Иногда открывалась дверь, и в проёме сквозняка появлялся синий шар; шар плыл и приближался, в нём появлялось светлое пятно, оно становилось лицом, и рука тянулась к его руке, он брал лёгкие пальцы и пожимал это прикосновение бережно, чтоб не потерять ни грана тепла.
Она садилась возле на стул, доставала откуда-то яблоки, брала книжку и спрашивала:
— Дальше будем читать?
Она читала книгу «Дзен», которая должна была помирить их с жизнью. Он брал яблоко и ломал зубами сочный яблочный живот, он слушал её напряжённо, пытаясь проникнуть в чужую логику, и все вокруг тоже затихали, все смотрели на неё, а он не смотрел, нет. Иногда он уставал искать смысл — и тогда слушал только голос, хриплый и сбивающийся, а потом глядел на неё искоса, представляя, как бы она села на него верхом и как бы он почувствовал тяжесть её тела и напряжённые мышцы ягодиц. Они иногда смеялись, довольные ответом учителя ученику про бесценную голову дохлой кошки, а он оглядывал своё тело под одеялом и понимал: нельзя же заставить её делать это только потому, что он теперь на одну четверть короче.
Потом она заканчивала читать, тайным для глаз движением засовывала в пижаму свёрток с порошком, вставала со стула и говорила:
— Пока, мальчики! Выздоравливайте. Я завтра снова приду.
Синий шар уплывал по палате и таял в дверях. Они говорили всякое про неё: наркоманка, мол, и б..., и волосы в такой цвет красит, как её только сюда пускают. Раз она ходит к тебе, Петя, что ты, в самом деле, теряешься. Давно её пора, это...
Вечером медсестра ставила всем уколы, чтоб хорошо спали. Они не любили, когда ставила старая, любили, когда молодая, один он говорил: мне не надо, у меня и так отличный сон. Медсестра трогала выключатель, желала всем спокойной ночи, они говорили ей разные комплименты. Потом все засыпали и стонали вокруг. Тогда он осторожно доставал свёрток, перекладывал своё тело на живот, скрипя кроватью и мучаясь от этого звука, разворачивал бумагу на подушке и нюхал. Армия спасения. Так вот. Только этим и спасаешься.
Словно вытаскивали свёрла из ног, тело становилось лёгким, легче радужной плёнки глаз, и то, что давило его сердце,— оно отпускало. Потом он летал... И тогда рядом летел синий шар. Невысказанно похожий на что-то знакомое, но он не мог вспомнить, на что.
Однажды она пришла, достала бананы и виноград, взяла книжку и сказала:
— Я, может, завтра не приду, я замуж выхожу.
— Замуж?
— За парня одного. Нашего же. Ты не волнуйся, будут другие приходить.
Она читала, он ел банан и ничего не понимал. Он думал: с каким-то мудаком... и перестанет ко мне приходить... почему? Когда она закончила читать, он ей сказал: возьми деньги под подушкой. Она наклонилась, а он схватил её и прижал к себе, он её поцеловал. Она несильно сопротивлялась, удивлённая, и он потащил её на себя, наверх. Он ощущал небывалую силу своих рук. Она вырывалась, и он говорил ей:
— Подожди, подожди немножко...
Он боялся посмотреть ей в глаза, боялся увидеть в них себя, красного, потного. А когда взглянул, увидел глаза её, расширенные, со слезами, и они смеялись. Когда он начал расстёгивать её джинсы, она закричала:
— Помогите, помогите!..
Он ослабил хватку на миг, она вырвалась, метнулась из палаты и денег не взяла. Он лежал обессиленный и думал: е...рь говняный, сука, мудак! Что теперь делать? Потом он услышал вокруг гогот — это реагировали парни.
— Ей надо было кофту сразу расстёгивать, а ты её наверх. Надо было заинтересовать сначала.
— Ты хоть ширинку-то приготовил? Или бы нас позвал, мы б тебе расстегнули, пока ты её держишь.
— Он её хотел через одеяло трахнуть! Во какой гондон бы получился!
Он вдруг сам стал ржать, утомлённый идиотизмом пережитого.
Потом из Армии спасения пришли два парня; один сразу забрал деньги и ушёл, другой читал Евангелие, серьёзно и без выражения. Вся зубастая безногая команда слушала молча и вздыхала.
Утро началось шумно — влетела медсестра и сказала:
— Сегодня приедет министр, кого-то награждать будут.
И потянулись вереницы санитарок со швабрами, тряпками, новыми шторами и чистым бельём. Им даже сменили пижамы на спортивные костюмы. Вся эта кутерьма проходила в стороне от него: он дремал, все кости у него были мягкие, даже те, которых уже не было, а когда он пытался открыть глаза, потолок всё время куда-то уплывал.
Потом они пообедали или позавтракали — неизвестно, медсестра и какой-то парень ввезли сверкающую хромом, полную спиц и рычажков колесницу и сказали:
— Вот, это тебе.
Парень взял его на руки, как ребёнка, и посадил на коляску, сестра прикрыла одеялом, причесала и сказала:
— Сиди смирно, сейчас придут.
Стало шумно в коридоре, и в палату просочилась толпа офицеров, и фотографов, и журналистов. Журналисты суетились, щёлкали фотовспышками, снимали всё вокруг видеокамерами; вдруг кто-то командным голосом попросил всех на пять минут затихнуть, и они замерли. Генерал-лейтенант с красным круглым лицом сделал шаг вперёд и сказал твёрдо речь. Что парней, защитивших Родину, отдавших свою жизнь, своё здоровье и разное другое, она, Родина, не забудет, им будет всё потерянное компенсировано, а не им, так их родным; особо же отличившихся, грамотных и опытных вояк, пусть без рук, без ног, Вооружённые силы приглашают служить дальше, уже в качестве консультантов. Ведь главное — голова, а голова у них ещё есть.
— Пётр Мазурчук, не бросивший товарищей в беде, сделавший всё для того, чтобы прикрыть их отход, сегодня получает Золотую Звезду Героя России, а также почётное предложение продолжить свою работу в рядах Вооружённых сил. Ты готов, Пётр?
Он лихорадочно соображал, кого это имеют в виду, разве здесь есть ещё один Пётр Мазурчук, но тут генерал двинулся на него с протянутой рукой, за спиной генерала зашевелилась масса торчащих видеокамер, защёлкали аппараты и вспыхнули вспышки; он решительно вытянул руку и крепко тряхнул генеральскую заскорузлую пятерню.
— Служу Отечеству! — улыбнувшись непонятной для него роли, рявкнул он.
— Давай без формальностей. Консультантом к нам пойдёшь?
— Конечно, пойду, куда же мне ещё?
— Вот и молодец.
Генералу подали открытую коробочку, он долго вылавливал Золотую Звезду толстыми пальцами, а когда ухватил, то осторожно, как скользкую рыбку, приложил к пёстрой куртке. Все вокруг зааплодировали. Генерал постоял так минуту, дожидаясь, когда снимут и сфотографируют, потом подскочил молодой помощник и Звезду наконец присобачил. Генерал, повернувшись к нему спиной, отвечал на вопросы журналистов, а к Петру тотчас подошла молоденькая вертихвостка и, протянув к лицу микрофон, спросила, что он чувствует.
— Радость,— сказал он.— А ещё ссать хочу. Вы не могли бы судно мне подать?
Журналистка отошла, покраснев.
Однажды, не дожидаясь провожатого, он выехал из палаты, поехал по коридору, добрался до лифта. Потом оказался в вестибюле больницы, а потом в саду.
Что-то произошло, когда он увидел на скамейке синий шар; она сидела одна, она помахала рукой, и он поехал.
Что-то произошло, потому что перестало болеть сердце от чувства времени, которое проходит мимо него, не оставляя ему ни капли надежды, а только понимание того, что он мертвец. В двадцать один год. Что-то произошло с ним, что-то стало болеть в носу, и он незаметно, словно туда попала пыль, постарался вытереть глаза.
