А вокруг шумела Иудея,
И о мертвых помнить не хотела…
Александр Галич (Из песни о пророке)
Он был одним из самых необыкновенных людей, каких я знал. Поэт, книжник, полиглот. Русский по происхождению, православ-ный по вероисповеданию, знаток еврейской культуры и языков… Его жизнь оказалась до обидного короткой – всего 55 лет он был с нами на Земле. Смерть его была внезапной и неожиданной. Он умер так же, как и жил, – с книгой в руках. В своем любимом глу-боком кресле. Из его окна в маленьком израильском городке Маале-Адумим открываются сплошь виды, описанные в Книге Книг. Из этого городка виден Иерусалим и можно разглядеть Масличную гору и старинное кладбище на ней. Урожденный са-марец Александр Белоусов прожил в этих местах последние че-тырнадцать лет своей жизни. И, наверно, неспроста судьба пода-рила ему эти виды, эти красноватые пустынные горы и впадины – вади, по которым в период зимних дождей бегут мутные стреми-тельные потоки с гор.
В фильме Никиты Михалкова «Утомленные солнцем» рефре-ном звучал вопрос: «А что он видел перед смертью?»
Александру Белоусову при всем трагизме его судьбы – смерти в молодом еще возрасте – выпало счастье видеть перед своей кончиной то, к чему стремилась его душа многие годы, – библей-ские пейзажи Святой Земли.
Корни Саши уходят в поповское сословие, не отличавшегося никогда особенной любовью ко всему еврейскому. Скорее наобо-рот. Откуда же тогда возник в нем этот непреодолимый интерес к еврейскому языку, религии, культуре?
– Я думаю, что этот вопрос не был простым для Саши, – рас-сказывает его вдова, Роза (а на израильский манер, Шошана) Белоусова. – У него часто спрашивали об этом. Он явно чувство-вал внутреннюю потребность, может быть, зов свыше, но для других людей придерживался такой версии: как-то он принес в школу книжку «Забавная библия» Л. Таксиля. Учительница, уви-дев книгу, порекомендовала Саше прочитать первоисточник – саму Библию. А уже прочитав её, он захотел пойти дальше и нау-читься читать на иврите – на языке оригинала. Книгу Книг.
Из моей детской памяти всплыло воспоминание: я – ученик третьего класса, делаю дома уроки и вдруг слышу по куйбышев-скому радио передачу о девятикласснике одной из городских школ Саше Белоусове. О нем говорят поразительные вещи – он выучил несколько языков, и среди них еврейский язык, специаль-но, чтобы прочитать Библию на языке оригинала. В те относи-тельно либеральные времена – году этак 1963-м – ещё можно было говорить по радио не только об изучении языка идиш, но и языка иврит – древнееврейского, на котором и сегодня говорят в государстве Израиль. В семидесятые это уже было невозможно.
Сашина мать воевала на войне, и была по-своему, человеком незаурядным. Его дед, по специальности агроном, преподавал в плановом институте. Одним из его друзей был известный еврей-ский поэт Лев Квитко. Дед знал несколько языков и, по воспоми-наниям Розы, иногда разговаривал с внуком по-английски. Эта способность к языкам, проявившаяся так рано, навсегда останет-ся с Александром и во многом определит его дальнейшую судь-бу. Много лет проработает он в научно-исследовательском ин-ституте радио (КОНИИР) переводчиком технической литературы. Когда я спросил Розу Белоусову, а сколько же языков Саша знал, она на минуту задумалась, а потом сказала, что он переводил примерно с двадцати языков, а свободно владел по крайней мере восемью европейскими языками. (Кстати, мог читать и говорить и на арабском.)
Но самым, пожалуй, любимым языком стал для Александра идиш – язык евреев, пришедших из рассеяния в Германии. Этот язык основан на одном из старых северо-германских диалектов и включает в себя примерно 70 процентов немецких слов и 30 про-центов слов из древнееврейского языка – иврита. Моя бабушка рассказывала мне, что во время Первой мировой войны немцы, оккупировавшие Украину, часто прибегали к услугам жителей ев-рейских местечек в качестве переводчиков. Как и почему простой русский паренёк начал изучать язык, на котором российские евреи после войны практически не разговаривали?
Я помню, как бабушка, для которой идиш был родным языком примерно до девяти лет – когда пришла в Белоруссию Советская власть, – говорила на идише со своей сестрой из Москвы. А вот ни моя мама, ни я идиш практически не знаем. Так, несколько слов. Нас боялись обучать этому языку, боялись после «дела врачей», после расстрела Еврейского антифашистского комите-та, после борьбы с «безродными космополитами»…
А вот Александр не боялся. Да, конечно, ему было проще, ведь его, этнически чистокровного русского, никто бы в космополитизме не обвинил. Помните, как там у Высоцкого в песне про Мишку Шихмана: «Я в порядке, тьфу-тьфу-тьфу…». Говорят, что на юно-го Сашу большое влияние оказала семья известного самарского врача И. Лакшина, в которой идиш был разговорным языком. Рас-сказывают, что еще юношей Александр пришел в куйбышевскую синагогу – в ту, маленькую, что на улице Чапаевской. Поговорив с ним, раввин Кац сделал вывод, что знания этого русского парень-ка в языке и еврейской традиции превышают знания учащегося ешивы. А когда через несколько лет раввин умер, некоторые ав-торитетные члены самарской религиозной иудейской общины даже предлагали на место раввина Александра Белоусова! Вот была бы сенсация!
Но, пожалуй, ярче всего проявил себя Александр Белоусов как еврейский, идишистский поэт. Он начал публиковать свои стихи на языке идиш в 1968 – 1969 годах в единственном тогда цен-тральном советском издании на идише – «Советиш Геймланд». Его привел туда известный в литературных еврейских кругах Мо-сквы Матвей Грубиян – тогда заведующий литературной частью театра им. А. Пушкина. За несколько лет Александр Белоусов стал крупным поэтом на языке идиш, его стихи публиковались и переводились в США, Канаде, Израиле, Польше, в Западной Ев-ропе.
Когда придет разлуки нашей срок –
Чтоб горевать вам не было повадно,
Свечу зажгите, встаньте на порог,
И я не скроюсь в ночи непроглядной.
Какие б тяготы я ни встречал –
Осилю, справлюсь, ощупью идущий,
Когда порог ваш светит, как причал,
Один-единственный, в душе живущий.
Власть одиночества не так сильна,
Есть средство сладить с ней и отогреться:
Та дверь, что и во тьме отворена,
Всегда открытое навстречу сердце.
(Перевод Е. Аксельрод)
Александр всегда был книжником, книгочеем. Я встречал его иногда в начале восьмидесятых годов в книжных магазинах на Ленинградской. Мы еще не были знакомы, но в лицо я его уже знал – через наших общих друзей. Так вот, меня тогда уже пора-жал его взгляд, обращенный как бы в себя и в то же время с лю-бовью на книги. С той любовью, которую ни подделать, ни сыг-рать невозможно.
– У Саши были отдельные книги для разных случаев, – рас-сказывает Роза Белоусова. – Книга для чтения в транспорте и другая – для чтения в кресле, одна – для чтения в очереди и дру-гая – для чтения в парке, на скамейке.
А чего стоила кухня в доме Белоусовых! О, эти кухни в интел-лигентских домах времен «застоя»! Эти островки свободы мысли и речи в сером море лицемерия и страха! Именно там раскрыва-лись души и узнавались новые имена – поэтов, писателей, ху-дожников. Не случайно Роза сказала об одном из своих друзей самарских времен: «Он жил у нас на кухне».
– Я узнал о семье Белоусовых от кого-то из своих знакомых, по-моему, в куйбышевской синагоге, – рассказывает друг Бело-усовых, бывший самарец, а теперь житель израильского города Петах-Тиква Илья Кочубеевский. – Я искал место, где можно бы-ло бы изучать еврейский язык, идиш, а если повезёт, то и иврит. Мне и посоветовали Белоусовых. У них дома, на кухне, мы гово-рили о разных вещах, о которых не принято было говорить от-крыто. Там я, в то время студент авиационного института, впер-вые услышал многие песни Высоцкого и Окуджавы. Мы стали друзьями с Сашей и Розой.
Я бы не стал утверждать, что Белоусовы были настоящими диссидентами. Нет, конечно, но власти тех времен, безусловно смотрели на них с подозрением. Дух свободомыслия, изучение еврейского языка и культуры в домашнем кружке, несомненно, раздражали власти. Однажды, когда Александр и Роза возвраща-лись из Минска, в куйбышевском аэропорту их задержали и стали проверять вещи на предмет провоза запрещённой литературы. Эта вот аура полузапрещенности, какой-то таинственности, зага-дочности, окружала само имя Александра Белоусова практически до конца восьмидесятых годов. А потом он вдруг предстал перед нами совсем в ином качестве. Я до сих пор вспоминаю Александра как своего первого учителя языка иврит. Именно он, человек рус-ский по происхождению и православный по вере своей, повел нас, десятки самарских евреев, в мир нашей древней культуры и языка. Он, кстати, был и в числе основателей общества еврейской куль-туры «Тарбут Лаам» в Самаре. Прожив почти двадцать лет в Из-раиле и говоря и читая на иврите практически свободно, я до сих пор вспоминаю его первые уроки. Сначала в небольшом помеще-нии синагоги на Чапаевской, а потом и у него дома, на знаменитой кухне.
Но он преподал нам еще один урок, может быть, самый глав-ный. Оказывается, можно понимать, изучать и любить культуру другого народа и при этом быть знатоком и патриотом культуры народа своего. Оказывается, можно ходить в церковь на молитвы и иметь своего духовника (хотя, по словам Розы, он все-таки од-нажды признался ей: «Не моё это…») и при этом быть своим в си-нагоге и обучать бывших советских евреев азам их древнего язы-ка. Можно любить свой народ и при этом не испытывать ненависти к другому народу! Ау, где вы, ура-патриоты и ультранационалисты всех мастей и наций? Можно, оказывается, и так. С длинными во-лосами и небольшой бородкой, с глазами пророка, обращенными одновременно и внутрь себя и как бы поверх голов окружающих его людей, куда-то туда, вверх…
Саша многим казался чудаком, блаженным, некоторым – опас-ным инакомыслящим, а он просто опередил свое время. Словно явился оттуда, где давно уже «нет ни эллина, ни иудея». Первая буква ивритского алфавита называется «алеф». От неё появи-лась «альфа» алфавита греческого и даже «А» русской кирилли-цы. Александр Белоусов был настолько погружён в витиеватые строки библейских текстов, настолько любил их, что мне казался посланцем с планеты «алеф», из какого-то другого измерения, куда мы сами дойдем только лет этак через …дцать.
И потому, может быть, таким естественным показался многим самарцам переезд семьи Белоусовых в 1990 в Израиль. Конечно, если уж не им переезжать, с их-то знанием языка, то кому? Я дважды встречался с Александром в Израиле. Один раз в ма-леньком поселении Римоним в Иудейской пустыне. К моему удивлению, Александр работал на строительстве жилых домиков из гипсобетона. А, собственно, что тут такого из ряда вон выхо-дящего? Зарабатывать на жизнь в новой стране ведь надо было. Он не боялся физической работы, хотя и был в лучшем смысле этого слова «аристократом духа». А потом я часто встречал его статьи в русскоязычных израильских газетах – в «Нашей стране», «24 часа» и других. У него был свой, яркий и запоминающийся стиль публициста. Я слышал также, что он работал и на радио «Коль Исраэль», в редакции на языке идиш.
Многие, мне кажется, ждали от него перехода в еврейство, ведь иудаизм позволяет присоединиться к еврейству через про-цедуру, называемую «гиюр». Но Александр не хотел терять своей самобытности, не хотел отказываться от своего, русского, наро-да, родившего его, и от своей православной веры, с которой он чувствовал живую связь. Мы с ним встретились в последний раз где-то в середине девяностых годов, когда приехали к нему в го-родок Маале-Адумим с нашей гостьей из Самары, известной журналисткой Натальей Ивановной Михайловой. В уютной госте-приимной квартире Белоусовых с видом на Иудейские горы мы говорили обо всем – о связи многих русских слов с ивритскими корнями, о политике и религии. Саша был, как всегда, открыт и бескомпромиссен, немного колюч и в тоже время иногда как-то по-детски открыт. В отличие от многих приезжих из бывшего СССР, он не придерживался «правых» взглядов в политике, был скорее ближе к центру, к позиции партии «Авода». В религии он был близок к традиционному иудаизму, так называемого «литов-ского» направления, и настроен против движения «Хабад».
Кстати, на той встрече Роза Белоусова подарила мне и свою книгу стихов «Строки издалека», вышедшую в Самаре в 1994 году. Да, жена известного в мире поэта на языке идиш Алексан-дра Белоусова – прекрасная поэтесса. Автор двух поэтических книг (вторая, «Я родом из зимы», тоже вышла в Самаре, в 1997 году). Роза Белоусова – член Союза русскоязычных писателей Израиля. С Сашей познакомилась, когда ей было всего шестна-дцать лет, тогда он был студентом-филологом Куйбышевского пединститута. Он пришёл в их школу читать лекцию. Думаю, Ро-за влюбилась в него с первого взгляда, вернее, с первого слова. Саша был блестящим лектором и рассказчиком и, как выясни-лось, всегда мечтал жениться на интеллигентной еврейской де-вушке.
Они поженились в 1970 году и прожили вместе до самой его внезапной смерти в январе 2004 года. Она до сих пор не научи-лась жить без него. Их союз был союзом двух одухотворенных людей, они жили «под сенью муз». Вот что написал Александр в своей газетной рецензии на её первую книгу стихов: «В искусстве не существует ни тени каких-либо личных отношений, нет ни бра-та, ни свата, ни мужа, ни жены, ни друга, ни врага, а есть одна только жизнь бесконечная…». И еще там же: «…она большой и настоящий поэт, рождение и становление которого мне посчаст-ливилось наблюдать». От боли одиночества и бесконечной поте-ри Розу, может быть, немного спасают книги. В том числе и Са-шина книга стихов на идише, прекрасно изданная и хранящая его дух, его слова…
А еще фотографии. Они с Сашей фотографировали деревья. Старые, засохшие, странные. Иногда декоративные, иногда ще-мящее пронзительные. Как ей жить без него? Без его рук, его сти-хов, его тоски, русской широты души, иногда лечившейся извеч-ным русским лекарством – горькой настойкой сорокаградусной. Без его еврейских энциклопедических знаний, открытий, без его духовной высоты…
Дождь расчертит в косую линию
Окна в доме моем пустом,
Остудит, наполнит и вспенится,
Осмотрительно прогремит грозой,
Пальма моя, осмелевшая пленница,
Верхушку уставит за горизонт….
Она работает в Израиле логопедом. Это её вторая специаль-ность, которую Роза приобрела еще в Куйбышеве, когда ее, пре-подавателя русского языка и литературы в речном техникуме, вынудили уйти с работы. Оказалась, видно, «не ко двору» со сво-ей почти диссидентской независимостью. Причем, что интересно, она занимается с ивритоязычными детьми, исправляя им произ-ношение. Значит, и для нее иврит давно стал своим, близким и понятным. Но, на мой взгляд, как поэт Роза Белоусова, безуслов-но, поэт русский. Она принадлежит к русской поэтической тради-ции и культуре. Я согласен с мнением Александра в той самой статье-рецензии, что наиболее сильные стихи Розы – лириче-ские, стихи-воспоминания, ее крик о помощи, ее боль. Интересно вообще, как получилось – русский Александр Белоусов по своему мироощущению гораздо ближе к еврейскому взгляду на мир, чем его жена, чистокровная еврейка Роза, в девичестве Могилевская. Но наиболее пронзительные, щемящие ее стихи – о нем. Плач вдовы по потерянному и ушедшему так рано мужу.
Но Александр оставил после себя не только стихи и статьи, не только учеников и построенные им дома. Он оставил и талантли-вого сына. Его сын Алексей Белоусов – известный в Израиле профессиональный музыкант-гитарист. Вот так – три таланта в одной семье! Алексей закончил куйбышевское музыкальное учи-лище по классу гитары, учился и в челябинском Институте ис-кусств, и в израильской Музыкальной академии Рубина, правда, не закончил по каким-то причинам. Теперь выступает с концерта-ми в разных городах Израиля, в районных клубах, в монастырях, где есть свои культурные программы, а также преподает игру на гитаре в музыкальных школах, которые в Израиле называются консерваториями. Есть у него и свои ученики.
Но главным делом его жизни в Израиле стали, пожалуй, меж-дународные фестивали-конкурсы гитарной музыки «Жемчужины гитары». Алексей – организатор и директор этих фестивалей. Первый из них состоялся в 2006 году в израильском городе Нета-нии, а в фестивале 2008 года участвовало несколько десятков конкурсантов из семнадцати стран. Организовывать такие меро-приятия – дело хлопотное и недешевое. Нужно обзвонить многих музыкантов из разных стран, найти спонсоров (призами являются музыкальные инструменты известных фирм). Кстати, в 2008 году одним из участников был и студент музыкального училища из Са-мары Саша Казаков. Интересно, что когда-то, еще в Куйбышеве, Алексею иногда говорили при встрече: «Ах, вы сын того самого Александра Белоусова?» А его отец еще успел застать в Израиле людей, которые при встрече удивлялись: «Как, вы отец того само-го гитариста Алексея Белоусова?»
Но жизнь музыканта в Израиле, если он не ездит с гастролями по всему миру, не так уж проста, и не приносит слишком больших заработков.
У Алексея – двое маленьких детей от второго брака, есть и дочь от первого, она изучает языки и явно унаследовала языко-вые способности деда Александра.
Кстати, любопытный эпизод. Когда мы с моим сыном Натаном пришли в гости к Розе и Алексею (он живет с семьей в Иерусали-ме, но специально приехал встретиться с нами), Натан, который пишет интересные вещи в жанре авторской песни, предложил сыграть несколько из них. Алексей сначала как-то поморщился и сказал, что он не очень любит бардов (это встречается у профес-сиональных классических музыкантов). Но когда мой сын сыграл, Алексей в качестве весомой похвалы сказал ему: «Нет, ты не на-стоящий бард. Ты умеешь играть в тональности до-минор, мало кто из бардов этим владеет».
У Алексея есть свой сайт в интернете, связанный с его фести-валем. На этом сайте есть и мемориальная страница, посвящен-ная памяти отца. Меня впечатлило, как бережно хранят память об Александре Белоусове и Роза, и Алексей. К 60-летию Алек-сандра Белоусова они сняли фильм о нём, который был показан на мемориальном вечере в Иерусалиме. Помнят о нем и в Сама-ре. Вот как написала в 2006 году о последних минутах его жизни известный самарский литератор и педагог Ц. Н. Сегаль: «Сидя в своем цветастом кресле, успел он задать вопрос – Розочка, кото-рый час?»
Ответом ему была вечность.
Да, об Александре вспоминают изредка, пишут, и всё же, всё же, всё же…
Ещё на нашей последней встрече было впечатление, что он был немного обижен на бывших земляков. Хотелось понимания, большего интереса, но его как-то забыли при жизни. Ждал при-глашения в Самару, но приглашали других... Роза при нашей встрече подтвердила – да, какая-то обида осталась у него до по-следних дней. А жаль. Саша был, конечно, слишком необычным человеком, порой не вписываясь в традиционные рамки, умел держать дистанцию и знал себе цену. Когда-то, ещё в Куйбыше-ве, году, наверно, в 1988-м, я предложил ему сделать несколько переводов его стихов с языка идиш. Естественно, с его подстроч-ника. Александр мягко и вежливо уклонился и увёл разговор в другую плоскость. Тогда мне было немного обидно, а сейчас я его понимаю. Пожалуй, он был прав. Слишком дорого было напи-санное для него, выстрадано. Не мог он просто так передать сти-хи, написанные кровью сердца, в руки молодого человека, ото-рванного от еврейской культуры и не знающего языка своего на-рода. И хотя моей вины в том нет, но если он все-таки нас слы-шит на небесах, я хотел бы ему сказать: «Александр Александ-рович, простите нас. Вы прожили жизнь не зря. Мы вас не забыли и постараемся научиться у вас главному – вашей любви».
