«Так будет не всегда…»
Драма наших дней
"Много или мало
счастья и любви,
сама выбирала,
а теперь - живи..."
Римма Казакова
1
Он вышел из дома, счастливо улыбаясь – Яна только что, пятнадцать минут назад, сказала, что беременна, и он пошел, побежал за цветами…
Не обращая внимания на светофор – любые правила он нарушал всегда и этим гордился – и видя впереди только цветочный магазин на другой стороне улицы, он быстро пошел через дорогу, наискосок, чтобы оказаться прямо у входа в магазин. По пути позвонил по мобильному, сообщил матери радостную весть… и телефон вылетел из его руки…
Он не услышал выстрелов, успел услышать только визг тормозов со всех сторон и упал, прямо на белую разделительную линию. Одна пуля попала ему в сердце, другая в голову – он скончался мгновенно, не почувствовал ни боли, ни страха смерти. Он умер счастливым. Не напрасно же его называли «счастливчиком».
Парень в черной куртке и в шлеме уже умчался на мотоцикле, он усмехался, довольный исполнением порученного дела, наконец-то счастливчик не будет больше встревать в их дела и заткнется навсегда. Сколько раз Дани удавалось ускользнуть, убежать, и всё везло, но везение не бывает вечным. Его «команда» теперь без своего шефа рассеется, разбежится молодежь, в штаны со страху наложат – все глупые и неопытные, по 18-19 лет, а счастливчику тридцать четыре… было, и тридцать пять уже не будет. Потому что на одну силу всегда другая сила найдется, еще сильнее. Счастливчик давно поперек горла всем встал, вздумал вести свою отдельную игру и ни с кем не считаться. Но так не бывает, чтобы всё одному, знай свое место и не лезь дальше. Всё уже поделено, не выступай. А выступил – получай!
***
Яна примеряла в спальне перед зеркалом новое платье, крутилась во все стороны – чего-то не хватало, какого-то завершающего штриха… А! Она открыла один из ящичков и достала черный бархатный футляр. Надела колье на шею. Вот! Теперь всё замечательно. Включила верхний свет, чтобы бриллианты сверкали ярче. В таком виде не стыдно появиться в самой изысканной компании, не то, что перед родителями мужа. Хотя, компания у них с Дани не тянет на изысканную, но может, в будущем… С хорошими деньгами люди достигают многого. А куда это Дани сбежал?.. Не сказал ничего. За букетом, куда ж еще? Так обрадовался от известия и умчался, сияющий как новенький шекель. А колье шикарное… свадебный подарок Дани, его носить только по торжественным случаям. Вот как сегодня вечером – визит к родителям. Как они настороженно к ней отнеслись сначала… Свекор Хаим вроде нормально, а свекровь Малка и ее сестры недовольны были. Худая мол, блондинка, и вообще «не наша». А ничего, теперь любят, подарками задарили. Это у них семейное – задаривать. Дани готов купить ей всё абсолютно – вырази желание, и он мигом исполнит!
Только бы мама не вздумала сегодня явиться. Дани её не позвал к родителям, сказал вчера, уже в постели: «Ну, зачем каждый раз всем вместе приходить, не обязательно» Дани прав, как всегда. Его родителям мама не очень нравится, это заметно. Хотя на иврите она хорошо говорит, выучила за двенадцать лет. Но всё равно – «не своя». Вообще, мама слишком много вопросов задает. Хорошо хоть, что не родителям. То – чем Дани занимается, то – почему Данины родители так богато живут, в собственном доме, а Хаим всего лишь банковским клерком был до пенсии. Дани ведь как-то при маме сказал, что у родителей крошечная квартирка еще три года назад была... Всё ей знать надо. А после свадьбы сколько вопросов было! «Такой шик, сотни гостей, лучший в городе ресторан! А платье!.. Сколько же оно стоит! Кем он работает, твой Дани? Он миллионер, это же видно! Какую квартиру тебе купил, Яночка, четыре комнаты! а мебель! – просто слов нет! Миллионер!»
Ведь объясняла ей еще раньше: фирма у него своя. Какая? А какая разница? Ну, строительная, такой ответ тебя, устроит, мамочка? Объясняешь, объясняешь, но толку мало. Мама никогда не видела такой роскоши, вот и не может привыкнуть. Ведь Дани и ей квартиру собирается купить – «не должна моя теща скитаться по съемным халупам!» А наряд какой маме к свадьбе подарил – дорогущий! Мамочка прямо птичкой порхала и щебетала от счастья, на свадьбе просто уплясалась. Дани умеет всех делать счастливыми.
Яна услышала звонок в дверь. Пришел! Мог бы и сам открыть... Мама! Как не вовремя. Хорошо, что успела платье снять и колье, а то бы: куда? когда? зачем?
- Ты дома, как хорошо, можно поговорить. А Дани на работе? Много работает, бедный... Ну да, - она обвела вокруг глазами, - на такую роскошь пахать и пахать… Я пойду в ванную, причешусь? Ой, в вашей ванной жить можно, такая красота!
Яна вошла в ванную комнату вслед за мамой.
- О чем ты хотела поговорить, мам? Почему не позвонила, не предупредила?
- Да ни о чем, просто соскучилась. Я… я тут недалеко была, вот и зашла. Я на минуточку. - Ох, как же тут у вас замечательно! Какие зеркала, розовый мрамор… Сказка! Ну, я надеюсь, и у меня неплохо будет, когда Дани… ну, ты знаешь, он мне обещал квартирку купить… А это что у тебя?
Яна вырвала из рук мамы упаковку таблеток.
- Ничего особенного… это успокоительное. Врач прописал.
- Яночка… ты же обещала! Ты обещала, что после свадьбы к этой дряни не прикоснешься! Это всё он, твой Дани… Думаешь, я не знаю, не понимаю? Не думай, я не такая дура, чтобы не понять, откуда такие деньги… Но это ваши дела. Я не могу вмешиваться. Яна, что ты молчишь?
- Отстань! Тебе всё равно не понять! Ты из другого времени. Да и вообще, о чем мы говорим? - Яна смяла упаковку и бросила в плетеную корзиночку на полу. - Чтобы ты успокоилась, я скажу тебе… Я беременна, и теперь всё! Здоровый образ жизни! - Яна рассмеялась. - Даже кофе пить не буду!
Мама всплеснула руками.
- Да ты что?! Дай, поцелую… Ах, теперь я стану бабушкой, да? - мама осматривала себя в зеркалах, поворачиваясь то одним боком, то другим. - Хотя я в бабушки не тороплюсь, и вы тоже не спешили жениться, три года любовь крутили! То ссорились, то мирились, а я переживала… Ну и правильно, дети после свадьбы!
Яна поморщилась, а вслух сказала:
- Ты всегда банальные вещи изрекаешь… пойдем в салон… - В салоне Яна глянула на часы.
- Что-то Дани нет... Нет, не на работе он, на минуточку вышел…
- А он знает?
- Знает. Я думаю, уже вся его мишпаха знает! Странно, что не звонят, не поздравляют… - Яна прислушалась к звукам за дверью. - Соседи… топают как слоны. Мам, ну ты иди… У меня дел полно, убрать в комнатах, и что-то поесть приготовить…
- Так я помогу!
- Вот этого не надо! Сама справлюсь.
Проводив маму к лифту, Яна вернулась в квартиру. Куда же он пропал? Наверно, сидит где-нибудь на скамейке и названивает родителям, всем родственникам… Так вечером, пришли бы и сами сказали… Вспомнить только, как его мать к ней сначала отнеслась… Выговаривала сыну. Чужачка, где взял? Своих красавиц в Израиле мало, что ли? А потом прониклась, зауважала. «Молодец, девочка, помогаешь Дани, любишь его». Да ради Дани… на что угодно! Как он хочет, так и будет. Что велит сделать, то она и сделает. Все вокруг видят, какая у них сумасшедшая любовь – и родители, и друзья, и дядьки-тетки, и бывшая жена, и их общий сын Ади, хотя ему только одиннадцать лет. Там все как одна большая семья. И ей удалось влиться в эту семью, и во всем помогать Дани, даже вопроса не было. Вместо секретаря – встречи назначить, позвонить кому надо, утрясти разные мелкие вопросы. Перевозила несколько раз товар – кто заподозрит красивую девушку, что у нее там в сумках?
Яна зашла в ванную, бросила взгляд на смятую упаковку в корзинке… Да уж, теперь всё. До встречи с Дани только раз попробовала в компании, и сразу понравилось. А с Дани уже часто, на пару…
Яна вздохнула и пошла в салон. Но очень тянуло вернуться в ванную… Да что же он не идет, сколько можно пропадать?! И не звонит…
Она вздрогнула от звонка телефона.
- Да, это Яна… Да, жена… Что? Что вы такое говорите, я не понимаю…
***
Похороны для Яны прошли как во сне. Потому что этого не могло быть, чтобы она лишилась мужа, своего любимого Дани, и осталась одна, совсем одна…
Толпа народу, какие-то люди… какие-то бритые парни, знакомые и незнакомые… Все любили его, как можно было не любить Дани! Красивого, успешного, доброго. Таких больше нет на свете, и не будет…
Она рыдала до изнеможения, с двух сторон поддерживали мама и свекровь, она готова была кинуться за ним в могилу…
- Яночка, дорогая, доченька, не надо так… У тебя ребенок, надо успокоиться… - говорили ей две женщины с двух сторон.
Что может теперь её успокоить…
Уже ночью, когда обе женщины, что остались с ней в квартире, уснули, она пробралась в ванную…
Через неделю, когда закончились траурные дни, ей позвонила свекровь.
- Яночка, - сказала она ласково, - Как дела, как себя чувствуешь? Береги себя, и моего внука. Я не сомневаюсь, что мальчик будет, наследник… - Она помолчала. - Тут одно дело возникло, важное. - И добавила жестче: - Кроме тебя, некому. Приезжай. Уже все собрались, ждут тебя. Ты ведь с нами, правда?
2
По тель-авивской улице Аленби, днем, шла женщина. Если присмотреться, ей было не более двадцати четырех-пяти. Но изможденный вид значительно прибавлял возраст. Худая, бледное лицо, спутанные светлые волосы, истертые джинсы и растоптанные старые кеды – её облик не мог вызвать сочувствия у прохожих, тем не менее, некоторые останавливались и вкладывали в протянутую дрожащую руку шекель, или пять. Она слабо улыбалась, но не смотрела в лицо дающему – было видно, что ей тяжела вся ситуация… и шла дальше.
Мужчина лет тридцати, в белой тенниске и белых брюках остановился, достал кошелек и протянул ей купюру в двадцать шекелей. Женщина взяла деньги, подняла синие глаза… и тут же опустила их. Мужчина смотрел на неё с изумлением.
- Яна!? Ты? Почему? Что с тобой, что случилось?
Она отвернулась и хотела уйти, но мужчина схватил ее за руку. Она пыталась вырваться, широкий рукав синей кофты задрался, и он увидел следы от уколов на бледной тонкой коже… Мужчина, несмотря на сопротивление, крепко взял девушку под руку и повел к скамейке на небольшой площади – в самом начале рынка Кармель.
- Расскажи мне всё, - потребовал он, когда они сели, - чувствую я, что без этой семейки не обошлось...
Вокруг ходили люди, толпились возле прилавков со всякой мелочевкой, громкая веселая музыка со всех сторон – здесь, у центрального входа на рынок, всегда было шумно и празднично. Мужчина сбегал к прилавку со снедью, принес булочки и два стаканчика кофе. Девушка откусила булочку, отпила пару глотков, она будто не очень хотела есть, блуждающие тоскливые синие глаз выражали другую жажду…
А мужчина не отставал, и она нехотя начала говорить, запинаясь и порой на несколько минут впадая в полусонное, отсутствующее состояние, синие глаза меркли и становились пустыми…
- Ладно, Игаль, если тебе так угодно… я скажу... Всё очень плохо. С тех пор, как… как Дани не стало, с тех пор и плохо. Нет, сначала было нормально, в смысле, его родственники меня очень опекали, помогали, деньги давали… И я тоже им помогала... В чем?.. Ну, сам понимаешь, я же в курсе всех дел была… мне некуда было от этого, от них деться. Это ты уехал в Англию, остальные-то остались… Некоторые разбежались сразу, двоих посадили, а двоюродные братья и племянники сумели выкрутиться, с помощью адвокатов, конечно… как всегда было.
- А что было потом?.. Яна, проснись, ты со мной?
- Когда потом? Потом я родила Дэвида. С трудом родила… Что-то с кровью у меня было, переливание делали, очищали... Я не должна была… эти проклятые таблетки… но у меня не хватало сил… после смерти Дани у меня ни на что не было сил…
Яна затряслась в рыданиях и упала головой на плечо Игаля. Он гладил ее по волосам, вытирал мокрые щеки…
- Ну, хватит, Яночка, перестань, выпей еще кофе, хоть пару глотков… Что случилось с твоим мальчиком? Он… он жив?
- Дэвик жив, слава Богу, и здоров… но он не со мной.
- А где?
- У родителей Дани… Они его забрали… Отняли у меня Дэвика, когда ему год исполнился… Привлекли социальные службы, мол, я плохо ухаживаю за сыном, где-то пропадаю, оставляю его с глухой соседкой, он плачет… И еще… еще утверждали, что я не в себе… Свекор два года назад умер, а Малка очень редко позволяет мне навещать Дэвика, очень редко… Я боюсь, что он меня забудет… Ему уже почти пять лет, и в последний раз, кажется, месяца три назад… не помню… он с трудом узнал меня. Малка сказала, чтобы я больше не приходила… что я плохая мать, и хорошей матерью никогда не стану… потому что я… потому что я… - Яна отвернулась и уставилась в пространство.
- А твоя мать? Разве она не могла взять мальчика?
- Ей не дали. Мама одинокая, мало зарабатывает. После всего случившегося она впала в депрессию и ни на что не способна… Еще в какую-то секту угодила, продала свои золотые украшения и деньги все туда… Она говорит, что ей там хорошо… Я её давно не видела, денег всё равно не даст, и я уже к ней не хожу, да и не знаю, где она точно теперь живет. А мою квартиру Данины дружки отняли, сказали – за долги. Оказывается, у Дани были большие долги…
- Где же ты живешь, Яна?
- А нигде, - усмехнулась Яна. - Я вообще не живу. Нет, ты не думай, я не совсем одна… Есть одна компания, нас несколько человек, мы ночуем в… в одном месте… тут не очень далеко… Нет, не проси, я туда не поведу, не стоит на это смотреть… Игаль, ты можешь дать мне денег? Дай мне, хотя бы немного… Что ты молчишь? Не дашь? А еще другом был нашим… Дани погиб, а ты сразу сбежал, подальше. А теперь откупился двадцатью шекелями? Тогда я пойду…
Игаль смотрел, как она уходит – неуверенной походкой, худая, с сумкой-мешком через тощее плечо… какая была красавица, от нее глаз нельзя было отвести, он тогда завидовал Дани. Больше, чем завидовал. Только неписаные законы дружбы останавливали. Дани втянул ее в свою жизнь, приучил к этой дряни, туманящей мозги. Всё ради любви, ради того, чтобы девочка не ушла. И, в конце концов, погубил всех, счастливчик…
- Яна! - Игаль бросился вслед за ней, уже почти скрывшейся в переходах кармельского рынка… С трудом нашел, она стояла в узком грязном переулке перед плохо одетым парнем и протягивала ему раскрытую ладонь с деньгами – мелочью и сверху зеленой купюрой в двадцать шекелей, парень отрицательно качал головой и издевательски смеялся, показывая гнилые зубы…
Игаль схватил ее за руку…
3
Яна сразу стала скучать в его большой съемной квартире, а он старался следить за каждым её шагом – надо было разорвать ее связи с провоцирующей средой, исключить всякие контакты. Но стоило Игалю уйти из дома, или даже крепко уснуть ночью в другой комнате, как Яна исчезала, и ее снова надо было искать – в подвалах, на рынке, в заброшенных домах, среди отвязных веселых парней и девчонок, они все не желали иной жизни, и потеряли связи с реальным миром, они уже не понимали этот мир, а мир не понимал и отталкивал их. Игаль боялся, что однажды он её не найдет, с ней случится что-нибудь совсем плохое, в конце концов, она просто умрет от передозировки на грязном подвальном полу. Никакие беседы и увещевания не помогали, она слушала, но смотрела в сторону или в окно тоскливым пустым взглядом.
Надо было что-то делать, и срочно.
Игаль копался в интернете, вел долгие разговоры по телефону с социальными службами и наркодиспансерами. Везде очень внимательно выслушивали, но помочь не могли ничем, так как, по теории, культивируемой в Израиле, человек сам должен осознать глубину своего падения, и, чтобы начать лечение, он сам должен очень сильно захотеть. Одна соцработница с сочувствием сказала: «Наркомания вредная привычка, но мы не можем никого принуждать лечиться, вот когда человек всё осознает и придет к нам сам, мы им займемся». И она назвала несколько клиник, куда можно обратиться, но лишь тогда, «когда твоя сестра сама поймет и захочет вылечиться, у нас демократия, и мы не можем наркомана заставить лечиться насильно. От рака легче вылечить, чем от этой болезни, потому что от рака вылечиться хотят!», - закончила она разговор и отключилась.
У них полная демократизация наркомании, - с горечью думал Игаль, - сначала надо демократическим путем убедить, а потом уж лечить…
А сотрудник клиники, куда Игаль в очередной раз обратился за советом, терпеливо объяснил: «Вот, когда твоя сестра перейдет все границы, станет воровать, выносить вещи из дому, станет настолько агрессивна, что готова будет убить тебя, если ты не дашь ей деньги на дозу, то тогда ты должен выгнать её на улицу, где она опустится на самое дно, и там ей станет невмоготу, и она всё осознает, и сама захочет вылечиться».
В другом месте ему сказали, что самое главное – это избавление от психологической зависимости. Надо провести психологическую чистку в специальной общине «кеилот». Там инструкторы полностью стирают личность бывшего наркомана и лепят новую. А еще в Бразилии успешно лечат, «фазенды» специальные открыли для наших ребят…
Наслушавшись всех этих нереальных советов про «стирание личности», про Бразилию, Игаль впал в отчаяние. Надо было за что-то зацепиться и потянуть ниточку, но за что?.. Только разве за Дэвика, она уже не может без слез вспоминать о нем. Надо дать ей надежду, хоть крошечную. А там как будет, так и будет.
Игаль никогда бы не вытащил Яну из трясины, если бы не её безумная любовь к сыну, она хотела, мечтала забрать его, самой растить, любить, быть рядом… И любовь к погибшему счастливчику гвоздем сидела в ее душе, две любви раздирали её душу, и она убегала из дома Игаля в подвалы, к рынку и… обратно – наступил момент, когда Игалю уже не нужно было её искать, она сама возвращалась и садилась на пол в прихожей, уткнув голову в колени. А он полностью прекратил «душеспасительные» беседы, и однажды выволок её из прихожей, кинул на диван и жестко сказал:
- Если ты три дня не выйдешь из дома, то мы… вот, смотри на календарь! - мы с тобой через три дня навестим Дэвида. Я обещаю!
Свекровь приняла их, поила чаем с печеньем, приглядывалась к Яне, к её приличной одежде – новым джинсам и модной рубашке в клетку, но ничего не спрашивала. Она вела себя так, как Игаль с ней договорился – он приезжал дважды и убедил женщину, что Яна вполне нормальна, скоро устроится на работу, и очень хочет навестить сына.
Няня привела Дэвика из детского сада. Темноволосый кудрявый мальчик с синими глазами сначала дичился и стеснялся, но скоро устроился у Яны на коленях, и они вместе поедали клубнику и чему-то смеялись. Игаль и грузная, сильно постаревшая Малка сели в другом конце большой комнаты и делали вид, что смотрят телевизор.
«…Я давно отошла от всех дел, как муж умер, так и отошла, - рассказывала она тихо, глядя на экран потухшими глазами, обведенными коричневыми кругами. - А надо было еще раньше, когда Дани погиб. Но тогда не получилось бы, многое на мне держалось. Может, я тоже виновата перед Яной, не знаю… Каждый сам выбирает свой путь, разве нет?
Игаль кивнул. «Конечно, сам, - думал он, - особенно, если помогают выбрать». Он ведь тоже тогда крутился в этой среде, и знал, как втягивают человека, как соблазнительны большие деньги. У него выбор был – или с головой увязнуть и закончить как счастливчик, или уехать подальше. И он сделал свой выбор. А Яна не выбирала, у нее была любовь.
Когда они вернулись домой, Игаль сказал:
- Вот видишь, ты продержалась три дня. И не умерла. Продержись еще три, и мы опять поедем к Дэвиду. Я обещаю!
Яна смотрела на него беспомощными жалкими глазами, но в глубине их светилось маленькое счастье, и маленькая надежда.
Игаль понимал, что без серьезной помощи им не обойтись. Но пусть она сама захочет, пусть решится. И надо спешить, пока Яна не сорвалась.
- Мама мне звонила, - вечером сказала Яна. - Она ушла из секты и выходит замуж… В неё влюбился состоятельный мужчина, и они вместе ушли. Обещала скоро навестить нас… Но я сказала, что лучше потом… как-нибудь потом…
Через неделю он отвез Яну в реабилитационный центр «Путь наверх». Она пробыла там четыре месяца и сказала, что хочет в жизни только одного – быть рядом с сыном, всегда.
- Ты будешь с ним, я обещаю! - сказал Игаль.
Ради неё он был готов сражаться с социальными работниками, со свекровью, которая по-прежнему не доверяла Яне, со всем и всеми, кто встанет на её пути, но одного он победить не мог – её любви к счастливчику. Он умер, и она не успела в нем разочароваться, понять, во что он втянул ее, и что долгое счастье там её не ждало. Глупая влюбленная девочка, она мало знала обо всех темных делах Дани, скорее, не хотела знать и вникать в подробности: рэкет, подпольные казино, перестрелки, в которых порой убивали совершенно посторонних людей, случайно оказавшихся не в том месте и не в то время. Но говорить с Яной об этом было нельзя, она хмурилась и замыкалась в себе. Одна робкая надежда потихоньку грела его сердце – что ТАК БУДЕТ НЕ ВСЕГДА.
Когда Яне, под клятвы, слезы, обещания и характеристику из реабилитационного центра отдали сына, она привезла из дома свекрови портрет в рамке и поставила его в своей спальне, на тумбочку возле диванчика Дэвида.
- Это твой папа! - сказала она. - Мы его очень любим, правда? - и оглянулась на Игаля, стоявшего в дверях. Подошла к нему и поцеловала в щеку. - Мы тебя тоже любим…
Игаль кивнул. - Я знаю…
Что ему сделать, чтобы счастливчик ушел, освободил ее сердце… Ведь она может снова сорваться. Разве увезти ее далеко отсюда, так далеко, чтобы ничто и никто не напоминали ей о прошлом. Убежать! Один раз он убежал, и это его спасло. И теперь выход один – убежать отсюда, чтобы спасти её… от счастливчика. Но как убедить Яну, что надо уехать, он еще не знал, не придумал.
- Что ты улыбаешься? - спросила Яна.
- Да так. Мечтаю…
