Толстова (по-моему) была пьяная? Культурный обозреватель сошла с ума? Главред – ненормальный? Это вредительство? Как их в газету пустили? Круговая порука обманщиков есть правовое государство… Бойс был забавник, но особого послания у Бойса не было – он говорил загадочно, как юродивый, – и отечественные юноши, рисующие пенис на мосту и лающие в голом виде, идут по его стопам. Трудно плавать вне воды, выбирать без альтернативной идеи, изображать помимо изображения – эта трудность преодолевается шаманским способом.
«Смешные жеманницы» – есть такая комедия Мольера.
В пьесе изображены барышни, желающие прослыть светскими дамами, они говорят принятые глупости, повторяют нелепости, что в моде. Чтобы посмеяться, к ним подсылают лакея Маскариля, переодетого вельможей – лакей несёт белиберду, а дамы млеют от восторга: им кажется, перед ними эталон вкуса.
Так, лакей прочёл стишок.
Маскариль:
Ого, какого дал я маху –
Я в очи вам смотрел без страха,
Но сердце мне тайком пленили ваши взоры –
Ах, воры, воры, воры, воры...
Като:
Верх изящества!
Маскариль:
Все мои произведения отличаются непринужденностью, я отнюдь не педант!
Мадлон:
Вы далеки от педантизма, как небо от земли.
Маскариль:
Обратили вы внимание, как начинается первая строка?
Ого! В высшей степени оригинально.
Ого! Словно бы человек вдруг спохватился: ого! Возглас удивления: ого!
Мадлон:
Я нахожу, что это «Ого!» чудесно.
Маскариль:
А ведь, казалось бы, пустяк!
Като:
Что вы говорите! Таким находкам нет цены!
Мадлон:
Я бы предпочла быть автором одного такого «Ого!», чем целой эпической поэмы!
…И так далее – перечитайте – это очень смешная сцена.
Или почитайте газету «Коммерсант», культурный обозреватель А. Толстова:
«Чтобы понять, какой гениальный Бойс художник в старом смысле этого слова, то есть рисовальщик, создатель пластических ценностей, надо отыскать среди сотен рисунков, офортов и акватинт одну, с лежащим оленем. Грация и уверенность линии, полунамёками обрисовавшей фигуру зверя, прямо как у Аннибале Карраччи (ну, или как у Валентина Серова, раз уж так важен русский контекст)».
Речь идёт об аляповатом школьном наброске – линия дряблая, рисунок беспомощный, всё это вообще не стоит никакого внимания. Бойс не умел рисовать вообще, никак. Сотни рисунков – это сотни почеркушек: вжик-вжик по бумаге. Рисунков у Бойса вообще нет – есть неряшливые наброски.
Профессия искусствоведа в частности заключается в том, чтобы сопоставлять и сравнивать. Профессионалы тратят года, чтобы доказать влияние Антонелло де Мессина на Альбрехта Дюрера, сопоставить раннего Петрова-Водкина и де Кирико, сравнить линию Модильяни и Пикассо. Судить же по одному наброску не взялся бы никто – даже если это набросок Леонардо. Но назвать дрянную почеркушку – гениальной линией достойной самого основателя аккуратнейшей Болонской Академии – это профессионализм небывалый. Критик – знаток с дипломом! – пишет, а газета печатает: «Создатель пластических ценностей! гениальный рисовальщик! линия как у Аннибале Карраччи!»
Барышня была пьяная? Культурный обозреватель сошла с ума? Главред – рехнулся? Это вредительство? Как их в газету пустили?
Нет, всё гораздо проще – журналисту нужно что-то сказать про «Ого!» – а сказать смешной жеманнице нечего. Но надо – это же принято хвалить. Вот и пишет бедняжка: «Я бы предпочла быть автором одного такого «Ого!» нежели эпической поэмы. Грация и уверенность линии прямо как у Аннибале Карраччи».
Тьфу.
И сколько же такой белиберды написано. Все стесняются сказать простые вещи – неловко получается. Проще врать. Но простые вещи, однако, существуют, их даже свободная пресса не в силах отменить.
Есть простая закономерность: если мозги устроены так, что хочется честных выборов при отсутствии кандидата на выборы – то эти же мозги полагают, что умение рисовать в изобразительном искусстве не обязательно. Казалось бы, для того, чтобы плавать («честно плавать») нужно налить в бассейн воду. Для того чтобы выбирать («честно выбирать») нужно иметь альтернативного кандидата с программой. Для того чтобы создавать произведение изобразительного искусства («честно создавать») нужно изображать.
Трудно плавать вне воды, выбирать без альтернативной идеи, изображать помимо изображения – но эта трудность преодолевается шаманским способом. Если долго раскачивать лодку – всё само устроится.
Йозеф Бойс был солдатом нацистской Германии, летал над Россией, служил Вермахту, потом сделался авангардным художником – рисовать не умел, составлял разные предметы вместе, это называется инсталляция. Он был эпатажный человек, всё время что-то делал смешное; отечественные юноши, рисующие пенис на мосту и лающие в голом виде – идут по его стопам. Студенты в Дюссельдорфе его обожали – и сейчас любят цитировать пророческие слова: лучшее, что вы можете сделать, это взять топор и разрубить холст. Эту фразу, благоговея перед мудростью мастера, мне сказал в Дюссельдорфе юноша с оранжевыми волосами. Он тоже что-то свободолюбивое делал – писал или какал, не помню точно.
Бойс был забавник: то лежал в снегу Чикаго, изображая мёртвого гангстера, то соединял разные трубки и гонял по ним мёд и сало. Как и про всех такого рода забавников – про него распустили слух, что вообще-то он рисовать умеет, это он нарочно не рисует. Так точно говорили и про Кабакова, и про Ворхола. Никто из них, конечно, рисовать не умел – Кабаков рисует на уровне «Весёлых картинок», где долгие годы был иллюстратором, а Бойс рисовал на уровне ученика второго класса. В Дюссельдорфе плохо преподавали рисунок – а таланта пластического у парня не было. Но Бойсу это умение было не нужно. Он хотел иного: ему хотелось самовыражаться (есть такое малопонятное слово), являть миру сокрушительную волю.
В те, шестидесятые, годы – с конвенциональными знаниями и умениями сводили счёты – это всё казалось тоталитарным и казарменным. Абстракция взяла верх над реализмом, появились десятки авторов, демонстрирующих жест – Фонтана рвал холсты, Дюшан выставлял писсуар, Бойс ползал по полу, выделывал разнообразные антраша, и всё это – как выразился один из артритиков – «чтобы продемонстрировать ответственность перед людьми и любовь».
Тот же обозреватель «Коммерсанта» мягко сравнивает Бойса с Иисусом Христом. Сравнение обязывающее.
Надо сказать, что в отличие от Иисуса, у Бойса особого послания (как говорят: «мессиджа») не было – Христос говорил довольно ясно, но Бойс изъяснялся загадочно, предпочитал говорить знаками и жестами. Впрочем, святость может являть себя в лике юродивого – и нынче принято считать, что те, кто скачут в голом виде, какают в музеях и кривляются во Храмах – они вроде как святые в некоем ином, несакральном смысле – они передают нам энергию свободы.
Бойс и впрямь вёл речь юродивого: мёд, сало, демократия, масло, дискурс. Если послушает такую речь неподготовленный ортодокс – подумает про Бойса: идиот. А люди подготовленные уважительно скажут: пророк. Правда, что именно он пророчествует – неведомо. Но ведь это и не важно. Важно раскачивать лодку бытия. Бойса называют возвышенно и загадочно: шаман.
Бойс очень нравится мещанам: им вообще нравятся загадочные слова «демократия», «инсталляция», «деривативы», «дискурс» – мещанам кажется, что там, за этими высоколобыми терминами сокрыто умное – а значит, и хорошее. Это прежде мещанам нравилась герань и слоники, теперь мещане – продвинутые потребители: вместо слоников им подавай инсталляции, вместо герани – Жижека и дискурс. Втюхивать мещанам демократию и инсталляции – работа лёгкая: надо рассказать, что авторитеты продукт ценят (в музее висит, богач купил, Черчилль похвалил, в лучших странах это носят) – и мещанин придёт в неистовство…
Никогда мещанин не додумается до такой простой вещи, что никто бы не стал ему объяснять (и никто не объясняет) величие Сикстинской Капеллы – как никто не объясняет ему преимуществ любви к ближнему. Эти вещи самоочевидны – оттого как бы и не считаются за норму. А вот то, что инсталляция есть искусство, а круговая порука обманщиков есть правовое государство – вот это мещанину втолковывает тысяча авторитетных специалистов.
Бойс занимался тем, что интриговал мещан, пугал бедных горожан тем, что существует некая над-человеческая энергия (элементы, стихии) бытия. Это, вообще-то, абсолютно фашистская мысль – мысль древняя и агрессивная. В этой мысли ничего свободолюбивого нет. Вот вы, люди, – говорит эта мысль, – вы просто живёте, а параллельно вашему существованию есть стихийные силы, гуляющие по миру. И в подтверждение этих значительных слов Бойс показывал мещанам предметы, наделённые магической силой: мёртвого зайца, сало, воск, мёд. Вот и всё. И больше ничего он не сказал. Остальное придумали – про ответственность, выбор, любовь. Христа.
Это всё вранье. Он был певцом стихийных сил – ну, как Люфтваффе, например. Это очень бедная мысль. Если попросить зрителя передать, какая именно мысль, какой образ Бойса его поразил, попросить пересказать это – то, что его привлекло – то пересказа не получится. Там внутри – пусто, ничего нет. Как в писсуаре Дюшана, как в Чёрном квадрате.
Но вот что есть – это преклонение перед стихиями – камнями, воском, жиром, чем-то неведомым и сильным. Это язычество, это шаманство и – не надо себя дурить – это совсем не имеет ничего общего ни с христианством, ни с гуманизмом.
Но мещанину данная мысль представляется просто грандиозной: стихии! образа нет! уууу! как страшно! И то, что Бойс присовокуплял к этому набору слов громоподобные заклинания «демократия» и «свобода» – делало эффект сокрушительным.
Надо сказать, что обманщиков в мире много – не одни только банкиры. Спустя сто лет все более или менее разобрались в том, что Распутин был шарлатан. Надо надеяться, что с течением времени всё подобное политическое шаманство будет разоблачено. А вот сколько времени должно пройти, чтобы фашистский лётчик, рассказывающий публике, что образ умер, и настало время стихий – сколько времени надо, чтобы люди поняли, что на сцене перед ними обыкновенный Распутин – вот это науке неизвестно.
Людей вообще манит всякая гадость. Мальчики хотят попасть в дурную компанию и ругаться матом как большие; девочки едут к плейбоям на дачу, не заботясь о последствиях; а доверчивые мещане слушают рассказы о стихиях Бойса и о том, что образ умер – а потом идут и требуют честных выборов.
И если мещане будут себя хорошо вести, к ним в бассейн нальют воду. Интересно, каково это: раскачивать лодку в бассейне с водой – до сих пор мы раскачивали всухую.
