13 апреля 1989 года. Творческая интеллигенция Белорусской академии наук встречается с редколлегией журнала «Наш современник». Зал битком набит. Атмосфера умело накалена московскими публицистами. Один из центральных вопросов – еврейский. Зрителей заверяют, что «у редколлегии с евреями нет общения на духовной основе» и что «покойный Шукшин ей дороже всех мировых запасов мацы». Затем в зал «вбрасывается» вопрос: «Вы хотите, чтобы Шагал стал великим белорусским художником?», на что элита белорусской науки отвечает дружным ревом: «Не-е-е-т!»[1].
1
Ничего удивительного в такой реакции не было. За два года до этого весь цивилизованный мир торжественно отметил столетие М.Шагала – одного из крупнейших художников ХХ века, и едва ли не единственным местом, где этого не произошло, была Беларусь – страна, подарившая миру этот талант. Во всем мире на самых разных языках издаются книги о жизни Шагала и альбомы с репродукциями его картин, прорывается заговор молчания в «белокаменной» и появляются статьи о Шагале в «Огоньке» и «Советской культуре», а на его родине сведения о нем изгоняются не только из Белорусской энциклопедии, но даже из энциклопедического словаря «Витебск».
Творчество М.Шагала изучали студенты всех художественных академий мира, а на его родине не стихали скандалы, связанные с увековечением его имени, и делалось все, чтобы это имя всячески дискредитировать. В Москве готовилась Гала-ретроспектива Шагала, ее инициатор, поэт Андрей Вознесенский в декабре 1986 г. приезжал в завьюженный Витебск поклониться дому, где жил Шагал, а в Минске кинорежиссеру Аркадию Рудерману «зарубают» заявку на фильм о Шагале к его 100-летнему юбилею («если мы будем о каждом эмигранте картины снимать…»).
Но поскольку творческие достижения, признанные во всем мире, оболгать сложно, грязь лилась на самого М.Шагала. И, как в годы торжества государственного антисемитизма, главной виной человека становились не его дела, а его происхождение и жизненные установки. В результате «сионист» М.Шагал в своей родной Беларуси становится неким олицетворением всего того «порочного», что «несло человечеству все мировое еврейство».
Надо сказать что общественное мнение по отношению к М.Шагалу готовилось заранее, и делалось это по прямой «наводке» со стороны партийных кругов. Официально все началось на пленуме Минского Горкома КПБ, состоявшегося 18 июня 1987 г. О том, какая политическая «погода» стояла на дворе, можно судить по названию доклада, который делал секретарь горкома партии Петр Кравченко: «О задачах партийных организаций по усовершенствованию идеологической работы в условиях перестройки, развития демократии и гласности в свете требований XXVII съезда партии, январского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС». То есть, в стране уже во всю шло коренное изменение всей внутренней политики, на свободу рвалась давно назревшая либерализация, но партийные органы на местах еще как-то пытались сдержать этот процесс в своих консервативных рамках. Как всегда в таких случаях нужны были мишени, по которым можно было бы без опасения получить сдачи вести огонь. Одной из таких мишеней был избран Шагал. «Выстрел» прозвучал за три недели до «шагаловских» юбилейных торжеств: так сказать, превентивный удар. Его произвел зав. Отделом Института философии и права АН БССР В.И. Бовш в статье, опубликованной в газете «Вечерний Минск» (№143 от 22 июня 1987 г.):
«Поэт А.Вознесенский выступил инициатором крикливой кампании в связи со 100-летием со дня рождения художника-модерниста М.Шагала, связанного с Белоруссией фактом своего рождения, но с 1922 года и до смерти в прошлом году проживавшего во Франции и США. В творческом и гражданском отношениях он противостоял нашему народу. Достаточно сказать, что картина М.Шагала «Революция» уподобляет Октябрь 1917 года цирковой клоунаде»[2].
А спустя месяц после пленума горкома выходит первый номер журнала ЦК КПБ «Политический собеседник», который в последующие четыре года «прославился» тем, что стал первым и единственным журналом компартии в СССР, последовательно проводившим антисемитскую пропаганду, причем как раз в те годы, когда решалась судьба самой Коммунистической партии. Авторами скандальных статей были, по большей части, люди с учеными степенями и философским образованием [3], и первым из них был, естественно, главный белорусский «борец с международным сионизмом» кандидат философских наук, старший научный сотрудник института философии и права АН БССР (сослуживец профессора В.Бовша) Владимир Бегун.
В статье «Украденный фонарь гласности» В.Бегун изобличает «преступную деятельность» М.Шагала в Витебске. Оказывается, «Витебский художественно-практический институт, которым некогда руководил Шагал, имел, по докладу губернской комиссии рабоче-крестьянской инспекции, «исключительно отрицательные стороны, заключающиеся в причинении ущерба республике». Ущерб состоял в том, что в институте нашли прибежище дезертиры, спекулянты и другие темные личности, а подлинных художников было мало»[4].
А еще оказывается, М.Шагал ничем не подтвердил свое внимание к Витебску, «зато его любовь к Израилю общеизвестна – там он украшал здания Кнессета и синагоги, ублажал подарком Голду Меир, за что и получил премию имени Вольфа»[5].
Спустя 4 месяца журнал возвращается к «шагаловской» теме и публикует подборку читательских писем и комментарии их группой специалистов. Весьма любопытно среагировал на статью В.Бегуна один из авторов писем, доктор исторических наук, профессор А.Залесский. Сначала он отметил, что В.Бегун рассказал о «печальной известности» Шагала на его родине в первые годы Советской власти, «основываясь на фактах», но тут же заметил, что, к сожалению, В.Бегун «не подкрепил приведенные им факты ссылками на источники» [6]. Для доктора исторических наук факты, не подкрепленные ссылками на источники, не могут быть доказательными, но, видимо, дело уже было не в исторической достоверности, а в политике, ибо В.Бегун, как написал А.Залесский, «сделал полезное дело».
Чувствуя, что обличительный пафос В.Бегуна действительно не очень серьезно подкреплен фактами его «преступной деятельности», недостающий компромат добавляют «комментаторы» в статье с громким названием «Гласность есть правда». В ней сообщается о «самых настоящих» приписках, которые обнаружила «в 1922 году витебская губернская рабоче-крестьянская инспекция» при проверке художественно-практического института, «который возглавлял М.Шагал». Приписки же заключались в том, что в период «с ноября 1918 по май 1921 года в институт было принято 610 человек, на день проверки оказалось 60, а выпущено было всего 28». Остальные же «оказались дезертирами, спекулянтами, теми, кто уклонялся от трудовой повинности и хотел получать щедрые продовольственные пайки»[7].
2
Следующую страницу биографии «дописывает» народный художник СССР Михаил Савицкий в своем интервью московской газете «Русский вестник». Итак, с должности витебского «губернского чиновника от культуры Шагала уволили. Но устроили преподавателем рисунка в детском доме. Там он осмотрелся и видит – какая шикарная, старинная именная мебель. Однажды, пока директор детского дома был на ВДНХ в Москве, Шагал загнал эту мебель. Директор приехал и ахнул. Тут же возбудили уголовное дело. Шагал купил билет и укатил в Париж, благо было на что»[8].
«Гласность есть правда», – пафосно заявляют авторы статьи в «Политическом собеседнике», не подозревая, видимо, что как раз именно правды в их статье-то было меньше всего. Как, кстати, и в истории, изложенной М.Савицким. Даже беглого взгляда на биографию М.Шагала достаточно, чтобы увидеть, что к моменту проверки в Витебском художественно-практического институте его уже как 2 года просто физически не было в Витебске. Поскольку данный факт имеет самое непосредственное отношение ко всему нашему последующему разговору, этот период жизни мастера лучше осветить точным цитированием Краткой еврейской энциклопедии.
«В начале 1919 [М.Шагал] организовал и возглавил Витебскую народную художественную школу, куда пригласил в качестве преподавателей И.Пэна, М.Добужинского, И.Пуни, Э.Лисицкого, К.Малевича и др. художников. Однако вскоре между ним и Малевичем возникли принципиальные разногласия относительно задач искусства и методов преподавания; эти разногласия переросли в открытый конфликт, и в начале 1920 Шагал покинул школу и уехал в Москву, где до отъезда на Запад в 1922 работал в Еврейском камерном театре, руководителем которого был А.Грановский... Шагал сотрудничал также с театром «Габима», который в то время возглавлял Е.Вахтангов.
В 1921 Шагал преподавал живопись в еврейском сиротском доме-колонии беспризорников им. III Интернационала в Малаховке, поселке недалеко от Москвы. Он продолжал участвовать в выставках... В 1921-1922 принимал активное участие в еврейской художественной жизни... Состоялись также две персональные выставки Шагала (1919, Петроград и 1921, Москва). В 1922 Шагал окончательно решил покинуть Россию и уехал сначала в Каунас для устройства своей выставки, а затем в Берлин...»[9].
Мы бы не стали столь пристально изучать эту ошибку в изложении факта из жизни нашего великого земляка, приняв ее за простое злопыхательство очередного «шелкопера и бумагомарателя» от истории или политиканствующего философа, чьи литературные поделки наполняли в те дни страницы «Политического собеседника», если бы не имена людей, поставивших подписи под этим материалом. Вот они, эти имена:
М.Савицкий, академик Академии художеств СССР, народный художник СССР.
В.Бовш, доктор философских наук, профессор.
В.Нефед, член-корреспондент АН БССР, доктор искусствоведения, профессор.
А.Малашко, доктор исторических наук, профессор.
Конечно, точных данных о жизни М.Шагала в те дни у нас в республике еще не было, ибо статей о нем (во всяком случае, правдивых) не печатали, в энциклопедиях и справочниках о нем просто не упоминали, и вообще... «не-е-е-т!» Не было такого художника! Не существовало! Но были документы, которые проливали свет на биографию мастера. И они были совсем рядом – в Витебском государственном архиве. Неужели один академик и три доктора наук писали свою статью, не потрудившись заглянуть в эти документы?! Или они знали о них, но нагло лгали в надежде, что их ложь останется незамеченной?!
Вот приказ №114 от 29 июля 1920 г., согласно которому «завсекцией ИЗО подотдела искусств художник Шагал за переездом в Москву освобождается от занимаемой должности. Временно заведывание секцией ИЗО возлагается на заведующего музейной секцией художн. Ромма». Приказ цитирует поэт Андрей Вознесенский в своей статье «Гала-ретроспектива Шагала», напечатанной в каталоге выставки художника к 100-летию со дня его рождения[10].
А вот «Дело о реорганизации Витебского Художественно-Практического института. Январь-февраль 1923 г.», на которое ссылаются авторы антишагаловского пасквиля и которое обнаружил в местном государственном архиве журналист Аркадий Подлипский. На что рассчитывали авторы, намеренно искажая факты, которые так легко при желании проверить?!
Зачем, к примеру, писать, что институт возглавлял М.Шагал, если в «докладе» (так называется архивный документ) можно прочитать следующее: «Руководитель учреждения ректор Гаврис не получил соответствующей научной подготовки для занятия места ректора в высшей школе»? [11]. Неужели эта фраза может читаться как-то двояко?
Зачем писать о том, что студенты института «оказались дезертирами», если из того же «доклада» следует, что «учащиеся и учащие по положению о высшей школе пользуются льготами по отбыванию воинской повинности»?[12].
И что ужасного в том, что за два с половиной года в институт было принято 610 человек, а осталось учиться только 60? Уж кому-кому, а мастерам с такими регалиями следует понимать, что когда в творческий вуз принимается за столь короткий срок столь большое число студентов, отсев по «профнепригодности» должен был бы быть еще большим.
Думается, все это они прекрасно знали и понимали. Просто им дали заказ на такую статью, они этот заказ и выполнили. Одним словом, простая конъюнктура.
Еще любопытнее с заявлением В.Бегуна о том, что М.Шагал «ублажал подарком Голду Меир, за что и получил премию имени Вольфа». Грубо говоря, дал взятку – получил премию. (Вот так по ходу дела В.Бегун еще и лягнул покойного лидера ненавистного ему государства). Инсинуации по поводу возможности «ублажения» премьер-министра какого бы то ни было государства подарками в обмен на премию оставим на совести автора. Но В.Бегун, видимо, так привык подтасовывать факты, что даже не удосужился просто сличить даты. Престижная премия Риккардо Вольфа присуждается в Израиле по шести различным областям науки и культуры («израильский Нобель»). Премия в области культуры была учреждена в 1981 г. Ее первыми обладателями стали Марк Шагал и каталонский живописец, первый испанский художник-абстракционист Антони Тапиес [13]. К этому времени Голда Меир не только уже 7 лет, как ушла с поста премьер-министра, но и 3 года как вообще ушла из жизни.
3
Отдельные пассажи в антишагаловской риторике требуют ответа по существу, к примеру, об отсутствии у М.Шагала патриотизма, то есть преданности эмигранта своей родине - «стране исхода». Вот уж где авторы статьи сами себя высекли, так это в вопросе о патриотизме Шагала, ибо ни об одном русском эмигранте не написано так много о его привязанности к городу, где он родился и вырос, как именно о Шагале. Сам художник никогда не скрывал своей памяти о родном городе, считая, что она, может быть, с обычной точки зрения даже и чрезмерная. Давая интервью журналу «Огонек» и «Литературной газете» он говорил во время своего краткого пребывания в СССР:
«Я безгранично люблю свой родной Витебск не просто потому, что я там родился, но прежде всего за то, что там я на всю жизнь обрел краску своего искусства… Я всегда чувствовал себя художником из России… Я выжил и даже не переставал расти только потому, что никогда не порывал духовной связи с Родиной. Я очень многим обязан Франции, где прожил более полувека, французской культуре, с которой связан тысячами нитей, но моя душа всегда впитывала соки из русских воспоминаний, из русского воздуха»…[14]. «Я всегда помню о Витебске и очень люблю его: у меня нет ни одной картины, на которой Вы не увидите фрагменты моей Покровской улицы. Это, может быть, и недостаток, но отнюдь не с моей точки зрения»[15].
Достаточно подробно эта особенность натуры М.Шагала описана в воспоминаниях И.Эренбурга «Люди, годы, жизнь»:
«Мне он [Шагал] казался самым русским из всех художников, которых я встречал в Париже… Молодой Шагал [постоянно] повторял: «У нас дома…» Я его увидел много времени спустя в мастерской на авеню Орлеан, и там он писал домики Витебска. В 1946 году мы встретились в Нью-Йорке, он постарел, но говорил о судьбе Витебска, о том, как ему хочется домой. Последний раз мы увиделись в его доме в Вансе. Он был все тем же…
Кажется, вся история мировой живописи не знала художники, настолько привязанного к своему родному городу, как Шагал… Желая сказать нечто доброе о Париже, Шагал называл его «моим вторым Витебском»… Деревянный захолустный Витебск, город молодости, врезался и в его глаза, и в его сознание. В 1943 году он написал в Нью-Йорке ночной пейзаж: улица Витебска. Месяц и лампа, а под ней влюбленные витебчане. В 1958 году он пишет «Красные крыши»: дома Витебска, влюбленные и телега с русской дугой. Еще позднее, в Женщине с голубым лицом,- телега на крыше дома и снова дуга выдают прошлое…
Он никак не может поверить, что старого Витебска нет, что его сожгла фашистская авиация: он видит перед собой улицы своей молодости…»[16].
Это свидетельство И.Эренбурга объясняет, почему, приехав в июне 1973 г. в СССР и посетив Москву и Ленинград, М.Шагал не захотел побывать в родном Витебске. В своем интервью, впервые опубликованном спустя 16 лет, он сам в те дни затронул эту щепетильную тему: «Вы знаете, я после долгих колебаний отказался сейчас ехать в Витебск…, ведь там, наверное, я увидел бы иную обстановку, чем та, которую я помню, иную жизнь. Это было бы для меня тяжким ударом. Как тяжко навсегда расставаться со своим прошлым!»[17]. Как потом писал Василь Быков, «этот умный старый человек понимал, что он не отыщет того, чего нет. Ведь послевоенный Витебск - это совершенно изменившийся город… Поэтому, чтобы не разрушать в себе дорогое, не надо заново искать его»[18].
Еще парадоксальнее выглядит упрек авторов статьи «Гласность есть правда» в адрес М.Шагала о его уходе «от сопротивления фашистам в годы войны»: «Когда Витебщина истекала кровью, – пишут они, – а Париж был оккупирован, художник из Франции перебрался в США», а «тот, кто уклонился от борьбы с врагом Отечества, не является патриотом»[19].
Жаль только, что авторы не пишут, что именно должен был делать, по их мнению, в этом случае великий мастер? Получить броню, как ее получали представители творческой интеллигенции в СССР, он не мог, потому что жил не в СССР. (А, оставаясь в СССР, кстати, он мог до начала войны и не дожить, как не дожили другие мастера культуры, не разделявшие концепции «социалистического реализма»). Он мог, конечно, остаться в оккупированной Франции и быть депортирован в Освенцим вместе с другими сотнями тысяч евреев, но кому от этого было бы лучше? Впрочем, 54-летний М.Шагал мог взять в руки винтовку и «пасть смертью храбрых», но какой разумный французский военный дал бы ему в руки оружие?
Думается, патриотизм М.Шагала заключался не в том, что он не лег под немецкие танки, а в том, что он городскими пейзажами Витебска расписал плафон Парижской «Гранд-опера»! А что касается борьбы с нацизмом, то сам факт публичного сожжения работ М.Шагала в Мангейме по приказу доктора философии Геббельса в 1933 году имел большее пропагандистское значение во всем мире, чем сотни антифашистских митингов, в которых он не участвовал. И, кстати, Францию М.Шагал с приходом гитлеровцев не оставил: он переехал на юг страны, в Вишистскую зону, а в США оказался позднее, после того, как его арестовывают в Марселе и жизни его угрожает опасность. Формальным поводом для переезда послужило открытие выставки его работ в галерее Пьера Матисса, но потом М.Шагал уже остается в Америке для работы в Музее современного искусства. И там, в Нью-Йорке, он публикует 15 февраля 1944 г. свое письмо-плач «Моему городу Витебску».
«Давно, мой любимый город, я тебя не видел, не упирался в твои заборы.
Мой милый, ты не сказал мне с болью: почему я, любя, ушел от тебя на долгие годы? Парень, думал ты, ищет где-то он яркие особые краски, что сыплются, как звезды или снег, на наши крыши. Где он возьмет их? Почему он не может найти их рядом?
Я оставил на твоей земле, моя родина, могилы предков и рассыпанные камни. Я не жил с тобой, но не было ни одной моей картины, которая бы не отражала твою радость и печаль. Все эти годы меня тревожило одно: понимаешь ли ты меня, мой город, понимают ли меня твои граждане? Когда я услышал, что беда стоит у твоих врат, я представил себе такую страшную картину: враг лезет в мой дом на Покровской улице и по моим окнам бьет железом.
Мы, люди, не можем тихо и спокойно ждать, пока станет испепеленной планета. Врагу мало было города на моих картинах, которые он искромсал, как мог,- он пришел жечь мой город и мой дом. Его «доктора философии», которые обо мне писали «глубокие» слова, теперь пришли к тебе, мой город, сбросить моих братьев с высокого моста в Двину, стрелять, жечь, «наблюдая с кривыми улыбками в свои монокли…»[20].
Упрекать в отсутствии патриотизма человека, покинувшего свой город за четверть века до этого и писавшего, тем не менее, такие слова, находясь на другом конце Земли, по меньшей мере, безнравственно! И все же подозреваю, что для авторов с почетными и учеными званиями дело не в патриотизме Шагала, а в его «теплом отношении» к Израилю, которое «всегда находило отражение в его поступках». Ведь не случайно, характеризуя «мировоззрение художника», авторы статьи про «гласность» и «правду», описывают выполненные им витражи в иерусалимской синагоге – «Двенадцать колен Израилевых», синагога медицинского центра «Хадасса» – на которых «весьма четко смотрятся символы иудаизма: шестиконечная звезда, менора, скрижали завета…[21]. В Израиле он, кстати, побывал четырежды и много работал, а Витебск после 1922 года не только не посещал, но и не пожелал туда приехать» [22]. Вот этого – симпатий к Израилю – в 1987 г. еще никому не прощали. Даже Марку Шагалу. Или, может быть, в особенности Марку Шагалу.
4
Примерно в те же дни, когда велись литературные баталии о том, нужен ли Марк Шагал Беларуси, шли баталии иного рода: Аркадий Рудерман (вместе с оператором Юрием Горулевым) свой фильм о Шагале все-таки снял, но фигура самого Шагала осталась, как говорится, «за кадром». В центре же сюжета оказалась история увольнения редактора «Белорусской советской энциклопедии» Ирины Шеленковой, которая не согласилась с грубой фальсификацией данных о жизни и творчестве М.Шагала в статье для пятого тома «Энциклопедии литературы и искусства Белоруссии», предложенной для публикации все тем же В.Бегуном. Фильм получил название «Театр времен перестройки и гласности».
Контрабандой проникнув на Первый Всесоюзный фестиваль документальных фильмов в Свердловске (1988) и получив там специальный приз оргкомитета, он был показан 26 ноября того же года по 2-й программе Центрального телевидения в передаче «На перекрестке мнений». Возник грандиозный скандал, потому что фильм был не только и не столько о проблеме увековечения имени великого Шагала на его родине, сколько о фальсификации истории «Белорусской советской энциклопедией», тем изданием, которое должно быть эталоном истины в этих вопросах; о существующей в стране тенденции о евреях говорить либо плохо, либо ничего, а раз обо всех евреях, значит, и о Шагале тоже; о заговоре молчания вокруг еврейской темы; наконец, о «классовой сущности антисионизма», совершающего простейшую подмену, используя вместо слова «еврей» слово «сионист».
Параллельно фильм коснулся многих других больных вопросов, например, вопроса бесправности нашего суда. В фильме есть эпизод, когда народный заседатель, принимавший участие в рассмотрении дела Шеленковой, говорит с улыбкой прямо в камеру: «Судье позвонили… Ну, а что ему делать? У него ведь дети… Жить надо»[23]. (Фильм до сих пор «не снят с полки»).
Но позитивный ход истории еще никто не отменял. Шло время, и «шагаловская тема» все больше и больше места занимала в общественной проблематике. А октябре 1988 г. Василь Быков, Рыгор Бородулин, Андрей Вознесенский и Давид Симанович в открытом письме в редакцию газеты «Советская культура» остро поднимают вопрос об увековечении памяти Марка Шагала в его родном городе. И это далеко не единственное письмо видных деятелей культуры в правительственные структуры (см. приложение №1). В 1989 г. в ЦК КПБ поступает письмо председателя Советского фонда культуры Дм.Лихачева с настойчивой просьбой принять действенные меры по спасению и благоустройству Дома шагала в Витебске и создания в нем музея мастера[24].
Вопрос с мертвой точки был сдвинут, и вопреки мнению противников в 1991г. в Витебске состоялись Первые Шагаловские Дни, а Витебский горисполком принял решение об открытии на улице Покровской Дома-Музея Марка Шагала, а также памятника и мемориальной доски. Памятник был воздвигнут в 1992г. (автор проекта Александр Гвоздиков), тогда же появилась и мемориальная доска на доме по ул.Покровской, д. 11, на которой было написано «Тут жил художник Марк Шагал»[25], а спустя 5 лет, 6 июля 1997г., накануне 110-й годовщины со дня рождения мастера был открыт и Дом-музей[26]. В Витебске стали регулярно проводиться Шагаловские чтения, на могиле первого учителя Шагала живописца Иегуды (Юделя) Пэна был установлен памятник.
И вот прошло полтора десятилетия после статей «искусствоведов в штатском» с учеными и почетными званиями. Имя нашего великого земляка, как и других земляков-живописцев такого же ранга – Хаима Сутина, Льва Бакста, Питера Блюма, Макса Вебера, Марка Ротко[27], почитаемо теперь не только в дальнем зарубежье, но и у нас, в Беларуси, а названия городов, откуда они вышли – Витебск, Смиловичи, Гродно, Сморгонь, Двинск знают теперь во всем мире.
И вот уже стали местом паломничества дом-музей Шагала и галерея Шагала в Витебске; издаются альбомы с репродукциями картин М.Шагала и даже сборники его стихов в переводе на русский и белорусский языки. В списке крупнейших мастеров реалистической живописи занял свое место Иегуда Пэн, а сам Витебск стал местом проведения «шагаловских» пленэров, на которые съезжаются художники многих стран мира. В 1993 г. Министерство связи Беларуси выпустило две почтовые марки, посвященные М.Шагалу с изображениями его картин и гобелена «Библейское послание» из музея художника в Ницце.
В 1997 г. проходит выставка работ М.Шагала в Минске и Витебске, на которых представлено более 70 литографий, гуашей и рисунков мастера. В эти дни Витебск посещают внучки Шагала Белла Майер-Симанс и Мерет Майер-Грабер. К 100-й годовщине со дня рождения художника выходит набор из 16 открыток двойного формата с репродукциями картин Шагала витебского периода творчества.
5
Но все это не устраивает тех, кто по разным причинам не может смириться с тем, что Марк Шагал при всем интернациональном значении его творчества стал великим белорусским художником, хотя во всем мире о нем пишут именно так. К примеру, организаторы одной из многочисленных выставок М.Шагала в Париже весной 2003 г. назвали его «еврей по крови, славянин по происхождению, француз по паспорту».
«Пленэр имени Шагала – одна из акций по уничтожению культуры национальной, – заявил в своем интервью «Народной газете» в июле 1997 г. народный художник СССР, академик Национальной академии наук и Российской академии художеств Михаил Савицкий и добавил: Марк Шагал был слабый художник, самодеятельного уровня»[29].
Такое заявление маститого мастера могло бы вызвать лишь ироническую улыбку, однако все не так просто, как это может показаться с первого взгляда. И дело не в том, что вряд ли хотя бы одно интервью М.Савицкого обходится без грязных измышлений в адрес своего великого земляка, без того, чтобы не облить грязью его имя и творчество. Правда, юдофобские фантазии этого человека настолько одиозны, бессмысленны и просто находятся на грани здравого смысла, что реагировать на них – только зря тратить время. Беда в другом: к несчастью, высокими званиями М.Савицкого и его авторитетом в художественном мире грубо и беззастенчиво пользуются всякого рода шовинистические издания. Вот, к примеру, отрывки из интервью, которое М.Савицкий дал в 2002г. московской газете «Русский вестник»:
«Шагала сделали величайшим белорусским художником, когда у него нет ни одной настоящей работы… Вы посмотрите, что у этого «мастера» есть? Несколько неудачных рисунков и картин местечкового уровня. Так это иллюстрация их еврейского быта»[30].
М.Савицкого можно понять: при всех его регалиях он остался невостребованным и, к своему горю, дожил до того времени, когда все его творческие достижения история отправила в архив. Не случайно же он с горечью сказал в марте 2002 г. в своем интервью московской газете «День»: «У меня полная мастерская работ, но они никому не нужны»[31]. А в это же время выставки работ непризнанного им «слабого художника» М.Шагала с триумфом проходят по картинным галереям мира[32], а на художественных рынках за них выкладывают астрономические суммы[33].
Вот на всем этом фоне и приходится придумывать всякие детективные истории с кражей Шагалом мебели из сиротского дома в голодные послереволюционные годы.
Думается, нужно окончательно пресечь всякие дальнейшие измышления о работе М.Шагала в детской еврейской колонии «Третий Интернационал» в подмосковной Малаховке, куда его пригласил в 1921г. на работу нарком просвещения А.Луначарский, а заодно и о причинах отъезда за границу. Поэтому остановимся на этом периоде жизни мастера. Сам он позднее вспоминал о нем с величайшей нежностью и душевным трепетом. В книге «Моя жизнь» он так опишет обуревавшие его в те дни чувства:
«Эти несчастные дети, сироты. Всех их недавно подобрали на улицах - в лохмотьях, голодные, дрожащие от холода, скитавшиеся по городам, ездившие на буферах поездов. Забитые, напуганные погромами, ослепленные сверканьем ножей, которыми резали их родителей, оглушенные грохотом разбиваемых стекол, обезумевшие от предсмертных криков и мольбы о пощаде их пап и мам. У них на глазах выдирали бороду отцу, насиловали сестру, а потом вспарывали ей живот…
И вот они передо мной. Они сами ведут хозяйство, готовят пищу, выпекают хлеб, пилят и рубят дрова, сами шьют, стирают и штопают свою жалкую одежонку…
Я учил их живописи. Я их любил. Они с такой жадностью набрасывались на краски – как зверь на мясо. Одетые кое-как и во что попало, многие босиком, они приветствовали меня, стараясь перекричать один другого: «Здрасьте, товарищ Шагал!» Долгое время я восторгался их рисунками, их вдохновенным бормотанием…
Где вы сегодня, дорогие мои? Когда я вспоминаю вас, мое сердце замирает…»[35] .
Эти слова М.Шагала не были рисовкой. Вот что рассказал о его пребывании в малаховской колонии один из ее воспитанников Илья Плоткин:
«Шагал жил в отдельном двухэтажном домике со своей семьей – женой Беллой и маленькой дочкой Идой. На втором этаже, в дощатой мансарде, он устроил мастерскую. Художник занимался со старшими ребятами, с младшими – вела дочь композитора Энгеля Вера[36]. Преподавание всех предметов велось на идише, другого языка большинство учащихся не понимало. Рисовали акварельными красками. Обычно Шагал ставил натюрморт, а сам ходил среди рисующих. Был немногословен, никогда не повышал голоса. Его сдержанное одобрение выражалось чаще в похлопывании по плечу во время работы.
Помимо преподавания, он выполнял обязанности дежурного. Следил за чистотой в комнатах, за своевременным приготовлением пищи и соблюдением распорядка дня. Детей трудно обмануть, все знали, что он – добрый[37]. Из учеников Шагал выделял более способных и с ними занимался отдельно, после обязательных уроков. Я был в их числе [38]. Занятия проходили в мастерской М.Шагала[39]».
6
Думается М.Шагал быстро разобрался в том, что происходит в Советской России. Его эмиграция не была результатом случайного стечения обстоятельств.
Причины переезда М.Шагала из Витебска в Москву, а затем и эмиграции его на Запад до сих пор служат предметом споров его биографов, ибо, как отмечал сам художник, политических мотивов в этом не было.
Пригласив в Витебское художественное училище видных художников, скульпторов, историков искусства, Шагал подложил под себя мину замедленного действия. Это было время ломки старых традиций и поисков новых путей в искусстве. Эти поиски далеко не всегда были бескровными. Как свидетельствовали позднее сослуживцы и ученики Шагала, из Витебска он уехал из-за жесткого конфликта с Казимиром Малевичем, который упрекал его в том, что он еще «возится с изображением каких-то вещей и фигур, тогда как подлинное революционное искусство беспредметно»[40]. «Единой школы и единого направления не было, а учащиеся метались от Пэна к Шагалу, от Добужинского к Малевичу, от Фалька до Пуни[41]. Мы быстро загорались, увлекались и так же быстро охладевали к своим учителям»[42]. «М.Шагал под напором влияния «левого» искусства не смог убедительно обосновать идеологию своего индивидуально-новаторского направления. Его аудитория была разагитирована. В учениках чувствовалось недовольство своей работой. Видя такой поворот дела, М.Шагал как человек самолюбивый оставил свою мастерскую и уехал в Москву»[43, 44].
Конечно, ни о каком криминале, с которым якобы связано «бегство» М.Шагала из Витебска, речи не идет, да и не может, по понятным причинам, идти. Точно также, как и с «бегством» из малаховской колонии. Как вспоминал И.Плоткин, «обычно, когда из колонии уезжал преподаватель, ему устраивали пышные проводы с обедом, где присутствовали все воспитанники и работники. Отъезд Шагала был неожиданным и прошел незаметно для детей. По версии, ходившей в колонии, его отъезд за границу стал возможен благодаря встреченному в Москве соученику по парижской Академии художеств, где они учились до Первой мировой войны[45]. Этот человек был теперь послом независимой Литвы в России… Он помог Шагалу с вывозом картин. Шагалу бы здесь несдобровать. То, что он делал в живописи, уже тогда считалось крамолой»[46].
Сведения И.Плоткина, основанные на слухах, понятное дело, неточны. На самом деле, обстоятельства отъезда М.Шагала за границу были несколько иные.
«Непонимание, зависть и неприятие, трудная политическая обстановка, голод – все это угнетает Шагала и подводит к решению, не дожидаясь опалы, уехать из страны… Поэт Юргис Балтрушайтис, посол Литвы, организует его выставку в Каунасе[47]. Шагал отбывает с визой, предоставленной Луначарским, и разрешением на вывоз около двадцати картин. Через несколько дней после выставки он отправляется из Риги в Берлин, куда немного спустя к нему приезжает жена с дочерью»[48].
Автор «криминальной» версии «бегства» М.Шагала за границу М.Савицкий не единожды был уличен во лжи, лицемерии и примитивном черносотенстве. Конечно, его заявления типа «в фашистских концлагерях большинство капо были польскими евреями»[49], «в лагерях евреи были элитой», «антисемит – это не тот, кто не любит евреев, а тот, кого не любят сами евреи»,[50] или «у них [евреев] по талмуду только еврей – человек, любой другой – скотина, и то неполноценная»[51], не могли остаться незамеченными. Правда, и критика, которой подвергался за это М.Савицкий, тоже далеко не всегда бывала корректной, вот только еще вопрос, возможна ли корректность по отношению к носителям нацистской идеологии, сеющим национальную рознь и оскорбляющим национальное достоинство других.
Позиция М.Савицкого, конечно же, крайне политизирована. В ней чувствуется не только отрицание шагаловской манеры письма, но и самого мастера – сиониста (читай, еврея) М.Шагала. Однако и это не ново. За 40 лет до его злобных высказываний произошел эпизод, описанный поэтом Е.Евтушенко:
«В 1962 году Шагал, которого я посетил в его доме во Франции, сказал, что хочет умереть на родине, подарив ей все принадлежащие ему картины,- лишь бы ему дали скромный домик в родном Витебске. Шагал передал мне свою монографию с таким автографом для Хрущева: «Дорогому Никите Сергеевичу Хрущеву с любовью к нему и к нашей родине»… Помощник Хрущева В.С.Лебедев, никогда не слышавший фамилии Шагала, не захотел передать эту книгу Хрущеву. «Евреи, да еще и летают…», – раздраженно прокомментировал он репродукцию, где двое влюбленных целовались, паря под потолком»[52].
Но всегда и везде найдутся сторонники и такой позиции, даже если она противоречит здравому смыслу. Нашлись и те, кто бросился защищать М.Савицкого, и одним из них стал белорусский писатель и общественный деятель Эдуард Скобелев.
В конце 2002г. одновременно в Минске и в Москве Э.Скобелев публикует статью «Всему давать оценку каждый вправе» [53], в которой, кроме всего прочего, не обходит молчанием и фигуру Марка Шагала, которая для него «совершенно неприемлема даже и в морально-политическом плане» (?). Время для Э.Скобелева остановилось. Он не заметил, как пробежало 15 лет со дня выхода тех злосчастных статей в журнале «Политический собеседник», одним из основателей и идейным руководителем которого он сам был; как изменилась общественно-политическая обстановка в мире и в нашей стране. Но какими категориями он оперировал полтора десятка лет назад, такими он оперирует и сегодня: голая риторика, никаких фактов, примитивная ксенофобия.
Оказывается, «М.Шагал разворовывал народную собственность... избавлял от службы в Красной Армии сотни единоверцев, с которых за свои «справки» еще и лупил «комиссионные». Оказывается, М.Шагал не эмигрировал – он «смылся от неминуемого уголовного наказания... Купил подряд, дав хорошую взятку, и «украшал» известные залы в Европе...».
7
Счастье М.Савицкого и Э.Скобелева, что никто из наследников М.Шагала не хочет пачкаться в разборках с ними. Оставили бы их голыми и босыми после иска о защите чести и достоинства их великого предка! Но в одном пункте Э.Скобелев достоин того, чтобы с ним провели урок ликбеза. Дело в том, что он называет Марка Шагала «примитивным еврейским художником». Хочется думать, что делает он это не от желания оскорбить память мастера, а от простого невежества.
Во-первых, надеемся, что у Э.Скобелева хватит сообразительности понять, что «еврей-художник» и «еврейский художник» это, как говорят в Одессе, «две большие разницы». И потом, только ли еврейский? Большой Энциклопедический словарь 1997 года, например, называет М.Шагала «французским художником и графиком»[54], а его учителя И.Пэна, писавшего исключительно на еврейские темы, «белорусским живописцем»[55]. Сам же Шагал «до конца своих дней называл себя «русским художником», подчеркивая родовую общность с российской традицией, включавшей в себя и иконопись, и творчество Врубеля, и произведения безымянных вывесочников, и живопись «крайне левых»[56].
В этом отношении крайне важно свидетельство искусствоведа Г.Казовского, касающееся оценки национального самосознания М.Шагала и его понимания национального характера собственных работ. В книге «Еврейское искусство в России» он пишет:
«К примеру Цадкин и Сутин[57] (последний был даже проклят родителями за свое пристрастие к живописи) отрицали любые связи с еврейством, а Шагал всячески их подчеркивал, но при этом не проявлял никакого интереса к самой идее национального искусства… Для Шагала не существует искусства национального (по крайней мере, начиная с Ренессанса), он признает лишь Художника, который в своем искусстве раскрывает свою собственную индивидуальность, такую, какова она есть… Его искусство народно, но не только потому, что творчество для него – форма национальной жизни; оно имеет своим источником народную художественную традицию»[58].
И, тем не менее, Марк Шагал остался в истории как «еврейский художник», вложивший свой серьезный вклад в национальную художественную традицию, в поиски современного «еврейского стиля»[59]. Собственно, иначе и быть не могло. Как писал сам М.Шагал, «если художник еврей и пишет жизнь, как может он отбросить еврейские элементы в своих работах»[60].
Во-вторых, также надеемся, что Э.Скобелев сможет уразуметь разницу между понятиями «примитивный художник» и «художник-примитивист».
«Обращение к традиционному искусству, – отмечает искусствовед Г.Казовский, касаясь манеры письма М.Шагала и ряда других мастеров его круга, – интерес к примитиву закономерны в процессе развития западноевропейского и русского авангарда. В русле формальных поисков переосмысляются африканские маски, скульптура острова Пасхи, лубок и трактирная вывеска, то есть самые экзотические виды архаического искусства и даже «низовые» его формы. И казалось бы, еврейские художники в своей программной ориентации на фольклорное искусство вполне укладываются в эти общие для всех рамки»[61].
Поэтому я не уверен, например, что тому же М.Савицкому даже при желании удастся, подобно М.Шагалу, стилизовать народную и традиционную («примитивную») манеру письма. Радоваться надо, что в Беларуси был свой П.Гоген, а не иронизировать над этим.
Да, М.Шагал не был узником гитлеровского «лагеря смерти», не был участником французского Сопротивления. Он не был обвешан орденами и медалями, не был осыпан «монаршей» милостью в виде почетных званий и академических титулов, он даже не был «народным художником Франции» и «лауреатом государственной премии США». Но на его выставки в приказном порядке с предприятий и институтов людей не загоняли. И, видимо, именно это и является вечной неутолимой болью тех, кто пытается и ныне оболгать его имя и использовать эту ложь в своих грязных политических целях.
Марк Шагал, конечно же, не был «примитивным художником». Это уже давно поняли все, кроме тех, кто этого понимать не хочет и вообще видит лишь то, что хочет видеть. Но это не продукт их примитивного мышления. Это – результат злого умысла, потому что одновременно и в Беларуси появляются издания, в которых М.Шагал называется «одним из величайших художников ХХ века, классиком авангарда»[62].
Что касается творческой манеры М.Шагала, то, как отмечают специалисты, его произведения «сочетают в себе мечтательность, простодушие с рафинированностью и богословской мудростью…». Основной темой его творчества называют «запредельную жизнь – сознание полета над городом, над землей, над собственным телом»[63]. За полвека до всяких савицких и скобелевых очень точную характеристику творческой манеры М.Шагала дал в книге «Люди, годы, жизнь» Илья Эренбург:
«Шагал отвергал тех мнимых живописцев, которые думали и думают, что можно воздействовать на глаз одной сменой сюжета. Он с отрочества знал, что у живописца свой язык, и протестовал против фотографической живописи. Ни протокол, ни опись бутафории не казались ему искусством. При этом он был и остается поэтом, не потому что в молодости иногда писал слабые стихи, а потому, что поэтичность присуща его живописи… Шагал – поэт или, если точнее определить, сказочник, Андерсен живописи.
Сказки неизменно однообразны и многообразны: меняется свет и цвет, а действующие лица повторяются. Шагал показывает людей Витебска: влюбленные целуются, печальные и ясные; бородатые старые евреи то сидят, пригорюнившись, то летают над городом; скрипачи не устают играть на крышах; кругом деревянные домишки; деревья. Месяц или полная луна, река и небо, домашние животные, которые полюбились ему еще в детстве,- петух, корова, ослик, коза, рыба. Шагал опытные мастер, и он – ребенок, влюбленные в сказку… Бывают чудесные холсты Шагала, бывают похуже, но его картины никогда нельзя спутать с работами других мастеров»[64].
Никто и никогда не объявлял Шагала классиком, которому следует подражать, но постоянно экспонирующиеся выставки работ художника (зачастую далеко не самые лучшие и полные), постоянно растущие цены на его полотна (зачастую астрономические по своей величине) лишь подтверждают огромный и неутолимый интерес к его жизни и творчеству.
P.S.
Сегодня во всем мире понятия «Шагал» и «Витебск» практически стали синонимами. Величие Шагала – это величие Витебска. О славе всемирно известного мастера и бесславии его хулителей писал в статье «Не адлучаць Шагала ад Віцебска» другой наш великий земляк, тоже гордость Витебщины – Василь Быков:
«В целом, если подумать, так ведь это же чудо, которое случается не в каждой стране и не в каждом столетии. Обычный местный человек, родившийся в некоем провинциальном, Богом забытом городке, дышавший его воздухом и кормившийся с его малоурожайных полей, по Божьей или по собственной воле становится, наконец, знаменитым гражданином мира, великим маэстро современности. Я говорю про Шагала. И может так случиться, что со всего нашего двадцатого столетия в следующее как самая большая знаменитость Витебска перейдет именно Марк Шагал, имя которого и будет символизировать название этого города. Все остальное уйдет в небытие, в почву истории, как ушло уже много чего, чем в свое время гордились, что казалось могущественным и бессмертным...
То, что за столько лет советской власти и после смерти великого маэстро его номенклатурные земляки так нетерпимо относились к нему и к памяти о нем, понятно, не делает им чести и характеризует их определенным образом. А применительно к белорусской культуре – еще и как национальных нигилистов. Ибо, умышленно или по непоразумению исключая такого художника из контекста белорусской культуры, нельзя рассчитывать на репутацию ее радетелей. Великий еврей Шагал – слава этой культуры. Шагалом ей дано гордиться, и чем дальше, тем больше – такое уж ее историческое предназначение. И никакие самые темные силы будущего не смогут отлучить Шагала от Витебска» (пер. с бел.)[65].
В том, что еще и сегодня есть люди, которые равнодушны к тому, что изображено на картинах М.Шагала, нет ничего удивительного. И нет ничего удивительного в том, что его не признают даже некоторые мастера живописи и художественной критики. Ведь не признал же его в свое время даже великий Лев Бакст, у которого М.Шагал учился и которому помогал в работе на заре своего творческого пути. «Иной раз ловишь себя на желании… спросить большого художника, как он не увидел, не почувствовал рождения незаурядного явления в живописи, – писал автор рецензии на вышедшую в США на русском языке книгу Фридриха Горенштейна о М.Шагале «Летит себе аэроплан». – Теперь мы знаем, что это не консерватизм Бакста, что «виноват» сам Шагал, который опередил свое время»[66].
Творчество Марка Шагала можно воспринимать или не воспринимать, но в полемическом запале нельзя переходить ту грань, которая разделяет критику от клеветы, а творческую дискуссию – от базарной склоки.
В 1922 году, уходя в эмиграцию, в книге «Моя жизнь» М.Шагал с горечью писал: «Ни царской России, ни России советской я оказался не нужным. Я им здесь непонятен. Я им – чужой… Может быть, Европа полюбит меня, а потом уже и она - моя Россия» [67].
Нет сомнения, что надежда великого мастера сбылась: признание его на родине состоялось!
Примечания и комментарии
1. Басин Я. Причащение к духу // Мишпоха. – №3. – Витебск, 1997. – С. 58.
-
Вечерний Минск. – 22 июня 1987 г.
-
Подробно см.: Лейзеров А., Басин Я. Белорусские СМИ в 1989-1991 гг. и межнациональные отношения. «Беларусь у ХХ стагоддзi», вып. 3. – Мн., 2004. – С. 154-161.
4. Политический собеседник («ПС»). – 1997. – №1. – С. 21.
-
Там же.
Там же, №5. – С. 24.
Там же. – С. 26.
-
Поле нашей битвы // Русский вестник. – 2002. – №17-18. – С. 21.
Краткая еврейская энциклопедия (КЕЭ), т.10. – Иерусалим, 2001. – Кол. 13.
Марк Шагал. К 100-летию со дня рождения. Живопись и графика из французских и советских музеев и личных коллекций. Каталог выставки. – М.: Советский худоджник, 1987.
Государственный архив Витебской области. Ф. 246, оп. 1, д. 310, лл. 95, 96 об. (Документ представлен для публикации витебским журналистом Арк. Подлипским).
Там же.
КЕЭ, т. 6. – Иерусалим, 1992. – Кол. 758-761.
Краска, чистота, любовь… (Беседа искусствоведа Александра Каменского с М.Шагалом в Москве в июне 1973 г.) // Огонек. – 1987. - №27. – С. 24-25.
Мне здесь очень понравилось… (интервью). // Литературная газета. – 1973. – 20 июня. – С. 8.
Эренбург И. Люди, годы, жизнь. – М.: Вагриус, 2006.- С. 656-658.
Краска, чистота, любовь… // Огонек. – 1987. – №27. – С. 24.
Цит. по: Подлипский А. Марк Шагал. Основные даты жизни и творчества. 2-е изд. – Витебск, 2000. – С.26.
ПС. – 1987. – №5. – С. 26.
Цит. по: Вознесенский А. Гала-ретроспектива Шагала. // Марк Шагал. Каталог выставки. – М., 1987.
Речь идет о витражах «Двенадцать колен Израилевых» для синагоги медицинского центра «Хадасса» в Иерусалиме (1960-1962).
ПС. – 1987. – №5. – С.26.
Из коллективного письма в редакцию газеты «Советская культура» журналиста В.Букчина, архитектора Ю.Градова и философа В.Семенюка. // Архив автора.
Тут, на Пакроускай вулiцы, я нарадзiуся у другi раз… // Культура. – 1997. – №25.
Там же.
Сiдаровiч В. Вокны гэтага дома глядзелi у свет // Народная воля. – 1997. – 12 июня.
Хаим Сутин (1893-1943), живописец, один из наиболее известных представителей так называемой парижской школы. Родился в местечке Смиловичи Минской губернии. С 1913 – во Франции. В годы оккупации находился на нелегальном положении. Умер в больнице от тяжелого заболевания.
Леон Бакст (наст. Лев Розенберг, 1866-1924), театральный художник, график, живописец. Родился в Гродно. Один из организаторов и ведущих участников объединения «Мир искусства». Преподавал в школе рисования и живописи Е.Званцевой в Петербурге, где в 1908-1909 гг. у него учился М.Шагал. С 1909 – в Париже. Питер Блюм (1906-1992), американский художник. Родился в местечке Сморгонь Виленской губернии.
Макс Вебер (1881-1961), живописец, гравер, скульптор. Родился в Белостоке. Один из пионеров авангардизма в США, способствовал развитию французских течений начала Марк Ротко (наст. Маркус Роткович, 1903-1970), живописец. Родился в Двинске. С 1913 г. – в США. Ученик Макса Вебера. В 1929-1952 гг. преподавал живопись в Центральной академии – еврейской школе в Бруклине. Основатель так называемой живописи цветовых полей.
-
Организаторы (очередной) парижской выставки М.Шагала весной 2003 г. назвали его «евреем по крови, славянином по происхождению, французом про паспорту» // Телепрограмма «Euronews» 19 марта 2003 г.
Молочко Е. Не только молнии бьют по вершинам… // Народная газета. – 1997. – 15 июля.
Поле нашей битвы. // Русский вестник. – 2002. – №17-18. – С. 6.
Подберезко Н. Мои работы никому не нужны… День. – 2002. – №26.
В феврале-апреле 1999 г. выставку картин М.Шагала в Мадриде, на которой было представлено 41 полотно (работы, созданные за 67 лет творчества, с 1909 по 1976 гг.) посетило более 100 тысяч человек. Среди прочих, на выставке экспонировались и полотна, созданные М.Шагалом в 1920 г. для Еврейского театра в Москве: «Введение в Еврейский театр», «Свадебный стол» и «Любовь на сцене», а также аллегорические изображения искусств – Театра, Музыки, Литературы, Танца. // Русская мысль. – 1999. – №4267.
В 1976 г. Мишель Бродский, шурин М.Шагала, брат второй жены художника Валентины, за год до своей кончины продал 70 работ мастера, принадлежавших ему на правах собственности, за 65 миллионов долларов // Еврейский мир. – 2001. – №497.
В 1990 г. в США картина М.Шагала «День рождения» (1923), принадлежавшая в свое время музею Гуггенхайма, была приобретена японским коллекционером за 77 миллионов франков (14,5 миллионов долларов). // Русская мысль. – 2000. – №4333.
34. Wigoder Geoffrey. Dictionary of Jewish Biography. – Jerusalem. – P. 99.
35. Шагал М. Из книги «Моя жизнь» (Фрагменты). // М.Шагал. Ангел над крышами: Стихи. Проза. Статьи. Выступления. Письма. – М., 1989. – С. 113.
36. Энгель Юлий (1868-1927), композитор, музыкальный критик, фольклорист. Получил юридическое и музыкальное образование (выпускник Московской консерватории). Один из организаторов в Москве Народной консерватории (1906). Исследователь и пропагандист еврейского музыкального фольклора, автор сборника еврейских песен в 3-х тт. В 1920-1922 гг. работал в Малаховке в еврейском детском доме. Автор музыки к пьесе С.Ан-ского «Диббук» (1922). С 1924 г. – в Эрец-Исраэле. Один из организаторов консерватории в Тель-Авиве.
37. Что касается доброты М.Шагала, стоит вспомнить слова Ю.Пэна о его работе со своими учениками: «Ученики разные. И учились они по-разному. Одному общему я учил их всех – художник и отстаивать доброе в мире». (Азгур З. То, что помнится…, кн. 3. – Мн.: Беларусь, 1988. – С. 4).
38. И Плоткин стал профессиональным скульптором по дереву. Учился в Еврейской полиграфической школе. Был призван в армию. После убийства С.Кирова был арестован. Отбыв срок, выслан из Москвы, жил на родине, в белорусском местечке. Участник Великой Отечественной войны. После разгрома Еврейского антифашистского комитета выслан в Бобруйск, где жил до 1953 г.
39. Рапопорт А. Марк Шагал в Малаховке. // Москва-Иерусалим. – 1993. – №15. – С.14.
40. Абрас Эфрос (1886-1954), искусствовед, художественный критик. В 1919-1929 гг. – заведующий отделом новейшей живописи Государственной Третьяковской галереи. Автор публикаций о творчестве М.Шагала в еженедельнике «Новый путь» (1916), соавтор (совм. С Яковом Тугендхольдом) монографии «Искусство Марка Шагала» (М., 1918).
41. Юдель Пэн (1854-1937), живописец, педагог, первый учитель целого поколения еврейских художников, в т.ч. М.Шагала, который одним из первых пригласил его в 1918 г. для работы в Художественном училище.
Мстислав Добужинский (1875-1957), график и театральный художник, член российского художественного объединения «Мир искусства», учитель М.Шагала в частной художественной школе Е.Званцевой (Петербург). В январе-апреле 1919 г. преподавал в Витебской художественной школе. С 1925 г. – в эмиграции.
Казимир Малевич (1878-1935), художник, основоположник одного из видов современного искусства – т.н. супрематизма. Преподавал в Витебске с ноября 1919 г. по май 1922 г.
Роберт Фальк (1886-1958), живописец, театральный художник, один из основателей общества художников «Бубновый валет», член объединения «Мир искусства». Работая деканом факультета живописи ВХУТЕМАСа, начиная с 1021 г. периодически приезжал в Витебск для преподавания в Витебском художественно-практическом институте.
Иван Пуни (1982-1956), художник «левого» направления. В первой половине 1919 г. преподавал в Витебске. С конца 1919 г. – в эмиграции.
-
Моисей (Михаил) Кунин (1897-1972), живописец, эстрадный актер, ученик И.Пэна, М.Шагала, Р.Фалька. По приглашению последнего поступил в 1921 г. во ВХУТЕМАС.
Иван Гаврис (1890-1937?), живописец, ученик Ю.Пэна. С августа 1922 г. – ректор Витебского художественно-практического института.
Цит. по: Подлипский А. Марк Шагал. С. 17-19.
По данным биографов М.Шагала, факта его посещений занятий в Парижской Академии художеств не зафиксировано. Как писал сам М.Шагал, «ни одна академия не могла дать того, что я впитал на выставках Парижа, в витринах, музеях… Все демонстрировало уверенное чувство меры и ясности, точное ощущение формы, настоящую живописную живопись, даже на полотнах второразрядных художников» // Цит. по: Лебедева Е.А. Марк Шагал // Калейдоскоп (Приложение к газете «Время», Тель-Авив), вып. 68. – 1992, 3 июля. – С. 16.
А.Рапопорт. Указ. Соч.
Каунас (до 1917 – Ковно), в 1919-1940 гг. – столица Литовской республики.
Маршессо Д. Шагал. – М., 2003. – С. 57.
Советский Савицкий (интервью). // День. – 1993. – №17.
День. – 2002, 12 марта. – №26.
Русский вестника. – 2002. – «17-18. – С. 6.
Цит. по: Подлипский А. Марк Шагал. – С. 38-39.
Народная газета. – 2002, 23 ноября. – С. 3; Русский вестник. – 2002. – №43-44. – С.6.
Большой энциклопедический словарь. – М.-СПб, 1997. – С. 1359.
Там же. – С. 983.
Культура и культурология. Словарь. – М.: Академический проект. – Екатеринбург: Деловая книга. – 2993. – С. 928.
Осип Цадкин (1890-1967), скульптор, ученик Ю.Пэна. С 1909 г. – во Франции. В ранних работах прослеживается увлечение русской деревянной скульптурой. В 1941-1945 гг. – в США. Самое знаменитое произведение – памятник разрушенном у Роттердаму.
Казовский Г. Еврейское искусство в России. 1900-1948. Этапы истории. // Советское искусствоведение. Вып. 27. – М.: Советский художник, 1991. – С. 240-241.
59. «В первой четверти ХХ века существовали две основные точки зрения на истоки и перспективы развития нового еврейского искусства. Согласно первой, евреи являются народом «восточным», наследниками древних цивилизаций Ближнего Востока, и потому за основу современного национального творчества следует принять искусство древних семитских народов (Ассирии, Вавилона) и Египта…
С другой точки зрения, которую можно условно назвать «почвеннической», представлялось, что евреи как народ сформировались в диаспоре и именно там возникло их оригинальное искусство. Такие представления полностью соответствовали идишистской утопии, рисовавшей мир восточноевропейского еврейства как самостоятельную цивилизацию, создавшую и собственное искусство» (Казовский Г. Художники Культур-Лиги. – Иерусалим, 2003. – С. 67-71).
60. Цит. по: Шкляревская М. Истоки искусства ХХ века. // Еврейский мир (Нью-Йорк). – 2000, 16 марта (№408).
61. Казовский Г. Шагал и еврейская художественная программа в России. // Вестник еврейского университета в России. – 1992. – №1. – С. 88-89.
62. Котович Т. Энциклопедия русского авангарда. – Мн., 2003. – С. 391.
63. Там же.
64. Эренбург И. Указ.соч. – С. 658-659.
65. Быкау В. Не адлучаць Шагала ад Вiцебска. // Шагаловские дни в Витебске. Специальный выпуск газеты «Витьбичи». – 1992, 3-5 июля. – С. 3.
66. Вайшельбойм И. Вариации на тему Марка Шагала. // Еврейский мир (Нью-Йорк). – 2000, 28 сентября (№436).
67. Шагал М. Из книги «Моя жизнь» (Фрагементы). // М.Шагал. Ангел над крышами. – М., 1989. – С. 115-116.
Приложение №1
В редакцию газеты «Советская культура»
Уважаемые товарищи!
Просим опубликовать на страницах Вашей газеты наше письмо.
Волны нашей местной борьбы с «шагаломанией» давно уже докатились до всесоюзной прессы. Читатели «Литературной газеты», «Советской культуры», «Комсомольской правды» из разных публикаций знают, что «непризнание» всемирно известного художника-гуманиста Марка Шагала на его родине, в Белоруссии, стало поистине «делом жизни» для некоторых наших бойцов идеологического фронта.
Совершенно очевидно, что этот конфликт (впрочем, как и множество других перестроечных конфликтов) выявил противоречия не только искусствоведческого характера. Об этом – документальный фильм «Театр времен перестройки и гласности», снятый на белорусской киностудии режиссером Аркадием Рудерманом и оператором Юрием Горулевым.
Первоначальный замысел у создателей фильма был такой: проверить современную драматургию жизнью.
Вот интервью с известными белорусскими драматургами, их мысли о конфликте, о герое современной пьесы. А вот – сама реальная жизнь с ее разнообразными и очевидными ситуациями и героями… Но жизнь-то и вмешалась в сценарий. Осталось одно интервью – с драматургом Александром Петрашкевичем, сочетающем литературную деятельность со служебными обязанностями главного редактора издательства «Белорусская советская энциклопедия». Много и увлеченно говорит в своем кабинете Александр Леонтьевич о целях современной драматургии, о бескомпромиссном герое-борце, об острых жизненных коллизиях, которые, по его мнению, чаще всего можно наблюдать сегодня в суде.
И вот неожиданный поворот судьбы. Петрашкевич вынужден в роли ответчика представлять администрацию белорусского энциклопедического издательства в судебном процессе по делу о восстановлении на работе бывшей своей подчиненной, редактора Ирины Шеленковой, которая была уволена только за то, что не согласилась с грубой фальсификации жизни и творчества Шагала, которая оказалась близка издательскому руководству.
Совсем иные речи льются из уст Петрашкевича во время судебных заседаний. Обнаруживается иное отношение нашего драматурга к «герою-борцу», отстаивающему собственную позицию в вопросах искусства. Писатель Петрашкевич сильно недоволен не только «чересчур позволяющей себе» И.Шеленковой, но в не меньшей степени – художником Шагалом. Что ему, Петрашкевичу, мнение мировой общественности, отзывы о Шагале авторитетных искусствоведов? Ведь имеется свой, доморощенный специалист по всем проблемам – небезызвестный кандидат философских наук В.Бегун. Именно ему, активному борцу с сионизмом, и поручило руководство издательства обеспечить «идеологическую выдержанность» статьи о Шагале для пятого тома «Энциклопедии литературы и искусства Белоруссии». Ну а у Бегуна метод отработанный – ему прежде всего подавай паспортные данные, а уж анализ будет соответствовать. Ни один искусствовед не совладает с доводами нашего знатока живописи.
Так и выстраивается эта дурно пахнущая цепочка фактов. Сначала «не устраивает» Шагал, замалчивается его 100-летний юбилей, идет борьба с энтузиастами, мечтающими о создании в Витебске музея художника. Затем, чтобы и другим «шагаломанам» урок был, увольняется с работы (разумеется, как непрошедшая аттестацию и с согласия совета трудового коллектива) редактор Шеленкова. Но вот создан фильм обо всей этой истории. Что ж, и это не препятствие. Ведь можно запретить, не допустить фильм на экран. Именно с этой целью Петрашкевич по всем законам хорошо освоенного искусства борьбы с неугодными организовал кампанию по дискредитации фильма, поднял свою «королевскую рать» (благо, связи сохранились со времени заведывания отделом культуры ЦК КПБ). Об этих безотказно действующих законах и связях с простодушной улыбкой говорит режиссеру народный заседатель, принимавший участие в рассмотрении дела Шеленковой: «Судье позвонили… Ну, а что делать? У него ведь дети… Жить надо».
Вот так… А мы толкуем о перестройке, о независимости суда. Иск Шеленковой уже отклонен не только районным, но и городским судом. Сейчас предпринимаются энергичные попытки, чтобы «отклонить» и фильм.
Вот такой «театр времен перестройки и гласности» организовал драматург и энциклопедист Петрашкевич. Мало того, наш проповедник гуманистических идеалов подал в суд на режиссера – дескать, в фильме оскорблено его личное достоинство. Да, действует Петрашкевич не без поддержки вполне определенных сил, в том числе, и на самой киностудии.
Но есть и другие силы. В защиту фильма выступают известные белорусские кинематографисты, писатели, журналисты. На стороне его авторов конфликтная комиссия Союза кинематографистов СССР. Люди понимают: дело не только в судьбе Шагала на его родине, не только в том, как сложится судьба молодой женщины Ирины Шеленковой. Хотя и это само по себе очень важно. Главное же – в остром сознании того, что в таких боях «местного значения» решается судьба всей борьбы за подлинное обновление нашего общества.
Семен Букчин, кандидат филологических наук,
Член Союза писателей СССР.
Юрий Градов, архитектор, лауреат Ленинской премии.
Татьяна Логинова, кинооператор,
Лауреат Государственной премии СССР.
Владимир Семенюк, кандидат философских наук.
(Архив автора)
