Переписка Павла Гольдштейна с Ицхаком Маором
Публикация Леи Алон (Гринберг) и Изабеллы Побединой
Приложения
Д-р Ицхак Маор «Русский философ Владимир Соловьев»
«Два письма В.В. Розанова к еврейскому народу»
П. Гольдштейн «О Розанове»
В. Соловьев «О вере еврейского народа»
Всякая полемика во имя небес существенна,
а не во имя Небес – бесполезна.
Пиркей Авот, глава 5, мишна 17
Лея Алон (Гринберг)
Предисловие
Среди многих разделов журнала «Менора» есть необычный раздел, который идёт под рубрикой «Письма». Но это название скорее отражает форму изложения, но не само содержание. По содержанию опубликованные письма затрагивают вопросы философии, иудаизма, взгляд на сионизм и многое другое, что ближе к рубрике «Сфера духа» либо – «Вера сердца».
Переписка самого Павла Гольдштейна, авторов журнала между собой, письма далёких от нашего времени и нашей жизни людей друг другу, проливают свет на отношение к нам, евреям, многих выдающихся личностей. Достаточно бросить беглый взгляд на содержание раздела, чтобы убедиться, как богат и разнообразен он, и какую цель ставил перед собой редактор журнала, предлагая читателю совершенно неожиданные публикации, такие, как, например: «Письма Томаса Манна Фридерике Цвейг», «Два письма В. Розанова к еврейскому народу», «Письмо З. Жаботинского Рабби А.-И Куку».
Сегодня мы коснёмся переписки самого Павла Гольдштейна с его постоянным автором известным историком Ицхаком Маором, опубликованной в 21-м номере журнала «Менора» за 1980 год. И. Маор интересуется возможностью публикации своего исследования, посвящённого творчеству русского философа В. Соловьёва в плане его отношения к еврейству. Гольдштейн отвечает отказом. И приводит свои доводы.
О, много, что есть сказать Вам, но в той части, где Вы спрашиваете о возможности опубликования в «Меноре» Вашей статьи об общих философско-религиозных взглядах В. Соловьева, отвечу, что невозможно, ибо его основной тезис, что не Синайское откровение – событие историческое, всемирное и всечеловеческое, имеющее значение и для всего мира, а «христианство явилось как добрая весть всему миру», а это для каждого, даже самого веротерпимого еврея, верующего в Единого Творца Превечного, есть уже не что иное, как «авода зара».
Этот ответ свидетельствует об изменении взглядов самого Павла, ибо до этого в четвёртом номере «Меноры» за 1973 год была опубликована работа В. Соловьева «О вере еврейского народа», а в .№ 18 за 1979 год заметка самого П. Гольдштейна «О Розанове».
П. Гольдштейн выпустил свой последний двадцать третий номер «Меноры», а уже в двадцать четвертом появился некролог его памяти.
Редакция смогла выпустить ещё 5 номеров, используя материалы из портфеля Гольдштейна, в том числе и упомянутую работу И. Маора о В. Соловьёве. (№ 25, 1984) и «Два письма В.В. Розанова к еврейскому народу» (№ 8, 1985).
Переписка Павла Гольдштейна с Ицхаком Маором
02.01.1980
אשדות יעקב כ' בטבת תש''ם
לידיד היקר פ.גולדשט''ן
שלום רב
Дорогой друг,
Давно не писал Вам, а также и от Вас давно писем не имею. Как поживаете, как здоровье Ваше и всех Ваших? С тех пор, как моя дорогая, незабвенная подруга жизни скончалась (4 марта будет «вторая» годовщина), я «сиднем сижу» в моем кибуце, и только изредка выезжаю по «делу», и в большинстве случаев возвращаюсь домой в тот же день.
По прочтении Вашей статейки о В.В. Розанове в «Менора» № 18, я собирался написать Вам, но до сих пор никак не мог сосредоточиться. Попытаюсь теперь выразить некоторые мысли по поводу Вашей оценки отношения Розанова к иудаизму и Израилю.
Еврейство далеко не исчерпывается ветхозаветным иудаизмом, и мысль Розанова о том, что евреи благословенны за свою любовь к земному, отнюдь не характерна для Израиля и его истории. Я склонен думать, что Розанов этим невольно выражает свое личное тяготение к земному. Если не ошибаюсь, то сексуальный фактор занимает видное место в его мышлении; он положительно относился и к фаллическому культу в античном мире. Правда то, что еврейство не пренебрегает земною жизнью, оно реально в этом отношении. Однако, это еще не дает основания приписать еврейству особую любовь к земному. Гораздо глубже понимал еврейство Владимир Соловьев, ибо он серьезно изучал и талмудическую литературу. Вот что говорит Соловьев о национальном сознании еврейского народа:
«Ко времени появления христианства, в пределах древнего культурного мира, только у одного еврейского народа проявилось крепкое национальное сознание. Но здесь оно было нераздельно связано с религией, с верным чувством внутреннего превосходства этой своей религии и с предчувствием ее всемирно-исторического назначения. Национальное сознание евреев не имело реального удовлетворения, оно жило надеждами и ожиданиями» («Оправдание добра»).
Характерно то, что Розанов был одним из крайних противников Соловьева и выступал против него с резкой критикой в особенности за его, Соловьева, требование веротерпимости, т. е. справедливости к иноверцам. Розанов прямо, без обиняков, заявлял, что он отрицает веротерпимость и оправдывает нетерпимость. Причем он, в полемике с Соловьевым, не скупился на самые нелестные эпитеты по его адресу (личному) и цитировал мысли противника в искаженном виде, так что Соловьев считал себя вынужденным выразиться о «прискорбном неумении г. Розанова ладить с истиной, или, по крайней мере, оставаться с нею в сколько-нибудь приличных отношениях» (В. Соловьев, Спор о справедливости, 1894 г.).
К Розанову, в области отношения его к евреям, можно применить пословицу: «скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты». Итак, одним из близких друзей Розанова был пресловутый «жидоед» А.С. Суворин, собственник и редактор погромной газеты «Новое время», в которой сотрудничал и Розанов. Он также сотрудничал в реакционных периодических изданиях – «Московские Ведомости», «Русский Вестник», «Русское Обозрение», и на страницах этих журналов резко нападал на В. Соловьева, наравне с бывшим народовольцем Львом Тихомировым, который эмигрировал за границу после убийства Александра II (1.III. 1881), и до 1888 года стоял во главе «Вестника Народной Воли», издававшегося в Лондоне. Тихомиров публично раскаялся и отказался от своих прежних революционных взглядов, и после личного обращения к Александру III, получив на то его согласие, вернулся в Россию, присоединился к крайним реакционным кругам и стал писать подобострастные письма обер-прокурору Святейшего Синода, архиреакционеру Константину Победоносцеву...
Имя Василия Розанова вызывает во мне крайне неприятное чувство. Будучи отроком, я пережил кошмар кровавого навета в деле Менделя Бейлиса (1911-1913). Имя Розанова связано с подстрекательством к еврейским погромам в те пасмурные, мрачные для еврейского народа дни. Касательно антисемитской части взглядов и деятельности Розанова, достоверным свидетельством могут служить слова его друга и биографа Э. Голлербаха:
«Очень любопытно было в Розанове совмещение психологического юдофильства с политическим антисемитизмом. Он питал органическое пристрастие к евреям и, однако, призывал в свое время к еврейским погромам за "младенца", замученного Бейлисом. Одновременно проклинал и благословлял евреев. Незадолго до смерти почувствовал раскаяние, просил сжечь все свои книги, содержащие нападки на евреев, и писал покаянные письма к еврейскому народу. Впрочем, письма эти загадочны: в них и угрызения совести, и нежность, и насмешка. Несомненно одно: "антисемитизм" Розанова и антисемитизм "Нового Времени" явления разного порядка» (Э. Голлербах. В.В. Розанов. Жизнь и творчество. Париж, 1976, стр. 87-88).
Голлербах простительно заключает антисемитизм Розанова в кавычки. Я же другого мнения о юдофильстве Розанова, согласно поговорке: «Сохрани меня, Боже, от моих друзей, от своих врагов уж сам остерегусь»...
Вспоминается мне другой случай раскаяния в евреененавистничестве. Это нашумевшее в свое время дело пресловутого мракобеса члена черносотенного «Союза русского народа» иеромонаха Иллиодора, который систематически произносил с церковного алтаря в Царицыне подстрекательные проповеди, призывая свою паству «бить жидов и спасать Россию». Он, по каким-то причинам, взбунтовался против церковных властей (в 1911 г.) и, спустя год, публично просил прощения у еврейского народа в своем письме к обер-прокурору синода Лукьянову (Победоносцев умер в 1907 г.). Я хорошо помню ту сенсацию, которую произвело в России письмо Иллиодора, опубликованное в прессе. Оно было напечатано и в сионистском «Рассвете» (№ 49, 1912) под редакцией Абрама Давидовича Идельсона. В свое время я перевел это письмо на иврит, но так как номер газеты не имеется сейчас у меня под рукой, то я передаю ниже содержание письма в обратном переводе с иврита на русский:
«Еврейский народ! Светило мира! Тебя в особенности прошу – простить меня! На тебя я нападал больше, чем на кого-нибудь другого; но поверь мне: крови твоей никогда не жаждал, хотя против тебя подстрекал. Прах убитых младенцев во время погрома мучит мою совесть! Прости же меня, способнейший народ, блестящий из всех народов. Честно и правдиво я до сих пор заблуждался по отношению к тебе, а также честно и правдиво я раскаиваюсь теперь. Ты рассеян по всему человечеству, чтобы направлять его к вечной правде. Направляй же! Тебе много дано, много и делай!»
Содержание этого письма производит впечатление, что оно выражает искреннее, правдивое раскаяние, без мудрствований лукавых, без малейшего намека на иронию и насмешку...
А теперь перейду к следующему вопросу. В июле сего года – восьмидесятилетие кончины Владимира Сергеевича Соловьева. Я намереваюсь написать статью на тему: В. Соловьев, личность, жизнь и творчество. План статьи таков: Часть первая – краткое изложение его общих философско-религиозных взглядов; часть вторая (более подробная) – его взгляд на иудаизм и отношение к еврейскому народу. Спрашивается: есть ли возможность поместить такую статью в «Меноре», а по мере надобности и в двух номерах журнала? Буду Вам благодарен, если не замедлите ответом.
С наилучшими пожеланиями и с сердечным приветом Вам и всем Вашим.
Ваш И. Маор.
ירושלים ב''ה' בטבת תש''ם
לידיד היקר יצחק מאור
***
שלום רב
Дорогой мой друг Ицхак Маор!
Я тоже давно не писал Вам.
Да позволено мне будет сказать, что одолевавшие меня семь приступов сильнейшей аритмии, прекращавшиеся в иерусалимских больницах «Адасса» и «Бикур Холим» после электрошока и пребывания там некоторого времени, при удивительной помощи нашей израильской медицины, дали мне возможность в «последние», так сказать, «минуты», когда я уже произносил «Шма», взглянуть какими-то гораздо более широкими глазами на основы нашей человеческой жизни, отдаваясь с полной верой в руки Творца Милосердного, и не невольно, а из неуклонной сердечной глубины повторить за Паскалем: «Бог Авраама, Бог Ицхака, Бог Яакова, а не философов». Я давно уже обратил внимание на глубочайшую духовную реакцию а-Рош (Рабби Ашер бен Иехиеля), который еще в XIII веке новой эры, задолго до появления на свет Спинозы, Гегеля, Соловьева и многих других философов, благодарил Бога за то, что Он избавил его от искушения заниматься философией. К философии, говорил он, применимы слова царя Соломона:
– «Никто из входящих к ней не возвращается и не идет опять по пути жизни» (Притчи, гл. 2;19).
Розанов же шел по пути жизни. Вот Горький, которого уже никак не заподозришь в симпатиях к антисемитам и который благороднейшим образом проявлял симпатии к нашему народу, его истории, культуре, писал в 1927 году из Сорренто в советскую Россию писателю Пришвину: «Верно, Михаил Михайлович, сказали Вы о Розанове, что он, "как шило в мешке – не утаишь", верно! Интереснейший и почти гениальный человек был он. Я с ним не встречался, но переписывался одно время и очень любил читать его противопожарную литературу. Удивляло меня: как это неохристиане Религиозно-философского общества могли некоторое время считать своим человеком его – яростного врага Иисуса из Назарета и "христианского гуманизма"?»
Да, дорогой друг, Розанов в том мире философов-идолопоклонников был одним единственным вестником чего-то совершенно иного. Вот, Вы пишете, что «еврейство далеко не исчерпывается ветхозаветным иудаизмом». Мы каждое утро благодарим Творца Превечного, открывающего нам глаза на живую жизнь, на откровение нашей иудейской жизни, беспрерывное и вечное и вовсе не ветхое. В призвании Авраама, с которым заключил Творец Превечный союз-завет, основное понятие составляет – אשר יצוה את בניו מען – «дабы он заповедал сынам своим» (Бытие 18;19). И как можно этот пламенный дар, это дыхание нашей жизни назвать ветхим! Это может показаться довольно странным, что для Вас, для одного из активных сыновей возрожденного Израиля, Завет, который только и должен составлять ядро и основание нашего особенного существования, – ветхий, а вызывающий у Вас «крайне неприятное чувство» русский человек Розанов «не мог насытиться этим "ветхим" Заветом». «Все мне там – пишет Розанов – казалось правдой и каким-то необыкновенно теплым, точно внутри слов и строк струится кровь, при том родная!»
За эти годы, что мы с Вами не виделись, я очень много думал о глубокой невероятной «правдашней» нашей действительности, и менее всего чувствую возможность соглашаться с Вашим утверждением, что «мысль Розанова о том, что евреи благословенны за свою любовь к земному, отнюдь, – как Вы пишете, – не характерна для Израиля и его истории».
Мне хочется написать Вам так, без теорий, без «двойной мысли» о тех высших чувствах и душевных движениях, которые я постоянно наблюдаю в окружающих меня людях в моем доме, в синагоге, в больницах, в очень жизненных ситуациях, связанных с бытом, с опасностями, с муками потери близких людей, с сильной радостью рождения, брит-мила, бракосочетаний, любви к детям, с большими переживаниями, имеющими большое значение в жизни каждого человека, с нашим страданием о человеке, воссоединяющим нам с мыслью о перворожденном, "о временах прежних, которые были до тебя ", о жизнеспособности дома Израиля и, главное, с мыслью о вечно животворящей и определяющей всю нашу земную жизнь Торе, которой Всемилостивый одарил нас для выполнения ее в жизни мира сего. – «Смотри, предлагаю тебе сегодня жизнь и счастье, и смерть и злополучие, когда заповедаю тебе любить Господа, Бога твоего, ходить путями Его и соблюдать заповеди Его и уставы Его, дабы ты жил и размножился, а Господь, Бог твой, благословит тебя на земле, в которую ты входишь, чтобы владеть ею... жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие, – избери же жизнь, дабы жить тебе и потомству твоему» (Второзаконие 30;15,16,19).
Да, для того чтобы отличить настоящее от поддельного, надо видеть взгляд молящий и озаренный, обращенный в мир, в ясность, к правде, к истине. В свете сегодняшнего дня, один из мудрых людей нашего возрожденного Израиля пишет: «Тора дана человеку в нашем мире. Являясь Учением жизни, она указывает человеку на то, что он должен делать и соблюдать в этом земном мире. Только здесь, на земле существует долг и возможность исполнить предписания. Умирая, Гаон из Вильно взял в руку кисти видения (цицит) и со слезами на глазах сказал: «Как тяжко расставаться с этим миром действия, где благодаря легкой заповеди, такой как заповедь цицит, благочестивый человек зрит Шехину. Где сможем мы найти подобное в мире душ?..»
Способность показать подлинную действительность до самих ее корней – эта способность великое качество иудаизма. Мне мало известно, насколько Владимир Соловьев серьезно изучал талмудическую литературу, но вот отрывок из Масехет Шабат (88,2), наиболее отвечающий в символической форме мысли Розанова, что евреи благословенны за свою любовь к земному:
«Когда Моше взошел к Всевышнему, ангелы-служители сказали Святому, благословен Он: "Властелин мира! Что делает среди нас рожденный женщиной?" Сказал Он им: "он пришел получить Тору". Сказали они Ему: "Береженую драгоценность, которую Ты бережно хранил в продолжение девятисот семидесяти четырех веков до сотворения мира, Ты намерен отдать смертному, плоти и крови. Что есть человек, чтобы Ты помнил о нём, и сын человеческий, чтобы Ты отличал его? Господи, Властелин наш, сколь величественно имя Твое по всей земле! Ты вознес величие Твое выше небес. Сказал Святой, благословен Он, Моше: "Дай им ответ". Сказал Ему: "Властелин мира, боюсь я, как бы они не сожгли меня дыханием уст своих". Сказал Он ему: "Держись за Мой престол и отвечай". Сказал он Ему: "Властелин мира! Тора, которую Ты даешь мне, что написано в ней – "Я Господь Бог твой, Который вывел тебя из земли египетской, из дома рабства". Сказал он им: "В Египет вы ли спустились? У фараона вы были в кабале? Почему Торе быть вашей? А что еще написано в ней? – "Да не будет у тебя богов иных". Вы ли живете среди народов, которые поклоняются идолам? А еще что написано в ней? – "Не произноси имени Господа, Бога твоего, всуе". Разве есть среди вас тяжбы (чтобы произносить ложную присягу)? Еще что написано в ней? – "Помни день субботний, чтобы освятить его". Разве вы занимаетесь ремеслами и вам нужно прекращать работу? Еще что написано? – "Чти отца твоего и мать твою". Разве есть у вас отец и мать? Еще что написано в ней? – "Не убивай", "не прелюбодействуй", "не укради". Разве есть среди вас зависть? Разве есть среди вас дурные побуждения?" Тотчас восхвалили они Святого, благословен Он, как сказано: "Господи, Властелин наш! Как величественно имя Твое по всей земле", а не написано: "Ты вознес величие Твое выше небес».
Вот строки, дорогой друг, навсегда памятные для «откровения жизни». А вот еще, но это уже из «реакционера», как Вы его именуете, Розанова:
«Как бы Бог на веки вечные указал человеку, где можно с Ним встретиться. "Ищи меня не в лесу, не в поле, не в пустыне", ни – "на верху горы", ни – "в долине низу" "ни в водах, ни под землею, а ...где Я заключил завет "с отцом вашим Авраамом"». Поразительно.
Но куда же это приводит размышляющего, доискивающегося, угадывающего?" Да, Розанов был не из числа доискивающихся.
«Бог мой! вечность моя! – писал он. – Отчего же душа моя так прыгает, когда я думаю о Тебе... И все держит рука Твоя: что она меня держит – это я постоянно чувствую».
Это я тоже чувствую постоянно и везде.
А что вот чувствовал Владимир Соловьев, который, по Вашему мнению, гораздо глубже Розанова понимал еврейство?
Не хотелось бы мне, еврею, это цитировать, но, очевидно, без этого не обойдешься. В предисловии к своему сочинению «Духовные основы жизни» В. Соловьев пишет: «Помимо Иисуса (из Назарета) Бог не имеет для нас живой действительности... Бог не имеет для нас действительности помимо Богочеловека Иисуса».
Надеюсь и верю, что Вы, при всей Вашей веротерпимости, присоединитесь в данном случае не к В. Соловьеву, который, как христианский философ и не мог мыслить иначе, а к словам нашего мудреца Рамбана, который в навязанном ему выкрестом Пабло Христиани диспуте в июле 1263 года в королевском дворце сказал следующее: «Неужели Творец неба и земли может быть зародышем в чреве какой-то еврейки и развиваться там... и родиться малым и беспомощным, а затем расти и стать взрослым человеком, и его выдали в руки его ненавистников... Такого не потерпит ни разум еврея, ни разум любого другого человека...».
Невероятное для того мира идолопоклонников, в котором жил Розанов, он пишет в своем гениальнейшем «Апокалипсисе нашего времени»:
«Сын, дети в сынах человеческих всегда не походят на отца, и скорее противоположат ему, нежели его повторяют собою. Мысль о тавтологии с отцом, неотличимости от отца противоречит закону космической и онтологической целесообразности: Повторение вообще как-то глупо. Онтологически – оно невозможно.
Посему, кто сказал бы: «я и отец – одно», вызвал бы ответом недоумение: «К чему?» – «Зачем повторение?» Нет, явно, что сын мог бы «прийти» только чтобы «восполнить отца», как несовершенного, лишенного полноты и вообще недостаточного. Без онтологической недостаточности отца не может быть сына, хотя бы отец и был «вечно рождающим» и даже только в сути своей именно «рождающим». Но Он «рождает мир» и, наконец, имеет дар, силу и красоту рождения, хотя бы даже без выражения ее на земле или в истории. Вернее, Он именно продолжает и доселе сотворять мир, соучаствуя всем тварям без исключения в родах их; составляет нерв и нить ихних родов и до человека, без преимущества цветку или человеку. Но, чтобы «появился сын» как имянность и лицо, то это могло бы быть только, чтобы сказать нечто новое земле и совершить в ней тоже новое. Без новизны нет сына. Сказать иное от отца и именно отличное от отца – вот для чего мог бы «прийти» сын. Без противоречия отцу не может быть сына. Так это и изложено в самом Евангелии. «Древние говорят... А (но) – Я говорю». На самом деле это говорили не древние люди, но – закон их, вышедший от Отца. Возьмем же «око за око» и «подставь ланиту ударившему тебя». «Око за око» есть основание онтологической справедливости наказания. Без «око за око» – бысть преступление и несть наказания. А «наказание» даже в упреке совести (и в нем сильнее, чем в физике) – оно есть и оно онтологично миру, то есть однопространственно и одновременно миру, в душе его лежит. И оттого, что оно так положено в мире, положено Отцом Небесным, христианская «ланита» в противоположность Отцовскому (как и везде) милосердию, – довела человечество до мук отчаяния, до мыслей о самоубийстве, или до бесконечности обезобразила и охаотила мир. Между прочим, на это показывают слова апостола Павла: «Бедный я человек, кто избавит меня от сего тела смерти». Это – прямо вопль Каина, и относится он бесспорно к вине отмены обрезания, то есть к разрушению им, уже совершенно явно всего Древнего Завета, при полном непонимании этого Завета. Как и везде в Евангелии, при «пустяках» ланиты, делая пустое облегчение человеку, Иисус на самом деле невыносимо отяготил человеческую жизнь, усеял ее «терниями и волчцами» колючек, чего-то рыхлого, чего-то несбыточного. На самом деле, «справедливость» и «наказание» есть то «обыкновенное» и то «нормальное» земного бытия человеческого, без чего это бытие потеряло бы уравновешенность. Это есть то ясное, простое и вечное, что именно характеризует «полноту» Отца и Его вечную основательность, – кончающую короткое коротким, – на место чего стали слезы, истерика и сентиментальность. Настала христова мука, настала христова смута».
Дорогой друг, неужели нельзя почувствовать, как все эти мысли выстраданы умнейшим русским человеком, поднявшимся на самую высшую ступень прозрения?
В сущности, я пишу так много оттого, что в Вашем письме читаю довольно грустную разгадку заблуждений к нашему пути и цели не такого уж малого числа евреев. И дело здесь не только в Розанове, вызывающем у Вас крайне неприятное чувство. Думаю, однако, что когда человек, оставшийся один на один со своей совестью, «благословляет нас во всем, как было время отступничества (пора Бейлиса несчастная), когда проклинал во всем», – такой человек, по определению наших мудрецов, в состоянии творить больше добра, чем никогда в глазах людей не оступившийся.
Розанов писал, что «все сводится к Израилю и его тайнам». К великому сожалению, многие в нашей стране, принимая американский образ жизни и уподобляясь в этом эллинистам времен Антиоха Эпифана, предпочитают заветам Торы и соблюдению субботы языческие утехи футбольных матчей и с уверенностью беспрерывно печатно толкуют о том, что все сводится к Америке и ее капиталам.
Грехов много, что говорить, много.
Друг, я Вас ни к коей мере не нравоучаю. Я совсем не знаю многого и, когда о себе думаю, ужасаюсь всей прошлой грешной своей жизни. Но я уверен, что Вы в письме этом прочтете мою человеческую боль. Вы все годы с первой нашей встречи всегда были для меня примером того, какими должны быть все; именно в Вашей благородной жизни, бескорыстии, беззаветной преданности Израилю.
Каждое слово, сказанное в иудаистском журнале «Менора», должно углублять смысл нашего иудейского бытия. Многим кажется, что можно прожить и без иудаизма, страшен для них антисемитизм.
Владимир Соловьев был из тех русских людей, который писал, что Тора, данная нам, делает иудаизм «чем-то бóльшим, чем ее видимая национальная форма, что Израиль призван – стать деятельным посредником для очеловечивания материальной жизни и природы, для создания новой земли, где правда живет». Эти его мысли о вере еврейского народа были опубликованы в журнале «Менора» № 4 в декабре 1973 года. Вы пишете в своем письме, что по прочтении моей статейки о В.В. Розанове в журнале «Менора» № 18 никак не могли сразу сосредоточиться. Я тоже прервал свой ответ Вам, так как только 17 февраля вернулся из Тель-Авива, где находился для тяжелейших исследований моей сердечной деятельности. О, много, что есть сказать Вам, но в той части, где Вы спрашиваете о возможности опубликования в «Меноре» Вашей статьи об общих философско-религиозных взглядах В. Соловьева, отвечу, что невозможно, ибо его основной тезис, что не Синайское откровение – событие историческое, всемирное и всечеловеческое, имеющее значение и для всего мира, а «христианство явилось как добрая весть всему миру», а это для каждого, даже самого веротерпимого еврея, верующего в Единого Творца Превечного, есть уже не что иное, как «авода зара».
Слишком глубока разница между тем, что чувствует, думает и желает то поколение молодых выходцев из советской страны, к которым обращает свой свет «Менора», и теми духовными основами жизни в мировоззрении Владимира Соловьева, которые неотделимы от нравственных христианских проблем. Бесспорно, что Владимир Соловьев – это совершенно исключительная личность. Соловьев к концу дней своих писал «Философию библейской истории». Однако, многое из того, что должно было войти во вторую и третью части этого исследования, составило впоследствии содержание французской книги Соловьева “La Russie et L’église universelle”.
В заключение добавлю, что мне хотелось бы быть как можно правдивее друг перед другом.
Все мои близкие желают Вам всего лучшего.
Всего доброго Вам Ваш פ.גולדשט''ן
***
12.III.1980 אשדות יעקב (איחוד) כ'ד באדר תש''ם
Моему дорогому другу П. Гольдштейну Шалом!
Дошедшая до меня весть, еще до получения письма от Вас, о Вашей болезни меня крайне обеспокоила; поэтому я был так рад получению подробного письма, ибо оно служит явным признаком улучшения Вашего здоровья.
Касательно разногласия между нами по вопросу об оценке Розанова, то я склонен думать, что оно проистекает из того, что Вы судите о нем в интеллектуальной плоскости («Этот умнейший из умнейших русских людей»), я же сужу о нем в этической плоскости. Вдобавок, если я не ошибаюсь, то Вы придерживаетесь библейского фундаментализма, я же склонен к более либеральному толкованию Библии. Этот мой подход Вы подвергаете строгой критике, как показывает следующее Ваше предложение: «В Вашем письме читаю довольно грустную разгадку заблуждений к нашему пути и цели не такого уж малого числа евреев». Спрашивается: кто заблуждается, и кто не заблуждается?
Два «дома» (школы) Гиллеля и Шаммая, которые просуществовали, как полагают, около ста лет, – какая из этих двух школ заблуждалась? Кто из этих двух великих мудрецов Талмуда был прав и кто заблуждался – ригорист Шаммай, или облегчитель Гиллель? Согласно талмудической традиции (трактат Эйрувин, лист 13, стр. 2) послышался Глас Свыше: «Эти и эти они слова Бога живого (существующего), но постановление согласно дому Гиллеля» – אלו ואלו דבר' אלוהים חיים הן והלכה כבית הלל"יים
Другими словами, в контроверзах между этими двумя школами никто не заблуждается, и толкования обеих сторон одинаково легитимны; однако, постановление в его применении к требованиям жизни – по школе Гиллеля. Итак, иррационально или рационально, но народ отказался принять ригоризм Шаммая и выказал определенную склонность к облегчению Гиллеля. По этому же пути шло и дальнейшее историческое развитие еврейства (Гиллель в противовес Шаммаю и рабан Иоханан бен Заккай в противовес зелотам...).
Для большего освещения метода Гиллеля (הלל הזקן) следует привести один из характерных для него афоризмов. «Гиллель говорит (поучает): не будь уверенным в себе до самой смерти» (трактат Авот, глава II, «мишна» 4) . Комментатор Раши дал этому изречению Гиллеля объяснение путем следующего примера: Иоханан был в течение многих лет первосвященником, а в конце дней своих стал саддукеем. В этом примере подразумевается Иоханан Гирканос, сын Симона Хасмонея. Он, как и его отец (Симон), был первосвященником и одновременно также князем-управителем (Наси) Иудеи. Он все время был приверженцем фарисеев, а на старости лет вошел в конфликт с ними и примкнул к их противникам саддукеям. Таких примеров было немало и в более поздние поколения, и имеются даже в наши дни.
Итак, «мораль сей басни такова»: нам, простым смертным, не дано познать в земной жизни абсолютную правду в области мнений, а тем паче в области верований. Мы можем только стремиться к ней и искать путь к достижению ея. А кто из нас заблуждается, и кто идет верным путем – одному Господу Богу известно.
До сих пор – о разногласиях, в дальнейшем несколько слов о недоразумениях. Вы пишете, что считаете невозможным опубликование в «Меноре» моей статьи «об общих философско-религиозных взглядах В. Соловьева». Но вот что я писал Вам по этому поводу: «Я намереваюсь написать статью на тему: "В. Соловьев, личность, жизнь и творчество". План статьи таков: часть первая – краткое изложение его общих философско-религиозных взглядов, часть вторая (более подробная) – его взгляд на иудаизм и отношение к еврейскому народу».
Собственно говоря, я поставил себе целью опубликовать в местной периодической печати, чтобы ознакомить израильского читателя с Влад. Соловьевым, этим истинным праведником из народов мира. Причем считаю элементарным долгом добросовестного писателя изложить вкратце и общие взгляды философа, а не только его мнение о еврействе. Но так как собранный мной материал весь на русском языке, то напишу статью по-русски, а потом переведу на иврит. Исходя из предположения, что редакция «Меноры» будет заинтересована опубликовать статью, то я предложил Вам, хотя мне лично этого не нужно.
Второе недоразумение. В моем письме к Вам я упомянул Вашу «статейку» о Розанове. Из Вашего письма я понял, что Вы видите в этом моем обозначении умаление написанного Вами. Но это ведь сплошное недоразумение. Примите во внимание то, что я мыслю на нашем языке, и все это (устно или письменно) я перевожу в уме с еврейского. Статья в широких размерах на нашем языке называется מאמר; в более узких размерах – רשמה. Но так как רשמה означает также заметку, то я перевел – «статейка», с точки зрения количественной, без какого-нибудь умаления качества написанного. Как видно, мой «перевод» вышел неудачным, и если он причинил Вам огорчение, то я очень сожалею об этом.
Да ниспошлет Вам «Дающий утомленному силу» (Исайя 40,29) доброе здоровье и долголетие.
Привет всем Вашим близким.
Ваш И. Маор.
15.III.1980
***
Дорогой друг!
Как сказано в трактате Авот (гл. V): «Спор во имя Неба (Божие) когда-нибудь приведет к цели, а спор не во имя Неба, к цели не приведет. Каков спор во имя Неба? Это спор Гиллеля с Шаммаем».
Получил, дорогой друг Ицхак Маор, Ваше письмо и рад был ему, ибо наша переписка с Вами была во имя Неба. Несмотря на мою полную убежденность в том, что я Вам писал, я глубоко уважаю и Вашу убежденность. Так как мысли, высказанные Вами и мной, представляют большой интерес не как просто личная переписка, я отдаю ее в печать, о чем Вас и уведомляю.
Все мои шлют Вам лучшие пожелания –
Ваш Павел Гольдштейн.
Д-р Ицхак Маор
Русский философ Владимир Соловьев*
Праведники народов мира
Выдающийся русский философ Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900), сын известного историка Сергея Михайловича Соловьева, родился в Москве. Он учился в одной из местных гимназий, а затем изучал естественные науки в Московском университете. Закончив его и сдав экзамен на кандидата историко-филологических наук, поступил вольнослушателем в московскую Духовную академию. Через год выдержал экзамен на магистра философии в Петербургском университете и в 1874 году защитил диссертацию «Кризис западной философии». Выбранный в доценты на вакантную кафедру философии в Московском университете, читал там лекции по истории древней и новой философии и по логике. Год провел за границей в Англии, Франции, Италии и Египте.
Оставив кафедру в Московском университете, был назначен членом Ученого комитета при Министерстве просвещения. В 1878 г. прочел в Петербурге публичный курс по философии религии. В 1880 г. напечатал сочинение «Критика отвлеченных начал» и защитил его в качестве диссертации на степень доктора философии в Петербургском университете, где потом читал лекции по метафизике и философии истории. В то же время стал профессором Высших женских курсов, где читал лекции по истории древней философии.
В марте 1881 г., после убийства Александра II, произнес перед многочисленной публикой речь против смертной казни, призывая помиловать преступников, за что был временно выслан из Петербурга и должен был оставить государственную службу. Вскоре после того оставил и профессорскую деятельность и сосредоточил свои занятия на литературном поприще в области философии.
В своем обстоятельном биографическом очерке о Владимире Соловьеве, появившемся в печати в 1907 г., историк философии Эрнест Львович Радлов называет его «основателем русской философии», система мышления которого зиждется на религиозной почве, и характеризует его также как представителя мистической философии в России; причем он замечает, что Владимир Сергеевич в дни своей юности (до 18-ти лет) увлекался атеизмом и материализмом.
Владимир Соловьев слыл искренним другом и доброжелателем еврейского народа и почитателем иудаизма. Не удивительно, поэтому, что в среде еврейской интеллигенции применяли к нему почетное название «праведника народов мира».
Отношение Владимира Соловьева к еврейству проистекало всецело из его общего философско-религиозного и философско-нравственного мировоззрения.
Специально по еврейскому вопросу Соловьев написал немного работ: брошюру «Еврейство и христианский вопрос» (Москва, 1884), сочинение «Талмуд и новейшая полемическая литература о нем в Австрии и Германии» («Русская Мысль», 1886, № 8), а также несколько небольших статей и заметок. Мимоходом он касался еврейского вопроса и в своей работе «Национальный вопрос». Часто и подробно он высказывался на эту тему в письмах к своему другу и учителю еврейского языка Ф.Б. Гецу.
Сверстник Владимира Соловьева Файвель Бенционович Гец, человек большой эрудиции в источниках древнееврейской литературы, впервые встретился с Владимиром Соловьевым в 1879 г. Это было, между прочим, первое знакомство Владимира Соловьева с евреем. Так как Владимир Соловьев не довольствовался переводами Святого Писания, он вскоре приступил, под руководством Геца, к изучению подлинника Библии. Под тем же руководством он прочел потом в подлиннике трактаты Талмуда «Авот» («Поучения предков»), «Авода зара», «Йома», «Сука». Кроме того, он много читал о талмудической литературе по вторым источникам, преимущественно на немецком языке.
Об универсальном значении еврейской национальной идеи
Отражая нападки противников иудаизма, Владимир Соловьев говорит в своей работе «Талмуд и новейшая полемическая литература о нем» следующее:
«Только соблюдением уставов и уложений, впервые данных в Торе, и затем в Талмуде, – только их соблюдением еврейство досель живо, как нация, единственная нация в мире по долговечности. Лучшим доказательством национальной живучести еврейства может служить антисемитическое движение. Ожесточенность этого движения во всяком случае свидетельствует о крепости еврейства. "Не толкай пьяного, он и сам упадет", – говорит талмудическая пословица. Своими же усиленными толчками антисемиты показывают уверенность в том, что еврейство твердо стоит на ногах».
Вопреки мнению многих христианских мыслителей, что еврейский народ закончил свою роль в истории с появлением христианства, Соловьев придерживается другого мнения, считая, что евреи правы, продолжая исповедовать свою религию. Это свое мнение он обосновывает следующим образом:
«Еврейство сильнее современного христианского мира, потому что в нем внутренняя борьба хотя несомненно существует, но лишь как подчиненное явление, не упраздняющее существенного единства в целом. А в христианском мире это единство потеряло всякую реальность, превратилось в отвлеченную идею, бессильную против распри отдельных частей».
Соловьев задает вопрос: где же сила христианского универсализма, который обыкновенно противопоставляют узкому эгоизму евреев? «Если новозаветная религия бессильна против обособляющего действия народностей, то правы евреи, остающиеся при религии ветхозаветной, которая прямо и открыто заявляет свой национальный характер. Благодаря этому они избавлены от того внутреннего противоречия, которое тяготеет над большинством христиан, исповедующих религию сверхнародную и, однако же, поглощенных чисто национальными интересами, страстями и предрассудками».
Любопытно, что евреев обыкновенно обвиняют одновременно и в узком национализме, и в космополитизме. Дело в том, поясняет Соловьев, что сама национальная идея у евреев, имеет известное универсальное значение, которое было возвещено еще праотцу Аврааму: «И благословляться будут тобою все племена земли» (Бытие, 12, 3). И Соловьев продолжает: «Если же евреи не хотят признать в христианстве осуществления этой всемирной миссии Израиля, то, ведь, и мы по совести не может утверждать, что она уже была осуществлена у нас. И с нашей точки зрения осуществление вселенской идеи еще в будущем».
Итак, Соловьев отрицает утверждение официального христианства, что оно уже осуществило идею универсализма.
Еврейство – ось всемирной истории
О своем отношении к еврейскому вопросу Владимир Соловьев высказался, согласно свидетельствованию его друга Ф.Б. Геца, приблизительно в следующих словах: «Меня одни величают иудофилом, другие укоряют в слепом пристрастии к еврейству. Благо, что не подозревают меня в подкупности еврейским золотом. Но в чем, хотел бы я знать, высказывается мое иудофильство или мое пристрастие к евреям? Разве я не признаю слабых сторон иудейства, или разве я оправдываю последнее? Обнаружил ли я когда-либо хоть малейшую склонность идеализировать еврейство? В действительности я настолько же далек от иудофильства, как и от иудофобства. Но я не могу в угоду дурному вкусу и плохой нравственности закрыть глаза, чтобы не видеть очевидных фактов, не хочу и не могу кривить душой и делать по примеру антисемитов, одних евреев ответственными за все грехи и несчастья, постигшие нас. Я не скрываю, что живо интересуюсь судьбою еврейского народа, но это потому, что она сама по себе в высшей степени интересна и поучительна во многих отношениях...
Еврейский вопрос в сущности вопрос правды и справедливости. В лице еврея попирается справедливость, потому что преследования, коим подвергают евреев, не имеют ни малейшего оправдания, ибо обвинения возводимые антисемитами на них, не выдерживают самой снисходительной критики: они большей частью злоумышленная ложь».
О роли еврейства в мировой истории мы читаем в работе Соловьева «Талмуд и новейшая полемическая литература о нем»: «Проходя через всю историю человечества, от самого его начала до наших дней (что нельзя сказать ни об одной другой нации), еврейство представляет собой как бы ось всемирной истории. Вследствие такого центрального значения еврейства в историческом человечестве, все положительные, а также все отрицательные силы человеческой природы проявляются в этом народе с особенной яркостью».
О самобытности еврейской нации
«Когда национальные партии в разных странах обвиняют евреев в недостатке патриотизма, – писал В. Соловьев, – то решительно невозможно понять, каким образом евреи, оставаясь евреями, могут совмещать в себе противоборствующие патриотизмы всех тех наций, среди которых они живут. Настоящий патриотизм евреев может состоять только в любви к еврейству, а в этом, кажется, у них нет недостатка. И не забавны ли упреки в космополитизме, обращенные к той единственной нации, которая от незапамятной древности сквозь жесточайшие испытания сохранила всю свою национальную самобытность, – сохранила до такой степени, что те самые, что упрекают эту нацию в космополитизме, вынуждены бывают соединить этот упрек с прямо противоположным и, как было уже замечено, обвинять космополитов в узком национальном обособлении? И этот последний упрек столь же странен, как и первый».
Далее Соловьев показывает досконально, что в своем продолжительном историческом пути еврейский народ был восприимчив и к разным чужим влияниям, сохранив единовременно и свою национальную самобытность. Эта черта сказывается, между прочим, и во взглядах, проявляемых евреями в общественной жизни. По этому поводу Соловьев писал:
«Консерваторы разных стран и исповеданий единодушно упрекают евреев в особенной склонности к либерализму и признают их даже прямыми родоначальниками и главными двигателями современного либерального движения в Европе. Если так, то нам, со своей стороны, остается только пожалеть, что евреи до сих пор так плохо исполнили свое дело в той стране (намек на Россию — И.М.), где истинно либеральные принципы и порядки были бы особенно нужны и для самих сынов Израилевых, и для «народа земли». Замечательно, впрочем, что свои идеи свободы и социальной правды евреи выводят, и не без основания, из самой Моисеевой Торы. При такой почтенной древности прогрессивные идеи евреев можно с одинаковым правом считать консервативными и даже ретроградными, так что любая из партий, на которые распадается цивилизованное человечество, может найти себе сочувственные элементы, в еврействе, которое, однако, свободно от непримиримого противоречия между всеми этими элементами, но подчиняет их всех своему религиозно-национальному единству».
Клеветникам Талмуда
Опираясь на первоисточники талмудической литературы, Соловьев опровергает поклепы и напраслины антисемитов против Талмуда и выводит на чистую воду фальсификаторов. Свой анализ он заключает следующими словами: "Итак, в Талмуде нет тех дурных законов, которые хотят отыскать в нем антисемиты». А на их требование, чтобы евреи отказались от Талмуда, дабы заслужить доверие христианского мира, Соловьев возражает:
«Мы не можем ждать, чтобы евреи пожертвовали нам своей народной исключительностью, когда среди нас самих национальная вражда возобладала над вселенским единством; мы не имеем права требовать, чтобы религиозные евреи оставили свои мечтания о будущем царстве Мессии, когда мы не можем дать им настоящего Царства Мессии; мы не можем, наконец, убедить евреев, чтобы они поверили в христианство, когда мы сами так плохо верим в него...»
«Сохраненное, благодаря Талмуду, в своем религиозно-национальном обособлении, еврейство еще не утратило смысла своего существования. Оно стоит доселе живым укором христианскому миру. Оно не спорит с нами об отвлеченных истинах, а обращается к нам с требованием правды и верности: или отказаться от христианства, или приняться решительно за его осуществление в жизни».
Один из биографов русского философа Э.К. Кейхель писал полвека назад:
«Владимир Соловьев был настолько убежден в провиденциальной роли еврейского народа, что неоднократно высказал мысль (между прочим, в разговоре с графом С.Ю. Витте), что беды и несчастья различных государств находятся в некоторой зависимости от той степени озлобленности и несправедливости, которые эти государства проявляют к еврейству: преследование нации, на коей лежит перст Божий, не может не вызвать высшего возмездия».
Не еврейский, а христианский вопрос
Ненормальное положение еврейства в обществе и государстве Владимир Соловьев считает не еврейским, а христианским вопросом. В своей брошюре «Еврейство и христианский вопрос» (1884 г.), одно заглавие которой уже заранее намекает на мнение автора, он пишет:
«Говорят о еврейском вопросе; но в сущности все дело сводится к одному факту, вызывающему вопрос не о еврействе, а о самом христианском мире».
Эту свою мысль Владимир Соловьев выражал время от времени и после появления вышеупомянутой брошюры. Характерно в этом смысле его письмо, написанное им к Ф.Б. Гецу 5 марта 1891 г.:
«Любезный друг, Вы желаете, чтобы я еще раз высказался о еврейском вопросе. Охотно это делаю не только для Вас, но и для себя, – Для очищения своей совести относительно наших проповедников антисемитизма.
Прошло уже десять лет с тех пор, как «отец лжи»[1] возбудил в нашем обществе антисемитическое движение. За это время мне приходилось несколько раз указывать (сначала с кафедры, а потом в духовной и светской печати) на ту несомненную истину, что еврейский вопрос есть прежде всего, вопрос христианский, а именно: вопрос о том, насколько христианские общества во всех отношениях, – между прочим, и в отношении к евреям, – способны руководиться на деле началами евангельского учения, исповедуемого ими на словах».
В конце письма Соловьев утешает своего друга Геца следующими словами:
«Я вполне понимаю и разделяю Вашу жалость к частным страданиям Ваших единоверцев в настоящем, но я уверен, любезный друг, что к этому чувству Вы не присоединяете никакого опасения за будущие судьбы Вашего народа... И неужели возможно, хоть на мгновение вообразить, что после всей этой славы и чудес, после стольких подвигов духа и пережитых страданий, после всей этой удивительной сорокавековой жизни Израиля, ему следует бояться каких-то антисемитов!»
Глубока и непоколебима была вера Владимира Соловьева в будущность еврейского народа и в провиденциальную роль его в мировой истории. Поэтому он и был так глубоко возмущен, узнав, что интеллигентный еврей с похвалой отзывался о книге Эрнеста Ренана «История Израиля».
«Новая книга Ренана, – писал он Ф. Гецу, – мне известна, но я далеко не разделяю мнение Вашего друга. Во-первых, эта "История Израиля" и не исторична, и, если можно так выразиться, не израильна. Можно ли писать о Сауле и Давиде таким фельетонным тоном?.. Не понимаю также, как может настоящий еврей сочувствовать историку, для которого Авраам и Моисей мифы, а Давид – счастливый проходимец?"
Побудительные причины
В течение двух десятилетий В. Соловьев следил с напряженным вниманием за всем тем, что происходит с евреями. Он искренне разделял с ними горе и радость.
В 1890 году Соловьев сделал попытку выступить с коллективным заявлением с пользу евреев, однако, вмешательство царских властей помешало этому.
Соловьев скорбел о невыносимом положении евреев в России, будто он сам был сыном этого народа. Его здоровье было очень слабо (он скончался молодым, на 48 году жизни), и гонения, которым подвергались евреи, отрицательно влияли на его настроение и самочувствие. Ученый отдыхает душою, читая Библию в оригинале, на древнееврейском (иврите).
«Еврейское чтение продолжаю, – писал он весной 1887 г. Ф. Гецу. – Кроме Торы и исторических книг, прочел всех пророков и начал
Псалмы. Теперь, слава Богу, я могу хотя отчасти исполнить долг религиозной учтивости, присоединяя к своим ежедневным молитвам и еврейские фразы...»
Владимир Соловьев был выбран почетным членом «Общества для распространения просвещения между евреями в России» (ОПЕ).
В своем очерке о Соловьеве (1901) Ф. Гец писал:
«Не было за последние два десятка лет общееврейского дела, которому Владимир Соловьев не оказал бы посильной поддержки...»
Заступиться за евреев и выступить против антисемитизма Соловьев считал своим личным долгом, долгом совести. Его отношение к еврейскому вопросу обуславливалось всем его духовно-нравственным обликом. Оно вытекало из его глубокого понимания и всестороннего знания еврейства.
Владимир Соловьев с живейшим интересом зачитывался еврейской историей и историей еврейской литературы, увлекался чтением сочинений о каббале. Изучение первоисточников еврейской духовной культуры убедило Соловьева в полной несостоятельности всех антисемитических обвинений, направленных против религиозно-этических учений иудаизма.
По своему душевному укладу Соловьев дорожил выше всего на свете свободою совести и свободою слова. В еврействе же он видел бестрепетного борца за эти величайшие идеальные ценности, перед которыми он преклонялся[2].
Откликаясь на просьбу Ф. Геца, Владимир Соловьев составил в мае 1890 г. резкий протест против антисемитизма. Это было в царствование Александра III, когда усилились гонения на евреев. Вот что пишет об этом историк С.М. Дубнов:
«Христианский философ Владимир Соловьев, друг еврейства, основательно изучивший его историю и литературу, задумал опубликовать протест выдающихся русских писателей и общественных деятелей против антисемитского направления "русской печати" (последнее выражение представляло собой вынужденный эвфемизм, под которым подразумевалось русское правительство с его наемными перьями в прессе). С большим трудом удалось ему собрать под протестом свыше ста подписей в Москве и Петербурге; среди них были подписи Льва Толстого, В. Короленко и других литературных знаменитостей. Как ни мягок был по форме составленный Соловьевым протест, он при тогдашних условиях цензуры не мог быть опубликован. Об этом позаботились юдофобы. Московский профессор Иловайский – сомнительный историк, но патентованный антисемит – донес в Петербург о собираемых в Москве подписях под юдофильской петицией, и Главное Управление по делам печати запретило редакциям всех газет печатать какое- либо коллективное заявление по еврейскому вопросу. Соловьев обратился с горячим письмом к Александру III, но получил через полицию внушительный совет – не поднимать шума из-за евреев, иначе его ждут административные кары. Так как от публичного протеста пришлось отказаться, то прибегли к следующей хитрости: учитель Соловьева по еврейской литературе Ф. Гец решил издать смиренную апологию еврейства под заглавием "Слово подсудимому". Соловьев написал для этой книжки предисловие и передал автору для опубликования в ней вместе с письмами Толстого и Короленко в защиту евреев. Но как только книжка была напечатана, цензура ее конфисковала и распорядилась сжечь все экземпляры».
Скорбь еврейства России
Весть о преждевременной кончине Владимира Сергеевича Соловьева вызвала глубокий траур в общественных кругах еврейства России. В заключении своего очерка (1901) о покойном философе и преданном друге еврейства Ф.Б. Гец писал:
«Скорбная весть о его кончине с быстротой молнии облетела весь еврейский мир. Все еврейские издания во всех странах, населенных евреями, опубликовали более или менее обстоятельные очерки о характере жизни и деятельности великого усопшего защитника и друга еврейства. Во многих синагогах, при огромном стечении публики, были отслужены панихиды по безвременно скончавшемуся; в многочисленных собраниях, в главных еврейских центрах читались рефераты о его светлой личности и его славных деяниях».
14 октября 1900 г. в молитвенном доме Л.И. Бродского в Киеве состоялась панихида по покойном Владимире Сергеевиче Соловьеве. После заупокойного богослужения киевский раввин доктор П.А. Ямпольский произнес речь о личности покойного философа и великого друга еврейства.
Близкий друг покойного, князь Сергей Трубецкой свидетельствовал о том (в своем некрологе о покойном, напечатанном в журнале «Вестник Европы» в сентябре 1900 г.), что Соловьев испустил последнее дыхание с молитвой на устах за благо гонимого еврейского народа. Когда Владимир Соловьев лежал на смертном одре и чувствовал быстрое приближение конца, он обратился к своему другу С. Трубецкому со следующими словами: «Прошу вас, князь, не давайте мне долго спать и дремать, ибо мне еще нужно помолиться Богу за еврейский народ». И он сел, взял в руки Библию в подлиннике и громко, горячо читал псалмы...
Кибуц «Ашдот Яаков», ихуд
Два письма В.В. Розанова к еврейскому народу
В.В. Розанов
В газете «Русская мысль» № 3037 от февраля 1975 года опубликованы два предсмертных письма великого русского мыслителя Василия Васильевича Розанова, обращенные к еврейскому народу. В этот тревожный и ответственный для мира час, в возрожденном Израиле, для возродившегося народного самосознания эти письма особо дороги и звучат особо пророчески.
Редакция «Меноры»
Моя предсмертная воля
10.1.1919 год
Я постигнут мозговым ударом. В таком положении я уже не представляю опасности... и можно добиться мне разрешения выехать с семьей на юг...
Веря в торжество Израиля, радуюсь ему. Вот что: пусть еврейская община в лице московской возьмет половину права на издание всех моих сочинений и в обмен обеспечит в вечное пользование моему роду и племени Розановых частною фермою в 5 десятин хорошей земли, 5 коров, десять кур, петуха, собаку и лошадь, и чтоб я ел вечную сметану, яйца, творог, всякие сласти и честную фаршированную щуку.
Верю в сияние возрождающегося Израиля и радуюсь ему.
В.В. Розанов.
К евреям
17.1-19
Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения за все мои прегрешения, и никогда ничего дурного ей не желаю и считаю первой на свете по значению. Главным образом, за лоно Авраамово, в том числе, как мы объясняем это с отцом Павлом Флоренским.
Многострадальный терпеливый народ люблю и уважаю.
В.В. Розанов.
Павел Гольдштейн
О В.В. Розанове
Говоря о Розанове, надо остерегаться таких определений, которые всё обращают в шаблон, схему, преграждая выход на прямую к наполненному глубочайшим всеобъемлющим смыслом живому розановскому слову. В великом тяготении его к иудаизму слово требовало особого слуха и зрения, и путь к подобному слову был далеко не прост.
При жизни в темную в условиях Каинова мира, путь и других русских мыслителей к высшим реальностям никогда не был легким, но никому из них не открылась такая невероятная реальность мира Божьего, как ему. Именно на примере Розанова выступает во всей своей живой полноте та истина, что не только один день, даже один час не похож на другой, и что человек, достигший такого познания, может достичь многого.
«Всё сводится к Израилю и его тайнам», – утверждает Розанов в своем гениальнейшем «Апокалипсисе нашего времени».
В этих словах главное указание к пониманию существа мышления Розанова.
До сих пор помню те дни, когда там, на той земле, где скончал срок своей жизни Розанов, я прочел впервые его «Апокалипсис нашего времени», а вслед за этим перечитал и его «Уединенное», «В мире неясного и нерешенного» и «Опавшие листья».
Меня ошеломило то, как этот умнейший из умнейших русских людей умел глубоко вглядываться в горизонты иудейской дали, именно в той стране, где даже такие наделенные поэтическим даром евреи, как Мандельштам или Пастернак, живя вне живого взаимодействия и без глубоких связей со своим народом, декларативно отмежевывались от своего высокого подлинно аристократического иудейского происхождения. А русский мыслитель Розанов ждет, никем в том Каиновом мире не ожидаемое наступление того времени, когда возродится во всей полноте в Израиле иудаизм. «Ясно, что не ближайший к нам Новый Завет будет руководителем, – пишет Розанов еще в 90-е годы прошлого столетия, (1890-е – ред.)– ибо он слишком слаб и односторонен. Древний Завет – трансцендентно-мировой, космический». «Христианство, положим, прогнило, – пишет он в 1919 году своему другу Голлербаху, и не о нем речь: но есть гениальный юдаизм, пророки, весь Древний Завет, и Иов, и Руфь. Это уже не реклама, а глубина и поэзия».
«Древним Заветом я не мог насытиться, – пишет он в другом месте, – всё там мне казалось правдой и каким-то необыкновенно теплым, точно внутри слов и строк струится кровь, при том родная!»
Не будничными глазами взглянул Розанов на мир, и самые тайники мыслей распахнули перед ним реальность Божью. Прислушаемся к его словам, улавливая всю глубину их излучения.
«Бог есть самое теплое для меня, – пишет Розанов. – С Богом мне "всего теплее"».
«Как бы Бог на веки вечные указал человеку, где можно с ним встретиться. "Ищи меня не в лесу, не в поле, не в пустыне", ни "на верху горы", ни – "в долине низу" – ни в водах, ни под землею, а... где Я заключил завет "с отцом вашим Авраамом"».
«Библия нескончаемость. Евангелие – тупик... Посмотрите Древний Завет – ...Отец не пренебрегает самомалейшим в болезни дитяти, даже в капризах и своеволии его: "Отец берет свое дитя в руки, моет и очищает его... В пустыне Он идет над ними тенью – днем (облако, зной), и столбом огненным – ночью освещает путь... И "роды женщины" поставлены впереди "солнца, луны и звезд".
Тут тоже есть объяснение. Жизнь поставлена выше всего. И именно жизнь человека.
Евангелие оканчивается скопчеством, тупиком. "Не надо". Не надо – самих родов. Тогда для чего же солнце, луна и звезды? Евангелие со странным эстетизмом отвечает – "для украшения". В производстве жизни это не нужно. Как "солнце, луна и звезды" – явились ни для чего, в сущности, так и роды – есть "ненужное" для Евангелия. И мир совершенно обессмысливается... Душа есть страсть. И отсюда отдаленно и высоко: "Аз семь огнь поедающий" (Бог о себе в Библии). Отсюда же: талант нарастает, когда нарастает страсть».
Какая редкостная общность возникла между русским мыслителем и иудаизмом, где любовь к Богу составляет истинное содержание человеческой жизни. «В быте сам Господь почил», – так верует Розанов и так постигает он высшую правду, оставившую земле память не единократным откровением, а многократным выражением Божественной силы, свидетельствовать о которой предназначено Израилю.
Наиболее лелеемая Розановым мысль была о том, что евреи благословенны за свою любовь к земному, и ясен ему был смысл судьбы Израиля в познании Всевышнего всей концентрацией своих нравственных сил, в углублении действительности постижением всего доброго в самом сокрытом основании Божьей воли, означающей лежащую вне сферы видимых вещей причину всего происходящего. Христианскую же метафизику и позитивизм Розанов отнес за одну общую скобку абстрагирования природы и людей. «Что же это такое на самом деле?» – спрашивает он и отвечает: «Именно ядра в них нет, из которого растет всякий дар, всякий порыв, всё энергичное и твердое в сопротивлении».
Розанов был глубоко русским человеком, выразителем широты «русского духа» в самом высоком смысле этого слова. С его интуицией несовершенства русской жизни он взглянул глазами сердца на «реальнейшее иудейское бытие» и он узрел чаемое в судьбе Израиля, обратившись с последними предсмертными словами к нашему народу:
«Веря в торжество Израиля, радуюсь ему... Верю в сияние возрождающегося Израиля и радуюсь ему. Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения за все мои прегрешения, и никогда ничего дурного ей не желаю и считаю первой на свете по значению. Многострадальный терпеливый народ люблю и уважаю. 17 января 1919 года. Василий Васильевич Розанов».
Владимир Соловьев
О вере еврейского народа
В.С. Соловьев
Великий русский философ-богослов Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900) один из самых изумительных, самых значительных русских людей. Он верил в возрождение «израильского народа, призванного воцарить справедливость». «Израиль призван, – писал он, – стать деятельным посредником для очеловечивания материальной жизни и природы, для создания: новой земли, где правда живет». С этой верой в провиденциальную миссию израильского народа, с этим глубочайшим предчувствием дальнейших неведомых возможностей Израиля жил и умер В. Соловьев, воссылая на смертном одре горячие молитвы о возрождении многострадального народа.
Редакция «Меноры»
Существует несомненный факт, что небольшая и при том раздробленная еврейская нация пережила в древние времена – и пережила с выгодой для себя, с внутренним ростом и возвышением – такие исторические катастрофы, от каких в конце концов погибли несравненно более сильные, сплоченные и культурные национальные тела. Значит, еврейский народ пережил это не силою материальною, а силою духовною. Эта духовная сила, несомненно, была связана с национальной религией, так как кроме нее иных значительных выражений народного духа у евреев не было. Но этим дело еще не объясняется. И у всех других народов были национальные религии, но они погибли, а Израиль остался несокрушимым. Значит, в религии евреев есть что-то большее, чем ее видимая национальная форма: какое-то внутреннее превосходство, благодаря которому укрепился дух народа, и он стал способен пережить разрушение своего политического тела. Это большее, отличающее национальную религию евреев от всех других, и выразившееся в особенности у пророков, была не отвлеченная идея монотеизма, а живое сознание и чувство, что тот особенный Бог, который есть национальное Провидение Израиля и личное Провидение каждого израильтянина, что Он же есть, во-первых, Бог всемирный, Который держит все в Своей силе, а во-вторых, что Он не есть Бог силы только, но и Бог правды, не отвлеченно мыслимой, а реально действующей и осуществляющейся. Из такого соединения силы и правды следует, что все совершающееся должно кончиться к славе Бога, что для тех, кто верен Ему, физические бедствия суть только испытания, способы и средства духовного совершенствования и благополучия. А отсюда третий отличительный элемент этого высшего религиозного сознания – вера в золотой век впереди, в окончательное царство правды.
Это высшее сознание есть поистине пророческое, ибо оно предваряет будущее и самым этим предварением дает людям нравственные силы для приближения и осуществления этого идеального будущего. Только такое пророческое сознание могло спасти еврейский народ в крайних бедствиях, непосильных для других народов. Все внешние опоры существования были у него отняты. Израиль спасся тем, что было у него одного – духовным соединением с живым Богом.
Библия вообще и писания пророков в частности суть старейшее, но не отжившее, по-прежнему пророческое выражение самой высокой и чистой духовной силы, действующей в человечестве. Относиться к этому величайшему памятнику всемирной истории, отвлекаясь от его собственного содержания и внутреннего смысла, видеть в нем только отражение внешних исторических обстоятельств, это значит брать предмет не таким, каков он есть, это значит поступать несправедливо, фальшиво, ненаучно... Истинная научность требует понимать в Библии дух пророческий, а истинная религиозность требует принимать этот дух, как вечно-живущую силу, которая не только определяла в прошедшем судьбы еврейского народа, но от которой должно зависеть и созидание нашей собственной будущности.
1896 г.
№21, 1980
Примечания
* Публикуемые главы – фрагменты большого исследования (прим. ред. «Меноры»).
[1] Подразумевается придворный лютеранский пастор кайзера Вильгельма II Адольф Штеккер, один из отцов антисемитического движения в Германии в начале 80-х годов 19-го века.
[2] В одном из первых своих писем к Ф. Гецу (1881) Соловьев между прочим отмечает: "В последнее время я имел случай убедиться, что в действующей русской интеллигенции самый честный элемент есть все-таки еврейский".
