Три истории
Содержание
Сколько много крутится колёс
Но сложное понятней им
DÉJÀ VU
Сколько много крутится колёс
Лета моей ранней юности – одно за другим – проходили в пионерских лагерях. Капризница-память, по ей только ведомым резонам, вырвала и сохранила из потока образов, звуков, эмоций какие-то отрывки, картины, нечто вроде видеоклипов, выражаясь современно. Часто эти эпизоды совершенно незначительны, но сохранены они во всём первоначальном богатстве. Вот я еду – ещё с детским садом! – на летнюю дачу в Лианозово (прекрасно звучащее название запомнилось сразу же). Сижу у окна (!) в автобусе (сама эта езда – сказочное событие), заворачиваем мы с Покровки на Садовое кольцо, а около кино «Спартак» ковыляет на костылях наш одноногий сосед Поляков… И проходит это мгновенное фото со мною через всю жизнь. Почему именно оно? Нет ответа… Или сижу я в огромной кабине разбитого немецкого грузовика, уткнувшегося тупым носом в землю за забором лагеря. Пахнет сеном, разогретой на солнце кожей, каким-то чужим лаком… Жужжат шмели, кружат бабочки… Вся жизнь впереди. Или поле, заросли травы через амбразуру дзота – не знаю немецкого или нашего… Прямо за ним лес, а в нём фиалки – нагнёшься к хрупкой головке цветка (не так уж далеко и нагибаться надо было в те годы), и голова кругом… Вспыхивает в памяти и не желавший разгораться пионерский костёр. Наш шофёр плеснул в него из ведра бензина, и на мгновенье столб пламени поглотил огромные и близкие – руку протянуть – звёзды. И вовсе невероятное счастье: мы идём по опушке, а над лесом, почти задевая верхушки, проносится самолёт. Так низко, что в кабине виден лётчик в шлеме. «Реактивный, реактивный!» – дружно кричит мужская половина отряда.
Конечно, и сейчас слышу певшиеся тогда песни, не все, разумеется. И здесь выбор Мнемозины не всегда понятен. Ну, скажем, поёт одна девочка из старшего отряда другой: «Ты не хмурь, подруга, бровь/Сердце к радости готовь/Есть на свете дружба и любовь». Подружки многозначительно переглядываются. Почему угнездились в моём запоминающем устройстве эти жуткие строки? Пробуждавшаяся эротика? Возможно, я один на белом свете и помню их – похоже, даже всезнайке-Интернету они неизвестны. Видимо от многократного исполнения осталось в памяти бессмертное: «Сталин наша слава боевая/Сталин нашей юности полёт/С песнями борясь и побеждая/Наш народ за Сталиным идёт»[1]. Много пели тогда «Сормовскую лирическую»[2]… Вечером, над потемневшими от сумерек и росы полями «Гудками кого-то зовёт пароход» звучало ширью необозримого, за горизонт уходящего простора. Уже в шестидесятых годах, приплыв в Горький на теплоходе «Некрасов», увидел Стрелку, разлив Волги, и позвал меня издалека тот самый песенный пароход…
Была и ещё одна особенная песня – про паровоз и его машиниста. Побродив по Интернету, я узнал, что песня эта, скорее всего, фольклорная. Вот запомнившаяся мне версия стихов[3]:
Где вчера поля были пустые,
Там теперь раскинулся колхоз,
На одном заброшенном участке
Сиротою мальчик Миша рос.
Шла война, гремела революция,
И незаметно Миша наш подрос,
Он окончил школу машинистов
И стал водить товарный паровоз.
Ты лети, лети, моя машина,
Сколько много крутится колес,
Ах, какая чудная картина,
Когда по рельсам мчится паровоз.
Ой, долго-долго Мишу не видали,
Но однажды встретиться пришлось.
Он теперь ведёт «Иосиф Сталин» –
Самый мощный в мире паровоз.
Паровоз «Иосиф Сталин»
Наравне с пароходами и самолётами паровоз был предметом моего детского обожания. Как только мне было разрешено одному выходить из дома, я освоил «тропу» в Хомутовский тупик. Дорога была не длинной. Сначала из подъезда направо по Лобковскому переулку (позже – ул. Макаренко). Затем немного налево по ул. Чаплыгина и направо к Садовому кольцу по ул. Машкова с её знаменитыми Машковскими банями. На углу этой улицы и Садово-Черногрязской на моей памяти построили добротный многоэтажный дом, в котором жил Витя К., товарищ начальных школьных лет. Как я сейчас понимаю, Витин отец бывал в заграничных командировках, наверное, в США – в его комнате стоял огромный, неслыханный-невиданный радиокомбайн. Когда он включал его, казалось, что весь мир помещался в этом колоссальном иллюминированном ящике – пел, вздыхал, говорил, хрипел, трещал оттуда. Витина эрудиция была сказочной. Попросту говоря, он знал всё. Кстати, именно он просветил меня относительно евреев – из коридорного гула первых же месяцев школы я вынес впечатление, что евреи сплошные дураки и уроды. «Да что ты! Умнейшая, талантливейшая нация на земле»! – воспламенялся Витя. При всём этом, он был не чужд земных развлечений – мы любили подолгу смотреть с балкона на спичечные коробки троллейбусов внизу, поджидая проезжавший изредка двухэтажный экземпляр, напоминавший усами укороченных токоприёмников внушительного таракана. Увлекала нас и странная игра. Мы расходились по разные стороны улицы и катили друг другу деревянное кольцо из игрушечной пирамиды. Довольно часто оно, к нашему восторгу, избегало всевозможных колёс. И ещё чаще приходилось извлекать его из середины автомобильной реки. Наши родители, конечно, не знали об этих небезопасных занятиях. При сегодняшнем уличном движении так уже не поиграешь.
Хомутовский тупик начинался за Садовым кольцом, почти напротив ул. Машкова. На его углу с улицей позднее был построен большой дом, в котором разместился книжный магазин, небезызвестный кинотеатр «Встреча», а главное – на шестом или седьмом этаже – жила однокурсница, предмет моего горячего увлечения. По вечерам я приходил на тротуар напротив дома сочинять стихи (к счастью, полностью забытые) и даже ухитрялся видеть через широченную Садовую-Черногрязскую высоко в окне кусок стены с детским портретом предмета моих вздыханий. Именно так – через улицу и на высоком этаже. Было же зрение! В общем, «страдал как Блок» (копирайт Аркадия Велюрова из «Покровских ворот»). Пожалуй, я отчасти воспроизводил композитора Алексея Мухина из очаровательного фильма «Антон Иванович сердится». Тем более, что мои ежевечерние визиты – как тогда же выяснилось – не остались незамеченными. Сходство с композитором Мухиным оказалось не только внешним. В один прекрасный вечер, бродя под окнами, я услышал музыку – скрипка при поддержке фортепиано объяснялась кому-то (ясно – кому) в любви. Примчавшись домой, тут же сыграл Романс на нашем семейном Блютнере. Сыграл, как и услышал, в печальной пятидиезной тональности соль-диез минор. Пишу сейчас об этом, чтобы поклониться светлой памяти недавно скончавшегося однокурсника Жени Гайдукова, с которым мы сыграли пьесу на курсовом вечере… Правда, Женя с порога отверг мою изысканную тональность и, транспонировав на полтона выше, мы очутились в будничном ля-миноре. Где и снискали, надеюсь, заслуженный успех (пришлось сыграть Романс на бис). Женя был одним из самых оригинальных, талантливых, своеобразных моих университетских сотоварищей. Мир Тебе, дорогой…
Начинаясь у Садового кольца, Хомутовский тупик упирался в пути соединительной ветки Курской железной дороги. Вот в этом и заключалось очарование в прочих отношениях неприметного московского уголка. Здесь можно было бродить по склону выемки, или сидеть на чахлой траве и смотреть вниз на опасно сверкающие рельсы, вдыхать горько-сладкий первобытно пьянящий запах угля, поджидая царя-самодержца хомутовских краёв – паровоза. И сказочная машина являлась в облаках дыма и пара, сияя красными огромными колёсами, лоснясь свежим маслом. Кажется, только в паровозе и можно было воочию наблюдать превращение тепловой энергии в механическую энергию неукротимого поступательного движения. А кривошипно-шатунный механизм! Гениальное изобретение, с невероятной простотой и элегантностью распрямляющее вращение! Всё это жило, дышало, трудилось. Да-да, паровоз был живой, он дышал, отдувался. За переброшенным над путями пешеходным переходом он обычно прибавлял ходу, вдохи-выдохи учащались, ну, просто бегущая по жаре собака. Издалека красный лоб локомотива казался высунутым собачьим языком.
Я махал руками, и порою недостижимый, как Б-г, машинист отвечал на приветствие. Иногда – и такой день надолго запоминался – он давал гудок, и тогда над паровозом поднимался упругий столб пара. Обычно при этом из окошка высовывался чумазый любопытный полубог-кочегар. И, поняв в чём дело, со смехом исчезал в загадочных жарких паровозных глубинах.
Даже просто идти вдоль путей, читая железнодорожные знаки, было интересно. Останавливаешься у грубоватого «Закрой поддувало» и … невольно закрываешь открытый в изумлении рот. Конечно, эта формула перешла из технического лексикона в наш ежедневный школьный язык. И, раз уж оказался у путей, неодолим соблазн подложить на рельс небольшую гайку или просто пятак. А потом держать в руках плоский кусок горячего металла. Правда, примерно то же самое можно было проделать и с обыкновенным трамваем, но не сравнить будничный вагон с огнедышащим гигантом!
Особенной удачей было увидеть изредка проезжавший миниатюрный, почти игрушечный маневровый паровоз. «Кукушка», принцесса здешнего царства, отзывалась на моё приветствие своим чистым сопрано…
***
Кричал ночами паровоз
Высоким голосом кукушки... –
Не оторваться от подушки
Помощницы в скрыванье слёз.
И мучит мальчика вопрос,
И манят звёзды на опушке... –
Всё те же старые игрушки,
Чередованье Лун и рос...
С тех пор я, кажется, подрос,
Но так не понял ни полушки...
Опять рассвет. Пастух, пастушки...
И снова не хватает слёз.
30 мая 1994 г., Pittsburgh
Ко всему этому примешивалось странное чувство гордости, ведь паровозное чудо сотворено нашей страной, нами. Россия в те годы была «родиной слонов», и я не сомневался, что паровоз изобрели отец и сын Черепановы. Вероятно, этому утверждению подивились бы сами талантливейшие уральские механики- самородки.
«Паровозная» песня начинала звучать во мне, как только я ступал на священный асфальт Хомутовского тупика. Но «самый мощный в мире паровоз» не появлялся и не появлялся. Проходили ФД («Феликс Дзержинский»), СД («Серго Орджоникидзе»), другие серии, но императорского ИС, «Иосифа Сталина» не было и в помине. Сейчас, в век Википедии, можно без труда узнать множество интересных вещей про паровозы, про ИС, в частности. Например, что в момент создания ИС был самым мощным пассажирским паровозом в Европе, обладателем гран-при на Всемирной выставке 1937 года в Париже… В 1962 году название паровоза было изменено на ФДП («Феликс Дзержинский, пассажирский»). Sic transit gloria mundi…
Паровоз «Иосиф Сталин» на Всемирной выставке в Париже, 1937 г
Вымирание паровозов происходило на моих глазах. Помнится ночная короткая остановка поезда Москва-Хельсинки, которым я ехал в Ленинград. Калинин? На тёмных запасных путях толпились заброшенные паровозы. Разбитые прожектора, сползающая краска… Sic transit… А бывало – грибные походы по лесам тамбовщины. Огни лисичек, подосиновиков. Полковничья и генеральская важность боровиков. Издалека слышишь тяжёлые вздохи паровоза. Выходишь – всегда внезапно – к насыпи. И вот он – тянет состав на подъём. Или пролетает в искрах и свисте с подъёма.
***
Вспоминалось колко –
Травы-лебеда,
Рытвины просёлка,
Ржавая вода.
Благостные лики
Облаков в воде,–
Паровоза крики –
К радости, к беде?
Выйдешь на пригорок,
На песчаный наст –
Паровозный порох
Угольно обдаст.
Шляпки, да иголки,
Бархат, губчат мох... –
Исполинских лёгких
Частый выдох-вдох.
Это время оно –
Ветры дальних стран... –
Спального вагона
Просвист-ураган.
И сверкнёт Розина
В отблеске стекла... –
Полная корзина,
Давние дела...
14 ноября 2003 г., Route 22, West
***
Как одуванчики лисички,
Их рой рассыпчатый в траве... –
Мои охотничьи привычки,
Набат азарта в голове.
Бескровный жар грибной охоты,
Полковники-боровики,
Марш сыроежечной пехоты –
Мундиры пёстры и легки.
Ах, осень! Всласть порой ненастной,
Внимать под стук дождя в ночи
Как паровоз страдает астмой,
Хрипит, вздыхает и кричит...
Всё это надо взять в кавычки –
Ушли и время и среда,
А неизменные привычки
Вдруг изменились навсегда...
17 мая 2007 г., Route 22, West
И поезда из снов, уносившие Б-г весть куда…
***
В хрустальном холоде гудки
Забытых паровозов –
Ах, эти терпкие глотки, –
Чистейший сок морозов.
По склонам изморози мех,
По сини – росчерк аса. –
Впадаю в первобытный грех, –
Свищу, зову Пегаса.
Ах, эти пьяные слова,
Журавль, не синица. –
И вновь кружится голова,
И Беатриче снится.
10 ноября 2003 г., Johnstown
***
Звезда над профилем поезда,
Алмаз изо льда – Звезда.
И дробью колёс напоится
Бешеная езда.
Куда и зачем не спрашивай,
Достанет прочих забот.
Пояс Планеты сажевый –
Ночной горизонт.
Над станционными вязами
Вскричал паровоз конём.
А небо сыпет алмазами,
Горит ледяным огнём.
31 июля 2000 г., Johnstown
Интересно, что имя Ленина паровозам не присваивалось. Справедливость была отчасти восстановлена огромной серией электровозов ВЛ (Владимир Ленин). Вообще же перевод железных дорог на электрическую и дизельную тягу во многом убил романтику, восходящую к XIX веку, к самому началу новых средств передвижения. Романтика романтикой, но я, конечно, видел всё в розовом свете детства – условия труда паровозной бригады были тяжелейшими. Превращение тепловой энергии в кинетическую происходит в паровозе в результате сгорания человеческого здоровья, о чём я не задумывался… Вдобавок львиная доля тепловой энергии буквально вылетает в трубу…
Однажды мне случилось ехать поездом из Питтсбурга в Нью-Йорк. Дорога интереснейшая. Около города Алтуна (Altoona) поезд поднимается в гору по знаменитому участку, называемому «лошадиной подковой». В военные годы, как я слышал, немцы с помощью диверсионной группы безуспешно пытались прервать здесь движение, чтобы воспрепятствовать доставке стали из Питтсбурга на судостроительные верфи Филадельфии. В Филадельфии поезд делает длительную остановку, дизельная тяга сменяется электрической, и сам класс железной дороги на оставшемся участке – скорость, состояние путей – резко повышается. Прогуливаясь по платформе, я подошёл к уже прицепленному электровозу. Стал рассматривать мощный, стремительных очертаний локомотив. И вдруг меня тронул за плечо средних лет человек и пригласил зайти в кабину. Машинист! Или, как его здесь уважительно называют, инженер поезда. Госпитальная чистота, пульт управления с чёткими кругами приборов. Стало запоздало больно за машинистов-кочегаров моих детских сказок, за бесчувственность мою к ним. Указатель скорости заканчивался какой-то немыслимой цифрой. «Неужели Вы можете ехать так быстро?». Собеседник улыбнулся и ответил почти что формулой знаменитого анекдота: «Может-то она, может, да кто же ей даст»?
О поразительном росте сети железных дорог в эпоху пара, можно наглядно узнать из такого неожиданного источника, как Дневники Мейербера. На английском языке доступен четырёхтомный полный перевод уникального документа, позволяющего заглянуть в художественно-театральную жизнь значительного отрезка XIX века. Композитор много странствовал и подробно описывал свои путешествия, вплоть до расписания поездов, их опозданий, пересадок (в первых томах упоминаются пересадки в дилижансы и на рельсовые дороги с конной тягой)… О скорости передвижения по железным дорогам Англии в конце сороковых годов девятнадцатого века можно также узнать из писем Шопена…
Дизельные локомотивы (тепловозы), электровозы – несравненно эффективнее старика-паровоза, ценнее своего парового предка утилитарно, но лишены его внешнего живого очарования. Впрочем, и тепловозам нашлось место в чудесном стихотворении Давида Самойлова:
***
Была туманная луна,
И были нежные берёзы...
О март-апрель, какие слёзы!
Во сне какие имена!
Туман весны, туман страстей,
Рассудка тайные угрозы...
О март-апрель, какие слёзы –
Спросонья, словно у детей!..
Как корочку, хрустящий след
Жуют рассветные морозы...
О март-апрель, какие слёзы –
Причины и названья нет!
Вдали, за гранью голубой,
Гудят в тумане тепловозы...
О март-апрель, какие слёзы!
О чём ты плачешь? Что с тобой?
Железные дороги Америки заслуживают продолжения разговора. По крайней мере, в моих пеннсильванских краях они огорчают своим упадком. Автомобиль и самолёт задушили некогда процветавшее рельсовое сообщение. Например, скоростное шоссе, по которому я проезжаю половину дороги в Вашингтон, строилось как железная дорога. Но до укладки рельсов дело не дошло. В ряде случаев на неглавных направлениях разбирают пути и устраивают трэйлы для велосипедистов и пешеходов. Великолепно, с размахом, на века построенные вокзалы и станционные здания превращаются в торговые центры и рестораны. Многочасовые опоздания поездов – рутинное явление. В 1999 году мне пришлось ехать из Питтсбурга в Толидо, Охайо (Toledo, OH). Расстояние примерно в 330 километров поезд одолел за 13 (тринадцать) с небольшим часов. По расписанию он должен был прибыть на станцию в 7 часов 2 минуты вечера. Прибыл же около трёх утра. Поезд бесконечно и подолгу застревал на перегонах. Интересно, что в одном случае наши пути под прямым (!) углом пересекала другая железная дорога. Никогда ничего подобного не видел в России. И стоявший «перпендикулярный» поезд упирался в наш лучом прожектора локомотива. Так мы и стояли «вдвоём». По трансляции нас утешали извинениями компании, а один раз даже разнесли бесплатную пиццу. Заявленная в расписании минутная точность (не 3, не 4, а именно 2 минуты восьмого!) была умилительна. Пассажиры реагировали по-разному, большей частью философски, взятка в форме пиццы принималась с улыбками. Несколько ехавших в вагоне израильтян беспрерывно разговаривали по мобильным телефонам. Устав переживать, и, видимо, одурев от созерцания бесчисленных квадратов окон, я сочинил стихотворение:
КВАДРАТ
На полотне – один квадрат.
Не водопад и не закат,
Не меч, не ваза, не треножник,
И не Венера спит без сил. –
Один квадрат изобразил
Художник.
Четыре линии-стены,
Углы и стороны равны,
Как дом, как рама. –
Такая драма!
Квадрат, как вызов и как щит,
Учёных дам не оттащить,
Стоят, глазами полоская,
Как камень в тысячу карат, –
Квадрат. –
В нём суть мужская.
Победа знака, не писца,
Простое торжество самца,
Аристократии над голью.
К чертям и Моцарт и Бальзак –
Смотрите, как пылает Знак! –
Молитва четырёхуголью.
Сто раз нарисовал подряд
Я восхитительный квадрат,
Но, чёрт возьми, никто не рад.
Русалкам роковым не нравясь,
Впадаю в зависть.
А, кажется, любой прохвост
Квадратом мог заполнить холст,
Но он один и новодевьич –
Малевич.
30 сентября 1999 г., поезд Amtrak, Pittsburgh-Toledo
Синдром «разглядывания квадрата», как мне кажется, глубоко укоренён в природе человека. Он легко обнаруживается в восторгах образованной толпы – будь это мода в литературе, кино, политических и социальных воззрениях…
Сочинительство помогло мне скоротать время и в ожидании запаздывающего поезда на обратном пути:
TOLEDO
Н. Васецкой
Не Толедо, но Толидо,
Половодье берегов,
Солнце с яростью болида
Пало в вату облаков,
И в полёт багровой тенью
По путей переплетенью,
По платформам, поездам.
Хриплый голос – Аз воздам –
Сообщает расписанье,
Ненадёжное заранье.
Мне ж не сеять и не жать –
Ждать.
Только брызжут стёкол блики,
Только чаек дальний гам,
И, как пульс Озёр Великих,
Вздохи ветра по щекам...
3 октября 1999 г., Toledo, OH
В другом случае я встречал в Джонстауне (Johnstown, PA) поезд из Нью-Йорка. Устав от четырёхчасовой нервотрёпки, спросил у ходившего по платформе пожилого железнодорожника приходил ли этот поезд хоть когда-нибудь вовремя, бывало ли такое. Уловив мой акцент, он спокойно пояснил, что это не Европа, и при сложившихся порядках поезд не придёт по расписанию никогда. Жаль. Может быть, растущие цены на бензин предвещают начало американского железнодорожного ренессанса? Не знаю…
Опоздания опозданиями, но в езде по американским железным дорогам мне не хватало милой суеты прошлого. «Автобусная» компоновка вагона ограничивала общение. В купе советского поезда быстро завязывались непринуждённые человеческие отношения, долгие разговоры за чаепитием (чай, впрочем, не всегда был единственным напитком). Знакомства неизбежно были коротки как жизнь мотылька, это было наперёд понятно и окрашивало беседы и улыбки особой атмосферой предстоящего расставания, крушения крошечного купейного мирка. Интересно, что такой мирок успевал создаться даже в ночных поездах между Москвой и Ленинградом.
КРАСНАЯ СТРЕЛА
Луны золотая литера.
Тьму круша в пух и в перья,
Поезд нёсся к гранитам Питера
Через чёрные прерии.
Но тяжестью Медного Всадника
Ночь нависала
Над проблеском палисадника,
Болидом вокзала.
Здесь нет ни кнута, ни пряника,
Ни низости, ни скопидомства. –
Звени, серебро подстаканника,
Завязывайтесь, знакомства!
Как сказочные аббатства
Чернильные шпили леса. –
Расти, всеобщее братство
В масштабах экспресса!
Купе – воплощенье вселенности,
Мотив колёс односложный.
Особый род откровенности –
Дорожный.
Пуста моя полка, полочка,
Все разом поём – не Америка.
И вот уже Вышнего Волочка
Скромная эзотерика.
Рассвета серые прописи.
«Стрелы» кончается эра.
Сквозняк. Платформа. Расходимся
Под медные звуки Глиэра.
25 апреля 2001 г., Johnstown
Замечательны были долгие поездки на юг. Проплывавшие за окном картины могли служить живым пособием по физической географии. Менялись пейзажи, менялись породы деревьев, придорожных трав, постепенно менялась мелодия говора на станциях. Проснёшься утром – и ты в другом краю. На ночных стоянках глаз выхватывал мгновенные срезы чужой жизни – вот из вокзального ресторана вывалилась подгулявшая компания, вот кто-то задёрнул занавески в далёком окне. А над всем сущим гудит раздражённый мужской голос, предлагающий машинисту тепловоза номер такой-то-такой-то немедленно явиться в диспетчерскую. Снова и снова: «Повторяю, машинисту тепловоза…» Куда только запропастился машинист? И вдруг толчок, лязг и этот загадочный театр уплывает в вечность.
А остановки? Это уже особенная статья, воспетая в ряде фильмов… Кто-то затевал дела, не помещавшиеся в десять минут стоянки, отставал от поезда («Поезд идёт на восток», «Вокзал для двоих»), но большинство просто спрыгивало с подножек, чтобы почувствовать под ногами недвижный раскалённый асфальт платформы, присмотреться к красочной смеющейся и галдящей толпе, предлагающей всевозможные дары местных садов и огородов. Чем дальше на юг, тем живописней толпа, ярче овощи-фрукты. Ехал я как-то весною поездом в Ереван. Сосед по купе, весёлый полный жизни армянин вышел из вагона на одной из таких остановок за Ростовом. К поезду принесли свежие огурцы – редкость в эту пору года… Пассажиры спрашивали цену, ежась, отходили, немногие выторговывали огурец, ещё реже два. Поезд тронулся, соседа не было. Я затревожился, но вот он возник в прямоугольнике двери. «Кушай!». Мы остолбенели. Перед нами было ведро огурцов! Он так и купил огурцы – вместе с ведром. На южном поезде всегда событие – внезапное появление моря. В первый момент зажмуриваешь глаза от неправдоподобной голубизны, в которой одна чаша сливается с другой. И долгая езда вдоль линии прибоя[4]…
По мере приближения к цели путешествия начинает разрушаться купейно-вагонный мир. На лицах появляются тени предстоящих радостей, забот, тревог. И снова – каждому своё. Заканчивается необычайное время, время дороги, когда человека уносит от собственной будничной обыкновенности капсула вагона. Почти космическое чувство.
Так и не забудется на всю оставшуюся жизнь весёлый сосед с ведром огурцов в узком дверном проёме купе, мягкое прикосновение чего-то тёплого и мокрого к руке – дворняга выпросила у меня только что купленный на платформе в Сухуми беляш. И аист. Да как забыть немыслимое явление сказочной птицы! Поезд уже стучал по бесчисленным стрелкам, уже проплывали за паутиной путей розовые ереванские дома, и вот – на перекладине П-образной опоры электроподвески корзина гнезда, а над корзиной возвышается невозмутимый, как древний философ, аист! Внизу грохот, гарь, смрад, нефтяные составы. И всё ему нипочём. Выбрал это место и точка.
Конечно, я снова не по годам поддался нас возвышающему обману. Ну, не обману, иллюзии. Если вернуться к истинам, то придётся признать, что у российской непринуждённости была и обратная сторона. Когда пространство персональной неприкосновенности человека, некоторый невидимый круг духовного суверенитета личности не признаётся или почти не признаётся молчаливыми цивилизационными соглашениями, непринуждённость легко переходит в панибратство, панибратство в грубость и т.д., и т.п.
Но куда же занесло меня, как далеко увела память от дымного хомутовского рая пятидесятых!
Последний действующий паровоз я увидел в том же 1999 году, вскоре после поездки в Толидо. Дело было на экскурсионной железной дороге Нокс&Кейн (Knox&Kane[5]) в Пенсильвании.
Железная дорога Нокс&Кейн
Основной примечательностью поездки оказался Кинзуа мост (Kinzua Bridge), переброшенный через глубокое ущелье. Построенное в 1882 году великолепное 625 метровое инженерное сооружение было тогда самым высоким (92 метра) железнодорожным мостом в мире.
Кинзуа мост
Перед мостом поезд останавливается, многие пассажиры выходят, опасаясь захватывающего дух переезда над пропастью. Я, конечно, остался в вагоне и полюбовался серебряной змеей ручья в бездне, начинавшейся у самого окна. На конечной станции была получасовая стоянка. Небольшая толпа туристов побрела на мост. Сооружение действительно необыкновенное, вдобавок, казавшееся опасно хрупким. Вернувшись на надёжную твёрдую землю, пошёл к локомотиву. Я уже знал, что это был паровоз – кто же ещё мог так громко дышать всю дорогу? У огромных колёс прохаживался машинист в чистой спецовке. Мы разговорились. Он сказал, что осталось совсем мало людей, способных обращаться с паровозом. Сам же паровоз был привезен из Китая и отапливался мазутом.... Сейчас эта дорога закрыта, пути снимают, превращая полотно в туристский трэйл. И снова горькое sic transit…
Всё проходит. Посмотришь в зеркало – чужой старик бредёт по зазеркалью… И уносит меня к конечной станции паровоз из детства. «Ты лети, лети моя машина/Сколько много крутится колёс»…
НО СЛОЖНОЕ ПОНЯТНЕЙ ИМ
В январе 2012 года я полетел в Бостон на зимний съезд американского математического общества. До приезда в США мне и в голову не могло придти, что математика такая массовая профессия. Бостонская Конференция собрала около семи тысяч двухсот (!) участников. По окончании съезда в субботу 7 января мой долголетний друг-коллега Марк и я решили пройтись в MIT (Массачусетский институт технологии, пожалуй, советский Физтех был его аналогом) и в Гарвардский университет. Предстояла также встреча с Сюзанной, доктором психологии. Мы трое много лет вместе работали в Джонстаунском кампусе Питтсбургского университета, а затем Сюзанна и Марк получили другие академические позиции, соответственно, в Массачусетсе и в Коннектикуте.
Погода была отличная, дорога хоть и не ближняя, но приятная. За мостом через реку Чарлза (Charles river) нас поджидала Сюзанна с высоким широкоплечим молодым человеком. Это был её сын, которого мы с Марком помнили грудным ребёнком. Что же, время идёт. Одни растут, другие стареют. Мы обнялись, расцеловались. Как поётся в песне Окуджавы-Шварца: «Чем дольше живём мы, тем годы короче/Тем слаще друзей голоса»… Прекрасно сказано…
Широкая улица вела к двум великим очагам науки и культуры. По дороге юноша с энтузиазмом показывал мне журнал с фотографиями советских танков военного периода, и мы всласть поговорили о КВ, Т-34, ИС…
По случаю субботы кампус MIT были пустынен, музей закрыт. Обманываться такой тишиной не стоит – в тихом омуте черти водятся. Понял это недавно, увидев по телевизору сюжет о традиционном неформальном праздновании окончания института на одном из его факультетов. Группа весёлых молодых людей сбрасывала с крыши своей alma mater … пианино! Несчастный инструмент разлетался на части – клавиши, струны, молоточки… Всё, что заложили в музыкальное чудо многие десятилетия изобретательности, упорного труда, все секреты ремесла, передаваемые от поколения к поколению – всё летело в тартарары… Юные дикари исполняли первобытный победный танец над останками фортепиано. Смотреть на это было тяжело. Юность бывает эгоистичной и жестокой, и, видимо, путь к культуре пролегает через разрушительный период её отрицания… Когда-то прочёл я, кажется, у Горького поучительную историю. Подростки забавлялись, разбивая камнями стеклянные шары уличных газовых фонарей. Однажды их застиг за этим занятием фонарщик. В обычаях того времени ожидались в лучшем случае подзатыльники, в худшем – полицейский участок. Фонарщик же покачал головой – ведь в этих фонарях дыхание человека! И рассказал им о труде стеклодува, буквально разрывающего свои лёгкие, выдувая шар из раскалённого слитка стекла… Бить фонари детям расхотелось. Неужели в учебном заведении мирового класса нет ни одного «фонарщика», который открыл бы будущим гениям глаза на их сегодняшнее варварство?
Между тем улица становилась оживлённее. Мы приближались к Гарварду. Появились лотки, предлагавшие странные книги, сувениры, всякую всячину… Владельцы товара перебрасывались репликами с зеваками, покупателями, просто прохожими – возможно, в этом и состояло их главное удовольствие. И, наконец, сюрприз, обещанный Марком с самого начала. Магазин революционной книги! Бодрящее душу название было выведено на красном полотнище, подозрительно смахивавшем на советский флаг. Стенд напротив входа предлагал желающим образцы революционной литературы. В центре красовалась «Конституция Новой Социалистической Республики в Северной Америке, предварительный набросок от революционной коммунистической партии США, revcom.us». Воистину, любое похвальное слово глупости выглядело бы здесь совершенно недостаточным…
Ошалев от нахлынувших впечатлений, я извлёк видеокамеру, друзья мои изобразили революционный порыв, и, нажав нужную кнопку, я приступил к съёмке, сопровождая таковую страстными выкриками на своём некошерном английском: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», «Долой империализм!», «Долой кровопийц-капиталистов!», «Да здравствует революционный пролетариат!», «Да здравствует мировая революция!» и т.д., и т.п. Друзья с энтузиазмом подхватывали лозунги, а прохожие уважительно обходили нас стороной…
На шум вышел владелец магазина, средних лет и неприметной внешности мужчина. Я немедленно его атаковал.
– Где гениальные труды товарища Ленина?! Где «Материализм и эмпириокритицизм», где «Государство и революция», где «Как нам реорганизовать Рабкрин»?! – грозно указал я на стенд.
– Они у меня на втором этаже – извиняющимся тоном отвечал владелец малого бизнеса.
– Ленин! Товарищ Ленин на втором этаже?!!!!!!!!!!! – задохнулся я, – Ленин, бессмертный вождь мирового пролетариата лежит там в пыли, а эти ученики учеников учеников выставлены на самом видном месте? Да вы знаете, что писал товарищ Ленин о мелкой буржуазии? Где труды Карла Маркса и Фридриха Энгельса? А где сочинения товарищей Сталина и Троцкого, товарища Бухарина? Где Фидель Кастро, наконец! Где ренегат Каутский? Так вы готовите к революции пролетариат?! И как насчёт князя Кропоткина?
В какой-то момент я довольно правдоподобно прослезился, и Марк столь же правдоподобно подал мне бумажную салфетку.
Уже на Рабкрине я почувствовал, что достиг пределов эрудиции несчастного мелкого капиталиста. Князь Кропоткин его окончательно доконал. Товарищ начал пятиться к дверям, на лице его отражалась глубокая растерянность. Он не понимал, валяю ли я дурака или клеймлю его всерьёз – наверняка среди клиентов заведения было немало индивидуумов с поехавшей крышей.
– Я – коммунист – нерешительно пробормотал мистер-товарищ, протискиваясь спиной вперёд в узкую дверь магазина. –
– Нет, вы не коммунист! Коммунист не будет держать гениальные труды товарища Ленина на втором этаже! – на могучем fortissimo закончил небольшое представление я.
Не удивлюсь, если книги Ленина появились на стенде в тот же вечер…
Но, как говорится, помянешь чёрта, а он – в дверях. И минуты не прошло, а из витрины респектабельного книжного магазина меня пронзала сквозь пенсне еврейская пассионарность пламенного борца за дело мирового пролетариата. Лев Троцкий взирал на мелькавшую перед ним публику с обложки собственной биографии. Отзвенели зажигательные речи, отгремели орудия, погас огонь в паровозных топках персональных бронепоездов – пыль, книги, горстки приверженцев. Sic transit… С одним троцкистом я познакомился на работе. Приятной наружности прихрамывающий молодой человек не был нашим студентом. Он специально приходил расспрашивать меня об анархистах, меньшевиках, кадетах, эсерах… Ох, надо было лучше, увлечённее изучать историю КПСС, благо учебных часов на неё в МГУ не жалели… После нескольких бесед троцкист внезапно исчез, а потом мне сказали, что он покончил жизнь самоубийством. Печально.
К Троцкому также восходила невероятная жизненная сага, косвенно связанная с математической логикой. Жан ван Хейенорт (Jean van Heijenoort) был видным историком этой науки, редактором и составителем важнейшего тома классических логико-математических работ[6]. Вот вкратце линия его из ряда вон выходящей жизни[7]. Темпераментный юноша, француз голландского происхождения увлекается троцкизмом, становится секретарём и телохранителем Троцкого (Хейенорт, наряду с несколькими европейскими языками, знал также русский язык). Он следует за Троцким повсюду в его изгнании. В Мексике оказывается в центре любовно-эротического клубка, сплетшегося вокруг революционного лидера. Постепенно назревал персональный разрыв между Троцким и его секретарём. В 1939 году Хейенорт уезжает в Нью-Йорк с намерением продолжать борьбу за светлое троцкистское будущее человечества. Постепенно его общественный огонь затихает, он увлекается математикой, в 1949 году получает докторскую степень в Нью-Йоркском университете, преподаёт в различных университетах, оседая, наконец, в Стэнфорде (Калифорния). Там он проводит огромную, высоко ценимую математическим сообществом издательскую и редакционную работу. Покушения на Троцкого произошли уже в отсутствие будущего учёного. Находись он там, мог бы и жизнь на месте положить. Казалось, опасности позади. Но Рок судил ему умереть именно через Троцкого. Прошло много лет. Наследники покойного вождя Октябрьского переворота решили продать его архив. Архивом заинтересовался Гарвард. Ван Хейенорт был приглашен в качестве эксперта. По этим делам он отправился в Мексику и вошёл в контакт с адвокатом, издавна ведшим дела семейства Троцкого. Хейенорт знал этого адвоката ещё с давних своих мексиканских времён. Знал и его маленькую – тогда – дочь. За прошедшие годы девочка превратилась в темпераментную красивую женщину. Хейенорт тоже отсутствием темперамента не страдал. Анна-Мария стала его четвёртой женой[8]. Отношения между супругами постепенно приобрели драматическое напряжение, и развязка была трагической. 29 марта 1986 года они были найдены мёртвыми с огнестрельными ранениями в доме Анны-Марии в Мехико-Сити. Скорее всего, Анна-Мария убила спящего мужа, выстрелив ему в голову, а затем застрелилась сама. За исключением предсказания волхва просто фабула «Песни о вещем Олеге». Но примешь ты смерть от коня своего…
Между тем темнело и холодало. Несмотря на это площадь со станцией метро у входа в гарвардский кампус кипела нескончаемым фестивалем. Здесь вертелись без видимого дела не от мира сего личности с раскрашенными волосами, юноши-петушки с яркокрасными или фиолетовыми, или зелёными хохолками на выбритых головах. Сторонники однополой любви демонстрировали свою особенную, недостижимую прочим гордость и т.д. В центре всего этого красовался человек-оркестр. В буквальном смысле слова – товарищ был увешан с ног до головы всевозможными дудками, гармошками, погремушками не хуже, чем новогодняя ёлка. Время от времени к радости собравшейся вокруг толпы он начинал пританцовывать, все его причиндалы приходили в движение, гремели, звенели, пищали. Невероятно, но факт – получалась своего рода осмысленная музыка! Поодаль, за спиной чудо-музыканта наблюдался интеллектуальный оазис – два господина увлечённо играли в шахматы.
На территории Университета стыли старые кирпичные здания, самим видом своим охранявшие бесценную традицию. Под небольшим тентом зябко ёжились, но не уходили две очаровательные девушки – представительницы движения «Occupy Harvard» («Захвати Гарвард»), видимо, отголоска общенационального движения «Occupy Wall street». Но здесь обходилось без грязи и хулиганства. Может быть, по случаю субботы, вечера и зимы.
Протест, как эмоциональное выражение несогласия, заложен где-то очень глубоко в человеке. Иногда это протест ради протеста, когда протестующие не особенно и понимают, о чём они кричат. Все ли антиглобалисты знают, что земля имеет форму шара? Кажется, Коржавин ввёл в обиход точный термин «гормональные протестанты». Жители Питтсбурга несколько лет назад имели возможность наблюдать этих хулиганов действии – среди прочего они разбили стёкла в дешёвой закусочной «Boston market» в пяти минутах ходьбы от моего дома. Меня всегда занимал вопрос, кто платит за эту «музыку»? Нужны немалые средства, чтобы доставить в заданную точку и собрать в истерическую толпу всевозможных бездельников, этаких «детей разных народов». В старое доброе время «филантропом» могло быть известное советское учреждение. Время это прошло, и вопрос остаётся открытым. Нефтяные доллары? Спятившие миллиардеры?
Кстати, даже такая удалённая от мира сего вещь, как решение Международного астрономического союза о лишении Плутона статуса планеты, вызвало горячие, но, слава Б-гу, мирные протесты.
Всё происходившее вокруг, сама эмоциональная атмосфера возвращала из памяти мои визиты в другие большие американские университеты. Закрыв глаза, я мгновенно оказывался в калифорнийском университете Беркли. Помимо прочего, мы там были вместе с тем же Марком и тоже в кулуарах съезда Американского математического общества (Сан-Франциско, январь 2010 года). Даже станция метро и странные лотки с суетой вокруг были похожи.
О роли университетов в современном (и не только в современном) обществе можно размышлять бесконечно. При каждом взгляде проблема поворачивается новой гранью. Безусловно, без университетов наша цивилизация обойтись не может, они являются нервными центрами самосознания, пожалуй, точнее самоосознания общества, хранителями и создателями его духовных богатств. В какой-то степени это сходно с душой человека. В последней же богатство, разнообразие, глубина переплетающихся внутренних движений чреваты душевными расстройствами. Так и с университетами. Не зря сказано, что во многом знании многие печали. Учение, несомненно, свет, но слишком яркий свет может и ослеплять. При бурлящей вокруг юной энергии, склонной к быстрым и радикальным решениям, ослепшие от переобразованности поводыри в профессорских мантиях особенно опасны.
Вокруг сложившегося, устоявшегося ядра наук клубится ореол дисциплин сомнительных[9], иногда просто шарлатанских. Отделить зёрна от плевел в гуманитарных науках особенно трудно. И тот, кто начнёт отделять, запрещать, неминуемо совершит тяжкие ошибки. И не обернутся ли его благие намерения ещё большим злом? Так из самого доброго намерения – уважать чувства другого человека, оградить его от душевных ранений – выросла гидра политической корректности с её жестокой бесчувственной цензурой слова и мысли. Чувствительность в своих крайних формах – родная сестра истерики. И это наблюдается не только в пациентах психиатрических клиник. Иногда кажется, что в неотложной медицинской помощи нуждаются целые факультеты, целые цеховые сообщества практикантов определённых академических дисциплин. Мне уже приходилось писать об этом явлении. Позволю себе самоцитирование[10]:
«Замечу здесь в скобках, что современные западные общества также дают интересные для кибернетики примеры. Например, самоорганизующиеся и самоподдерживающиеся левые (и левацкие) круги в американских университетах. При полном отсутствии руководящего центра и специально организованных карательных органов они обладают огромной устойчивостью и способностью уничтожать – слава Б-гу, пока что академически, – инакомыслящих. Если бы это не было так грустно, можно было бы просто подивиться ещё одной разновидности тоталитаризма, процветающей на почве провозглашаемого «равенства», «терпимости», «сочувствия к слабым и угнетённым». Не сомневаюсь, разумеется, что при определённой концентрации образовалась бы подобная правая структура, просто для этого нет сейчас условий. Существующая левая структура напоминает наличием загадочной внутренней энергии живые организмы или ассоциации организмов, вроде муравейника, а появление таких самодостаточных структур напоминает зарождение жизни.
Не перестаю (хотя уже давно пора бы перестать) удивляться – вот, милый, симпатичный умный коллега. Но, коснётся беседа какой-то чувствительной темы, и он начинает вдруг буквально выкрикивать нелепые штампы. Глаза загораются недобрым огнём, и уже начинает маячить за ним чуть ли не «Свобода на баррикадах»…
Разговор можно было бы продолжить на примере средств массовой информации (здесь, в отличие от университетов, сравнительно недавно появилось сдерживающее начало – Интернет). Особый случай для социальной психиатрии представляют и леваки-миллионеры – давняя традиция, хорошо известная в российской истории. Думаю, что мы имеем здесь дело с опасным психическим заболеванием свободного общества».
Вспоминаю выразительное электронное письмо американского друга и коллеги, замечательного математика, чудесного человека X. На него поступила жалоба к декану. Студент возмущался «нечестностью» экзаменов, предлагаемых X. Нечестность же состояла в том, что «способные студенты пишут его экзамены лучше прочих». «Я же за это и боролся десятилетиями» – запоздало сокрушался X.
Возлюбленная либералами идея всеобщего равенства – нет, не перед законом, что абсолютно справедливо – а в возможных достижениях, на практике приводит к усилиям по «выравниванию результатов», т.е., к понижению уровня обучения молодёжи в угоду её самой малоспособной части. Серьезны, если не трагичны, и побочные эффекты закона о положительном действии («affirmative action»). Принятие на работу новых преподавателей под сенью этих установлений начинает напоминать практику Нюрнбергских законов. На уровне приёма студентов происходит затаскивание в университеты людей, которым учиться в высшей школе трудно. Конечно, за счёт способного юношества. Итог – значительная часть этого ценимого контингента отсеивается, многие получают моральные травмы. Между тем давно пора внедрить в образованное сознание, что всякий честный труд достоин самого высокого уважения. Не просвечивает ли в этом затаскивании в студенты некое интеллигентское высокомерие? По мне, например, труд водителя автобуса не менее уважаем, чем деятельность профессора Гарварда (а если речь идёт, скажем, о профессоре политических наук (political science), то персонально я водителя автобуса предпочту).
Разрушительность всего этого для общества очевидна. Вдобавок, медовые штампы въедаются в подсознание. Помню, как коллега, убеждённый консерватор вдруг сказал мне, что «женщины недостаточно представлены в математике». «Да что же, математика парламент что ли, что все должны быть равно представлены?» – ответил я.
По очевидным причинам меня особенно травмирует деятельное еврейское участие в том, что я не могу не рассматривать, как систематический подкоп под фундамент нашей цивилизации, разрушение её основных ценностей под красивыми лево-либеральными лозунгами. Баланс между изменениями необходимыми, сохраняющими естество, духовное лицо мира, который нам оставили отцы, и изменениями опасными нарушен в сторону разрушения. Никто не в состоянии определить запас устойчивости нашего земного корабля. Раскачивать его – безумие. Особенно, это относится к Израилю, где деятельность переобразованных энтузиастов просто вопиёт к небу. И правда – захочет Б-г наказать, так разум отнимет.
***
И подошёл пророк к царю Израильскому и сказал ему:
пойди, укрепись, и знай и смотри, что тебе делать, ибо
по прошествии года царь Сирийский опять пойдёт
против тебя.
3 Книга Царств, 20:22
Ужели взвешено уже
Всё Царство до последних унций? –
Послы, министры, атташе,
Парламентарии-безумцы?
Ослов пустая болтовня,
Паяцы, важные, как дожи? –
Но Свой Народ средь бела дня
За что наказываешь, Б-же?
17 февраля 2000 г., Johnstown
За пределами моего понимания неспособность, нежелание соплеменников видеть финальную общность нашей национальной судьбы.
***
Евреи – споры, ссоры, гам,
Вагон сочувствия к врагам,
И все мы вместе –
В их перекрестье.
15 мая 2005 г., Pittsburgh
Много лет назад, читая журнал Commentary, я неоднократно встречал упоминания учёного с интересной еврейской фамилией Боярин. Профессор сурово осуждал израильские охранительные меры в отношении так называемых «палестинцев». По убитым еврейским детям интеллектуал не плакал – слишком тривиально, обыкновенно, полёта высокого ума недостойно. Бродя по огромной территории университета в Беркли, вспоминал персональную страницу Даниеля Боярина (Daniel Boyarin)[11]. Попытаюсь перевести перечень занимаемых профессором позиций. Попытаюсь, поскольку, например, затрудняюсь найти русский эквивалент такой сравнительно недавней дисциплины, как «Womеn's Studies» (речь, разумеется, не идёт о гинекологии). Русский язык, по крайней мере, тот, с которым я уехал, как-то не вмещает новейшие достижения академической мысли. Сознаю, что список, приводимый ниже, местами выглядит карикатурой, хотя и в мыслях карикатуры не держал. По-английски, перечень звучит и торжественно, и серьёзно.
Итак, доктор Даниэль Боярин занимает именную[12] профессорскую кафедру талмудической культуры в департаменте ближневосточных наук и риторики. Параллельно он является внештатным профессором департамента женских наук. Профессор Боярин также входит в число ключевых профессоров в «малой степени»[13] гейских и лесбиянских наук и аспирантской группы по древней истории и средиземноморской археологии. Он же ключевой профессор в аспирантской группе с акцентом на изучение Женщин, Сексуальности и Пола. Список завершает упоминание профессора, как ключевого сотрудника Центра по изучению сексуальной культуры. Уф! Воистину, наука на месте не топчется, идёт вперёд семимильными шагами. Куда там покойному Остапу с его лигой сексуальных реформ. В Беркли надо было посылать старика Паниковского, к почтенному герру профессору. Заодно и Талмуд бы выучил. Загадочным образом в поле зрения учёного не попала модная «наука об афроамериканцах» («black studies»), но жизнь продолжается, всё впереди.
Говоря же серьёзно, образованность профессора впечатляет, она феноменальна (его образование включает, в частности, Еврейскую теологическую семинарию, в которой он получил докторскую степень за диссертацию «Об одном критическом издании Вавилонского Талмуда; Трактат Назир»). Но просто непонятно, как даже умная еврейская голова может выдержать подобную (см., выше) кашу. При этом доктор Боярин считает себя ортодоксальным евреем[14]. Вот уж томление духа, суета сует, вот уж горе от ума (или, возвращаясь к начальному титулу комедии Грибоедова, горе уму)! Тут и несчастные «палестинцы» начнут по ночам являться. Всё это подкреплено энергией, великолепным пером… Печально.
И ещё один интересный – правда, не такого масштаба – академический пример. Проходили мы с Марком мимо здания Школы музыки в Беркли, и рассказывал я ему о здешнем профессоре-музыковеде Ричарде Тарускине (Richard Taruskin)[15]. И снова мы имеем дело с талантливым человеком огромной образованности, колоссальных формальных знаний. Несмотря на это, а, может быть, благодаря этому, его писания о Шостаковиче, своего рода «тарускины страницы» оставляют впечатление трагикомедии. Профессор, похоже, принимает за чистую монету всё, что публиковалось под именем великого композитора в центральных советских газетах, всё, что произносилось им в официальных речах… Так погибают замыслы с размахом – нельзя изучать явления художественной истории, совершенно не понимая в рамках какой жизненной реальности они существовали. Подробнее о Тарускине можно прочесть в яркой статье Александра Избицера[16].
Не то же ли самое непонимание чужих обычаев и нравов, а ещё более непонимание непонимания питало телячий восторг по поводу «арабской весны» у интеллигентов и политиков? На последних ещё лежит тяжёлая ответственность за решающую силовую поддержку этих «весенних дел». Как и следовало ожидать, тяжёлое похмелье уже наступает для любителей плясать на чужих свадьбах.
Возвращаясь к общему диагнозу, не могу не заключить, что эти интеллектуалы живут как будто в зазеркалье. Обыкновенный мир, в котором живём мы, им не интересен, слишком плоский, слишком тривиальный он. Прямой взгляд на вещи, иногда называемый здравым смыслом, погребён под томами теорий, которые они знают наизусть, но которые не в силах переварить. И, кажется, прямо про них сказал Пастернак «Но сложное понятней им».
Скучно на этом свете, господа! – как писал совсем другой классик…
DÉJÀ VU
В мае нынешнего (2012) года я понял, что пришло время обзавестись новым компьютером. Речь шла о лэптопе с 14 дюймовым экраном. На такой машине уже достаточно удобно работать и ещё не слишком обременительно при случае взять её с собою в поездку. Электронику и прочее в этом духе я предпочитаю покупать в Costco: этот клуб даёт дополнительный год гарантии и, вдобавок, в течение трёх месяцев безропотно принимает назад дефектный (или просто не понравившийся) товар.
На прилавке стоял только один компьютер нужного класса – мощный, элегантный DELL. И, хотя выбора не было, я заколебался. Купленный несколько лет назад настольный DELL причинил множество хлопот. Для начала я совершил ошибку сам, установив по рекомендации компьютерной службы университета программу spybot. Это был настоящий СМЕРШ эпохи Интернета с девизом «Найти и уничтожить». Первым делом супер-антишпион обнаружил и практически уничтожил операционную систему (Windows-XP). Конечно, здесь сыграла свою роль моя компьютерная бестолковость. Опасными вещами надо уметь пользоваться. Иначе получаются спички в руках ребёнка.
Попытки удалить зловредную программу также не удавались – она ухитрилась повредить самоё себя. Змея, жалящая свой собственный хвост. Как тут не вспомнить НКВД во всех его инкарнациях! К счастью, оставалась возможность вернуть операционную систему в её первобытное – до вскрытия ящика – состояние. Что я и сделал. Затем перенёс свою персональную информацию со старого компьютера, установил нужные мне пакеты программ и уже предвкушал радости общения с новой машиной. Не тут-то было! Теперь DELL не хотел запускаться. Т.е., он запускался, но со скоростью улитки – если включить компьютер вечером, то к утру он бывал готов к работе. Последовали многочисленные и многочасовые телефонные сессии с технической службой компании. Я научился преодолевать индийский акцент помогавших мне экспертов. Они, в свою очередь, осваивались с моим русским произношением. Несколько раз приходилось возвращать компьютер в исходное состояние и снова его настраивать. Один раз мне дистанционно переустановили систему «с нуля». Ничего не помогало. Развязка наступила внезапно.
– Так у вас же хард-диск Самсунга – заявил очередной техник. –
– Да я понятия не имею, что там у меня в ящике. –
– Да, да. Самсунг, 500 гигабайт. –
– Ну, и что же? Вы сами этот диск установили.
– Минуточку. Я найду патч-файл, вы его прогоните, и всё будет в порядке.
Не вешаете, пожалуйста, трубку. –
После этого наступила получасовая тишина с приятной музыкой на заднем плане.
– Файла нет – воскрес техник. Посылаю вам на дом нашего специалиста. Он заменит диск. –
Через неделю с четырёхчасовым опозданием против назначенного времени прибыл специалист, за пять минут он вынул старый диск, заверив меня, что DELL уничтожит всю имеющуюся на нём персональную информацию, вставил диск фирмы Western digital и удалился. С тех пор компьютер работает безукоризненно. Вынесенное отсюда впечатление: фирма небрежно собирает хорошие компьютеры.
Что там было не так с Самсунгом, так и не знаю. Остальной мой опыт с этой компанией был положителен, если не считать одного забавного случая. Речь идёт о mini-DV видеокамере, которой я пользуюсь уже восемь лет. В январе 2012 года, в Бостоне у неё внезапно оборвался плечевой ремень, на котором большими буквами было гордо выведено «Samsung». Камера с размаха ударилась о бетонный пол. К моему изумлению, она продолжала, как ни в чем, ни бывало, работать. Только крышка объектива сломалась. Удивительно! Компания изготовила прецизионный оптико-механический прибор, выдержавший страшный удар, но не смогла обеспечить необходимую прочность ремня…
Эти воспоминания омрачали мой ум, пока я «играл» с выставленным экземпляром лэптопа. Всё вроде бы гудело, сверкало, как надо. Делать нечего, уплатив требуемую сумму, понёс к выходу небольшой изящный ящик.
И вот волнующие минуты распаковки, первого пуска нового компьютера. Проверил порты, поставил диск с кинофильмом. И хотя всё работало, появились и первые признаки размашистого делового почерка DELL’а. В коробке оказалась только листовка с картинками (Quick start – «Первые шаги») и внушительная брошюра на модную тему «DELL и охрана окружающей среды». Не было никаких подробных инструкций по работе с компьютером. «Ничего, загружу с делловского портала» – наивно подумал я. Брошюру по охране окружающей среды – при полном уважении к самой проблеме – конечно, отложил в сторону. И здесь не обошлось без либеральных неврозов! В моём университете несколько лет подряд энтузиасты устраивали коллективные молебны на тему «Человек – виновник глобального потепления». Каждый раз они приглашали некомпетентных докладчиков, и каждый раз я омрачал ритуал, задавая неудобные вопросы. Но не буду отвлекаться.
Для регистрации, технической поддержки и т.д. нужен был «ярлык обслуживания – service tag», группа цифр и букв, позволяющая идентифицировать мой компьютер. В красочной листовке палец указывал место на дне лэптопа, где располагался этот ярлык. Должен ли я говорить, что его там не оказалось? Ну, ладно нашёл ярлык на коробке. Зарегистрировался, установил нужные мне программы. На странице моей модели загрузил «Инструкцию пользователя» – по-русски и по-английски. Открыл pdf файл. И, как в старой песне: «В глазах у него потемнело»… Инструкция подробно объясняла, как ремонтировать компьютер – снимать экран, вынимать из него камеру, снимать системную плату и т.д. и т.п. Ничего между злополучной листовкой и этим пособием для техников по ремонту не было! Ну, ладно, можно как-нибудь обойтись без инструкций, сообразить самому, позвонить в техпомощь компании и т.д. Как водится, надо было подумать о восстановлении системы в случае поломки хард-диска. После нескольких минут поисков (сообразил-таки!) нашёл программу, которая предлагала записать всю необходимую информацию на нескольких DVD дисках. Кликнул нужную «кнопку», и … программа сообщила большими красными буквами, что не находит записывающее устройство! Не видит она его и всё тут. Да вот же оно! И поднос для диска открывается-закрывается! С другой стороны записывающая «оконная» программа выдаёт сигнал ошибки. Не буду отягощать читателя дальнейшими деталями. Конечно, последовал часовой разговор с сотрудником DELL’a (знакомый, хотя и полузабытый индийский акцент). Получив дистанционный доступ к моей машине, он долго колдовал с нею, запускал, выключал, удалялся для «исследований» и т.д. Ничего не помогало. «Я пришлю вам usb-устройство, и мы переустановим всю систему с нуля. Я буду персонально заниматься вашей проблемой» – заключил он.
Расставшись с вежливым сотрудником DELL’а, я поиграл с компьютером и довольно быстро понял, в чём дело. Компьютер иногда видел свой оптический драйв, иногда нет. Вероятно, какая-то электро-механическая неисправность в этом блоке. Когда я первый раз попробовал играть DVD, то случайно попал в «видящий» период. Иначе бы сразу заметил дефект. Выяснить закономерности чередования светлых и тёмных периодов этого лэптопа я не сумел. Игра в ромашку «любит/не любит» меня не устраивала. И, конечно, позвони я снова в компанию, они предложили бы мне прислать компьютер для ремонта. При всех хлопотах оставалась и приличная вероятность, что ввиду блуждающего характера проблемы я получил бы мой лэптоп назад в том же самом виде.
Но, слава Б-гу, на свете есть Costco! Через час возвращаюсь с таким же новым лэптопом. На сей раз не тороплюсь с регистрацией и настройками. Проверяю слабое место. Компьютер оказался таким же буквально! Ровно тот же дефект. И вот жёлтая вспышка в глазах, звон в ушах – так всегда бывало со мной, когда налетало загадочное déjà vu – «уже видел». Ощущение полного тождества переживаемого момента с каким-то моментом прошлого. На сей раз, однако, знаменитый психологический феномен оказался фикцией. Отдышавшись, я понял, в чём дело.
В моей прошлой жизни (и в некоторой степени в нынешней тоже) я увлекался разного рода аппаратурой – магнитофонами, радиоприёмниками, звуковоспроизводящими устройствами, фотоаппаратами и кинокамерами. Все эти вещи были советского производства. И почти без исключений они не выдерживали гарантийного срока. Аппаратура с движущимися частями ломалась непременно. Отсюда мои визиты в гарантийные мастерские в разных уголках Москвы – я знал их, они знали меня. Не один раз дело доходило до сдачи неисправного прибора, для чего необходима была справка о двух гарантийных ремонтах и невозможности третьего. Иногда, правда, для справки хватало умеренной пяти или даже трёх рублёвой взятки надлежащему должностному лицу. Несколько раз довелось побывать на кладбище возвращённых вещей, где-то, кажется, в Лужниках. Кладбище это было весёлым. Там стояли штабелями массивные цветные телевизоры – многие из них были включены и работали. Грудами лежали магнитофоны, из дорогих радиол неслась дешёвая музыка. В проходах ходили – часто навеселе – могильщики. Прямо из «Гамлета» – неоднократно вёл с ними философские разговоры.
Постепенно у меня формировался замысел романа «Гарантийный ремонт» в духе Артура Хейли (Athur Heyley). С целью накопления материала я вступал в переписку с заводами-изготовителями. Припоминаю Красногорский механический и Бердский радио заводы. Советские учреждения уважали письма граждан – ответы неизменно приходили. Стиль некоторых из них был неподражаем. Например, в одном случае я спрашивал о значении напряжения на линейном выходе радиолы «Сириус-М». В ответе после дежурных фраз о борьбе за неуклонное повышение качества выпускаемой продукции утверждалось: «Что касается напряжения на линейном выходе, то оно не нужно».
По контрасту замечу, что попытка пожаловаться в DELL натолкнулась на упорное сопротивление портала компании. Отсутствовал физический адрес, электронный адрес для моей модели лэптопа оказался блокированным. Только телефон – правда, по нему можно было быстро добраться до реального человека, действительно желающего помочь. Этим несколько смягчалась уже известная мне назойливость
DELL’a – фирменные программы, часто излишние, но требующие внимания, занудные просьбы заполнить какие-то опросники в Интернете – стираешь просьбу, она возвращается назад, как мячик от стенки. Пока не махнёшь рукой – легче согласиться, чем отказывать. По обычной и электронной почте непрерывная реклама и т.д. Я же только купил у них компьютер, я же не обещал жениться на DELL’е!
Вообще, работа с письмами трудящихся поставлена в Америке плохо. Вот, например, какой смешной ответ пришёл от компании Garmin. Обновляя карту в моём GPS, я столкнулся с нехваткой памяти. Отвечая на мою жалобу, компания горячо благодарила за внимание, и за то, что я «поделился с ними своими идеями». Далее следовала фраза, которая в приблизительном переводе звучит так: «Мы безмерно счастливы, что вы к нам обратились, вместе с тем не ожидайте, что мы вам ответим по существу».
И ещё один смешной эпизод из жизни в эпоху Интернета. Прошлым летом мой университет в очередной раз заменил наши рабочие компьютеры, перейдя с Windows-XP к Windows-7 (к счастью, Vista нас миновала). Всякий раз, когда мне заменяют хорошо работающие отлаженные программы на новые, «лучшие» я раздражаюсь. Отчасти из-за общего моего консерватизма, а отчасти из-за потери времени на поиски необходимых простых вещей в неизведанной компьютерной «местности». Допускаю, что у разработчиков были разумные причины, чтобы переворошить всё вверх дном, но мне-то от этого не легче. Среди прочего в новых окнах почти любое движение курсора по экрану сопровождалось появлениями каких-то картинок, что-то вспыхивало, мерцало, звучало. После строгой деловой обстановки системы XP было ощущение, что весь день находишься в Wall-Mart’е[17]. Вдобавок немедленно обнаружились трения с Acrobat X-Professional. Закрываешь pdf-файл, а новые «Окна» этого не замечают и, например, переименовать файл можно только после перезапуска компьютера. В один прекрасный день этого трудного периода у меня дома звонит телефон. Надо сказать, что как раз накануне в мой домашний компьютер пролез троянский конь, что не улучшало настроения. Итак, снимаю трубку и слышу вежливый голос на индийском английском.
– Борис? Меня зовут Джон, я инженер Микрософта. Мы предлагаем вам проверку компьютера и уничтожение обнаруженных вирусов. Необходимо… –
Здесь я его перебил.
– Ах, так вы из Микрософта! А знаете ли вы… –
Здесь последовал мой продолжительный (минут пятнадцать не меньше) монолог на тему новых «Окон», офиса 2010, общей практики бесконечных обновлений и т.д., и т.п. Комизм ситуации состоял в том, что «Джону» приходилось всё это выслушивать – назвался груздем, полезай в кузов. Он слабо поддакивал, обещал сообщить менеджеру. Наконец, когда я остановился перевести дыхание, он перешёл к своему делу.
– А теперь я вам продиктую адрес в Интернете. Вы включили компьютер? –
– А теперь вы мне ничего не продиктуете, я устал и плохо себя чувствую. –
– Хорошо. Позвоню вам завтра.
И действительно позвонил!
– Здравствуйте, я – Джон. –
– А, Джон! Знаете, какая новость? –
– Какая? –
– Вы не инженер Микрософта, вы попросту хотите влезть в мой компьютер. Как взломщик в квартиру. –
– Нет, я – инженер Микрософта. –
– В таком случае я – Папа Римский. Поищите, пожалуйста, другого дурака, а ещё лучше прекратите ваши криминальные занятия. –
– Я – инженер Микрософта. Спасибо за ваше время и внимание. –
«Джон», отдам ему должное, выдержал марку до конца. Мы все привыкли к попыткам взлома, исходящим из сети. Но по обычному (даже не мобильному) телефону?! Впрочем, прицел ясен – днём в квартире могут оказаться дети или пожилые, несведущие в компьютерах люди. Интернет с огромной силой высвечивает все стороны человеческой натуры. Самые подлые тоже.
Но вернёмся в СССР. Особой статьёй беспокойства в те давние годы были лентопротяжные механизмы советских магнитофонов, кассетных в частности. Я использовал специальную югославскую кассету с медленной музыкой для проверки – если аппарат с нею справлялся, его можно было покупать. Знакомые просили о помощи, и продавщица магазина «Журналист» на проспекте Вернадского бледнела, увидев меня с этой кассетой в руках. Скажу, что в Америке я никогда не встречался с подобными проблемами. Очевидно, секрет состоит в точности изготовления механизмов магнитофонов и самих кассет.
Несколько друзей разделяли мои увлечения. Особенно мы сошлись на этой почве c Л. Однажды он меня крепко подвёл. Начиналось всё прекрасно – нам удалось выследить и купить редкостный объектив Гелиос-40-2[18]. Сижу я дома, любуюсь оптической жемчужиной. Телефонный звонок. Жена Л. вкрадчивым голосом хвалит новый «Гелиос». Какой я молодец, что научил Л. купить эту штуку. Ничего не подозревая, попадаю в западню. Начинаю рассказывать, как редок объектив, как нам повезло. И вдруг трубка с треском кладётся на стол или на другую твёрдую поверхность, и я слышу, как Л. во весь голос ругают. Оказывается, опасаясь жены, он соврал, что одолжил объектив у меня. И не предупредил!
К моей нынешней компьютерной истории, однако, имеет прямое отношение другой эпизод. Мы с Л. купили (опять повезло!) по дефицитному кассетнику «Весна-305». Привезли мы коробки ко мне домой и (каждый свою) распаковали. Включили. И у него, и у меня немедленно полезли всякие неприятности. Плывёт звук, что-то хрипит, что-то трещит, не работает автостоп и т.д.
– Ну, зачем я тебя пропустил вперёд! Сейчас бы у меня был другой аппарат! –
– Я даже знаю, какой – ответил я, показав на свой хрипевший магнитофон. Мы рассмеялись.
Вот этот момент прошлого из мира развитого социализма и взорвался во мне вспышкой-звоном déjà vu, когда я сидел над вторым подряд дефектным DELL’ом. Вздохнув, упаковал лэптоп и отправился по наезженной дорожке, решив дать фирме DELL третий шанс. Так за неделю мною было куплено три компьютера. Третий пока что вроде бы работает.
Не движется ли наша страна к развитому социализму?
June 2012, Pittsburgh
Примечания
[1] Блантер-Сурков.
[2] Мокроусов-Долматовский.
[3] Ср., http://korob-kov.livejournal.com/20660.html. Все упоминаемые сайты посещались в июне 2012 г.
[4] В середине пятидесятых я ехал с экскурсией из Сочи к Туапсе. И долго-долго далеко в море виден был точёный слоновой кости силуэт теплохода «Россия». Тогдашний флагман Черноморского пассажирского флота шёл параллельным курсом…
[5] См., http://en.wikipedia.org/wiki/Knox_and_Kane_Railroad.
[6] From Frege To Gödel: A Source Book in Mathematical Logic, 1879-1931. 1967. Harvard Univ. Press. Reprinted with corrections, 1977.
[7] Подробно, см. A.B. Feferman, Politics, logic and love; the life of Jean van Heijenoort, Wellesley, Mass., A.K. Peters, 1993. На русском языке есть статья в Википедии: http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A5%D0%B5%D0%B9%D0%B5%D0%BD%D0%BE%D1%80%
D1%82,_%D0%96%D0%B0%D0%BD_%D0%B2%D0%B0%D0%BD.
[8] Возможно в этот момент третьей. Супруги разводились и женились снова.
[9] Мне, например, представляется сомнительным включённый в официальное расписание юридического факультета Гарварда курс «Понимать Обаму» (Understanding Obama, http://www.law.harvard.edu/academics/curriculum/catalog/index.html?o=64810).
[10] http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer13/Kushner1.php.
[11] http://nes.berkeley.edu/Web_Boyarin/BoyarinHomePage.html.
[12] Т.е., названную в честь спонсоров, предоставивших необходимые фонды. Часто такие средства предоставляются с прицелом на конкретного кандидата.
[13] В американских университетах наряду с главной специализацией (major), можно получить также дополнительную «малую степень» (minor) по другой специальности.
[14] http://en.wikipedia.org/wiki/Daniel_Boyarin.
[15] Возможно, фамилия произносится, как «Тараскин».
[16] http://www.lebed.com/2002/art3150.htm.
[17] Wall-Mart – крупнейшая сеть универсальных магазинов.
[18] Сын успешно использует этот и другие советские объективы с современными видео и фотокамерами. В частности, советская оптика использовалась при съёмках фильма «Семь стихотворений», http://www.youtube.com/watch?v=hq5fS1Sc24Y.
