1
Не допусти, отмеряющий дни,
Чтобы напрасными были они.
Я не прошу избавленья от бед,
Платы за скорбь и продления лет.
Лишь об одном я сейчас бы просил:
В вихре игры сокрушительных сил
Проблеску цели позволь промелькнуть,
Чёрточке смысла, намёку на путь...
2
Я от страданий взор не прячу
И дней безоблачных не жду.
Ты свет дарил мне и удачу
И с ними – новую беду.
И время пенилось кроваво,
И злоба целила в меня,
Но лучшим золотом для сплава
Я наполнял горнило дня...
Среди дымящихся развалин,
Встречая пламя новых гроз,
Я, обескровлен и печален,
Надежду прежнюю пронёс.
В года отчаянья и муки,
Средь бурь и в горестной тиши
Я не сложил бессильно руки,
Не предал собственной души.
О Ты, в меня вдохнувший разум,
Передо мной разверзни тьму,
Чтоб хаос, высвеченный разом,
Дал путь единству моему!
Этот диптих под названием «Молитвы» принадлежит перу выдающегося еврейского поэта Давида Гофштейна, перевод Валерия Слуцкого. А в заголовок вынесена строка из стихотворения другого замечательного еврейского поэта Переца Маркиша в переводе Льва Руста. Я позволил себе лишь слегка подредактировать его. В частности, в последней строке у Руста стоит “Прославить и осмыслить скорбь...”, но мне кажется, точнее будет - “Вославить...”
Воплощение
И камню, может статься, нелегко,
Когда его резец жестокий режет...
Быть может, отзвуком на стон его,
на скрежет
На срезах изрубцованных его
Исторгнется из тьмы и выявится в свете
Слепая клинопись тысячелетий...
Быть может, болью скрытою своей
Исходит дерево, когда, влекомы к сини,
Под натиском весны бушуют в древесине
И раздирают ствол зародыши ветвей...
Быть может, плачет глина в тишине,
Пока ваятель бьётся над замесом
И плоть аморфную то сплющивает прессом,
То испытует в медленном огне...
Да, может быть, и камень терпит боль,
В зажим перед обрубкою заложен...
Но только нам доверено судьбой,
И только мы единственные можем
На стыке тьмы и светоносных зорь
Вославить и осмыслить скорбь...
Стихи эти были написаны Перецем Маркишем в 1932 году, и, конечно, тогда ему не могло придти в голову, как будут звучать эти строки сегодня для читателей, перед которыми будет открыт весь его жизненный путь вплоть до трагического конца.
И Давид Гофштейн, и Перец Маркиш были расстреляны 12 августа 1952 года по так называемому “делу ЕАК” – советского Еврейского антифашистского комитета. Именно тогда был нанесён смертельный удар по еврейской, идишистской культуре, удар, может быть, не менее губительный, чем нанёс нацистский Холокост в годы войны, удар, от которого она полностью никогда уже не оправилась.
Судебный процесс по этому делу завершился 18 июля 1952 года. Непосредственно в обвинительном заключении поначалу фигурировали имена 15 человек. Тринадцать из них были расстреляны 12 августа 1952 года. Всего же было арестовано более 120 человек. Большинство из них получили свои сроки и даже расстрельные приговоры, не дожидаясь процесса, – по вердиктам “особого совещания”: десять - к “высшей мере” (помимо упомянутых тринадцати), двадцать – к 25 годам исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ), трое – 20 лет ИТЛ, одиннадцать – 15 лет, пятьдесят – 10 лет и т.д. Среди них был ещё один крупнейший еврейский поэт – Шмуэль (Самуил) Галкин, попавший вместо скамьи подсудимых в тюремную больницу, – “один из тех немногих, кто уцелел, но уцелел с разбитым сердцем и вырванным языком”. Пять человек умерли в ходе следствия.
“Дело ЕАК” было звеном сценария “окончательного решения еврейского вопроса” для СССР, задуманного Сталиным. В июле 1942 года в ставке под Винницей Гитлер дал интервью, в котором процитировал слова Сталина, сказанные Риббентропу, что он “ждёт лишь того момента, когда в СССР будет достаточно своей интеллигенции, чтобы полностью покончить с засильем в руководстве евреев, которые на сегодняшний день пока ещё нужны”. Первые шаги в этом направлении было намечено сделать, по-видимому, уже в 1939 году после снятия Литвинова с поста наркома иностранных дел и начала подготовки “дела дипломатов” с подчёркнуто еврейской направленностью подбора предполагаемых фигурантов: Иван Майский (Израиль Ляховецкий), Борис Штейн, Яков Суриц, Константин Юренев (Кротовский), Марсель Розенберг, Евгений Гнедин (Парвус), и т.д. Главой “заговора” должен был стать Максим Литвинов (Валлах). Сталин не дал тогда хода этому делу - те же Литвинов и Майский были им снова запущены в дипломатический оборот сразу после нападения Гитлера на СССР и установления союзнических отношений с США и Великобританией.
Вряд ли стоит сводить проблему к персональному сталинскому антисемитизму, как это делает Аркадий Ваксберг в книге Сталин против евреев (Нью-Йорк, 1995). Это была, с одной стороны, общая позиция партийного руководства, пришедшего к власти в СССР в 30-е годы, хотя, конечно, соратники заметно уступали своему вождю в целеустремлённости и последовательности. С другой стороны, “решение еврейского вопроса” было для Сталина не столько самоцелью, сколько лишь частью других, более масштабных, глобальных планов и замыслов. Уже во время войны, в августе 1942 года, управление пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) обратилось к секретарям ЦК Маленкову, Щербакову и Андрееву с докладной запиской о том, что “во главе учреждений русского искусства оказались не русские люди (преимущественно евреи)” - дальше приводился длинный список. Действия, направленные на замену вышеназванных “лицами русской национальности”, прошли во многих отраслях культуры и науки. Однако всё это до поры до времени носило более или менее скрытый, завуалированный характер, включая и убийство Михоэлса в январе 1948 года., да и в “деле ЕАК” государственный антисемитизм ещё не проявил себя открыто в полной мере.
21 ноября 1948 года на заседании ЦК ВКП(б) было сформулировано “поручение”: “МГБ СССР немедленно распустить ЕАК, так как, как показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию иностранной разведке. В соответствии с этим органы печати комитета закрыть, дела комитета забрать.” Разгром ЕАК, закрытие идишистского издательства «дер Эмес», газеты Эйникайте, Государственного еврейского театра (ГОСЕТ) в Москве и всех других очагов еврейской культуры, ликвидация еврейской секции при Союзе советских писателей, рассыпанный типографский набор Чёрной книги об уничтожении евреев нацистами на оккупированных территориях СССР во время войны, аресты декабря 1948 – февраля 1949 года послужили началом нового этапа советской государственной политики, “увенчавшегося” приговором 18 июля и расстрелом 12 августа 1952 года.
Идея создания международного еврейского анти-гитлеровского комитета была выдвинута летом 1941 года двумя польскими евреями, бундовцами Герш-Вольфом (Генрихом) Эрлихом (зятем историка Шимона Дубнова) и Виктором Альтером, освобождёнными из тюрьмы вместе с другими польскими гражданами, “содержавшимися в заключении на советской территории в качестве военопленных или на других достаточных основаниях”, вскоре после нападения Германии на Советский Союз. Идея была, в принципе, одобрена “в верхах”, и в августе в Москве в ЦПКиО состоялся митинг “представителей еврейского народа и советской общественности”, участники которого приняли обращение к “братьям-евреям всего мира” - оказать поддержку Советскому Союзу в его борьбе с гитлеризмом. На этом миссия Эрлиха и Альтера была сочтена выполненной; в октябре 41-го года они были эвакуированы в Куйбышев и почти сразу же вновь арестованы. Один из них повесился в тюремной камере, другой – расстрелян... А в декабре того же года был сформирован советский Еврейский антифашистский комитет под председательством художественного руководителя ГОСЕТ Соломона Михоэлса. Его заместителем был назначен поэт Ицик Фефер, многие годы сотрудничавший с НКВД под псевдонимом “Зорин”. Ответственным секретарём стал журналист Шахно Эпштейн и, соответствено, его заместителем - бывший начальник иностранного отдела НКВД Сергей Шпигельглаз. Таким обрзом, с самого начала Комитет был под строгим присмотром, и роли в нём были строго распределены: на первом месте, на виду – популярный беспартийный деятель, за его спиной – проверенный человек из “органов”.
Основной задачей ЕАК была организация политической поддержки и финансовой помощи для Советского Союза со стороны влиятельных еврейских кругов за рубежом. На эти цели была направлена и состоявшаяся в 1943 году поездка Михоэлса и Фефера в Великобританию, Канаду, США и Мексику. В частности, в США Михоэлс встречался с Альбертом Эйнштейном, Лионом Фейхтвангером, Шоломом Ашем, Теодором Драйзером, Лилиан Хеллман, Альбертом Каном, видным сионистским лидером Джеком (Ицхаком) Грюнбаумом. На одном из митингов, где выступал Михоэлс, такая масса народу бросилась приветствовать его, что настил сцены Карнеги-холл провалился, и сам Михоэлс попал в госпиталь с переломом ноги. Любопытная деталь – в качестве материального выражения симпатий к СССР нью-йоркский Союз меховщиков, почти сплошь состоявший из евреев и поддерживавший компартию США, преподнёс Феферу, замещавшему Михоэлса, две роскошные лисьи шубы. Одну из них Фефер взял себе, а вторую привёз как “подарок товарищу Сталину”, причём, вроде бы, явился передавать этот дар облачённый в такую же шубу. Может быть, это его впоследствии и погубило. На процессе по “делу ЕАК” Фефер выступал как “свидетель обвинения”; тем не менее он также получил расстрельный приговор.
Со второй половины 1943 года, по мере освобождения оккупированных территорий, члены ЕАК стали видеть свою основную задачу в сборе данных о зверствах нацистов против евреев и всемерной помощи уцелевшим и тем, кто возвращался к своим испепелённым или захваченным соседями домам. Вот тогда-то и возникла пресловутая идея создания Крымской Еврейской республики (вместо биробиджанской Еврейской автономной области). Именно она до сих пор в работах многих историков рассматривается не как повод, а как основная причина разгрома ЕАК – вплоть до того, что Роберт Конквист в знаменитой книге Большой террор именует “дело ЕАК” Крымским делом, правда, уделяя ему всего несколько строк, как и последующему “делу врачей”. Комитету инкриминировалась попытка “создания национального очага евреев” в СССР с намерением последующего отторжения его от СССР или использования в качестве плацдарма для нападения на СССР. На самом же деле, идея создания Еврейской республики на территории Крыма была инспирирована сверху. Соответствующее письмо было составлено в феврале 1944 года за подписями Михоэлса, Эпштейна и Фефера. Сначала оно было адресовано Сталину, но затем, по прямому указанию Молотова, переадресовано на его имя. Стоит заметить, что сама идея возникла до выселения крымских татар и относилась к степной части Крыма, где до войны были организованы и довольно успешно функционировали еврейские колхозы. Впоследствии именно это письмо было объявлено “подрывной акцией международного сионизма”. Не исключено, что инспирация самого письма и его привязка к имени Молотова были частью многоходовой комбинации Сталина, направленной на последующую компрометацию Молотова, обвинение его в завербованности сионистскими кругами через жену, Полину Жемчужину (Перл Карповскую), также арестованную в феврале 1949 года.
В начале 1990-х годов Комиссией при Президенте России по реабилитации жертв политических репрессий (председатель – Александр Николаевич Яковлев, ответственный секретарь – профессор Наумов) были подготовлены к печати документы “дела ЕАК”, а литератор Александр Борщаговский опубликовал книгу Обвиняется кровь. Документальное повествование (Москва, 1994), основанную, главным образом, на этих документах. Позднее скрупулёзное документальное исследование развёртывания сталинской программы “решения еврейского вопроса” в СССР было дано в монографиях Геннадия Костырченко Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм (Москва, 2003) и Сталин против "космополитов". Власть и еврейская интеллигенция в СССР (Москва, 2010). Так что сегодня мы имеем возможность “всех поимённо назвать”, как писала в «Реквиеме» Анна Ахматова, - в том числе, пятнадцаать человек, проходивших по процессу “дела ЕАК”.
Соломон Абрамович Лозовский - во время войны заместитель наркома иностранных дел и начальник Совинформбюро, перед арестом (26 января 1949 года) - заведующий кафедрой международных отношений ВПШ при ЦК ВКП(б). Четыре видных советских идишистских поэта: Перец Давидович Маркиш, Лейб (Лев) Моисеевич Квитко, Давид Наумович Гофштейн, Исаак Соломонович Фефер. Писатель и драматург Давид Рафаилович Бергельсон. Замечательный артист, после смерти Михоэлса – художественный руководитель ГОСЕТ Вениамин Львович Зускин. Главный врач Боткинской больницы Борис Абрамович Шимелиович. Научный сотрудник Института истории АН СССР Иосиф Сигизмундович Юзефович. Старший редактор Государственного издательства литературы на иностранных языках Илья Семёнович Ватенберг и его жена, переводчица того же издательства, Чайка Семёновна Ватенберг-Островская. Заместитель редактора Дипломатического словаря Эмилия Исааковна Теумин. Журналист-переводчик Леон Яковлевич Тальми. Все они были расстреляны. Академик АН СССР и АМН СССР, директор Института физиологии, заведующая кафедрой 2-го Московского медицинского института Лина Соломоновна Штерн была приговорена к пяти годам ссылки, реабилитирована, умерла в 1966 году. Следственные материалы на заместителя министра госконтроля РСФСР Соломона Леонтьевича Брегмана в ходе процесса были выделены в отдельное производство, он умер в тюрьме в январе 1953 года.
Следствие по делу тянулось долго. Во многом это было обусловлено упорством и мужеством подследственных, которые несмотря на избиения и пытки отказывались признать себя виновными. В первую очередь, это относится к Борису Шимелиовичу. Александр Борщаговский (или, как его, шутя, называл Михоэлс, - “Борщагивский”) пишет: “До того, как я погрузился в изучение судебного архива дела ЕАК, имя Шимелиовича мало что говорило мне, я рвался навстречу неразгаданной судьбе Михоэлса, думал о людях, которых знал и любил, таких, как Квитко, Маркиш, Гофштейн или Зускин, чувствовал перед ними святой долг человека уцелевшего, не разделившего их участи. Сегодня я смело ставлю доктора Бориса Шимелиовича рядом и вровень с Михоэлсом, ставлю его впереди всех несломленных, мужественных и сильных”.
Лучше других, наверно, понимал всю механику процесса тёртый, опытный Соломон Лозовский. В начале следствия он, по его словам, “играл по партитуре Фефера” - “Хотел дожить до суда”. На самóм же процессе Лозовский произнёс настоящую обвинительную речь, был беспощаден к палачам, едок, ироничен:
“Это мое последнее слово, может быть, последнее в жизни! Мифотворчество о Крыме представляет собой нечто совершенно фантастическое, тут применимо выражение Помяловского, что это "фикция в мозговой субстракции"... Обвинения Фефером всего и вся - клеветническая беллетристика. И это легло в основу всего процесса, это же явилось исходным пунктом всех обвинений, в том числе в измене... Президиум Еврейского антифашистского комитета признан шпионским центром, это - вздор. Как же могли появиться эти 42 объёмистых следственных тома? Дело в том, что руководитель следствия полковник Комаров имел очень странную установку, он мне упрямо втолковывал, что евреи - это подлая нация, …что вся оппозиция состояла из евреев... вот из чего развилось "дело" в 42 тома...”
Другие, в том числе Маркиш, Бергельсон, Квитко, признавались только в “националистической” деятельности – “препятствовании процессу ассимиляции путём пропаганды чуждого массам языка идиш и идишистской культуры”. Ещё пятеро отказались на суде от своих показаний, данных под пытками.
Из последнего слова Льва Квитко:
“...страшное обвинение в измене Родине невыносимо для меня – советского человека. Заявляю суду, что я ни в чём не виновен – ни в шпионаже, ни в национализме. Пока ум мой ещё не совсем помрачён, я считаю, что для обвинения в измене Родине надо совершить какой-то акт измены. Я прошу суд учесть, что в обвинении нет документальых доказательств моей якобы враждебной деятельности против ВКП(б) и советского правительства. Я не изменял Родине и ни одного из пяти предъявленных мне обвинений не признаю... Я – гражданин Советского Союза, моя Родина – Родина гениев партии и человечества Ленина и Сталина, и я считаю, что не могу быть обвинён в тяжких преступлениях без доказательств. Надеюсь, что мои доводы будут восприняты судом как должно. Прошу суд вернуть меня к честному труду великого советского народа”.
Сам процесс длился с 8 мая по 18 июля, и расстрельные приговоры, вопреки “обыкновению” не были приведены в исполнение немедленно, а лишь через 24 дня. Небывалое обстоятельство – председательствующий на процессе генерал-лейтенант юстиции Чепцов, обратился последовательно сначала к генеральному прокурору Сафонову, затем к председателю КПК при ЦК ВКП(б) Шкирятову, затем к Председателю Президиума Верховного Совета СССР Швернику, затем к секретарю ЦК ВКП(б) Маленкову с просьбой о возвращении дела на перерасследование в силу полной недоказанности обвинения. Ему было сказано, что вопрос трижды обсуждался на Политбюро, решение принято и обсуждению не подлежит. Приговор был продиктован Политбюро: тринадцать - к расстрелу, Штерн – в ссылку. Высказывается довольно правдоподобное предположение, что Сталин, который в 1949 году торжественно отметил своё семидесятилетие, был заинтересован в работах Штерн по регуляции физиологических процессов в организме в целях замедления процессов старения.
Суд по “делу ЕАК” был закрытым. О самом процессе и вынесенном приговоре в печати не сообщалось. Книги идишистских писателей были изъяты из библиотек, из кинофильма «Цирк» вырезана сцена с участием Михоэлса, имена осуждённых упоминанию не подлежали. Впервые этот “заговор молчания” был нарушен в печально знаменитом Заявлении ТАСС от 13 января 1953 года «Арест группы врачей-вредителей»: “Арестованный Вовси заявил следствию, что он получил директиву об истреблении руководящих кадров СССР из США от организации «Джойнт» через врача в Москве Шимелиовича и известного еврейского буржуазного националиста Михоэлса”.
Любопытное свидетельство о видении этих процессов со стороны, с другой стороны океана, содержится в книге воспоминаний известного американского писателя Говарда Фаста Being Red («Будучи красным»), вышедшей в 1990 году. (Говард Фаст - автор романов «Дорога свободы», «Последняя граница, «Спартак», «Сайлас Тимбермен», «Мои прославленные братья», сексталогии «Иммигранты» - всего более пятидесяти книг, был членом компартии США, в 1954 году награждён Международной Сталинской премией Мира, в 1956 году, после доклада Хрущёва на ХХ съезде КПСС, вышел из партии и выступил с резкими заявлениями, направленными против внутренней и внешней политики СССР, всей коммунистической идеологии.) В 1949 году он был направлен от компартии США на Всемирный конгресс Защиты мира в Париж. Перед отъездом у него состоялся конфиденциальный разговор с одним из руководителей компартии США. Фаста попросили, соблюдая сугубую секретность, встретиться с главой советской делегации Александром Фадеевым и задать ему несколько вопросов по поводу слухов о поднимающейся волне антисемитизма в Советском Союзе. Такая встреча, в лучших традициях детективного жанра, состоялась в некоем парижском подземелье, и Фаст задал свой вопрос - цитирую: “До нас дошли сведения, что по крайней мере восемь ведущих еврейских деятелей в армии и правительстве арестованы и против них сфабрикованы обвинения. Газеты на идиш закрыты. Запрещены школы обучения ивриту и т.д. Мы хотели бы знать, что происходит.” Фадеев ответил одной фразой: “В Советском Союзе нет антисемитизма” и отказался продолжать разговор.
В тех же воспоминаниях Фаста есть ещё один поразительный фрагмент. Фаст пишет: “Потом возникла история с Михоэлсом и Фефером. Михоэлс был знаменитый советский артист, еврей, а полковник Фефер, тоже еврей, был офицер Красной армии, Герой Советского Союза, красивый и энергичный человек. Несколько лет назад они посещали Америку, главным образом, чтобы убедить американских евреев, что разговоры об антисемитизме в России лишены основания... Потом, в 1954 году, одна наша приятельница ездила в Советский Союз как туристка и рассказывала, что Михоэлс погиб в автомобильной аварии, а Фефер был казнён.” Возможно, Фаст перепутал Фефера с генералом Яковом Крейзером, который, действительно, был Героем Советского Союза и членом ЕАК, но по “делу ЕАК” не привлекался. Это фантастическое смешение правды и домыслов выглядит очень странно. Уж Фаст, наверняка, мог быть более информирован.
Один из самых неясных вопросов, связанных с “делом ЕАК”, это - убийство Михоэлса почти за год до начала арестов других членов ЕАК. Зачем и кому это понадобилось? Почему его не взяли как “всех”, вместе со “всеми”? Ни у кого не вызывает сомнения, что убийство было совершено по прямому указанию Сталина. Приводимые иногда соображения, что, дескать, слишком велика была международная популярность Михоэлса и Сталин якобы “не решился” просто арестовать его, не выдерживают критики – уж такие-то вещи Сталина никогда не останавливали. Судя по косвенным данным, распоряжение об уничтожении Михоэлса было дано не раньше середины декабря 1947 года, и подготовка к его выполнению проводилась второпях. Что же могло послужить причиной спешки? У меня есть на этот счёт чисто умозрительная гипотеза - впрочем, не более умозрительная, чем гипотезы, выдвигаемые другими авторами. Как мне кажется, решение Сталина о “превентивной” ликвидации Михоэлса было обусловлено дошедшей до него информацией о близости к завершению работы ГОСЕТ над спектаклем «Принц Реубейни» по драматической поэме Бергельсона – последней, так и не состоявшейся, постановке Михоэлса, где он играл заглавную роль Давида Реубейни, “князя иудейского”, предпринявшего в XVI веке попытку организации освобождения Эрец Израэль из-под власти Оттоманской Турции совместными силами европейского еврейства и христианских государств Европы. Выпуск спектакля планировался на май. В трактовке Михоэлса Реубейни был вторым Иудой Маккавеем, которого Бялик называл народным “пророком-вождём”. Михоэлс говорил о себе “иногда мне кажется, что я - один отвечаю за весь мой народ” (журнал Театральная жизнь, № 10, май 1990). Такая харизматическая “роль” Михоэлса – и в прямом, и в переносном смысле – как “вождя еврейского народа” абсолютно не устраивала Сталина, и именно это послужило, как мне кажется, причиной “преждевременного” устранения Михоэлса. Я думаю, что именно опираясь на образ Давида Реубейни и на собственный опыт, опыт переговоров в Америке и Европе о поддержке СССР в войне с нацистской Германией, об открытии Второго фронта, Михоэлс видел основную задачу, в том числе и свою лично, в нахождении взаимопонимания, в объединении сил еврейства и Западного мира для совместной борьбы против общего врага – будь это оттоманский султан, Гитлер или арабский национализм. Михоэлсу был свойствен именно глобальный, истинно “космополитический”, взгляд на мир, историю, культуру, соизмеряемый им по Библии и Шекспиру. Наверно, эта идея, эта позиция Михоэлса была для Сталина более ненавистна, чем любая другая, и, в конечном счёте, более неприемлема, чем даже, скажем, идея эмиграции советских евреев в Израиль. (Более подробно – см. «Давид Реубейни – князь Иудейский. Соломон Михоэлс и современность», Заметки по еврейской истории, № 129, июнь 2010.)
Завершающие аресты членов ЕАК были произведены в 20-х числах января 1949 года. А сталинский “сценарий” тем временем получал дальнейшее развитие. 28 января в газете Правда была напечатана редакционная статья «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» с явной антисемитской направленностью. Примечательно, что написана она была Давидом Заславским – Иуд и политических проституток среди евреев, как известно, хватало во все времена, хватает и сейчас. Характерны заголовки газетных передовиц того времени: от ”Выше знамя советского патриотизма!” до “Любовь к Родине, ненависть к космополитам!”
Звеньями той же цепи явился ряд политических процессов, носивших явно анти-семитский характер и прошедших в 1949-52 годах в европейских “странах народной демократии”. В качестве примера можно назвать процесс Ласло Райка - заместителя Генерального Секретаря компартии, министра внутренних дел, а с августа 1948 года - министра иностранных дел Венгрии; в мае 1949 года он был арестован и в сентябре того же года казнён по приговору суда за “троцкистско-сионистско-титоистскую контр-революционную деятельность”. Практически одновременно в Болгарии по такому же обвинению был осуждён и казнён заместитель председателя правительства, Секретарь ЦК компартии Трайчо Костов. Ещё более показателен “процесс Сланского” в Чехословакии. Рудольф Сланский (Зальцман) – Генеральный Секретарь КПЧ (второе лицо в партии после Председателя КПЧ Готвальда), первый вице-премьер. Из 14 осуждённых по процессу 11 были евреями; из одиннадцати повешенных по приговору суда – восемь евреев. Им инкриминировалось предательство Родины, связь с иностранными разведками и сионистскими кругами, а также с “уже разоблачёнными предателями” в рядах других европейских компартий (в том числе – с теми же Ласло Райком и Трайчо Костовым), подготовка военного вторжения с Запада. Приговор был вынесен 25 ноября 1952 года и приведён в исполнение в декабре. Реализация сценария набирала скорость и приобретала всё более широкий международный масштаб.
Дальнейшим его развитием в Советском Союзе должно было стать “дело врачей”, “убийц белых халатах”, сигналом к открытому развёртыванию которого послужило известное «Сообщение ТАСС» от 13 января 1953 года. Несомненно, что “процесс Сланского” разрабатывался параллельно с подготовкой в Москве “дела врачей” и рассматривался как своего рода репетиция будущих московских процессов. В частности, Сланский обвинялся и в том, что он предпринимал “активные шаги к сокращению жизни Президента Готвальда” и использовал в этих целях “врачей из враждебной среды, с тёмным прошлым”. Врачи, которых якобы “подобрал” Сланский для лечения Готвальда, были хорошо известными специалистами, многие из них были евреями. В конце 1952 года в Чехословакии начали разворачиваться массовые аресты евреев - не только врачей, но и университетских преподавателей, профессоров, журналистов, адвокатов, инженеров, учителей; говорили, что их ждёт “новый Терезин” (Терезин - концлагерь, в котором в годы войны нацисты устроили так называемое “образцовое гетто” и из которого десятки тысяч узников были отправлены затем в лагеря смерти в Польше). Целью было не только физическое изъятие из жизни общества евреев, которые всегда рассматривались как источник диссидентства, некие “дрожжи”, но и глобальное запугивание общества, подавление в нём сопротивления, инакомыслия.
В начале февраля 1953 года “неизвестными лицами” была взорвана бомба во дворе посольства СССР в Тель-Авиве – четверо раненных, исполнители найдены не были. Несмотря на извинения израильского правительства, Советский Союз незамедлительно разорвал дипломатические отношения с Израилем, и советские газеты наполнились статьями, проклинающими не столько сам Израиль, сколько “стоящие за его спиной империалистические круги”. О том, кто на самом деле организовал взрыв, легко догадаться, как и представить себе потенциальное последующее развитие событий. Речь шла не просто о “победе коммунизма”, но о его победе во всём мире, о развязывании новой мировой войны
По свидетельствам советских учёных-атомщиков, в Советском Союзе к концу 1953 года планировалось завершение создания водородной бомбы, причём не в стационарном варианте, как у американцев, но в виде, пригодном для использования в качестве оружия. При этом уже в конце 1952 года прошли совещания министров обороны стран Варшавского пакта, на которых была поставлена задача активной подготовки к Третьей мировой войне. Чтобы “раскачать” советский народ к такой войне, нужно было создать заряд ненависти, найти наглядного внутреннего врага, ненависть к которому легко переносилась бы на врага внешнего. Евреи идеально подходили и для этой роли.
Именно в подобном плане следует, вероятно, рассматривать и убийство Михоэлса, и “дело ЕАК”... В этой перспективе особый смысл приобретают и вынесенные в начало этого очерка стихи Давида Гофштейна и Переца Маркиша, погибших шестьдесят лет назад, - “Вославить и осмыслить скорбь...”
