Исанна Ефремовна Лихтенштейн, коренная киевлянка, из врачебной семьи. Oтец: профессор - терапевт, мать, врач -лаборант) Кандидат медицинских наук, автор свыше 130 научных статей по проблемам кардиологии и литературно - медицинской тематике. С 1963 года до эмиграции в Израиль( 1991) работала научным сотрудником Украинского НИИ клинической медицины имени академика Н.Д.Стражеско, впоследствии переименованного в институт кардиологии. Занималась моделированием в эксперименте инфаркта миокарда, гипертонической болезни, атеросклероза. С 1992 года работала по специальности в Хайфской больнице " Бней Цион", в настоящее время в клинике альтернативной медицины. С 1988 года занимаюсь медико - литературными исследованиями.( Клиническая медицина"1988,8 "Медицинские темы в творчестве М.А. Булгакова") Публиковалась в журнале " Долгожитель", приложение к газете "Новости недели" с 2005 по 2008 годы. Журнал " Второе дыхание"Издание клуба русскоязычных ученых штата Массачусетс , 2009, 20 " Меня душит мое я" о Ромене Гари. " Вестник Дома ученых Хайфы 2007,11, 12. "Доктор Владимир Даль". Принята к печати статья "Сэр Артур Конан Дойль" в книге "Медицина в художественных произведениях", Киев. В 2009 вышла из печати книга " Этюды о литературе. Глазами врача." Хайфа
Давно известно, что доброе слово лечит, придает силы и уверенность. Выдающийся русский ученый Г.А.Захарьин (1829 – 1897) утверждал, что если после встречи с врачом больному хоть на минуту не стало легче, то врач должен задуматься о соответствии профессии. О.Генри писал, что если больной считает кареты в похоронной процессии, то его шансы на выздоровление ничтожны. Врач и писатель Владимир Даль считал весьма желательным для медика уметь говорить с пациентом в буквальном смысле на одном языке, не пренебрегая местными говорами, что он и делал.
Конечно, миграция, характерная для современного мира, вряд ли позволяет следовать советам Даля. Но, по сути, он по-прежнему прав. «Сколько бы вы, милостивые государи, ни выслушивали, ни выстукивали, вы никогда не сможете безошибочно определить болезнь, если не прислушиваетесь к показаниям самого больного», – неизменно наставлял своих учеников знаменитый Г. А. Захарьин. Сомерсет Моэм (врач по профессии) подчеркивал, что человек со здравым смыслом и даром сочувствия, предоставляя свободу природе больного, приносит не меньше пользы, чем иные высокообразованные медики. Очень часто причиной тревог является неведение, неизвестность, непонимание. «Страх порождается, – как полагает выдающийся ученый-онколог Зильбер, – отсутствием информации, и, следовательно, информация – мать не только интуиции, но и бесстрашия».
Великолепные строки сочувствия человеку, углубленному в свои беды и невзгоды, находим в произведениях искусства. Примером служит, в частности, творчество Бальзака. Творческому методу писателя свойственен системный подход, отразившийся в «Человеческой комедии».
Медицинские темы в романах Бальзака определяются характерной для автора особенностью – из романа в роман рядом со страдающим героем постоянно находятся врачи – доктор Бьяншон, несколько реже его учитель профессор Деплен («Обедня безбожника») и эпизодически доктор Бенаси («Сельский врач»).
Бьяншон настолько занимал воображение писателя, что он поверил в реальность созданного своей фантазией врача и к нему, умирая, обращался за помощью. Бальзак не только поверил в существование врача по имени Бьяншон, но убедил в этом и читателя.
Описывая встречи с Бьяншоном, я определенным усилием воли вспоминаю, что это придуманный герой, а не реальный человек, настолько великолепен типаж. Кто же такой Бьяншон, чем знаменит, какими качествами наделен и когда появляется в мыслях и романах Бальзака?
Впервые он встречается в романе «Отец Горио», снимает комнату в «Доме Воке», где начинается жизнь множества персонажей, проходящих через все романы писателя. «Дом Воке» населяют, как правило, люди, попавшие в затруднительное положение, бедные студенты или разорившиеся буржуа, иногда, впрочем, сохраняющие надежду поправить состояние…
Здесь, в пансионе, состоялось знакомство не только с Бьяншоном, но и с будущим стряпчим, героем светских романов и интриг, Эженом Растиньяком, отцом Горио, его дочерьми, ростовщиком Гобсеком, бывшим каторжником Вотреном и многими другими, в прошлом посетителями парижских салонов, ресторанов, а затем, по воле случая, жителями ночлежек.
Занимательна, а порою страшна эволюция героев, преображающихся по прихоти судьбы и романиста. «В этой первой комнате стоит особый запах… его следовало бы назвать запахом пансиона. В нем чувствуется затхлость, плесень, гниль, он вызывает содрогание, бьет чем-то мозглым в нос, пропитывает собой одежду, отдает столовой, где кончили обедать, зловонной кухмистерской, лакейской, кучерской» («Отец Горио»).
За неимением средств, в пансионе живет студент-медик Орас Бьяншон. Он молод, остроумен, открыт общению, любознателен, пытлив, дружелюбен. Он, в отличие от друга Растиньяка, не готов к обогащению любой ценой. «Человеческие склонности находят и в пределах очень маленького круга такое же полное удовлетворение, как и в пределах самого большого. Наполеон не съедал двух обедов и не мог иметь любовниц больше, чем студент-медик, живущий при Больнице капуцинов. Наше счастье всегда будет заключено между подошвами наших ног и нашим теменем – стоит ли оно нам миллион или сто луидоров в год, наше внутреннее ощущение от него будет совершенно одинаково».
С первых встреч обнаруживается острый специфический взгляд, особый склад мыслей Ораса, развивающихся под влиянием учебы на медицинском факультете. Так, встречаясь в столовой с одной из «пансионерок», он шепчет Вотрену: «Меня всегда пробирает дрожь от этой старой летучей мыши. Я изучаю систему Галля и нахожу у Мишоно шишки Иуды». То есть одно из первых появлений Бьяншона как бы атрибутировано профессиональными познаниями. Модная в то время теория Галля, автора учения о френологии, – связь внешней конфигурации черепа с особенностями личности – известна студенту-медику. Термин «френология» принадлежит ученику Галя, Иоанну Шпурцгейму. Исходя из этой же теории, студент – медик характеризует отца Горио: «Я щупал его голову: на ней только один бугорок – как раз именно отцовства, это отец неизлечимый».
Бальзак устами Бьяншона обнаруживает проницательность при описании первых признаков заболевания отца Горио, возникших после нервного потрясения от общения с дочерьми, от их непомерных требований. Он (отец Горио) рыдал, возбуждение сменялось подавленностью и затем: «Что-то мне давит лоб, это мигрень… Какая-то завеса закрывала мне глаза…» Вскоре появился Бьяншон и высказал предположение о возможности апоплексии (кровоизлияние в мозг И.Л.). Вот его обоснование: «Нижняя часть его [отца Горио] лица довольно спокойна, а черты верхней, помимо его воли, дергаются кверху.… Затем взгляни на его глаза: они точно посыпаны какой-то мельчайшей пылью… Эта особенность указывает на кровоизлияние в мозг». Одновременно Бьяншон интересуется, что предшествовало изменениям состояния, высказывая предположение о возможном потрясении. Для него очевидна связь нервного стресса и развития нарушений мозгового кровообращения.
Умирающий отец Горио в полубессознательном состоянии, испытывая физические страдания, грезит о дочерях, что является доминантой: «О, какая боль! Вся голова трещит! Как вы думаете, они придут? Они, конечно, ничего не знали о моей болезни? Вылечите меня! Вылечите! Я им еще очень нужен! Их состояние под угрозой».
На пороге смерти другой обитатель пансиона, ростовщик Гобсек, не перестает думать о своих богатствах, как Горио о дочерях: «Я ухожу, голубчик… куда ухожу – не знаю, но ухожу отсюда. У меня уж карфология (бессознательные движения рук умирающего – И. Л.) началась, – добавил он медицинский термин, что указывало на полную ясность сознания… Куда ж теперь все добро мое пойдет? Мне вдруг почудилось, будто по всей комнате золото катится, и я встал, чтобы его подобрать… Он приподнялся на постели: его лицо четко, как бронзовое, вырисовывалось на белой подушке. Протянув высохшие руки, он вцепился костлявыми пальцами в одеяло, будто хотел за него удержаться, взглянул на камин, такой же холодный, как его металлический взгляд, и умер в полном сознании…».
Бальзак с тонким психологизмом описывает страдания заболевших, отношения к ним друзей и врачей, нюансы последних мгновений, отличающиеся не только по характеру заболевания, но и в зависимости от структуры личности конкретного человека.( сравники мысли умирающего отца Горио о дочерях и Гобсека о деньгах). Литературоведы отмечают особое свойство писателей проникать в мысли и чувства созданных ими персонажей. Иногда персонажи, «вырастая», диктуют авторам иные коллизии, действуя независимо от воли автора.
Особенно эмоциональны и точны у Бальзака картины болезни и смерти героев. «Его [полковника Шабера] подтачивал один из тех недугов, для которых медицина не нашла еще имени, они не имеют постоянного очага и гнездятся в нервной системе, являющейся, по-видимому, самым уязвимым местом нашего организма. Эту болезнь можно было бы назвать «сплином несчастья».
Задолго до открытий физиологов, в частности И. М. Сеченова, И. П. Павлова, Бальзак на основании наблюдений убедился в огромной роли нервной системы в развитии и течении заболеваний, в специфике отдельного случая. «Я всегда посещаю семьи, удрученные смертью близких людей, чтобы узнать, не заболел ли кто от горя… Горе так же разрушает душу, как разрушает тело нестерпимая боль» («Сельский врач»). В этом же произведении устами доктора Бенаси звучит утверждение, намного опередившее время, но очевидное для Бальзака: «В наши дни медицина соприкасается со всеми науками…».
В повести «Побочная семья» Бьяншон преуспевает в лечении графа де Гранвиля именно потому, что понял причину его страданий и тяжелой депрессии. Для него ясна психологическая основа болезни. «Вы больны и должны мне позволить вылечить вас» – в этой короткой фразе заключен один из постулатов практической медицины – быть ближе к человеку и стремиться вызвать доверие к себе.
Так же поступают и другие доктора, живущие на страницах «Человеческой комедии». Один из них великий врач – профессор Деплен – был учителем Бьяншона. Он в молодости, как Бьяншон, жил в меблированных комнатах, испытывая жестокую нужду, часто голодал. Его спас небогатый водонос, сосед по жилью, отдавший ему все скопленные невероятным трудом сбережения, чем помог получить образование. Профессор, человек довольно закрытый, никогда не говорил о том периоде жизни, но в тайну случайно удалось проникнуть Бьяншону. Он неожиданно для себя заметил атеиста Деплена, входящим в церковь. Оказалось, что Деплен ежегодно заказывает мессу по давно умершему водоносу-овернцу, тем самым, отдавая дань любви, уважения и памяти верного друга. Если по характеру Деплен отличался от открытого, общительного Бьяншона, то подходы к больному, к лечению формировались у молодого врача именно под влиянием учителя. «У Деплена было поразительное чутье: он постигал больного и его болезнь не то природной, не то приобретенной интуицией, позволявшей ему установить индивидуальные особенности данного случая и точно определить тот час и минуту, когда следовало производить операцию, учтя при этом атмосферические условия и особенности темперамента больного».
Осмотрев слепую госпожу Миньон, он понял, что может вылечить ее, и назначил операцию. «Быстрота и ясность, с которой Деплен отвечал на все вопросы г-жи Миньон, его манеры и деловой тон – все это впервые дало Модесте [Миньон] правильное представление о таланте… Он был нежен с Модестой». Впервые больная поверила врачу, поверила в исцеление. После общения с врачом больной стало спокойнее – таково основное требование деонтологии. Не преемственностью ли объясняется творческий метод ученика?
Так Бальзак неизменно подчеркивает острый взгляд Бьяншона, фиксирующий малейшие изменения мимики, выражения глаз, позволяющие заподозрить у больного то или иное заболевание. Для того чтобы поставить диагноз, порой достаточно внимательного осмотра, к которому современные врачи, увлеченные действительно чудодейственной диагностической базой, но не видящие самого больного, прибегают все реже и реже.
Профессор Е.И.Лихтенштейн с неизменным восхищением вспоминал ученика В.П.Образцова профессора Ф.А.Удинцева, который, входя в палату и внимательно вглядываясь в ожидающих обхода больных, особым чутьем почти мгновенно составлял мнение о заболевании каждого. Поразительно верными оказывались его предположения.
Бальзак подробно описывает, как заботливо и профессионально ухаживает Бьяншон за отцом Горио, не жалея ни сил, ни времени, без какой-либо платы за труд. «К изможденному телу старика ставили пиавки, за ними следовали припарки, ножные ванны и другие лечебные средства, возможные лишь благодаря самоотвержению и физической силе…» Уходя в клинику, Бьяншон объясняет Растиньяку, на что обратить внимание, наблюдая больного, так как малейшие нюансы могут изменить суждение о характере процесса, прогнозе и т.д. «В болезнях подобного рода все необычно. Когда удар случается… в затылке… бывают странные явления: работа мозга частично восстанавливается, и тогда смерть наступает позже. Кровоизлияние может и не дойти до мозга, а избрать другие пути…»Трогательным является отношение Бьяншона к страдающему человеку: «врачи привычные видят только болезнь, а я пока еще вижу больного».
Между тем в неизбежном диалоге «врач–больной» нельзя игнорировать обязанности и поведение того и другого. «Врачи привыкли разбираться в людях и их поступках, наиболее искусные из нас, изучая тело, изучают душу. Я узнал светских дам. Мы проводим ночи напролет у их изголовья, из кожи вон лезем, чтобы не допустить малейшего ущерба для их красоты. Не выдаем их тайн, молчим как могила. Когда присылаем счет, они находят его чрезмерным…» («Дело об опеке»). И еще: «…Представители трех профессий в нашем обществе – священник, врач и юрист – не могут уважать людей». («Полковник Шабер»). Это грустная правда. Потеряно в значительной мере уважение к профессии. В современной прессе читаем и о рукоприкладстве, что не имеет разумного объяснения. Впрочем, нельзя забывать о холерных бунтах в прошлом, о жестокости вельмож по отношению к врачам. Но все же это не было распространенным явлением. Из семейных преданий знаю, что во время петлюровских погромов в Украине моему деду сохранил жизнь один из пациентов.
Достойно у постели бедного старика Горио ведут себя и коллеги Бьяншона, пришедшие по его зову, заметьте, не за деньги, а из уважения к студенту-медику и исходя из понимания врачебного долга. Они совместно обсуждают метод лечения в зависимости от обстоятельств: «Если у больного появятся признаки рассудка, если он заговорит, поставь ему продольный горчичник, так чтобы охватить спину от шеи до крестца, и пошли за нами». Они обсуждают возможные сдвиги, указывающие на изменения в течение болезни, а, следовательно, лечения и, главное, прогноза.
Описывая Бьяншона как самого любимого врача писателя, не следует забывать, что его прототипом является профессор Жан Батист Наккар, автор диссертации «Новая физиология мозга», член Королевского медицинского общества, личный врач семьи Бальзаков и преданный друг Оноре. Он отличался пытливым умом, добрым сердцем и большими знаниями.
Возможно, дружба с таким человеком, его рассказы о работе, о сложностях и тревогах, радостях и свершениях помогли созданию притягательных, полнокровных, запоминающихся, живущих самостоятельной жизнью образов врачей.
Известный русский врач Мудров писал, что лечить нужно не болезнь, а больного. Хорошо известно, что одно и то же заболевание протекает по-разному у разных людей. Но для этого необходимо внимание, да и сострадание. Ведь слово может и спасти, и убить. Автору этих строк довелось быть свидетелем нескольких возмутивших его бесед врача с пациентом. Одна из них: бегло посмотрев в компьютере результаты исследований, не отрываясь от него, извлекает напечатанный рецепт, подает пациенту со словами: у вас все сосуды забиты, органы не работают и.т.д. Был другой эпизод: желая предостеречь 18-летнюю студентку, от преждевременного выхода на занятия после болезни, в качестве аргумента, профессор привел случай смерти в аналогичной ситуации другой девушки.
Допустимо ли такое? Вопрос риторический. А ведь уже много лет назад выделена группа иатрогенных заболеваний, то есть внушенных врачом. Известны случаи тяжелых состояний, вызванных не болезнью, а реакцией впечатлительных людей на неосторожные слова.
Бальзак касается болезненных проблем угасания, смерти не только с философской точки зрения, но и пытается найти объяснение соответствующих биологических механизмов. «…На его лице болезненно запечатлелась борьба между жизнью и смертью, происходившая в механизме, где мозг уже утратил сознательные восприятия, от которых у человеческого существа зависят чувства радости и скорби… В таком состоянии он пробудет еще несколько часов, и смерть наступит незаметно, он даже не захрипит. Мозг, вероятно, поражен целиком». («Отец Горио») Осматривая отца Горио, позднее Бьяншон замечает: «Машина [сердце] работает, но в его состоянии – это несчастье».
Врач сострадает неизлечимому больному. Отсюда, пожалуй, не так далеко до эвтаназии, будоражащей умы не только врачей. Где границы дозволенности? В чем больше гуманизма – в продлении неизлечимых страданий или их прекращении? Удастся ли исключить злоупотребления? Эта тема не терпит суеты.
Известен интерес Бальзака к естественным наукам, он читал учебники, изучал психологию и психиатрию, знал об острых общественных дискуссиях своего времени. Устами доктора Бьяншона он дает оценку опытам Месмера (1734–1815), одного из создателей учения о животном магнетизме. Согласно Месмеру, все объекты живой природы взаимосвязаны и взаимодействуют посредством особых флюидов: «Я думал о магнетизме… Я глубоко убежден в могуществе человеческой воли, этой движущей жизненной силы. Магнетические внушения, полученные во время сна, с точностью выполнялись в состоянии бодрствования. Воля одного становилась волей другого» («Дело об опеке»).
Учение Месмера и его последователей второе столетие продолжает занимать умы и, будучи на периферии конвенциональной медицины, находит все больше сторонников в ученом мире. В лечебной практике, преимущественно в ортопедии, применяются различные магнитофоры.
Особенно полно и разносторонне взгляды писателя проявились в описании психологических особенностей личности в философском романе «Шагреневая кожа». Замысел романа складывался постепенно, что видно по записям в рабочих тетрадях. Окончательная формулировка следующая: «Она (философская сказка) останется формулой нашего теперешнего века, нашей жизни, нашего эгоизма». Герой повести молодой поэт Рафаэль задавлен нуждой. Он жил в мансарде со стенами, «сочившимися нищетой», мечтал о славе, популярности, богатстве, женщинах. Повесть не автобиографична. Но, возможно, Бальзаку вспомнились трудные годы, проведенные в мансарде на улице Ледигьер, свой каторжный труд, смелые планы, полуголодное существование. Талантливый юноша в отчаянии бродит по улицам города, думая о самоубийстве, не находя выхода из одиночества и нищеты. «…Сквозь уличный шум он слышал один только голос – голос смерти». И в то же время автор четко подмечает: «…на краткий миг он сбрасывал с себя бремя дум и воспоминаний, останавливаясь перед цветами, головки которых слабо колыхал среди зелени ветер». Внимание рассеивается, значит, понимает читатель, не все потеряно. И вот далее: «И вдруг он [Рафаэль] услышал слабое звяканье монет у себя в кошельке, и улыбка надежды озарила его лицо. Так постепенно мысль о самоубийстве уходит в тень, уступая место иным заботам и желаниям».
Автор «Человеческой комедии», писатель и тонкий психолог, касался и тем самоубийства. «Я считал, что самоубийство – это последняя стадия духовного недуга, как естественная смерть – завершение недуга телесного. Но чтобы пресечь свою жизнь, нужно согласие разума: значит – убивает мысль, а не пистолет». Бальзак утверждает, что человек могущественен, лишь, когда он обладает неограниченной свободой действий. Действительно, свобода человеческого разума и воли обладает важной защитной ролью.
После долгих мучительных сомнений доктор Бенаси («Сельский врач») говорит: «…раз у него [человека] хватит силы воли умереть, значит, у него должно хватить силы воли, чтобы жить и бороться». Примерно так происходит с Рафаэлем, оставляющим мысль о самоубийстве от самой малости – от найденных в кармане монет. Он продолжает ходить по городу и забредает в антикварный магазин, где становится обладателем шагреневой кожи. Условия владения кожей жесткие – любое желание выполняется. Но оплачивается жизнью – каждое осуществленное желание уменьшает кожаный лоскут. Надпись на коже гласит: «Но соизмеряй желания со своей жизнью».
Вспоминается договор Фауста с Мефистофелем: в обмен на радость бытия отдается душа, за чем неотвратимо придет смерть.
Не анализируя философские концепции романа, о чем много писали, и будут писать специалисты, коснемся медицинской тематики, усилий врачей в лечении больного поэта.
У постели заболевшего Рафаэля собрался консилиум в составе четырех врачей. Они «с подчеркнутым вниманием щупали ему пульс, осматривали его и расспрашивали. Больной старался угадать их мысли, следил за каждым их движением, за малейшей складкой, появлявшейся у них на лбу». Ни в ком из врачей не было сострадания, казалось, будто они думают о чем-то другом. «На какие бы грозные симптомы ни указывал Бьяншон, один только Бриссе изредка цедил в ответ: «Хорошо! Так!». Между тем «лицо Ораса выдавало огромную муку и скорбное сочувствие». Он не мог оставаться равнодушным к мучениям больного и бесстрастно стоять у смертного ложа. «Около получаса доктора, если можно так выразиться, снимали мерку с болезни и с больного, как портной снимает мерку для фрака с молодого человека…».
Прошло время, и больной «уже представил себе собственные похороны, слышал пение священников, мог сосчитать свечи… Все, некогда сулившее ему долгую жизнь, теперь пророчило скорую смерть». Удивительная перекличка с О.Генри: «…когда мой пациент начинает считать кареты в своей похоронной процессии, я скидываю пятьдесят процентов с целебной силы лекарств. Если вы сумеете добиться, чтобы [пациентка] хоть один раз спросила, какого фасона рукава будут носить этой зимой, я вам ручаюсь, что у нее будет один шанс из пяти вместо одного из десяти».
Не подлежит сомнению необходимость создания для больного спокойной обстановки, дабы оставалась надежда на исцеление. Не зря выдающиеся врачи в работах по медицинской деонтологии, подкрепляли свои мысли и фрагментами из произведений художественной литературы (В. П. Образцов, Н. Д. Стражеско, А. Л. Мясников, И. А. Кассирский, Е. И. Лихтенштейн и другие).
Изучение медицинских тем в произведениях искусства способствует гораздо более глубокому пониманию сложных переплетений мира чувств и мыслей, сердца и разума.
Врач и писатель, каждый по-своему, разбираются в природе человека во всем ее многообразии, и их единение приводит к лучшему взаимопониманию страждущего с целителем. Нет изолированных наук, человек целостен, а не состоит из суммы органов, и рассматривать его следует в единстве всего многообразия жизни.
Литература
1. Бальзак Оноре Собрание сочинений в 15 томах. Огиз – Государственное Издательство Художественная литература, 1945.
2. Кассирский И.А. О врачевании. Москва: Медицина, 1970.
3. Лихтенштейн И. Врач и больной. Долгожитель. Приложение к газете Новости недели, 28 апреля, 2007.
4 Исанна Лихтенштейн « Этюды о литературе. Глазами врача» Хайфа,2009
