- Пышные декорации, буйство красок, совершенно не венецианских, причём преобладают красные и оранжевые тона. Перед вами улочка Венеции и часть канала. Гондольеры расположились на вечерний отдых. Они пьют вино и едят рыбу, причём совершенно по-настоящему. Музыка при этом почти не играет, но занавес открыт с самого начала, и зрители, только входя в зал, сразу же видят перед собой пьющих и закусывающих на сцене гондольеров.
-Наконец зал полон, и все зрители расселись по местам. С грохотом одновременно захлопываются все двери в театре, и это совпадает с мощным аккордом начала увертюры. Театр закрыт. Оркестр играет быструю, радостную музыку вступления, а гондольеры тем временем продолжают неспешно пить вино и закусывать виноградом. Первые тридцать минут на сцене происходит весьма обычная итальянская опера, во время которой постепенно разворачивается весьма незатейливая интрига. Два гондольера спорят между собой за право обладать рукой и сердцем любимой девушки, Пьерины. Старейший и самый уважаемый гондольер назначает поединок между соперниками. Они будут петь и пить вино, пока один из них не падёт на колени поверженный. Начинается поединок. Следуют одна за другой прекрасные канцоны гондольеров и огромные кубки вина. Наконец один из соперников, Паолино, чувствуя слабость в ногах, незаметно выливает вино в сторону, прямо на пол.
-Итак, вино вылито, но это самое вино оказалось красное, и большое пятно очень хорошо заметно на светлых досках сцены. Теперь коварный Паолино полностью разоблачён. Его соперник, Пьер, вне себя от ярости и требует подлого врага к ответу. Однако старейший гондольер немного остужает его пыл. Он назначает следующий поединок – теперь уже это поединок чести. И соперники будут драться между собой на венецианских топорах. И вот, в этот момент из кулисы появляются две служанки с огромными топорами для поединка. Однако, вина выпито уже слишком много, и несколько раз скрестив своё оружие в смертельном поединке, гондольеры внезапно промахиваются мимо друг друга и бьют со всей силой топорами в декорацию, изображающую одну из набережных Венеции. В «каменной» стене оказываются две большие дыры, из которых на сцену начинают лить совершенно настоящие потоки воды. Понятное дело, в зале начинается страшный переполох, но вскоре все облегчённо вздыхают, поскольку вода нисколько не достигает кресел партера и льётся прямо в оркестр. Я так полагаю, что среди зрителей раздаётся даже злорадный смех по поводу дальнейшей судьбы мокрых музыкантов. Однако, музыка продолжается как ни в чём не бывало, хотя на сцене уже царит полный переполох. Мокрые гондольеры бросили свои старые споры и бегают взад-вперёд, спасая свои немногочисленные вещи и вытаскивая прямо на сцены свои лодки. А вода, между прочим, всё продолжает хлестать из пробитых отверстий. Ситуация почти безвыходная. Тогда один из гондольеров, это опять Пьер, начинает петь самую красивую канцону и одновременно пытается самоотверженно закрыть своим телом образовавшуюся в набережной пробоину. Ему вызывается помочь ревнивый Паоло, он вылезает из своей лодки и тоже становится под струёй бьющей из стены воды. Однако, вместо работы между ними с новой силой разгорается старая ссора, даже драка, и вот – только одно неосторожное движение - и уже целый кусок набережной вываливается на сцену. Оба гондольера едва не гибнут в огромном потоке, хлынувшем из-за кулис театра, но всё же каким-то чудом добираются до своих лодок. Вода тем временем заполняет весь оркестр, и удивлённые зрители видят, как музыканты постепенно поднимаются до уровня сцены. И оркестр, и дирижёр – все, оказывается, сидят в лодках. Как раз в этот момент между сценой и зрителями медленно опускается массивная железная решётка, назначение которой пока ещё никому не понятно. А тем временем под напором бушующей стихии уже вся венецианская набережная с грохотом обрушивается на сцену и прямо в публику, в кресла партера устремляется широкая, полноводная река с водой довольно бодрящей температуры. Среди зрителей, понятно, начинается паника, все бросаются к дверям, но театр наглухо заперт. Правда, публика, сидящая на ярусах и галерке, пока что чувствует себя в полной безопасности и даже с некоторым интересом посматривает вниз, в партер, воспринимая всё происходящее там как естественное продолжение спектакля. Однако в этот момент на сцене разворачивается уже последнее действие драмы. Под оживлённую музыку оркестра и певцов в лодках, из-за кулис выплывает страшное чудовище – огнедышащий дракон, изрыгающий каждые пять секунд из пасти длинные языки пламени. Поток полноводной реки скоро выносит его к решётке, отделяющей сцену от зала и – о ужас! – очередной огненный язык неожиданно воспламеняет ткань, в которую обёрнуты массивные железные прутья. Уже через какие-то полминуты весь зал с трепетом наблюдает величественнейшее зрелище пылающей снизу доверху решётки, из-за которой продолжает изливаться в зал полноводная, прекрасная река. Пламя тем временем постепенно переходит на стены театра и начинается самый что ни на есть настоящий пожар. Публика мечется в поисках выхода, но железные двери накрепко заперты, а окон в театре, понятное дело, нет.
Финал. Звучит музыка заключительного номера. Под торжественные, почти триумфальные звуки медленной баркаролы оркестр и певцы на лодках уплывают вдаль, за кулисы, прочь из горящего, гибнущего театра. Дирижёр, как бы прощаясь, печально машет руками в озарённый всполохами пожара зал. Конец действия.
На следующий день все газеты с грустью сообщают об очередной премьере одноразовой оперы «Венецианские гондольеры». Как-будто страшный рок навис над этим прекрасным спектаклем. Каждая попытка постановки оперы заканчивается подлинной трагедией. Театр опять полностью прогорел, вернее сгорел в результате какого-то траурного недоразумения, спастись удалось лишь артистам сцены и оркестра. Зрители все погибли во время пожара. Здание театра тоже утрачено. Однако таинственная судьба трагического спектакля с прекрасной музыкой и великолепными декорациями продолжает бередить лучшие умы современного общества. Уже через две недели сообщается о начале работ по новой постановке оперы в следующем, пока ещё не прогоревшем, театре города…
Занавес, господа!
