НА ТРОНЕ
«Не книги - запрещать надо события»
Германн Мэллвил
Государев дневник
1
«Жена велела брать пример с императоров, особенно всея Руси последнего. Этот Николя каждый день писал чего ни попадя, теперь и я буду заносить в тетрадку все такое, чего было и не было, про что думал, с кем говорил и как подписывал документы. Также велено вносить разные слова о государстве и человечестве в целом, не избегая и мелких происшествий.
День первый
Поехали в вагоне с женой, охраной, помощниками, врачом, советниками, машинисткой, поварами и разными министрами на отдых. Дорога хорошая. Железная. Мне где-то посередине России махал народ. Я ответил адекватно, но жена сказала: «Отойди от окна, видят же...» Плюнул и пересел в самолет. У генерального подручного по спортивной части случился день рождения. Чего было потом - помню не все. Кажется, догнал нас в дороге министр по труду. Ему строго наказал трудиться дальше и погнал на работу. Бабы испугались - расшибется, мол. Их успокоил шофер самолета: «Он всегда над Краснодаром вылезает».
Утром гляжу, а море-то синее, а не черное. Значит, врала учителка по географии... Утром вслух читал мой новый Указ о солении огурцов и налогах на банки. Все хвалили. Советник по финансам припер отпускные. Жена строжит: «Чего мало?» Срочно сбросили на парашюте второй сейф.
Принимал обеденную пищу. Ходил пешком до речки. Впадает в море. Вернулся с речки, которая впадает в море. Звонил президенту острова Пасхи, он посоветовал от похмелья пить отвар из корней забыл какой травы.
Охранник свалился в яму. Смеялись. Читал на ночь народную сказку про Ивана-дурака. Не понял морали. Куда зовет? Надо спросить у министра культуры, он большой специалист сказки рассказывать. Сделали укол в ж... хотя болит голова. Потребовал на ковер личного врача. Он дал таблетку красного цвета, французскую, уже от головы. Французы - любопытная нация. У них все почему-то красного цвета. Отгадывал кроссворд. Угадал четыре буквы в столбике слева, в целом же оказалось «кобыла». «Кобыла» - хорошее слово. В Египте, сообщило радио, наводнение. Жена успокоила: «Врут, поди, спи давай». Жалко египтосов. Вот интересно, с географической точки - куда они лишнюю воду девают. У них речки в куда впадают?
День второй
Прилетали сразу двое: по внутренним делам и по безопасности. Первый плачет - боится, что сниму. А второй смеется. «Чему радуешься?» - спросил. «Да вот, думаю, как здорово, что вы не в Красноярске отдыхаете!» Ишь ты, смешливый попался. Ты, говорю, мне еще в Магадане предложи отпуска догуливать. Ничего, отвечает, до Магадана пока далеко, но мы его про запас держим, на всякий. Тогда я рассердился, пить с ними не стал и в бассейн не пригласил. Первому приказал принять меры по внутренним делам и поймать Басаева. Совсем уж размахался бандюга. И куда это наша милиция смотрит? Не знаю. А второму дал секретное указание поменьше озвучивать насчет Магадана. Разве такими вещами шутят? Скоком да ненароком, а там, глядишь, и накаркал: моргнуть не успеешь - вологодский конвой. Не до шуток, понимаешь. Спокойной ночи, понимаешь.
День третий
Отпуск продолжается в хорошем равновесии. Аппетит хороший. Помощники хорошие. Погода хорошая. Клизма хорошая. Международное положение хорошее. Жена хорошая. Туфли хорошие. Ракетка хорошая. Указы хорошие. Народ хороший. Посудомойку зовут Нюра. Нюра хорошая. Спал хорошо. Доброе утро, товарищи.
Прилетали еще не арестованные заместители из правительства. А надушены-то, тьфу! По прическам вижу - на мое место метят, а пока прикидываются деловыми патриотами. Долетаетесь, ужо!
Как раз к обеду прибыли Женщины России. У одной фингал под глазом. «Чего, - спрашиваю, - небось, мужик по пьянке залимонил?» - «Нет, - докладывает, - это меня в Думе отметелили». Ну, понятно. Учреждение такое. Туда ходить - один грех. Или морду начистят, или кошелек сопрут. Страшное место. Женщины спели «Давай пожмем друг другу руки». Жена дирижировала. После уехали в Абхазию, там, говорят, мандарины вкусные и мужики шустрые, хотя и мелконькие, ну прямо как блохи.
День четвертый
С утра отдыхал от приема пищи. Документов не подписывал. Обедали на веранде. Участвовали, кроме жены, три помощника, советник по арифметике, министр забыл чего и три президента местного розлива. Щи пересолены. Дал команду принять меры к повару. А гостей пока не трогать. В целом.
Работал с документами. Пишут много, а чего пишут - не понять. Но подписал, на всякий случай. Думал о Боге и всяких императорах, когда ловил рыбу посредством удочки и с помощью жены. На речку заявились коммунисты из Свердловска. Просят дать указание насчет задолженников по партвзносам. Ну, давошние привычки в них - хоть кол на головах теши. По любой мелочи к первому секретарю, боятся ответственность взять на себя, понимаешь... Ой, чего это я... Совсем забыл, что теперь я всенародный демократ антипартийного пошиба. А с коммунистами надо ухо держать востро. Настучат, моргнуть не успеешь. Знаю. Прогнал и продолжил процесс ловли рыбы. Министр, который насаживал червей, рассказал поучительный анекдот про мужа, который уехал в командировку, а жена, ну, евонная жена, мужика этого, который, ну, в командировку, значит, так во-от, его-то жена и осталась дома. В смысле, не поехала. Осталась, то есть... Все очень смеялись: он уехал, понимаешь, а она осталась... Помощник по театрам даже зашелся от хохота. Налили ему за шиворот портвейну, а в штаны засунули живого карпа. Отдыхаю телом и душой. Надо же, взял и уехал, а она дома, понимаешь.
Вечером пришмолял министр по внешним сношениям. Дал ему команду сношаться и дальше, но предупредить, если что. После международных указаний играл в бильярд. Потом думал о строении мировой природы в разрезе комаров. Куда их столько? По данному вопросу собрался внештатный Совет по культуре, пчеловодству и неяпонским островам. Стали гадать: комар с комарихой - они как, это самое, на лету, что ли, или сидя? Министр по научным прогнозам высказал глубокую мысль о том, что, быть может, комариха ложится лапками кверху, как Нюрка, например. Но ведь крылья мешать будут, так? Кто-то, кажись, директор института Америки и Канады в России, уточнил - комариха крылья складывает. Умница. Он еще при усатом советы давал.
Вечером семьей повторно смотрели запись кинофильма «Дикая Роза». Жена говорит, что ее надо бы пригласить в Кремль. Поглядеть поближе, как у них там на самом деле бывает. Ладно. Протер кнопку от ядерной катастрофы и пошел спать. Вот интересно: отчего бабы храпят? Утром спрошу у Лифшица.
День пятый
Проснулся утром. Солнце на месте. Безопасность - тоже. Доложили, что уже третьи сутки за пальмой прячется демократический поп рыжей масти. Просит у жены продать двенадцать стульев. Клянется, будто в одном из них крест зашит. Это, уверяет, бесноватый сюда секретно проник и запрятал чужой крест под обивку, но в какой стул - не указал. Попа остригли, стулья вскрыли - нет креста, хоть плачь. Все врут, все, даже попы. Ну как таким народом управлять прикажете? Рассердился на народ и документов не подписывал. Пускай живут как хотят и ходят без документов.
Решил отвлечься. Дошел пешим образом до скалы, написал на ней: «Здесь был я!» Вернулся к приезду бывшего секретаря АОН. Говорили с глазу на глаз. По-русски ни бельмеса. Хорошо, что жена татарский знает. Договорились бороться за мир во всей Внезападной Европе. Пить не умеет, хотя говорит, будто у него два высших. Спросил, почему его зовут Бутрос-Бутрос? Он рассказал, но совсем неубедительно. Так, говорю ему, ведь и запутаться недолго. Это, отвечает, ничего, зови, говорит, просто Борей. С этим Борей-Борей ездили в город, где посетили оперу. Ему больше всего понравилось то место, когда в оркестре до открытия сцены настраивают дудки. Родным, говорит, повеяло. Содержание оперы положительное. Но жена не одобрила. Надо будет снять дурака - министра по операм, а заодно по телефонам и телевизорам - чего в трубку говорят, чего в экране показывают? Велю заменить на новых. Да и Думу пора б уж разгонять.
После проводин читал басню дедушки Крылова про Стрекозу и Муравья. Вспомнил про Нюрку. Пошел к ней во флигель, а у нее полковник из охраны. Тут война, понимаешь, в Чечении, а он к Нюрке за пазуху. Разжаловал в рядовые и послал на восстановление города Грозного.
День шестой
Видел сон... Будто иду мимо, а они все стоят. И вокруг лес, не очень чтобы густой, а так - средний. А Нюрка и грозит, что теперь будет прямое голосование. Я за дерево. А там на закукорках сидит главный приватизатор всей страны. Место нашел. «Много накряхтел?» - спрашиваю во сне, а он - шасть! и уже нету. Только большую кучу оставил. Астролог с женой и Нюркой в один голос объяснили, что такой сон - к богатству. Неплохо бы. А вот если увидишь черные ботинки, то - негра встретить. Но я ботинок не видел. Так что негры не приезжали, а навестил президент Таджикостанской Киргизии, друган мой по ремеслухе Кильдибаш. Мы его потом в партшколе (высшей) все дразнили Кильдей. Парень - башка, до сих пор держится. Подарил ковер и кило кишмишу. Я в ответном слове наградил его не помню каким высшим орденом. Потом обменялись мнениями по вопросам. Глядели в телевизоре постановку по одноименной пьесе. Автор - Чехов. В трех частях без продолжения. Артист с бородой играл очень весело, все плевался и крестился. Устал. Ничего подписывать не буду. Надоели. Пьем, по-нимаешь, французскую воду, а у самих Байкал. Вот интересно, а что если бы весь Байкал превратился в «Кремлевскую»? Это же сколько закуси надо? Задача.
Ночью звонил президент ШЫША. Чего это у них все день да день, когда у нас ночь? Спал бы. А он все про доллары тревожится. Спокойной ночи, американки да американцы. Спасибо.
День седьмой
Весь день искали дневник. Кто-то сп... сприватизировал...
День восьмой
Безопасность нашла тетрадку под кроватью у Нюрки. Наградил тремя крестами сразу. Продолжаю выражать мысли в письменном виде...
Погода шепчет: «Бери расчет». Скоро в службу, снова надо управлять державой. Пошел дождь. Дал указание вице-премьеру по самолетам разогнать тучи, к чертовой матери, вместе с Думой. Первый помощник пошел с ним разгонять облака. Чем будут разгонять - не знают. Надоели. Всех учить надо.
Нюрка пришла просить прощения на речку, где я думал мысли. В обед давали огурцы из Индии. Дожили. Велел закрыть границы и окна, дует, понимаешь. Возили на машине знакомиться с населением. Население хорошее, только одеты не по-нашему. Подарили жене козу от имени старейшин горских племен.
До обеда писал воспоминания о моей борьбе с нашим Белым Домом. Воспоминания глубокие. Машинистка печатала на машинке. Обещалась набить Нюрке морду при первой возможности. В обед слушал, как жена читает газету. Чего не понапишут эти полудурки. Дескать, в Приморье голодовка. Послал за глобусом и долго разглядывал - никакой голодовки. Спросил у советника по географии: «Чего это на глобусе так много синего? Другой краски, что ли, жалко?» Он разъяснил, что так положено по международным правилам. Любопытно, конечно, но не очень-то верится.
Погоду не разогнали. Спал, но очень плохо, ходил три раза в уборную, там нашел и прочел начало половины ученой статьи из научного журнала. Сообщают, что на планете размножаются тараканы. Согласен. Они вроде этих, ну, правозащитников.
Играл с женой и безопасностью в подкидного дурачка. Безопасность мухлюет. Получил лично от меня колодой по носу двадцать горячих. Нос малиновый. Любопытно с научной точки: почему, если нос малиновый, то все думают, будто человек выпил? Потребовал сведений от президента Академии общих наук. Ученый растолковал всем, что у обезьяны даже зад малиновый, но она же не пьет - это наукой доказано. Молоток. Побольше бы таких академиков, Россия возродилась бы уже к середине ноября. Скоро ужин...
Бродяга Байка-ал пири-еха-ал!.. Их, навстречу-у радимая ма-а-ать! Мать вашу, никаких боле дневников, все! Замучила. Императора ей подавай... Иэх, зыдыравству-уй, ах, здравству-уй, мамаша-а-а...»
КАНДИДАТ В ПРЕЗИДЕНТЫ
«Чужим речениям обыкоша - и нравы переняти».
Инок Евфимий
Повесть временных лет
2
Эту рукопись мне передал один из боковых потомков кухарки Авдотьи Силиной, служившей короткое время у Салтыкова (Щедрина). Судя по отрывкам, представляет независимое продолжение труда «О всех градоначальников благовидной наружности», помещенного среди оправдательных документов в «Истории одного города». Скорей всего листы Авдотья реквизировала для выпечных нужд. После двух замасленных страничек обнаруживаются пись-мена потомков кухарки, начиная, правда, не с той поры, как они уже стали управлять государством, а по овладении грамотой. Однако общий стиль и назначение документа сохраня-лись. Наиболее интересны выводы последнего потомка, некоего Белкина, с оторванным именем. Издателю оставалось разогнать по местам знаки препинания и, выполняя посмертную волю автора (Белкин умер 12 декабря 1993г. от белой горячки, но при странных обстоятельствах), пре-дать его мысли тиснению в надежде, что малая польза да проистечет из мудрых наставлений во благо отечеству и на радость редакторам.
Итак, вот последняя глава манускрипта под названием «Что должен знать, уметь, а также иметь в виду кандидат, мнящий себя уже избранным в президенты». Тексту предпослан эпиграф - «Нет на свете даже самой малой зловонной лужи, в коей не обнаружился бы гад, своим иройством других гадов превосходящий», и тут же на полях разборчивый вопрос: «Самодержавие или умодержавие?»
А затем:
«...зможно остано... то уже ничего не подела...» (Два чернильных пятна. По-видимому, надо читать: «Если невозможно остановить...» Полагаю, здесь перечисляются хитроумные меры, какие принимаются Белкиным, его пророческие речи, долженствующие остановить гражданина, решившего пойти по краю кандидатской пропасти, прежде чем свалиться в роковую бездну президентства. Но убедившись, что никто на свете не хочет знать чужого опыта, а наоборот, так и прет, зажмурившись, к любой власти, Белкин, горько вздохнув, переходит к примерам и назиданиям, согласуясь, конечно, со своим личным пониманием обстоятельств, за что публикатор ответственности не несет, потому что у него свой неповторимый опыт общения с людьми и вождями, как и собственные выводы из наблюдений за жизнью).
И далее Белкин пишет: «Личность, жаждущую сделаться президентом, следует подвергать интенсивному допросу с решительным воздействием сержанта Васи (видимо, приятель Белкина по казарме); если кандидат и после урока не отступится от своего дикого намерения, то с миром отпустить, чтобы шел сдавать анализы, а затем, вручив сей труд, оставить наедине с рукописью и женой. Если сам читать не умеет, то пусть прочтет вслух будущая президентша. А его дело слушать и мотать на ус.
1. Рост
Первый и наиважнейший пункт из многих требований, предъявляемых нацией к своему гаранту.
Его рост имеет право колебаться от 183-х по 191 сантиметр. Все, что ниже либо выше, - не годится в президенты и выбраковывается. Был случай, когда по недосмотру избрали вождя ростом в 171 см со шляпой. И что вышло? Теперь вспоминаем с огорчением и смехом. Но над кем смеемся? Над собой смеемся! (Патетически восклицает Белкин, укоряя нас, современников, за легкомысленное отношение к выборам).
Что же произойдет, если президент окажется ничтожного роста? А то, что он так и не сумеет вместить в себя все огорчения и приветствия великой, от моря до моря, страны. Удручающий недостаток. Мало того, при встрече с каким-нибудь президентом высокого роста, но малой державы, как он сможет глядеть на него свысока. Не табуретку же подставлять. Да и кто ее найдет в тронной зале, где обычно и встречаются вожди разного роста. Ну, и во-вторых, как наш хозяин будет перемещаться на табуретке из угла, где диван, к центру, где микрофоны с тумбами, на коих лежат бумажки, подлежащие повторению вслух?
С другого же конца, если посмотреть, то жизнь вождя очень высокого роста тоже будет весьма злокозненна. Представим, ему потребуется достать из холодильника бутылку водки с нижней полки. Что же, прикажете кланяться в три погибели перед чужим президентом, которому собираетесь отлить полстакана?
Вот почему рост всенародного должен строго соответствовать указанным пределам. Таким образом, согласно первого пункта, всех сегодняшних соискателей, тренирующихся в Думе перед броском в главное кресло, самое время направить в ближайший райвоенкомат - там, пора бы знать, возле стенки за шкафом стоит особое устройство, похожее на виселицу: если прямо встать и мирно протянуть руки, то по голове ударит скользящая поперечина - вот она-то и определит пригодность рекрута к исполнению обязанностей вождя. Остальные способы определения личной годности, как-то: предварительные соревнования у микрофонов, реклама, фотографии, скандалы и прочее, - без обиняков назову средствами подсобными и второстепенными.
Так что сами по известным фамилиям попробуйте счесть стада и стаи непригодных. Да, у них наличествует лихорадочная готовность - ну и что? Готовность есть - да роста нету: извини-подвинься. Такого же мнения придерживается и Коляныч из восьмой котельной. (Тоже, предположительно, друг или собутыльник Белкина).
2. Прическа
Сегодня мы просто обязаны нарушить вековой наш обычай - любить поочередно портреты вождей лысых и лохматых, временно объявляя волосатого гением всех народов, попутно поливая жидким дерьмом плешь усопшего. А не лысому ли совсем недавно лампады возжигали?
Отвечая требованиям европейской общественности и мировой кодификации, мы, дабы не краснея войти в семью развитых обывателей, должны хоть в лепешку расшибиться, но заиметь главаря с прической.
Что в первую очередь видим в телевизоре по праздникам, в дни после путчей и к Новому году? Прическу. Что зрят блуждающие делегации, взойдя по ступенькам в древний Кремль? Прическу. На что направлены усердные тщания самого? - спросим мы и ответим: на прическу. Она есть альфа внешней представительности (омега - итальянские туфли). Прическа - это корона главы государства, которой он и увенчан.
Какая же корона более приличествует его сану и росту? Высокая. Но без ухищрений и вызова. Ее уподоблю нарезке в стволе винтовки Мосина: слева-вверх-направо. Вот как должны перемещаться взгляды и равнодушных наблюдателей, и любящих избирателей.
Вы обратили внимание на продвижение и подъем прически у атамана думаков? Поначалу на глаза ниспадал лихой казацкий чуб. Но поэтапно, по мере понимания того, куда он попал, растительность поднималась выше, пока не достигла высоты, нужной государственному мыслителю. И это разумно. Вспомните куцый чубарик, ниспадающий на одно око, словно хвост, прикрывающий срамное отверстие у старой ослицы - он не годится, равно как и кудри с голым затылком, потому что все плохо закончилось исторически.
Далее: на том месте, которое склонные к юмору (и такие попадались) правители в шутку называют балдой, немаловажное значение имеет пробор - по нему-то и пробираются на державную высоту задумки да искринки, воплощаемые затем писарчуками в указы и законы. Символически, прямой пробор слева говорит о склонности к буйству и непробудному пьянству, пробор справа отражает неиссякающий интерес к многоженству и рукоприкладству, а прямой, посередине, выдает тайную страсть к карточной игре, массовому спорту и торговым операциям с уголовным уклоном. Вот почему прическа должна украшаться пробором «слева-вверх-направо», тем самым удачно маскируя дикий нрав и характер внутренней политики.
Личным парикмахером государственная Дума обязана утверждать женщину дебелую и в соку, достаточно глупую, чтобы не могла понять и запомнить государственную тайну, и обязательно веселую, способную бойко отвечать на шутки причесываемого. Кто не помнит печальный случай с одним президентом в одной стране, когда, прежде чем сесть в кресло и начать себя с уважением разглядывать, правитель, будучи в духе, шлепнул парикмахершу по выдающемуся месту и сделал громкий вывод: «Ну, Томка, ептыть, и отклячь же у тя!» Ей бы радостно взвизгнуть: «Ну-дактъ, на ём и дёржимси!» - а она возьми да брякни: «Неча, мля, лапать, ишшо не заплочено!» - чем испортила настроение всей администрации, а глава государства, после такой огорчительной неожиданности, вместо подписания вечного мира, объявил войну порубежной державе, которая, как позже случайно выяснилось, была ни при чем и находилась совсем не там, куда повел полки верховный.
Чего хорошего?
3. Лицо
Не имеет определяющего значения, но если его рассматривать как предмет либо обстоятельство, наиболее приближенное к прическе, даже подпирающее оную, то несколько замечаний следует сделать.
Сначала: желательно иметь на лице выражение. Народ имеет право, хотя бы по выражению, если не зрит иных особых признаков, узнавать вождя и выделять его из окружающих двуногих. Узнав же, в меру обрадоваться, если он бодр, либо в меру огорчиться, если не тверд в поступи. Потом: лицо с выражением требуется и самому владельцу, тогда при некоторых обстоятельствах (в курилке у зеркала, например) он самостоятельно смог бы, хотя и с трудом, отличить самого себя от других.
Выражение в зависимости от погоды может колебаться от гневно-радостного до радостно-гневного. Не возбраняются и мудрые выражения, если они предсказаны астрологами. Иными словами, любые выражения допускаются, кроме снулого, потому что в таком разе на фотографиях получаются задумчивые покойники, а не бодрствующие деятели. А не такие ли портреты наводят обывателей на крамольную мысль, будто хозяин закрыл на все глаза и народное горе ему до фени.
На заседаниях парламента, как случай особый, нельзя допускать разнообразия и лучше запастись двумя выражениями: общим («Вы тут говорите, а нам все про вас известно») и личным («Давно все знаю, но помочь ничем не могу»). И последний, уже крайний случай - это когда президент на заседании Совета безопасности грозит: «А кто если, кроме меня, займется политической деятельностью, разрушающей государство, то будет немедленно арестован!» - здесь он должен оторваться от тетради и прямо прицелиться в незримых мятежников с неколебимым выражением отчаянной до безумия отваги на лице.
В остальном, лицо как лицо. Два глаза, между ними нос. И все остальное на природных местах, как и дал Бог разумному человекообразному.
4. Руки
Руки государь всегда имеет разные: десницу загребущую и в то же время угрожающую без последствий, шуйцу - разгребущую и отдаляющую с последствием. В спокойное для страны время их следует положить на стол рядом с чернильницей, подаренной заморскими коммунистами ко дню освобождения Африки от империалистического гнета.
На том же столе под стекло услужливый помощник должен поместить поминальник, на коем крупными печатными буквами написать, что ковырять клешней в носу и стряхивать пыль с ушей позволительно депутатам и сенаторам, скучающим за чтением вчерашних газет, но не главе государства. Во время обедов с королевами рукам воли не давать, не махать ими над борщом, а вставши с тостом в руке, свободной не чесать чесомые места, особливо расположенные с другой стороны лица.
Если печатной инструкции окажется мало, то под стекло надо поместить наглядные цветные картинки. Например: индивидуум сидит, прическа подперта десницей - и рядом пояснение: «Так думают мысль». И еще такая же картинка, но сидящий подперся левой рукой - здесь совсем иное толкование: «Так тоже думают, но другие». Диалектика в иллюстрациях. И это правильно, потому что диалектику еще отменить никто не успел.
В остальном руки могут быть свободными от правил, хотя совать их в карманы брюк не рекомендуется, а то, как известно, один такой до сих пор не закопан. В отношении же чужих рук достаточно выучить одну-единственную фразу: «Да за это мало руки отрубить!»
Левшей не избирать ни под каким видом - всех запутают к чертовой матери. Представьте себя на месте вице-премьера, привыкшего видеть правую руку только угрожающей, но без последствий, а тут, приехали, у этого бродяги она, как левая, отдаляет и навсегда от общей кормушки... Куды бечь?
5. Походка
Походка - самая непостоянная составляющая общей суммы тех замечательных достоинств, какими наделяется в головах обывателей любимый вождь. Зато ее разнообразие не только расцвечивает портрет, но и доказывает, какое великое множество обязанностей лежит на грешном смертном, который из-за одного лишнего или неверно заполненного бюллетеня превратился в безгрешного небожителя на теоретически установленный Конституцией срок.
Походки бывают: державная, военная, аграрная, рабочая, церковная, церемониальная, музейная, банковская, презентационная, отходящая, наступающая, боковая, огибающая, спортивная, новогодняя и т.д. и т.п., с охватом всей социально-экономической и общественно-политической жизни государя со двором. Кроме того, перед телекамерами во время хождения в народ применяются достаточно сложно-сочиненные походки, как-то: «аграрно-удивленно-одобрительная» - когда, накинув белый халат, в сопровождении таких же халатов, возглавляют шествие мимо кур-несушек, про себя удивляются, что все куры тоже белые, вслух же одобряют высшую администрацию за высокую яйценоскость.
По аналогии суть остальных походок должна быть вами угадана тоже по телевизионным сценам. Ну, в помощь вашим догадкам, еще объясним походки боковую и огибающую. Как и все ушлые администраторы, во время народных бунтов президент ходит боком-боком, огибая острые углы.
В свою очередь, почти любая походка состоит из шагов, из них выделяются: первые (делаются первые сто дней), решительные, определяющие, исторические, поворотные, определенные («определенный шаг вперед»), наступательные («наступил на что-то») и даже мимо-упаднические («сделал шаг мимо мосточков и упал в воду»), но такое случается вне служебного времени.
И, наконец, главный шаг: последний. Прощай, Томка, скоро будешь причесывать другого.
6. Костюм
Специальная униформа синего цвета с белой искрой и зашитыми карманами. В ней демонстрируют разные телодвижения, а именно: порываются вперед, когда радуются, назад - удивляются, все остальное - разводят руками в разные стороны.
В костюм помещаются руки и ноги, расстояние между которыми измеряется галстуком.
7. Галстук
Он так и называется: «Галстук Президента». С восклицательным знаком. Отдельно сам по себе - это просто рубиново-зеленый кусок материи в голубую полоску с зеленым попугаем на фоне золотистого круга. Повязывается супругой, для чего ее предварительно посылают в Париж на двухмесячные курсы за счет шести министерств и отдельно взятой коммерческой структуры. Раньше в сельпо стоил 3 р. 27 коп., теперь 540 новых франков. В комплект входит одеколон «Стратег» (бывший «Тройной» вперемешку с «Белой сиренью»). Запасной галстук бережется для музея личных вещей исторических деятелей.
Кроме прямого назначения - сдавливать шею и в целом портить жизнь - он служит запредельным и метафизическим целям: по сбитому на сторону галстуку астрологи, политологи и сексологи определяют, какой Венере противостоит звезда, куда дует ветер и дату очередного путча.
8. Собака
От прикосновения к ней снимается груз государственных забот и на время возвращается человеческий образ. Любой породы, окрас от рыжего до полво-пегого. По решению Конституционного суда первой суке государства дают клички Разборка, Дума, Ксива, а кобелей называют по именам наиболее ярких политических противников сами хозяева, хотя официально каждый кобель, особенно если он в авторитете, именуется более подходящей кликухой: Верняк, Предан, Личный, Беспредел. Так что у меньшого брата каждого президента имеется и кличка, и как бы псевдоним. На время визита в Испанию он Мухтар, а на подмосковной даче - Тимка.
Но по той причине, что многие политические деятели взяли привычку понедельно перебегать туда-сюда, то псевдоним часто меняется, а такое непостоянство доводит собаку до бешенства. Тогда ее окончательно дарят какому-нибудь губернатору на добрую память о посещении столицы.
Народ
«Мой народ» идет пунктом без номера и помещен, как некое вещество, в изделие, названное в честь изобретателя Сэндвича, - между собакой и женой. И в этой куче-мале не разбери-поймешь кто кого давит - все копошатся.
9. Жена
Предмет весьма таинственный, с трудом обозримый.
Если оставить в стороне «помощника и друга», про которую узнают через полвека из справочников и ставят в пример ученицам первых классов, то для рассмотрения останутся две основные категории спутниц.
Жена-баба. Добрейшая белобрысая гражданка, любит пряники, что фатально приводит к рыхлой полноте. За ней напрасно охотятся все газетчики, они-то понимают, что разговорись такая жена, ой, чего только не узнаешь о хозяине свеженького. Сидит и варит борщи.
Понуждаемая международными правилами, сопровождает мужа в обморочном состоянии. По возвращении отлеживается от самолетов и жалуется закадычной подружке Нюре на Мексику, где чуть не подохла от ихней жратвы. Была в городе Париже: «Одеты - страм!» Когда мужа кажут в экране, телевизер не выключает: «Господи, твоя воля! Куда моего балабола занесло... Да за это время, что он мелею мелет, можно бы пол-огорода вскопать!»
Заочно уважаема всеми фракциями и блоками. Заморские подарки складывает в сундучок, иногда перебирает с глубоким интересом, не постигая назначения многих, потом все отправляет с Нюркой в деревню соседкам. За обозреваемый исторический период только одна из них написала единственное письмо не в деревню, а в Париж этой лярве, премьер-министерше по имени Жульен, чтоб сучку эту подняло, перевернуло и брякнуло о колоду. Упомянутая французиха, чтоб ей в пруду утопнуть, когда показывала нашей мебель в Лувре, возьми да и пожалуйся на внутрифранцузские политические проблемы семейного свойства. Наша ей и посоветуй: «А ты, милая, нассы на них с кривой сосны, сразу легче станет». Через неделю широко-уполномоченный и чрезвычайно расшитый посол стучит в калитку и вручает грамоту от Жульенихи, где та сердечно спрашивает: «А почему с кривой?» Пришлось три вечера кряхтеть да жечь лампочку, сочиняя ответ: «Да потому, что так ловчей и не брызнешь мимо плеши, когда твой с полюбовницей присядет под сосной». Нюрка письмо очень даже одобрила, только велела в конце приписать: «Жду ответа, как чижик лета».
Если случаем какой-нибудь министр забегает на огонек, то кормит до отвала, но при слове «госпожа» вздрагивает и про себя обзывает гостя «полудурком». Государственных и политических деятелей всех стран, коих кормила борщом, взятых вместе ни в грош не ставит: и то верно, ну куда им до старшего сторожа и сантехника по совместительству Витюхи, уважаемого ею с трепетной нежностью. Сколько теплых вечеров они провели с Витюней под кривой сосной у речки, за бутылкой портвешка, распевая в два горла про отчаянного Хас-Булата!
(Образец жены следующей категории настолько впечатляющ, что ей даже посвящена антипоэма-интим Белкина, которую можно поместить лишь в сочинениях Баркова).
Эти жены из тех, кого зовут в народе «конь с яйцами». Они так умело руководят мужьями, что добиваются выдающихся результатов даже от самых что ни на есть телепеней. А уже если выбрала себе побойчей да меченого хитрована вдобавок, то все: сдавайся любая держава! Приберут к рукам и выскоблят на пару до лужоного донышка.
Биография у нее меняется каждую субботу. Едва историки в погонах секретно докопались, что президентша вовсе не Ирина Борисовна, а совсем наоборот - Идрисса Бурятовна, как тут же выясняется, что ее почтенный батюшка вовсе не машинист паровоза с Казанской ж.д., а пленный немец-лютеранин по фамилии Бумс. Одна попалась и совсем уж смутная: весной была Нина Антоновна Столярова, летом Нинель Ахмедовна Чебоксарян, к осени выкоптилась, как на фотобумаге, - Ниневия Нурсултанмухамедовна Чебоксарянидзева, хотя в свидетельстве о рождении указан отец Борух Мордехаевич Зенкель и мать Рахиль Соломоновна Шац.
Сделав супруга (у них мужей не бывает), наконец-то! президентом, она скоренько занимает официальную должность общегосударственной затычки. Имея к тому времени внешность перезрелой стюардессы и манеры провинциальной девы-учителки, вездесуйствует столь напористо и нагло, что вскоре же вызывает стойкое омерзение у женской половины отечества.
Трудно определить, что она больше любит: то ли с охранниками ходить по базарам, где подставные торговцы из безопасности наваливают фрукты и заворачивают мясо, уверяя, будто стоит оно по двадцатке за кг; то ли шастать с министром финансов по магазинам Рима и Сток-гольма, ненасытно и настырно выклянчивая полюбившиеся драгоценности, туфли и шубы заодно с платьями; то ли предпочитает с другими президентшами ласкать сирот по телевизору; то ли писать книги, выжучивая немыслимые гонорары за свою мурью; то ли с утра до ночи перестав-лять министров - что больше?
Глаза у нее черные, мимоглядящие в горизонт, у мужа неуловимые, словно полет моли. Живут они душа в душу, в постели, не шевелясь, перебирают варианты политических аспектов, готовят резолюции, выводы, решения и так же углубленно и сердечно прорабатывают до носков список всего, что намечено хапануть на следующей неделе. Через год такой их ночной совместной жизни в государстве властвует полный хаос и наступает разорение.
Во время перманентных визитов она опережающе лезет в камеру, перебивает мужа, когда тот ведет беседу «один на один»: «Что ты, Михаил Селезневич, мы брали мясо по двадцати рублей!» Если ей преподносят национальные культурные ценности, то принимает отхлебятив мизинец и благодарит от имени «всего моего народа». К слову, о пальцах: часто теряет меценатствующую мысль, отвлекаемая теми внутренними усилиями, какие приходится ей прилагать, чтобы пальцы рук сложились, как у индийской танцовщицы, а жесты были неторопливо-плавными, какие применяют обученные журналистки. Остальное время учит, учит, учит всех. Заводит несколько десятков быстросменяемых секретарей, референтов, советников, их постоянно понуждает любить народ, страну и «моего Михаила Селезневича».
(Здесь я прерву отчаявшегося спасти Родину летописца и не потому, что не согласен с его наблюдениями, а затем, чтобы как раз в подтверждение его выводов, рассказать об одной такой президентше, которую я знал, когда она была еще студенткой, четко и безошибочно наметившей себе будущего напарника-подельника жизни из активистов-лицемеров первого курса. Она уже умела говорить слово «реагаж» и учила жениха произносить «активий» и «пассивий». Лгать умела вдохновенно и без причин. И при этом постоянно-одинаковые глаза: круглые глазенки Машки, руководящей районной культурой, когда она в трезвом виде проводит беседу с выражением строгости, доброжелательности, культурности, подражая партсекретарю среднего разбора. Да встречали вы эти губки бантиком, эти «мы состыкуемся в районе двух часов, если меня не задействуют». Или еще: как не помнить сосредоточенную мордашку, ее владелица только что в темпе развратничала на сталинском диване перед открытием партийного собрания, а через пять минут, округлив глазки, уже строго критикует тебя за промахи. Не моргнув. И все такими созданиями говорится на голубом глазу и голосом тихой юницы, что нет сил, чувствуешь, воскликнуть: «Курвятина из комсомола, ты что такое прешь тут об укреплении основной ячейки коммунистического общества?!»Что ты, Михаил Селезневич, мы брали мясо по двадцати рублей!
(Здесь я прерву отчаявшегося спасти Родину летописца и не потому, что не согласен с его наблюдениями, а затем, чтобы как раз в подтверждение его выводов, рассказать об одной такой президентше, кот
Всякий раз, слушая сыплющую словами партнершу, я напряженно ждал, ну, сейчас вот расхохочется, мол, все изрекаемое шутка, дань обстоятельствам. Партийное собрание - да, это обстоятельство места и времени. Но в постели же обстоятельство образа действия, тут-то за-чем? Почему?
Почему в самый ответственный момент расширяются зрачки и озабоченная женщина, не прекращая мощной работы пламенным низом, говорит: «Как там сейчас мой?.. Говорила же... недоучил слова... недоучил... так и отправился недоподготовленный, с ударениями у нас неважно... на троечку... правда, твердую троечку...»
И все-таки тайный шифр, иероглифы вперемежку с клинописью, невероятный стиль письмен, которым и уподоблю эту женщину, был мной раскрыт и частично прочитан. За все годы хотя и редких, но плотных встреч два раза ее верх потерял контроль - и дикий гортанный крик разорвал небеса, потом он перешел в низкие тягучие стоны волчицы, затем она, скыркая зубами, вырвалась, бешено впилась плазменным взглядом в полную луну, и проклинала, и клялась, угрожала на языке неведомом, шипяще-горловые звуки вливались в слова, наводящие жуть. Пахло кровью изо рва со львами, от дыхания несло расплавленным оловом.
Понял я, что предо мной одна из тысяч вавилонских блудниц, они когда-то тайно сговорились разрушить не только великий город, но и весь мир. А быть может - вселенную.
Ну-с, а в наших теперешних обстоятельствах сие творение есть некий татаро-монгольский вариант гремучей смеси Иезавели с императрикс Фике. Скорей всего, ее так и понимал, купно с прочими женами, летописец Белкин, по каковой причине и завершил этот раздел заклинанием: «Чур меня! Чур нас! Чур! Чур!).
10. Речь и речи!
«Речь родную изучи, коли думаешь речи!» - приступает с поговорки Белкин, и не с одной. Вторая: «А в печи и без речи калачи умей печи». Хорошо.
«Говорить же государю приходится так много, что это можно назвать его основной деятельностью». (Проще говоря, калачей не дождетесь).
И потом: речь внятная, глас высокий, слова правильные как по отдельности, так и соединенные одно с другим. Уподоблю речь государственного мужа каравану груженых верблюдов: одни несут жизненный опыт, другие книжное знание, третьи природный ум, четвертые живительную влагу вина и радости, пятые - хлеб насущный, шестые - соль для вкуса и аттическую соль юмора, возглавляет же всех вожак, несущий основную мысль, которая проходит через весь караван, подобно красной нити, она служит путеводителем в бесконечной пустыне проблем.
Погонщик, лениво бредущий вослед за последним верблюдом, суть правительство, каравановожатый с намотанным на руку концом красной нити - писарчук, сочинивший черновик очередного каравана; колокольцы на шеях - наши депутаты и общественники, разбойники за барханами - залегшие шакалы оппозиции. А сама Пустыня и есть тот самый бесконечный народ, для него любой, даже вопиющий, глас, как об стенку горох, а посему песок течет, караван плывет, ветер дует, шакалы воют, народ скрипит под ногами.
Так, можно сказать, образно воспевает летописец государя с идеальной речью.
«А кого мы зрим?» - тоскливо спрашивает он, и делается понятным, что переходит Белкин к нынешним государям, мало чего общего имеющим с вышеизложенным при помощи трудолюбивых верблюдов. Их речи он уподобляет стаду снулых ослов, либо ослов брыкливых, когда их больно жалят мухи из помойки, где жужжит четвертая власть.
Каждому кандидату на должность чиновника нужно сдавать экзамен по арифметическому счету и писать диктант из простых писателей. Четыре действия с цифрами и полстранички в линейку - все! Вы о человеке узнаете голую правду, весьма отличную от его собственных баек, анкет и нелепостей, сочиняемых присяжными лицами.
Если кандидат пишет «тоталитаризьм обалдал» (тоталитаризм обладал), а «реакционером» считает человека, быстро начинающего бег, то его, понятно, избирать в поселковые старосты нельзя, в Думу, пожалуй, и можно, потому что там его мрачное невежество никому, кроме соседа по кнопкам, навредить не может.
А уж президент... Если он косноязычен и шепеляв, но в меру... (Здесь большой пропуск. По всей вероятности, автор глубоко задумался, но так и не смог определить допустимую меру шепелявости и косноязычия. Дальше идет более твердое письмо). Он обязан помнить, что в русском шесть падежей, а не два. Что нельзя говорить на людях в микрофон: «Я встретился с Папой Римской». Или: «Я беседовал с Хирохитой».
Хирохито, извините за выражение - император, то есть сын, а не дочь своего папы, тоже императора, иначе говоря - особа мужеска полу, равно как и Папа, который не Мама же Римская. Если этого мало, то для большей ясности, во время очередного визита в Японию, надо поручить господину мининделу, чтобы он обязательно помог разглядеть императрицу, что косвенно подтвердит принадлежность ее мужа (императора) к сынам Аматерасу.
Папа Римский не имеет жены, это затрудняет определение пола, тем более он одет в балахон. Однако если посетитель обратит внимание на польские туфли сорок четвертого размера, то сам сделает правильный вывод, вспомнив, что даже у собственной жены размер ноги сорок второй.
Так уж лучше не рассказывать про беседы с Папой Римской и Хирохитой всему свету, а притаиться до дому, и если здесь очень припрет, поделиться новостями с Томкой-парикмахершей. Она любит про императоров.
Всю живопись сорных слов лучше собрать в кучу: «этсампыштаскать» («это самое, понимаешь ты, так сказать») - такой фокус очищает пространство для остальных трех слов, составляющих предложение.
Главное же, намастыриться толкать речугу «с поворотом». Что сей жанр означает... Перед носом на тумбе видимая с тылу бегущая строка, ее читаешь, а сам позыркиваешь в зал. Начинают ушкуйники шуметь. А ты: «И если отдельные члены кабинета в неправильную сторону поворачивают руль державного корабля...» Гудят, заразы, а ты моргаешь мужичку с пустым стаканом из-под президентской воды, тот жмет на кнопку, строка тормозит, и тогда выдаешь от себя: «Вот как думают наши противники!» Тишина, три ладошки похлопали. Жми на кнопку, буквы поехали, чеши дальше.
Между прочим, весьма увлекательное дело - стоишь, разбираешь помаленьку, и самому интересно: а чего там дальше будет, какие буквы и слова пойдут? Бывает, попадаются - подохнешь со смеху, ей-бо. Ну прямо как в кино. Хоть с женой приходи. И билетов не надо.
11. Интервью
Универсальный образец ответов на блиц-вопросы собственных телерадиогазетчиков. (Для иностранных - «экстервью», вопросы и ответы те же).
- Ваше любимое занятие?
- Думать. Но мешают дела.
- Любимое животное?
- Собака. В отдельных случаях.
- Ваш любимый цвет?
- Серо-буро-малиновый. Шутка!
- Любимый цветок?
- Спросите у супруги.
- Любимая еда?
- Отварная картошка с соленым огурцом. По праздникам пироги с капустой. Из напитков - квас.
- Где предпочитаете бывать - в цирке или в опере?
- В бане.
- Любимая песня?
- Русская водка! Где же ты, селедка?
- Любимые композиторы?
- Глинка и Моцарт.
- Поэты?
- Есенин, Тютичев...
- Самые уважаемые исторические деятели?
- Македонский и Гит-тетчер...
(Надо вовремя ущучить по рылам вопрошающих, что начались сбои, здесь лучше встать и пройтись, делая вид, будто мешают думать о мировой классике и судьбах русской интеллигенции).
- И на прощанье. Что вы читаете в последнее время. Спасибо.
- Хороший вопрос. Перечитываю...
(Тут положено пройтись вдоль книжной полки, любовно взять толстую книгу, она специально, со дня взятия Берлина, поставлена с краю, рядом с тремя красными, сама же синего цвета, на ней, запомните, две первые буквы - Лэ - Нэ).
- ...Толстого. С переду посмотришь - война, а с зада - мир, понимаете ли!
Пачкуны пятятся из кабинета. Государь откидывает обложку, слюнит палец, пробует понять. Позже строго делится удивительным открытием с Томкой-парикмахершей:
- Ты вот самого меня причесываешь, а хоть знаешь, что Толстой не по-русски писал?
- Выдурялся, поди, - стрижет мастерица.
- И то верно...
И правитель с горькой озлобленностью долго смотрит в зеркало. Позже гундосит со значением:
- Писатели, ученые...
- А в говне моченые! - подхватывает Томка.
От этой рифмы на сердце любителя поэзии ложится тень временного примирения.
12. Привычки
Пора менять привычки... Пора менять привычки, настает наутро после избрания. Из них привычки шмыргать носом и приблатненно подмигивать при саморекламе «я мужик ого-го» - не самые наипервейшие из подлежащих замене на державные.
Если кандидатом имел привычку обещать с пригорков стабильность, железный рубль, победу законной справедливости и расширение рыбных промыслов с углублением речного судоходства, то эту идиотскую привычку следует забыть первой, раз и на весь срок. По любым вопросам и делам имей теперь привычку говорить: «Мешают».
А в целях закрепления новой, оправдывающей внезапное беспамятство, привычки вплоть до такой степени, чтобы она перешла в черту характера, остро необходимо, как овощи, взращивать грядками и поливать мешающих. В постоянной героической борьбе с ними жизнь становится лучше, жизнь становится веселей.
Если когда-то вы, скорей всего, имели привычку отшивать фразой «у меня народ», а при рыночных обстоятельствах, в том же кабинете извинялись «у меня клиенты», то по утверждении всенародным сам Бог велел ссылаться уже на весь народ. Но упаси вас даже в бане по привычке ляпнуть «мы тут посоветовались», - все, в два дня размочалят и выкинут, как веник-опарыш, за приверженность к реакционным Советам.
Первую половину срока посвяти поступенчатому привыканию к новым привычкам. По прошествии ста дней добейся, чтобы вторую леди избрало Федеральное собрание мягким рейтинговым нажимом, а не то все партии, блоки, банки с мафией, фракции, профсоюзы, министерства и дви-жения сексуальных меньшинств начнут стихийно подсовывать свою лоббистку, пойдет свара, вздоры да которы, нарушающие хрупкое общественное согласие. А так думский комитет по социальному равноправию с центризбиркомом скоренько изучат объявления в газетках и поместят свое с просьбой к блоку ЖР оставить привычку напрасно беспокоиться. Личным же помощникам из администрации накажи присмотреть за нардепами, чтобы проголосовали за вторую леди без вредных привычек.
Параллельно заведи мудрую привычку после утренней стопки приказывать советникам изо всего сказанного на вчерашнем банкете оставлять для очередного заявления только первое слово и последнее предложение. Например, вмазав три стакана под парную лососину со спаржой, вы, ваше величество, изволили произнести исторический спич: «Мне, ептыть, с вашими гребаными Курилами (шахтами, Чечней, учителями, немцами), бляха-муха, валандаца нековды, у меня, понимаешь, народ, эт самое, голодает в лоск, дело во в шом, а вы лезете в душу с микрофонами, как эти вот самые, не говоря уж, таскать, про другое. И так и далее, че вырачились, как укандопленные, будто всем леща куда надо влындили, ась? Народу гласность нужна!» После обрезания остается - «Мне и народу гласность нужна».
И самому полегчало, и народ сыт по горло.
Вторую половину срока отдай поэтапному отвыканию от второй леди и новых привычек - это поможет пережить разлуку и позволит не брякнуться с высоты, а съехать на тормозах в первобытное состояние.
От привычки сочинять мемуары о том, сколько чего съедено и выпито на встречах с такими же будущими мемуаристами, еще никому не удавалось избавиться, так что лучше заранее копить в ящике взаимные письма, меню, согласованные протоколы бесед и стенограммы телефонных недоразумений по горячим линиям.
Анализы, квитанции из ломбарда, рентгеновские снимки...
13. Переписка
Пугаться нечего, все проще пареной репы. Идите по стопам отмерших, чьи письма изданы в трех томах на хорошей бумаге.
Читаешь по складам, шевелишь губами, таращишься и, помогая языком, скрипишь. Только имена не позабыть бы поменять и страны со столицами. Было «Великобритания, Черчиллю», а здесь «город Лондон, Англия».
«Ваше превосходительство!
Посылаю Вам свой цветной портрет и чернильный набор из уральского мрамора «Мишки в лесу».
Дружески жму руку.
Дата. Подпись Кремль».
Спецкурьер спецсамолетом везет портрет, письмо и пудовый подарок. Привозит ответ, подарок и шесть фотографий 12х24 лохнесского чудовища в разных позах на берегу озера.
«Ваше превосходительство!
Портрет 12х24 и чернильный набор из уральского мрамора «Мишки в лесу» будут храниться среди самых дорогих сердцу подарков.
Дата. Подпись. Даунинг-стрит».
Есть контакт! Снова пишешь, заворачиваешь гобелен «Шесть лебедей и две русалки в одном пруду». Опять же отвечают. Всего три тома.
14. Телеграммы
Раньше, кто спорит, все было проще: «Проезжая через Румынию в Болгарию, поезд 178, вагон 12, места 34 и 35, со своей супругой, посылаю ей и ее трудолюбивому народу самые сердечные поздравления и пожелания». Пока в Румынии разбираются, уже возвращаешься с пляжей Солнечного Берега: «Проезжая обратно, шлю...» Ну, и прочее. Вагон. Место.
Теперь пошли другие тексты, сложнее жить при экономике, когда все можно, а нету, хотя и очень хочется: «Будучи до упора приверженным демократии и рынку, пролетаю...» И подробно - куда летишь, зачем летишь и полетишь ли назад. Цены, дескать, умеренные, ниже базарных на прошлой неделе.
Снизу отвечают, что согласны по три сорок за пучок мелким оптом.
15. Полувнешняя полуполитика
Она целиком и полностью состоит из полутонов и полунот, направляемых друг другу полуруководителями порубежных осколков империи.
«Коля, выражаем легкое удивление и серьезную озабоченность воровством нашего национального газа в дороге по пути в более развитые, чем вы, государства Европы. С 32-го марта переходим на режим еще более серьезной озабоченности».
«Гриша, мы-та настоящая Европа, это вы - Азиопа. Твои же хлопцы не тямят, бо я такий же еднораль, як и ты. Да и газ вам девать некуда, бочки у вас кончились».
«Коля, у нас бочки не кончились. Еще две штуки есть под брезентом, вот их и не видать. А ветер подует правильно - выпустим газ куда надо. Теперь платить согласны? С вас десять штук».
«Рублями или ковбасой?»
«Согласны получерноморским полуфлотом, груженым полукопченой полуколбасой».
«Тогда ждите до тридцатого февраля. Будем нашу колбасу коптить на вашем газу».
«Для полуокончательного полурешения газоколбасного полувопроса отправляю полуминистра полуобороны в чине полумаршала на полурусский полуостров. Посылайте своего полуеднораля. Лады?»
«Лады, при условии незалэжности и самостийности...»
И т.д., и т.п. до полного погружения.
А ноты короткие, потому что время - деньги.
16. Внешняя политика
На двух китах, колеблясь, зиждется внешняя политика. Кит поменьше - телефонные разговоры, большой кит - визиты.
Телефонный разговор
- Але-о, эт я куда попал?
- В белый дом.
- В наш или ваш?
- В наш.
- В наш... в ваш? Или в ваш наш?
- В наш-наш.
- Тэ-эк... Ваш в Ваш-ин-торге?
(Потом заокеанские газеты напишут, что абонент не оговорился, а представил тоньчайшее и лучшее доказательство преданности рынку, демократии и западным ценностям).
- Что вы спросили?
- Вашинторг на месте?
- Ес.
- Сла те, господи! Хозяин дома?
- Дома.
- Пускай трубку не кладет. Скажи - я беспокою.
- Господин президент слушает вас.
- Это я позвонил. А со мной кто разговаривает?
- Хелло!
- Вилли - это ты?! А это я! Ну, как погода?
- Господин президент думает, что с утра погода солнечная. А у вас?
- У нас темно, как у негра, хэ-хэ.
- Господин президент спрашивает - как дела?
- Переведи - как сажа бела.
- Что, у вас и сажа белая?
- Ес. Как мука.
- А мука?
- Черная... Але-але! Разъединили, черт. Але!
- Чего надо?
- Эт куда я попал?
- В прачечную при конном дворе шестой пожарной части, - отвечает замогильный голос старомосковского шутника.
Визит
Отсутствие государя в пределах своей страны создает гвалт и суматоху. А что, в конце концов, есть любая дипломатия, как не шум да веселуха, только надо, не теряя, «держать» умное лицо.
Нет ничего проще визита с букетом встреч, выступлений перед чужим парламентом, оваций и банкетов. Зато со стороны все кажется столь многотрудным, что покинутый обыватель поневоле начинает сочувствовать подвигам вождя и гордо празднует его решительный успех, когда он, посредством быстроты и натиска, добивается от противной стороны значительной уступки, то есть нарочно останавливает бронированный гроб в десяти метрах от обусловленного места, и там, вынутый из авто, лезет чмокаться со всеми случайными лицами неизвестного происхождения. Чем и завоевывает заморские сердца. «Он есть демократ, - разъясняет нам продавец живых попугаев, - меня не обнимал ни один президент». «Он дарлинг и шерри, - вторит жена продавца живых попугаев, - меня никто в жизни не целовал, кроме мужа, и то в медовый месяц».
«Счастлив народ, имеющий такого простого правителя!» - едиными устами твердят комментаторы.
И народ, видя издалека в телеящике крокодила в юбке, это чудо в перьях, подвергаемое лобзаниям, верит, что мымра, которую даже законный муж поцеловал всего полтора раза сорок лет назад, должна быть счастлива. И попугаи пойдут нарасхват, они тоже все видели и слышали.
На званых обедах главное не напиться до безобразия раньше хозяев. Скачи ноздря в ноздрю.
Разговоры с глазу на глаз ведут жены. Выступать в университете можно под фанеру. На задаваемые глупые вопросы ответит глупостями пресс-секретарь. «Правда ли, что ваше правительство наметило подходы к Марсу?» - «Да, в настоящее время мы определили на два с половиной подхода больше, чем в том же квартале прошлого годаДа, в настоящее время мы определили на два с половиной подхода больше, чем в том же квартале прошлого года». Подпись под «корзиной» промокнет специальный промокашечник. Что еще? Посещение фермы либо автогиганта. Ходи, если можешь, слушай, если хочется, если интересно, то можешь спросить, тыча в элеватор: «Домна работает?» Потом в самолет посадят, минералки принесут. Все заранее расписано до запятых, для чего сорок раз встречались на Мальте разнокалиберные помощники, обучаясь друг у друга списывать старые слова.
И вот здесь уместно спросить: кто же на самом-то деле организует и проводит внешнеполитическую работу? Кто-то ведь должен загодя думать, чего-то предлагать, обсуждать в узком кругу, примерять «за» и «против» и выносить в итоге на рассмотрение государя для окончательного решения международных проблем.
Наивный обыватель! Потому ты и обыватель, что веришь в некую инстанцию, в особый синклит мудрецов, которые взвешенно и с прибылью для отечества прикидывают многие варианты и выбирают лучший. «Им, - говорит обыватель другому, - ой-ой, палец в рот не клади, они-то уж того, знают, куда кобылу заворачивать». - «Как же, - подхватывает второй, - пекутся о державе, а не то что чтобы как, не наобум же Лазаря».
Милые, любимые мои обыватели, если бы вы только знали, что нет ни мудрецов, ни комитета попечителей, ни радетелей за отечество, а есть такие же, как и ты, обыватели, принимающие жизнь бессознательно и на авось, только их отличие в том, что они у власти и уже знают о полном отсутствии разумного порядка в государственных делах. Знают, но делают вид, будто все не так. Правят бал сговорившиеся имитаторы, и ни одному правителю еще не удавалось победить собственное окружение. Они та самая тень, от которой никогда не избавиться, если ты сам так и лезешь под властные лучи солнца. Остается одно: примириться и пустить все на самотек.
Вы не верите? Вы испугались за себя и страну? Вы спрашиваете в ужасе: как можно пользоваться рутинными архивными мыслями в новейших обстоятельствах? Можно, да еще как. А что делать, если нет своих свежих мыслей. Слова новые есть, да и те лишь с виду да по звучанию, и чужие они, как правило.
Хотите я, как летописец, подскажу, где искать доказательство тому, что все стратеги внешней политики учатся друг у друга переписывать старые слова? Беру наикритические моменты в жизни государств и народов, рассматриваю шаги, приведшие их к полной катастрофе, короче, сравниваю ноты об объявлении войны: Германия - Японии, в прошлом веке Япония - России, Япония - Гер-мании, Германия - России, Россия - Германии и Японии, Англия - Германии, - семь нот слово в слово почти за сто лет.
Вот именно, сидит Акакий Акакиевич и переписывает, только раньше писали «бомбардировать», а позже вместо устарелого прижилось новое слово «бомбить». В итоге, любая внешняя политика имеет в основе бомбардировку, либо отсутствие оной. Третьего не дано.
Так что взаимные визиты дело пустячное. Знай себе, целуйся с продавцом живых попугаев. Авось, лет через триста, какой-нибудь старожил и расскажет о минувшем другому кокаду.
17. Внутренняя политика
Новейшая смутная история отличается от предшествующей тем, что внутренняя политика проистекает из внешней. Раньше было наоборот, и государи правили по сорок лет - от трупа до трупа.
Сегодня внутренняя политика называется по-блатному «движение» и выражается в парадах, возложениях, заявлениях, опровержениях, посещениях. Из разновидностей такой политики самая распространенная - «движение с оглядкой». Вот наглядный урок: если государь, непонятно зачем, забрел далеко от дома в неизвестную местность без дорог и столбов с проводами, то, испугав-шись, должен скоренько вернуться на знакомый бугорок, где остановились табором телекамеры. Отсутствие родной прически в ящике наводит панику в рядах брошенных подельников, а в народе поселяет уныние и умаляет веру в обещания, данные за три дня до фантастического путешествия.
Государь просто обязан ежеминутно подогревать с экрана веру обывателя на резкое улучшение жизни не только после дождичка в четверг (тактика), но и к морковному заговенью (стратегия). Народ - вечен, да память коротка, на пятый день забудут о тебе навеки.
Не менее опасно и «движение с оглядкой» на заморских советников, засевших, словно тараканы, во всех щелях. Их, паразитов, на мякине не проведешь - стрелянные воробьи, в отличие от своих, которые просто стрелянные, а значит состоят из теста, заквашенного на историческом страхе. В то же время, как ни удивительно, евроамериканские советники наивны и верят любым заявлениям, правда, до тех пор, пока слова не кончаются. Как отличаются от них китайцы, те вообще молча слушают и кивают, пока не иссякнет противник. И тогда в тишине произносят: «Мы не согласны».
Учитывая полувосточность державы, можно применять китайский принцип, половиня внутреннюю политику для ошеломления внешних надзирателей. «Мы не согласны, - кричите с балкона в автономном районе национального округа, - мы тоже великая держава и не позволим без нас управлять течением Гольфстрима!» Стрельба дуплетом: повышается национальная гордость, сбивается спесь с управляющих Гольфстримом.
С другой стороны, нельзя упускать и культурные запросы нации; как ни тяжело живется обывателю, однако и он желает утешиться. И чуткий правитель не оставит без внимания народных устремлений, он время от времени укажет писарю либо парикмахерше, чтобы те не забывали напомнить, что он еще и - посетитель. Сами же слышали: «Посетил чулочно-носочную фабрику». Слушали и веселились, с одной стороны, и чуть-чуть верили в существование работающей фабрики, с другой стороны, и больше того, отыскивались некоторые, кто начинал гадать о таинственной стороне: там носки пасутся в натуральном виде. Вот, оказывается, сколько сторон у внутренней политики.
И каждая сторона имеет свои ресурсы. Когда же ресурсы всех видов полностью исчерпаны, то переходишь к бомбардировке, иначе - к полному слиянию принципов внешней и внутренней политик. Не суть, из-за чего бомбить, куда важнее поминутно помнить о постоянной возможности бомбардировки - она тебе и запасной выход, и свет в конце туннеля. Пальба выборочная либо наугад, а не то с применением ограниченного контингента - тут и причина, и следствие, основа и конечный результат любой политики.
Парады же и возложения столь привычны и до мелочей знакомы, что распространяться о них не стану. Мое дело маленькое (скромничает Белкин) - запечатлеть одну правду, соблюдая чистописание и не обольщаясь упованиями на признательность потомков.
И награды не надо...»
Послесловие издателя
На такой смиренной ноте обрываются беспокойные записки.
Строчки бегут наклонными косяками, среди них и волнообразные имеют место, тем выдавая нетерпение и забывчивость, словно автор не был уверен как в понятливости будущих историков, так и в точности собственных расшифровок. К чему-то на полях восьмой странички растолковывается всем теперь понятное «держава» - «это не разные предметы, - настаивает он, - за которые поочередно держатся, пробираясь вдоль пиршественного стола в комнату с ванной, это - пустое, круглое, ее держат в руке, когда отдыхают на заседании Государственного Совета. А чуть ниже сам неизвестно у кого спрашивает: «Задумчивый самодержец - что ли, он горой стоит за Думу, или за Думу прячется?»
В рукописи попадаются разноцветные закладки: фантик от карамели «Снежок», пробитый чек на 2 р. 86 коп. со смазанным фиолетовым текстом «спасибо за покупку» и краткий список нужных для тюрьмы вещей. Можно верить, Белкин не сомневался в фатальной взаимосвязи политики с застенком, однако не поместил список в основной текст, справедливо полагая, что у любого правителя свежи в памяти секретные отчеты надзирателей об его предшественниках.
Исторически гораздо значимей работа Летописца над редким словом «прузы». Эти «прузы» чаще всего подытоживают отдельные картинки, служат обобщающей характеристикой. «Прузы» - однословный вывод из многих наблюдений за повадками государей, такая же им оценка, как, например: «Ни в городе Иван, ни на деревне Селифан», либо то же сбоку на двадцатом листке - «ни рыба - ни мясо».
Окончательное решение мы находим на обороте последней страницы: «Ни рыба, ни мясо - это прузы». И с автором нельзя не согласиться, ибо на старорусском «прузами» назывались самые для всех народов страшные и прожорливые существа - САРАНЧА!
ИЗБРАЛИ НОВОГО
«Нужно тысячу умных, чтобы достать камень, брошенный в колодец дураком».
Народная мудрость
С утра и до забора
3
(Вести от Коляныча весом в полкубометра, триста грамм и шесть сантиметров)
В тронную залу со скоростью сто двадцать шагов в минуту чеканят сапоги. Царь пытается встать по стойке «смирно».
- Здравия желаю, товарищ верховный главноцеломкомандующий!
- Неча орать. И так знаю. Садись куда покажу, докладывай положение. Худо кругом?
- Не так чтобы очень, а всё-таки.
- А в Шыша, выходит, лучше?
- По-всякому, по крайней мере.
- Смотался бы, что ли, подсмотрел, как там у них бывает. Сколько воруют, зачем, где, кто, у кого. Меры какие по борьбе со злостными...
- Дак у них, государь, совсем не воруют.
- Никто?
- Так, по мелочам, негры.
- Сла Богу, негров у нас нет. А енти, ну, чиновники там, инспекции всякие, фонды, генералы?
- Не берут-с. Не то что наш АлиБАБ, ентот тырит все что ни попадя. Козел.
- На что же ж они живут и удовлетворяют свои потребности?
- Да у них даже министр, извините за выражение, финансов честно работает.
- Странная страна, я удивляюсь, эта Шыша. Неужли жены с дочерьми, зятья очередные... (Задумывается, бормочет: «Зеть - не хрен взеть».) А! Так ведь они должны с голоду подыхать. Хотя говорил мне разъяснитель по газетам, дескать, процветают и хоб хны.
- Жиреют сволочи.
- Никак не возьму в толк - может у них народ какой особый, не битый... Ну, ладно. Слободен. Лампас поправь. Иди принимай меры по всемерному подъему в разрезе улучшения борьбы с прояве то прут, как дуроломы. Ну вот никаких манер.
Поеживаясь, втискивается пиджак, долго стучит по внутренней стороне двери, наконец, семенит, стараясь поиметь остатки достоинства в жестах. Государь шарашится, чего-то пытается вспомнить. Затем боком-боком по-крабьи перемещается навстречу. Поручкались. Сели.
- Ты кто?
- Иванов.
- Та-ак. Ты хучь в зерьгало гляделся?
- Ну-у.
- Гну. Погляди на свой мордоворот, вон за комодом висит специально между императорами всея. Какой же ты, скажи на милость, Иванов с таким шнопселем. У самонастоящего Иванова нос должен быть картошкой, если он не из Ярославля родом, конечно. А знаешь, зачем? Не перебивай, я сейчас шутить буду. Так во-от. Чтобы, значится, стакан легче кулдыхать. Хе-хе. Чего не смеешься? Вот летал я в Грузинию. У них, между прочим, столица называется Тифлис, а по-местному, то Тбилисо. Я сначала даже не поверил, а потом оказалось - правда. А в Армении и того хуже. Спрашиваю: «Откеля будити?» Отвечают: «Сериваня». А ихний первый царь, в Грузинии, вино пьет, жидель, можно сказать, а тянет медленно и башку запрокидывает. Спроси - почему? Спрашивай-спрашивай, не стесняйся.
- Почему?
- А румпель мешает. У него носопырка на полкила потянет, а если в граммах, то еще больше. Такой народ, со своими, понимаете ли, горными особенностями... Ну - ладушки. Ты у нас по какой линии пущен?
- По международной.
- Это хорошо. Фактически. Докладывай, раз пришел. Кто, где, когда, чего там между народами? Не тяни, ради Бога.
- Наблюдается частичное ухудшение с перспективой на дальнейшее улучшение.
- Пириспиктива - это хорошо. Главное - линию гнуть. Ты линию гнешь?
- А как же!
- Молоток. Иди и продолжай... Нюрка! Слышь чё грю те, Нюрк!
- Аиньки, - раздается из приемной.
- Подь суды. А ты, Иванов, топай и действуй, как я тебе указал. Вали давай. Нюрк, кто там еще, или никого больше на сёння?
- Из министрации, батюшка.
- Длинный?
- Не-а, короткий, батюшка.
- Запускай.
Забегают брючки. Владелец чмокает государя в плечико, с поклончиками приноравливается на уголочке стульчика обок державного стола.
- Чего ты не броишьси? Архиедрит твою мать, молиться собрался, что ли?
- Да не так чтобы очень, но верую.
- Пока не запрещено. Ты хоть по какому направлению у нас?
- По всем понемножку. Присматриваю и бдю.
- А коли так, то знай: вот у меня кто сейчас побывал? Угадай.
- Иванов.
- Правильно. Ну, и бди за ним. А то он про тебя такого наговорил тут, слова всякие, мол, бородищу сбрить бы. Усек? Сам знаешь, эти Ивановы, уй-юй.
- Как же!
- Вот именно. Иди действуй. Понял?
- Еще бы!
Брючки уже в проходе, когда раздается грозный оклик:
- Ты чем сённи завтракал?
- Два яйца в мешочек. А чего?
- Да так, мало ли. Намедни военный докладал о готовности самолетов, а сам гороху наелся, паразит. Никаких понятий о приличиях...
Вперекаточку вплывает барышня.
- Гутен морген, папаша.
- Шо-о?
- Обратно же сколько говорено, чтобы в здании вы по-французски разговаривали.
- Я-та?
- Вы-та! Мне прямо стыдно за вас, если кто бывает. Трех слов не можете запомнить.
- Не ори, дура. Ты по делу или так?
- Папаша, позвоните сейчас же императору тоджокостанской Киргизии! Пущай деньги возвертает. Уж месяц как взял у меня пятерик и линяет. Звоните! Нюра! Соедините батяню с Ахмедшахбаем по линии.
После разных пререканий и матюков с телефонистками раздается международный звонок. Дочка врубает звук, злится, готовая вмешаться в разговор.
- Але-о! Ахмед на проводе.
- Я тоже. Здорово, Ахмедка. Вот чё скажу: ты, я не забыл, еще в партшколе как возьмешь трешку, так и не вернешь. Привычка у тебя такая, что ли?
- Какая у вас погода?
- Погода? Атмосферная с переменным. А у вас?
- Папаша, дайте трубку. Он же зубы вам ртутным столбом заговаривает. Ахмедшахбай Султангиреич, прямо даже нехорошо поступаете! Когда у меня пятерик стрельнули? Помните? Ну, в Давосе, на синпозиуме. Пива захотелось. А я, дура, и поверила.
- Дорогая, я сейчас сижу на свадьбе сына и говорю тост. Слушай: всякий мышка хочит стать каркадилм, каждый каракадиль желает сделаться птичкм, а ты кем хочис стать, маладой чалавэк?! Хорошо сказал?
- Повторите. Я запишу...
- Пиши. Всякий мишка...
- А деньги?
- В четверг, дорогая, в четверг... Каждый каркадил...
Заваливается пресса с шумом, но без треска.
- Кто звал? - государь набычивается.
- Это я, папаша. Записывать вас будут, снимать в камеру. Сделайте лицо.
Владелец лица долго сопит, в упор расстреливает журналистов исподлобья, медленно подымает руку с растопыренными пальцами, тычет в объективы:
- Чё вырачились, полудурки продажные? На мине узоров нет.
- Батяня, да вы шо? Совсем уж сбрендили?
- А чё? Вот я им чичас леща влыньдю куда след, тут же присмиреют.
- Ну вечно вы все напутаете! Они же из-за рубежа, иностранные представители разной прессы. Гутен морген, дамы и господа! Задавайте.
- Газета «Де ла Серра» - Италия.
- Это где?
- Что где?
- Ну, Италия ваша? По глобусу если, с географической точки. О-о! Вспомнил! Память, как у хорошего жеребца. Я ж там с папой римской встречался. Тихонькой такой, в балахоне и пилотке, все шепчет чего-то. Жив ли хоть?
- Папа - это другое государство, Ватикан, а мы - Итальянская республика, но папа тоже наш. Он в Риме.
- Ишь ты. Выходит, у вас две римских папы... Или два Рима?
- Рим - один.
- А Москва - третий Рим, так мне наш патриарх рассказывал. Вот и получается, два у вас, а у нас еще один.
- Второй Рим, государь, - это Константинополь, по-теперешнему - Стамбул.
- Знаю-знаю. Мне оттуда знакомый турок кило кишмишу привозил в подарок и тапки с гнутыми носами... Кто еще откуда?
- Испания. Телеви...
- Ну-у, там же мой друган! Он в какой палате? В десятой. Ты ему поклон передавай, скажи, Коляныч из шестой машет ручкой. Чего еще?
- Папаша, высказаться просют по международным пранблемам. Ну.
- Как же, как же, господа хорошие, мы тут гнем, возврата нет, привержены полностью, если что, понятное дело. До свиданья и гутен морген.
Дочка всех выпроваживает, укоризненно потряхивая прической. Возвращается к трону, готовая поскандалить, но государь опережает:
- Где хоть мамаша твоя заполошная? Все по баням с колдуньями шавряется?
- Не-а, и не угадали. В Лондон умахала. Вам наказывала поменьше пить.
- Отлезьте, умучили.
- Она ихнюю королеву учит борщ варить. Звонила, говорит, что английская свёкла неправильная. Ну, и не знает - брать или не брать.
- Вот в шом вопрос!
- Пошла я. У меня сённи с алигарханами совещанье, бензины-керосины на утруску зазваны, Абрам Абрамыч Абрамович, Кирсан-сан, штуки три черно...
- Мырдин-то возвернулся?
- Разговаривает. Наш дом!
- Дурдом! Слободна. Платье хоть поправь, висит криво, как загогулина.
- Это у вас глаза кривые...
Никого. В тягостной тишине государь крадучись трюхает к зеркалу. Долго усаживается. Смотрится. Поправляет прическу. Откидывается удовлетворенный.
- Нюрк!
- Аи!
Искоса в аппетит разглядывает плывущую дебелую секретаршу.
- Плесни.
- Они ругаться будут.
- Лей, говорят!
Устаканивает пятнадцать сантиметров. Хрупает огурчиком. Шлепает Нюрку по выдающемуся месту.
- Ну, ептыть, и откляч же у тя!
- Неча лапать, мля, ишшо не заплочено!
- Тада брысь. Стервь... Нет постой, - подает, вначале убедившись, что она пустая, пачку из-под сигарет «Прима», - держи мой новый Указ. Здесь вот напишешь всех, кого в отставку, а с другой стороны - кого назначаю. Да смотри не перепутай, как в прошлый раз.
- Кого вписывать-то?
- А какая разница. Всех пиши, кто на глаза попадется... А не то послезавтра уже три дня будет, как я никого не назначал-отставлял. Так ведь можно совсем разучиться державой управлять. Утром соберешь всех по списку, я вручать буду и беседовать о будущем...
В полном уже одиночестве тоскует вслух: «Ну чё и за страна мне попалась, ай, ей-бо. У всех народы-страны как нормальные, у меня одного черт знает чего...» Пожалев себя, веселеет и поет на мотив «Две гитары за окном»:
Сидю в зерьгало глядю!
Сам себе отрада-а,
Ни косой и ни кривой,
А такой, как нада-а-а-их!
Раз! Ишшо раз!
Ишшо многа, многа-многа ра-аз!..
Дежурный санитар выключает последнюю лампочку. В дурдом приходит тишина. Тьма наваливается на шестую часть суши, за исключением дальнего Желтого моря, где над проливом имени товарища Лаперуза уже щурится спросонья японское солнце. Аминь.
Деревня Костяевка
Оправдательные документы
Подпольный обком действует
(Вести от Коляныча)
«Слушай и не таращь зенки: у нас в пятницу мимопроходящий мужичок упал за Спасскими воротами. Сам понимаешь, случается, шел-шел и брякнулся, задев лаптем за бревно, брошенное со времен первого ленинского субботника. Не донесли тогда, ну, и валяется по сю пору. Такушки. Он, мужик значит, лежит неподалеку от вождя и не соображает, что с ним такое произошло: то ли пирожными из ананасов объелся, то ли аванс получил за январь прошлого года без компенсации за вред? А вполне возможно просто с похмелюги завалило бедолагу. Но исторический факт - растянулся и помаленьку шевелит ушами. Может, он таким способом мысли выражает про себя. Откуда знать. А его уши, что знаменательно, при шевелении щелкают. Забавно.
А государева секретарша Нюрка и выйди в это время за ворота ненарочно. Потом всей администрации и любым желающим рассказывала, я, дескать, безо всякой мысли, просто так вышла поссать в лебеде, у нас во дворе у Царь-пушки народ всякий ошивается, а под стеной, где таблички с именами, и того хуже, там крапива растет.
И только, оказывается, хотела Нюрка присесть, как смотрит: растянулся гражданин независимой России, шевелит ушами. Она тогда и подумала: «Если человек умеет шевелить ушами, значит, он ушлый и очень даже умственно развитый экземпляр». А подумав эту глубокую мысль, берет его за нос и произносит речь:
- Слышь, чмурик, ты чё тут развалился? Из ворот ведь дует, под государеву машину с мигалками попасть можешь. Вставай, касатик, айда к нам, там за стеной особо выдающихся людей в правительство набирают. Нам в среднем по району такие мужики нужны, а не то эти гребаные умники с поплавками совсем надоели, разные слова говорят, а про что - непонятно. Министром будешь?
- Чего министром? - интересуется и еще громче щелкает ушами.
- А чего-нибудь. Какая тебе разница? Соглашайся.
- А делать что надо? К примеру.
- Ничего делать не надо. Только знай, давай обещания.
- И сколько ж их надо давать?
- По три штуки в день. Собирайся.
Мужик еще пощелкал ушами, потом поднялся и дал принципиальное согласие при условии, что бить не станут. Все-таки дурдом, как ни говори.
Нюрка его успокоила, обтерла морду и привела в центральную палату, где заседали советники во главе с государевой дочкой, специалисткой по завязыванию галстуков. Здесь Нюрка представила найденыша так: «Вот, господа, полюбуйтесь на кандидата почти в новые министры. Он теперь нам всего наобещает, так что заживем лучше прежнего». Народ интересуется:
- Где взяла?
- На площади валялся, за воротами. Я поглядела и вижу, что подходящий субъект - он умеет ушами шевелить.
- Такие нам подходят, - уточнил старший по кадрам. Потом начались расспросы.
- В тюряге сидел?
- Пока нет.
- Жаль. Нам сейчас министр финансов требуется, общак по закону делить некому.
- Языками владеете? - интеллигентно до удивления спрашивает дочка.
- Смотря какими, - уклончиво сообщает допрашиваемый.
- Надо подумать, - рассуждает она, - мы тут решили во все места, которые бухгалтерша помнит, послов назначить... Хотя сразу видно, что администратор из тебя получится выдающийся сверх меры.
Речь столь глубокого содержания была, само собой, встречена бурными хлопками в ладошки со стороны присутствующих. Далее принялись допытывать у мужика фамилию, чтобы, значит, записать в нужную номенклатурную строчку. Только он, оказывается, не то что фамилию, а даже имени своего не помнит. Видно, когда падал, последнюю память отшибло. Но с другой стороны, решили, это и неплохо, потому что он и сам не будет помнить своих обещаний по той веской причине, что упал через бревно. Однако, как ни крути, а решение принимать надо. Думали-гадали и постановили разбудить самого царя-батюшку, а уж он как положит. Пусть с кандидатом покалякает и сам определит его пригодность и государственное предназначение. Может быть, поставит министром по граблям и производству самопальной водки «Кремлевская крематорная», или бросит на культурный фронт, командовать, например, композиторами и режиссерами трагедий.
Но царь, приняв на грудь стакашек, рассудил глубже и взял повыше. Вызвал шесть писарчуков от усатого до лысого и велел сочинить указ: «А быть господину Непомнящему моим преемником в ранге и.о. до тех пор, пока не передумаю. Москва. Кремль». А в доверительной беседе с глазу на глаз все же поинтересовался: «Справишься?» Преемник в ответ преданно похлопал ушами - мол, об чем речь? Я раньше даже райсоюзовской баней руководил, а не то чтобы что... И приступил к своим новым временным обязанностям.
На следующий день, после обеда конечно, государь вызвал самого бородатого из академиков с мешком орденов и велел подобрать подходящий для Нюрки за ретивость в подборе кадров. Тот порылся в мешке и нашарил достойную награду согласно регламента и геральдических традиций. И царь в торжественной обстановке нацепил Нюрке на левую грудь медаль от ордена равноапостольного Балды пятой степени без ленты. Трижды расцеловал и наказал так:
- Нюрк, сходи за ворота, погляди - может, еще кто валяется...
С тех пор Нюрка так за воротами в лебеде и сидит - преемников подбирает. Ленточек, дурочке, красивых захотелось».
Коляныч, бывший подписчик «Правды»
8 марта 1999 года, деревня Костяевка
