Лишь тот гармоничен,
Кто, волей судеб, ограничен.
Н. Матвеева
«Двоемыслие» открыл Достоевский, воспел Оруэлл, энергично обсуждала Айн Рэнд (см. монолог Джона Галта)… У Достоевского в подтексте, у Оруэлла и Рэнд открытым текстом оно характеризуется как абсолютное зло, которое хорошо бы раз и навсегда ликвидировать. В некотором роде – вековая мечта человечества, но, похоже, из разряда неосуществимых. Не зря утверждал Брехт, что от одного и того же человека в одних и тех же обстоятельствах вполне закономерно ожидать двух диаметрально противоположных поступков.
Проблема в том, что у высших животных, включая человека, есть много инстинктов, хороших и разных. Большинство из них, так или иначе, связаны с обеспечением выживания своего носителя, но… во-первых, больно уж их много, так что не могут они время от времени друг другу дороги не перебегать (что, например, в конкретной ситуации пересилит: инстинкт материнства или инстинкт голода?). А во-вторых, некоторые из них склонны идти вразнос, из жизненной необходимости превращаясь в опасность.
Самый известный и наглядный пример – инстинкт размножения. Не сработает он – не появится потомство на свет, но если зашкалит – развалит семью. В результате потомство рискует либо не выжить, либо такое получить воспитание, что… лучше б его и вовсе не бывало. Но при всей опасности и плохой управляемости данного инстинкта совсем задавить его нельзя. Полное преодоление греха дает совершенно тот же результат, что и его полная победа над добродетелью, т.е. железно приводит к вымиранию человечества. Единственный шанс выжить – непоследовательное, комплексообразующее поведение типа: «И в моральном, говорю, моем облике/Есть растленное влияние Запада,/Но живем-то, говорю, не на облаке,/Это все же, говорю, соль без запаха».
Или возьмем хоть известный конфликт между индивидуальным разумом и традицией, хранящей и передающей опыт коллектива. Разумеется, именно сообщество через воспитывающую семью наделило индивида языком, культурой, способностью мыслить и еще очень многими хитрыми штуками, сформировавшими его неповторимую индивидуальность. Оно хранит и передает опыт поколений, благодаря которому современному изобретателю не требуется начинать с колеса, а современной семье – со свальной оргии, но… Если бы все всегда традиции следовали, не уклоняясь ни вправо, ни влево, то колесо бы до сих пор не изобрели. Индивидуальный разум должен постоянно восставать против "коллективного осознательного", возмущая спокойствие и порождая конфликты. Ни стратегия, целиком построенная на индивидуализме и свободе, ни опора исключительно на коллективность и традиции, выживания не обеспечивает, а обеспечивает его только и единственно процесс их взаимодействия, сиречь единства и борьбы.
Еще коварнее группа инстинктов, которую удобно назвать «воля к власти». Власть над другими людьми – без руководства не наладить сотрудничества, но абсолютная власть любую ошибку фюрера легко превратит в катастрофу. Власть над природой – от неолитической революции до промышленной и «зеленой» наших дней все повышали наши шансы на выживание, зато современные попытки тащить атомную энергию и не пущать глобальное потепление действуют явно в противоположном направлении.
И ладно бы еще можно было установить какой-то предел, к примеру: отседова доседова – мир опыта, доступный нашим органам чувств и постижимый для индивидуального разума, а дальше – мир сверхчувственный, доступный только вере, переданной традицией сообщества, как пыталась во время оно известная философия дуализма. Так ничего же из этого не вышло: индивид незамедлительно потребовал права на личные мистические переживания, а традиция не пожелала уходить в бесплотные эмпиреи, настаивая на своем праве регулировать повседневную жизнь коллектива.
Пусть не приходится нам всякий раз по новой изобретать колесо или таблицу умножения, зато всякий раз заново определяется тот порог, тот предел, за которым количество переходит в качество и явление обращается в свою противоположность. Что в психологии индивида (секс или не секс?), что в правилах жизни сообщества (консерваторы и прогрессисты) должна непременно и непрестанно происходить борьба с непредсказуемым исходом:
Посмотрите - вот он без страховки идет. Чуть правее наклон - упадет, пропадет! Чуть левее наклон - все равно не спасти... Но должно быть, ему очень нужно пройти четыре четверти пути. (В. Высоцкий).Так было, так и будет, и не отменит этого никакой технический прогресс, и никакое «справедливое распределение» не предотвратит будущих войн и революций, но, сколько помнит себя человечество, его воля к власти примириться с этой очевидностью никогда не могла. От Адама, протягивающего руку к запретному плоду знания добра и зла (чтоб, значит, всегда и без ошибки!) до Гегеля, с облегчением объявляющего прусскую монархию венцом творения, его же не превзойти.
Все на свете религии, житейская мудрость, а в новое время уже и наука свидетельствовали всегда об иллюзорности и опасности подобных порывов, но от века же противостоит им мощное стремление, подчинить своей воле самого себя и весь мир – «зашкаливание» такого мощного и прекрасного инстинкта как творчество и такого необходимого инструмента как язык. Разнообразные теоретические и практические попытки такого рода известны под именем «магии».
***
Назовите судно "Геркулес" или "Богатырь" -
Перед ним льды расступятся сами, а попробуйте
назовите свое судно "Корыто" – оно и плавать будет,
как корыто, и непременно перевернется где-нибудь
при самой тихой погоде.
Капитан Врунгель
Власть языка над людьми огромна, механизм внушения очень силен, действие его не всегда понятно (вспомните хоть гипноз), и потому простая логика индукции позволяет предположить, что власть эта распространяется и на нечеловеческий мир. Отсюда – стремление «олицетворить» природу, и, соответственно, манипулировать наядами и дриадами как дамами собственного племени – с помощью определенного набора слов.
Магия предполагает, что власть человека в мире простирается не только на то, что познано им, теоретически или практически, но (и это главное!) на все, чему он дал название, включил в свою понятийную среду. Не случайно в книге Берешит дозволено Адаму животным дать имена – этим утверждается власть человека над природой. Не случайно у многих первобытных народов дают человеку, кроме обычного, служащего для коммуникации, еще и тайное имя, дающее знающему власть над его носителем. Не случаен и существующий в иудаизме запрет: на власть над Богом не смеет претендовать человек. Ключевое слово магии – заклинание: я знаю правильное имя, я так скажу, и будет так. По свидетельству русских этнографов деревенский знахарь в конце 19 века "нашептывал" траву, прежде чем дать ее пациенту, и оба верили, что не в ней самой, а в заклинаниях заключается целебная сила.
Но что такое заклинание, чем отличается оно от всех других-прочих способов употребления языка? Грубо говоря, человеческая речь есть либо воздействие на психику собеседника – от воинского приказа, побуждающего что-то сделать, до лирического стиха, побуждающего что-то почувствовать, либо сообщение информации о некотором объекте – от сплетни на лавочке до ученого трактата. Как правило, каждый акт речи включает в разных пропорциях и то, и другое, даже молитва есть, в сущности, не что иное как попытка воздействовать на Бога, которой он, правда, не обязан поддаваться, поскольку обладает свободой воли и собственной логикой, непохожей на нашу.
Все эти виды речевой деятельности оцениваются в соотношении с РЕАЛЬНОСТЬЮ. Одни и те же слова могут оказаться правильными или ошибочными (лживыми!) в зависимости от ситуации, в которой они написаны или произнесены. Один и тот же приказ сегодня приведет к победе, а завтра – к поражению, одно и то же определение, например, «геноцид», правильно в применении к полпотовской Кампучии, но ложно при описании войны, которую во Вьетнаме вела Америка. Публикуя результаты эксперимента, ученый непременно опишет условия, в которых он поставлен. Не всякий перевод сонета Шекспира возбудит у читателя соответствующие эмоции, хотя слова, вроде бы, все те же. И даже молитва бывает более или менее искренней, о чем, впрочем, не нам судить.
Зато правильность заклинания определяется только его собственными внутренними критериями: точность воспроизведения текста и сопровождающих его символических жестов. Оно всегда равно себе, ибо не определяется реальностью, но определяет ее… во всяком случае, хочет определять. Если же реальность, паче чаяния, не покоряется, воспитанные люди такого неприличия замечать не должны, или, в крайнем случае, постараются объяснить себе и другим, что, может, случайно заклинание задом наперед прочитали, или тут просто неправильные пчелы делают неправильный мед. Уже в средние века заметили христиане, что колдовство не действует на тех, кто в него не верит, но колдуны, естественно, предпочитали не афишировать эту информацию.
Заклинание может быть бессмысленным набором слов или, наоборот, связным текстом с безупречной внутренней логикой, в первом случае магия "косит" под религию, во втором – под науку, но то и другое – обман. Религия предполагает, что человек не всемогущ, ни один, ни коллектив, ни даже человечество в целом не всемогущи ни сейчас, ни вчера, ни послезавтра, ни в реале, ни даже в потенции. Наука предполагает, что человек не всеведущ. Да, конечно, что-то мы знаем, и это «что-то» завтра определенно будет больше, чем вчера, но никогда оно не станет тотальным, никогда не прекратится наша зависимость от чего-то такого, что «не мы». Как сказано в Талмуде: «Нам дано трудиться над творением, но не дано завершить его». Магия, с презрением отвергающая как смирение, так и верификацию, претендует на знание превыше научного и на отношения со сверхъестественным ближе любой религии, она полагается лишь на власть своего собственного слова, не имеющего иного смысла, кроме власти. В этом, и только в этом коренное отличие заклинания от любого другого текста.
***
Я видел озеро в огне,
Собаку в брюках на коне,
На доме шляпу вместо крыши,
Котов, которых ловят мыши.
Я видел утку и лису,
Что пироги пекли в лесу,
Как медвежонок туфли мерил
И как дурак всему поверил!
С. Маршак
Обычно магия держится в каких-то рамках в виде довеска-паразита на господствующей религии. Традиция отводит ей определенное место, позволяя «наводить» (и, соответственно, «снимать») порчу на людей и погоду (временами колдовство преследуется, но тем более не подвергается сомнению его эффективность). Однако сфера ее действия ограничена: пусть может она извести чародейством конкретного царя, но самодержавие отменить не в силах, может в Самарской губернии засуху организовать, но все же не превратить ее в пустыню Сахару.
Золотое время для магии – время слома традиций, именно такой период и переживает сейчас Западная цивилизация. Большинство населения не очень задумывается, почему некое деяние возможно или невозможно, руководствуясь скорее общепринятым мнением, так вот в эпоху, когда это мнение начинает все чаще ошибаться (по причине, например, научно-технического прогресса), коль скоро образовался телефон – почему бы не быть и телепатии? В устройстве-то телефона разобраться мало кто способен, да и охоты нет, а в парапсихологию поверить – самое как есть удовольствие. В этом примере магия работает под науку, но может она, как сказано, и под религию. Вспомнить хоть известный лозунг израильских ультраортодоксов: «Псалмами – по ракетам!».
Именно на такую публику рассчитывает современная коммерческая реклама, как правило, ничего не сообщающая нам о вкусе предлагаемого кваса или выгоде программ для мобильника, но только и исключительно – о том, как с приобретением данного предмета волшебно изменится наша жизнь. А там, глядишь, и политика подтянулась: предвыборные обещания, в лучшем случае, указывают ну очень общее направление, остальное – сны золотые: Мы все добудем, найдем и построим, холодный полюс и свод голубой… Вот и инициаторы всеизраильского «социального протеста», похоже, искренне верят в возможность сопротивляться мировому финансовому кризису, готовиться к близящейся войне, бороться с наплывом нелегальных иммигрантов и, в параллель, повышать уровень жизни среднего класса. Тут, естественно, на ура пройдут и отмывания кармы, и телезаклинания банок из-под огурцов, но это-то как раз еще цветочки.
Манифестом современной магии можно, пожалуй, считать известный тезис Маркса о Фейербахе: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его». Разумеется, Маркс понимал, что существование и деятельность человека мир изменяли всегда, и философские теории при этом тоже не без влияния были. Он имел в виду, что настало время сделать эти изменения целенаправленными и управляемыми, т.е. философию из размышления в заклинание превратить.
…Что вы сказали? Ах, не совсем так? Не словами хотел он на реальность воздействовать, а делами, на которые его слова народ вдохновят? А вы почитайте-ка повнимательней, какие такие рекомендует он «дела», и приведут ли такие дела без колдовства к запланированным результатам? Где это и когда революции справедливость устанавливали или изобилие проистекало от национализации курей? С какого это перепугу в процессе гражданской войны государство как аппарат насилия отмирать станет? Какими такими «действиями» предполагает Маркс заурядный мятеж с захватом власти в созидание рая земного превратить? И не ищите – не найдете! Учение Маркса верно, только если всесильно, а никак не наоборот, и сам Маркс это, кстати, прекрасно сформулировал: «теория становится материальной силой, как только она овладевает массами».
Добавим: …и только покуда она ими владеет. Хотя даже при ОЧЕНЬ больших массах и ОЧЕНЬ крепком владении цели Маркса осуществимыми не становятся, но теория-то насчет рая земного слишком заманчива, чтобы позволить сбить себя с толку какими-то там фактами.
В дискуссии с благочестивыми католиками, сторонниками т.н. «теологии освобождения» (коммунизм, слегка припудренный религиозными фразами), пыталась я однажды объяснять, к чему приводит практическое применение подобных теорий, но они находчиво отпарировали: оттого и не вышло, что без молитвы. А мы с молитвой будем – у нас получится наверняка! У неверующих роль молитвы может исполнять, например, «знание законов истории» – сами они их, правда, не знают, но твердо верят в их существование.
Впрочем, марксизм, при всей своей популярности, – всего лишь одна из многих разновидностей современной магии. Есть еще, к примеру, заклинатели денег, фанатики экологии, устроители вечного мира… Ну и, конечно, конспирологи всех мастей, умудряющиеся даже в манной каше узреть претензии на мировое господство.
"Протоколы сионских мудрецов" – это уже не ново. Минимум сто лет всем известно, как человечество эксплуатировать путем внедрения наглядных методов обучения в первом классе. Совершенно также несложно, как «отмирание государства» ГУЛАГом обеспечивать. А вот что вы скажете насчет «глобального потепления»? Ну, то есть не потепление как таковое, но вот именно вследствие растленного влияния Запада? Да бросьте вы, бросьте все эти причитания насчет СО2 и парникового эффекта, они ведь не на специалистов рассчитаны, (те-то живенько вам продемонстрируют, что король голый) они на чайников рассчитаны, вроде меня. Но даже самый заварочный чайник слыхал, что не первое это потепление в истории земли, и как-то выдержала она их все, и даже произвести умудрилась без человека. Человек, правда, этими самыми потеплениями пользовался вовсю, улучшая свое бытие и расширяя сознание, но нынче нас этим уже не соблазнишь, нынче нам власть над климатом подавай – никак не меньше.
Проклятая американская военщина, известная всему свету, не только подстроила взрыв в башнях-близнецах, но и землетрясения с цунами по всему миру регулярно организует она же. Такая модель позволяет убить сразу двух зайцев: Во-первых, можно не строить сейсмостойкие дома или систему оповещения, нет надобности население эвакуировать, обиходить и кормить, коль скоро достаточно американцев заставить прекратить хулиганство. А во-вторых, появляется шанс сомкнуть ряды, сплотиться вокруг родного «Старшего Брата» и подружиться с ним против ненавистных «пиндосов».
Конечно, нелегко будет придумать, какой им, то есть американцам, интерес, на Филиппинах цунами учинять… да еще учесть технические (не)возможности, предполагаемую стоимость… простейшая логика незамедлительно разнесет всю эту конструкцию вдребезги пополам. Только если предположить, что они просто слово такое знают… тогда все хорошо в схему укладывается. Впрочем, приписывание кому-то не нравящемуся вины за то, в чем он, при всем желании, виноват быть не может, традиция, как сказано, давняя, многократно описанная как в научных трудах, так и в художественной литературе. Куда более современная тенденция – чистая и искренняя вера в собственное магическое могущество.
***
Человек простой, и неученый,
Всей душой хозяина любя,
Пятница поверил в Робинзона –
Робинзон уверовал в себя.
Он уверовал в свое начало
и в свои особые права.
И — впервые Слово прозвучало.
Робинзон произносил слова.
Первое — пока еще несмело,
но смелей и тверже всякий раз.
Потому что, став превыше дела,
слово превращается в приказ.
И оно становится законом,
преступать который — смертный грех.
Ибо должен верить в Робинзона
Пятница, туземный человек.
Ф. Кривин
Рассказывают (не знаю, правда ли, но если нет – то хорошая выдумка!), что в процессе своих духовных исканий побеседовал однажды Лев Толстой с Яковом Мазе, выпускником Московского университета, сионистским активистом и казенным раввином Москвы. И спросил, будто бы, у него Лев Николаевич, как же это, мол, вы, евреи, такое хорошее и правильное учение отвергнуть могли? Взгляните, к примеру, хотя бы на Нагорную проповедь…
– А вот потому и отвергли, – ответил Мазе, – что никакое оно не правильное. Так жить нельзя. И вы, христиане, на самом деле, тоже так не живете. Так что у нас-то все по-честному, а вот вы, извините, лицемеры.
И задумал, будто бы, после того Толстой в точности по Нагорной проповеди жить, за что его от церкви отлучили и разлюбила жена. Не зря, ох, не зря сознавался он впоследствии, что евреев любить трудно, хотя и нужно. Евреи его, впрочем, еще долго потом любили и даже кибуцы в Израиле по его нагорнотеоретическому учению развели, но на их-то примере как раз и видно, что ну очень свободные, антигосударственные толстовские коммуны без мощной государственной поддержки дня не проживут, так что, в конечном итоге, не подвела графа Льва Николаевича гениальная интуиция.
В оправдание Иисуса из Назарета следует сказать, что учение его было, прежде всего, эсхатологическим, в переводе с христианского – учением о близком конце света. Инструкцию по выживанию в этом, нашем мире он составлять не намеривался, на что Толстому своевременно и указал священный синод. Иисус верил, что очень скоро Бог непосредственно вмешается в историю, ликвидирует этот неправильный мир, создаст новое небо и новую землю. Толстой же, равно как и его сегодняшние последователи, верят, что и без Бога сумеют справиться, хватит, мол, мир объяснять, изменять его надобно, подогнать, наконец, под наши представления о добре и зле.
Не все ли на свете религии всегда призывали грехи прощать и ближнего любить? Вот мы ужо сейчас поднатужимся-поднапружимся, да вековую мечту человечества и осуществим! Вопрос, почему то, что ни разу не удалось ни одной религии, нам теперь удаться должно, естественно, не возникает. Определенно, не знали эти торговцы опиумом для народа правильного заклинания, или, может, читали задом наперед… Хотя, скорее всего несознательные жрецы в виду имели не совсем то, а может, даже и совсем не то.
Написано, к примеру, в Декалоге: "Не убивай"? А ты – учит современная магия – читай: "Не умерщвляй". И получится сразу, что курицу зарезать – смертный грех, не говоря уже о том, чтоб на войне воевать или казнить преступника. А теперь откроем ТАНАХ и обнаружим, что эта самая заповедь спокойно соседствует в нем и с правилами ведения войны, и с уголовным кодексом, многократно включающим вышку. И под любовью к ближнему понимали наши предки определенно иное. Для современного-то супергуманиста у кого две ноги и два уха – тот, значит, ближний и есть, а в религиозной традиции (любой, не только нашей!) четко прослеживается деление на своих и чужих.
Свои – не обязательно личные друзья, они могут при случае оказаться и врагами, но моральные обязательства касательно единоплеменника существуют, будь он даже врагом, как сказано: Если найдешь вола врага твоего, или осла его заблудившегося, приведи его к нему; если увидишь осла врага твоего упавшим под ношею своею, то не оставляй его; развьючь вместе с ним. (Шмот 23,4-5). Чужой же, хоть и не обязательно враг: Пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской. (Шмот 22, 21), но ошибаются те, кто видит в этих словах призыв, как с равным с ним обращаться. Напротив, следующий стих содержит запрет притеснений сироты и вдовы, т.е. пришелец, как и они, личность заведомо неполноправная, чем закон справедливо запрещает злоупотреблять. Зато с чужим сообществом, которое с нашим конкурирует, церемоний не будет: ликвидировать как класс с полной конфискацией, и точка.
Так, повторяю, учат все религии, включая и христианство, периодически вспоминающее про эсхатологические рекомендации Иисуса (типа притчи о добром самаритянине), но веками безжалостно давившее и изгонявшее всякого, кто пытался эти рекомендации осуществить (Толстой был далеко не единственным и уж точно, не первым). Все на свете религии стремятся обучить своих адептов, где лизнуть, а где тявкнуть. И пусть не всегда совпадают их наставления друг с другом или с сегодняшними нашими привычками, пусть по умолчанию допускается, что никогда не исполняются они стопроцентно, но ни одна религия не требует только лизать, а тявкать чтобы насовсем перестали.
Человека без вины убивать нельзя. А курицу – можно. И преступника можно казнить, и на войне бить первым. И не грех это, представьте себе, а, наоборот, – подвиг. Есть такая профессия – Родину защищать. Непротивление злу может быть формой монашеской аскезы, но чтобы весь народ поголовно в вериги облачить – до такого ни один Торквемада не додумался.
Для "суперморалистов" это, впрочем, не аргумент, им главное слово такое подобрать, чтобы обозначало разумное, доброе, вечное. Помните, был еще у Райкина замечательный монолог "Новатор": Машинист увел с вокзала поезд на час раньше расписания и понять не может, за что его ругают. Он же инициативу проявил, он же досрочно, ударно… Ну и что же, что поезд ехал пустым, что график сбился по всей дороге – новаторам всегда приходится трудности преодолевать. А есть ли от того новаторства какая ни на есть польза – это не вопрос. Раз слово само по себе окрашено положительно, любое действие, на которое клеится этот ярлычок, должно автоматически поощряться и одобряться.
В известной повести другого Толстого (Алексея Константиновича) из жизни вурдалаков есть такой эпизод – уходит дед из дома и домашним наказывает: "Если до заката вернусь, впускайте меня в дом без опаски, а если после заката – ни под каким видом не открывайте, что бы ни говорилось вам моим голосом. То уже не я буду, но злой вурдалак, ворвется в дом – не спастись вам от смерти". Примерно такая метаморфоза происходит с самыми человеколюбивыми программами, самыми благородными идеями, что стучатся к нам в дом хоть минуту спустя после заката здравого смысла. Под видом старой доброй морали крадется злодейская магия, в которой "правильное" слово всегда перевесит "неправильную" действительность. Прислушайтесь, к примеру, повнимательней к словам собеседника, с гневом и возмущением отвергающего очевидную близость между коммунизмом и нацизмом: слова-то они говорили разные, а что одно и то же делали – так это не в счет.
Помню, вышел у меня как-то спор с коллегой, дамой приятной во всех отношениях, темпераментно объяснявшей, что в арабов ни в коем случае не надо стрелять – вот уже 60 лет стреляем, а мира все нет как нет, насилие – не выход, оно порождает только худшее насилие – а надо только вести переговоры, и тогда вскорости непременно наступит мир. Ну, не может же быть, чтобы они мира не хотели! Когда я осторожно поинтересовалась, уверена ли она, что они хотят мира с нами – может, вот именно что без нас – дама впала в истерику. Не на аргумент она среагировала, я даже сомневаюсь, услышала ли она его, а на кощунство – открытое и демонстративное неверие в магическую силу «переговоров». Их надо вести всегда, вести везде, все равно с кем, все равно, в какой ситуации, рассудку вопреки, наперекор стихиям!
Раз есть волшебное слово «мультикультурализм», не важно, насколько на самом деле различны человеческие культуры, все ли и всегда совместимы они друг с другом, для чего существуют между народами границы… Обязаны быть (или вскорости стать) совместимыми, надо просто покрепче зажмурить глаза и почаще повторять волшебное слово. И всякий сомневающийся ославлен будет как "расист", что в переводе с магического означает: "Изыди, сатана!".
***
Увечный астролетчик стал в позу и
разразился речью, в которой
призывал все человечество поголовно
лететь на планету Хош-ни-хош системы
звезды Эоэллы в Малом Магеллановом
Облаке освобождать братьев по разуму,
стенающих (он так и сказал: стенающих)
под властью свирепого кибернетического
диктатора.
А. и Б. Стругацкие
Житель какого-нибудь Парижа или Лондона вовсе не обязан ни разбираться в том, что делается в Дамаске или Иерусалиме, ни, тем более, решать за тамошних обитателей их проблемы, о которых он представления не имеет. Но увы, сам-то он с этим категорически не согласен, бо верит свято, что обладает панацеей от всех проблем любого общества, имя ей: демократия. Не важно – избыток нефти, нехватка воды, межэтническая резня или демографический взрыв – стоит только каждому неграмотному по избирательному бюллетеню вручить, как тут же любое родоплеменное общество в постиндустриальное превратится, настанет гармония и всеобщее изобилие.
Первой жертвой этой веры пала пресловутая "колониальная система империализма". Общественность метрополий потребовала от колониальных чиновников двух взаимоисключающих вещей зараз: демократических методов управления и уважения к местной традиции и культуре. Представить, что местная культура с демократией несовместима, разумеется, они не могли, ибо «демократия» слово правильное – магическое.
Довольно скоро выяснилось, что несознательные туземцы не подчиняются управлению, которого не понимают, и как только сознательные чиновники начинают промежду ними демократию насаждать, становятся совсем неуправляемыми, так что колонизаторам остается только оперативно уносить ноги, а деколонизированные, разумеется, заводят у себя государство по своему вкусу, не сообразуясь со степенью демократичности. Полвека спустя на те же грабли наступает Буш, на штыках несущий демократию в Ирак, а еще чуть позже – западные СМИ, трепетно ожидающие прав и свобод в Египте, где рулят "братья-мусульмане", в Ливии и Сирии, где идет межплеменная резня. Намедни, говорят, где-то у папуасов выборы сорвались, оттого что по дороге на участок избирателей отлавливали и ели, но и это не поколебало уверенности наших просветителей.
Чисто технически Запад, конечно, мог бы прекратить все эти свары, используя методы, что империям известны давно, но с демократией они, прямо скажем, рифмуются плохо. Чисто прагматически можно бы попросту не совать свой нос в чужой вопрос и не мешать товарищам выяснять отношения. Если же, паче чаяния, насилие выплескивается из границ и угрожает нашей спокойной жизни, достаточно на первый же удар ответить с такими хорошими процентами, чтоб знали, на кого ни в коем случае не следует бочку катить. В распоряжении Запада большой выбор реакций на чужие разборки, вполне соответствующих принципу "живи и жить давай другим", но ни в коем случае не соответствующих убеждению, что пришло время наводить правильный порядок в этом отбившемся от рук мире.
Они представления не имеют, как понимают счастье сирийцы, чего хотят от жизни девицы Афганистана и с какой стороны реки Иордан находится этот загадочный Западный Берег, но твердо знают, как их там обустроить, чтобы довольны остались все.
Они уже в третьем поколении ни с кем всерьез не воевали, всякий раз, как пробовали – проигрывали, сдавались при всякой угрозе и всем бандитам платили дань, но свысока поучают глупое человечество, как дозволено и как не дозволено вести войну.
Они систематически выдавливают из страны умелые руки, умные головы и рабочие места, повышая налоги на содержание отечественных и импортных тунеядцев, но ужасно гордятся своими успехами на ниве социальной справедливости.
Магическое мышление в упор не замечает неудач (в лучшем случае, находит объяснения типа «надо было с молитвой»), не испытывает потребности в исследовании конкретных ситуаций, не верит, что где-то стоит лизнуть, а где-то и тявкнуть. У него всегда есть неотразимые, спасительные заклинания на все случаи жизни, и покуда эта теория владеет массами, они будут с энтузиазмом продолжать танцы на граблях, не подозревая, что ситуацией давно уже не владеют.
…Разум, с которым неразрывно связан язык, дан человеку для оптимизации приспособления к окружающему миру, для повышения шансов на выживание. Познавая закономерности этого мира, человек может использовать их в своих интересах, вплоть до создания «второй природы», но… любая попытка завоевания абсолютной власти, навязывания своей воли Творцу и творению, неизбежно окончится тем же, чем кончалась она и четыре тысячи, и десять тысяч лет назад: Смертию умрешь.
