)
«По охлупню сорвавшись к окнам, // рассыпал капли дождь злым помелом…» («Про дождь»).
Приведу ещё отрывок из своего стихотворения:
«Как от прялицы, нитью тянется // слов родных золотая вязь.
Знаю: детям моим поглянется // та земля, где я родилась.
Долетит из полей пустеющих: // “Как ждала я, детоньки, вас!”
Дом родной, детских лет затеюшки... // Здесь мурлыкал у ног котеюшко,
И трава-мурава вилась…»
Но мало составить стихотворение из красивых старинных слов. Слова должны быть в гармонии со всем текстом, стилем стиха. Васильки хорошо смотрятся во ржи, а среди луга выглядели бы противоестественно. Так и этим словам неуютно среди витиеватых изысков современного молодёжного стиля.
Работая над стихами, часто приходится обращаться к словарям. Не все слова общеизвестны. Так произошло у меня со словом «паветвь» (часть ветви) — однажды читатель спросил у меня, не о повети ли идёт речь. Найти это знакомое мне слово удалось только в словаре А. А. Зализняка.
Заглянув в словарь поморского языка «Поморская говоря» И.И. Мосеева, нахожу следующее: раньше существовала приставка па, она обозначала что-то неполноценное. Если вспомнить слова с этой приставкой, всё станет понятно и без словаря: пасынок, паводок, падчерица, павесть (слухи), пажити, паужна, пазори, пазыбь и др.
Кроме па, были и другие приставки: су, за, со, спро (вместо про — спротекло, спролил), во (усилительная — восветло, вотемни). Приставка су означает соединение, столкновение, скопление, слияние: сумерки, сумёта, сугробы, сузёмы, супрядки, сутулый, сугревушка, сутолока.
А как завораживающе красивы слова с приставкой за! Они словно заманивают в запредельное, обозначая начало действия и одновременно подчёркивая протяжённость во времени: заподувают, запоглядывают, запросватали, заотсвечивает, запокрывается, запоговаривают, запоигрывать!
Предметом спора с литературоведом стало выражение «принести дров на истопель». Ведь у Даля истопель — это охапка дров, достаточная, чтобы истопить печь. У нас же на севере слово истопель означает и сам процесс топления печи. Подтверждение этому нашла в словаре областного Архангельского наречия А.О. Подвысоцкого, стр. 184.
Такие же разногласия во мнениях вызвало слово из моей частушки: «поцелует как ожгёт». Да, слово не литературное, но в частушке ему самое место, поскольку передаёт оно колорит времени! Да и не жжёт оно без буквы «г» вовсе. Пропадает динамика, мгновенность события. Разница такая же, как между словами «жгучий» и «жжёный». Говорят, на ловца и зверь бежит. Не так давно у Риммы Казаковой увидела строчку с этой формой слова: «Твоё дыханье мне нутро ожгло» («Монолог Евы»).
У меня на родине пожилые люди до сих пор произносят ч вместо ц в окончаниях слов: вича, чернича, лисича, бруснича, половича, курича; у Еловча (это уже о ручье), у Семёновча. Есть даже такая шутка: «Бежала овча мимо крыльча, да как стукнитче, как перевернетче!»
Собирая материал для книги об истории деревни, я наткнулась на Кургоминские свадебные причеты. Они сразу заворожили меня своей красотой и напевностью поэтической речи. Приведу небольшой отрывок из своего очерка «Бабушкины обереги»:
«Ить раньше што — воля не своя, тата скажот — и подёшь под венец, и кольцо наложишь...
А свадьбы-то раньше были с девичником, с причетами. «Отказал мне отец-батюшко от хлеба от соли, отказал, всхожее солнышко, от дела — работоньки. Прошло-прокатилось девье житьё-красованьице, — запричитаешь-заплачешь. — Кормилица-жалостница, родимая матушка! Не в доросте траву шелковую с корнем подкосили, не в доцвете цветы лазуревы со травы сорвали... Я ведь сама-то — что ветка-веточка, молода отростелиночка... Рада бы красоваться, да красота не красует, сердце не веселит...
Ведь жениха-то невеста, порой, впервые только на свадьбе видела... Даже если и по любови выходила, всё равно должна была плакать и причитать. Часто для этого плачею нанимали».
А во время рукобитья (сватанья) невеста наряжалась и выходила к сватам и гостям. Этот обряд назывался красивейшим словом — красованье.
Я очень люблю читать словари. И всегда бросается в глаза, как слова плавно переходят из одного значения в другое, объединяя, казалось бы, совершенно разные по смыслу слова... Например:
Верва, верьва, вервь, вервие(верёвка, толстая суровая нить, дратва) — веревь (длинная изгородь) — веред, вереж, верест (нарыв, ушиб, любое заболевание, связанное с повреждением кожного покрова) — вереда (знахарка) — вередеть, вередить (ушибить, повредить, разбередить, причинить вред, обеспокоить) — вередиться (болеть) — вередно (больно) — верёжа (рыболовная снасть из нитей) — вережать (беспокоить, наносить вред) — верезжать (верещать, громко, пронзительно плакать, кричать) — верезг (вереск, можжевельник) — верес, вересина (кустарник) — вереск, верезг (треск, скрип, дребезжанье, плач) — вересник, версной (злой, зловещий) — вереленка, верело, верельницы (заворы, вынимающаяся для прохода жердь в изгороди) — вереме, веремя (отрезок времени, охапка, беремя) — веретено (верёвку тяну) — веретельница (плетёная из прутьев, берёсты или дранки корзина для веретён или др.) — веретина (еретина, овечья шерсть первой стрижки, жёсткая и грязная) — веретинник (верес) — веретея (лесное место) — веретно (стрекоза, коромысло) — вереть, веретьё (проход в лесу между бором и болотом, высокое сухое место в лесу, на болоте, на лугу, опушка леса) — веретья (ряд домов, поставленных в одну линию) — верёх (верх) — верёха (палка, служащая для ручкой вил; твёрдый стебель растения) — верехнуться (мелькнуть, шевельнуться) — верещать, верезжать (издавать пронзительные звуки, крик, плач) — верея (столб, стойка, косяк для навешивания створок ворот, двери, жердей изгороди, и опять же — верёвка, на которую насажен невод) — верига (вязига у рыбы) — сверзиться (свалиться) — верзила (высокий человек) — верзни (обувь из бересты) — вернуться (идти по дороге обратно) — верность (постоянство, долгая привязанность)...
Во всех этих словах мы видим корень вер, цепочка начинается со слова вервь (верёвка), далее — вередить (бередить, бороздить, колоть), верезжать, вересг (долгий крик), вереск (колючий кустарник), веретено (вьётся, тянет нить, колет), веремя (время, беремя — тянется, много), верея и схожие по звучанию, имеют и схожий смысл — протяжённость: изгородь, деревенская улица, лесная дорога, опушка леса, вновь верёвка; верзила, вернуться и верность. Общее в этих словах — некая протяжённость во времени, пространстве. Буква р в корне придаёт ощущение действия, динамичность. А в таких словах, как верзни (берзни), вередить (бередить) видно, как звук в впоследствии превратился в б. Некоторые слова образовались по аналогии: верёвка — длинная, верига, вереск — колючий. Смысл слов в цепочке то становится различным, то вновь сливается воедино. Слова плавно проистекают одно из другого. (Архангельский областной словарь №3, 1983. Стр.110–117)
В поездках на родину я вспомнила и записала около тысячи слов, слышанных в детстве в нашей деревне (Кургомень, Виноградовского р-на). Уходит поколение наших родителей, забывается поморская говоря. Но многие слова, верю, будут жить в поэтической речи. А для того чтобы употреблять их по назначению, надо изучать их — самостоятельно, а ещё лучше — в школе, да поподробней! Ведь слово в музее не выставишь, чтобы потом смотреть на него. А история нашего языка — это часть нашей культуры.
Использованная литература:
Даль В.И. Толковый словарь русского языка для детей. М.: Эксмо, 2007.
Козмин Николай, «Кургоминские причеты». Записаны со слов А.А. Чураковой. Архангельская ежедневная газета «Губернские Ведомости» №93 от 10.10. 1907 г., №95 от 13.10.1907 г.
Подвысоцкий А.О. Словарь областного архангельского наречия в бытовом и этнографическом применении, 2000.
Откупщиков Ю.В. К истокам слова: Рассказы о происхождении слов. 5-е изд. СПб: Авалонъ, Азбука-Классика, 2008.
Мосеев И.И. Поморьска говоря. Краткий словарь поморского языка. Архангельск, 2005 (ОАО «Правда Севера»).
Фокина О.А. Буду стеблем: Стихотворения и поэмы. Предисл. Николая Рубцова. М.: Мол. гвардия, 1979.
Зауткин И.Д. Не забывай меня, Россия... Стихотворения. Архангельск, 2007.
Захарьин П.А. Предчувствие света: Стихи. Мн.: УП «Технопринт», 2003.
Дедова Н.В. Когда я срываю ромашку. Вельск, 2007 (Вельская тип.).
Быков А.В. Лепет воды. Книга стихов. Издание журнала «Двина» №4 (12), 2003.
Попов Владислав. Стихи, газета «Графоман» №4, Вельск, 2009.
Рудакова Галина. Окно в Холмогоры, газета «Графоман» №8, Вельск, 2008.
