Так начинает А.Н. Скрябин каждое из 20 своих писем к директору Российского музыкального издательства Н.Г.Струве. Считавшиеся утерянными, они затерялись в пребывавшим долгие годы неразобранном необозримом Архиве Сергея Кусевицкого в Библиотеке Конгресса в Вашингтоне. Письма охватывают период с 1909 по 1912 годы. Они были, вероятно, переданы в свое время С.А. Кусевицкому самим Н.Г. Струве летом 1920 года при встрече в Париже.
Личность Николая Густавовича Струве (1875-1920) внушала неизменное уважение А.Н. Скрябину, С.А. Кусевицкому и многим другим русским музыкантам, тесно общавшихся с ним. Выходец из семьи русских дипломатов, сын генерал-майора, талантливого инженера и предпринимателя Густава Струве и баронессы фон Остен-Дризен, Н.Г. Струве воспринял от матери любовь к музыке, учился, как в свое время и она, в Дрезденской консерватории, закончил ее как композитор, издавал свои сочинения в Германии[1].
В Дрездене в доме Н.Г. Струве бывали многие деятели немецкой культуры. В зимние месяцы 1906-1907, 1907-1908 и 1908-1909 годов, которые проводил в Дрездене С.В. Рахманинов, где он завершил партитуру Второй симфонии (1908), Н.Г. Струве скрашивал его одиночество. Именно ему посвятил С.В. Рахманинов написанную здесь же, в Дрездене, симфоническую поэму «Остров мертвых» (1909). Н.Г. Cтруве, в свою очередь, посвятил С.В. Рахманинову свой вокальный цикл «Наброски».
Вскоре после учреждения С.А. Кусевицким в 1909 году Российского музыкального издательства Н.Г. Струве был приглашен по совету С.В. Рахманинова как управляющий делами РМИ. И хотя должность его не именовалась в ту пору директорской, он был по сути дела руководителем издательства, как писал А.В. Оссовский, его душой, взвалил на свои плечи все заботы по переписке и переговорам с композиторами, по связям между и берлинской конторой РМИ, лейпцигской типографией Редера, издательскими нотными магазинами на Кузнецом мосту в Москве и на Большой Морской улице в Петербурге. К тому же - одним из наиболее активных членов Совета РМИ, созданного С.А. Кусевицким для решения о принятии к публикации новых музыкальных сочинений. «...преданность Струве новому начинанию, его горение интересами издательства были безграничными», - вспоминал тот же А.В. Оссовский[2].
В мае 1913 года в Берлине у Н.Г. Струве произошло сближение Рахманинова с Н.К. Метнером, с которым подружился и сам Николай Густавович, не раз бывавший позднее в его московском доме.
В декабре 1917 года вместе с С.В. Рахманиновым и его семьей Н.Г. Струве уезжал из России. Ехали поездом из Петрограда через Финляндию и Швецию в Данию. Здесь жила семья Н.Г. Струве, здесь, в пригороде Копенгагена, поселились и Рахманиновы. Летом 1918 года вместе снимали дачи в Шарлоттенлунде.
Дружба музыкантов продолжалась до самой трагической гибели Н.Г. Струве, убитого 3 ноября 1920 года в Париже лифтом. «Смерть его окончательно сразила меня, – писал С.В. Рахманинов сыну Николая Густавовича, – если вы осиротели, то осиротел и я также. Это был мой верный и к тому же единственный друг»[3].
Для С.А. Кусевицкого смерть Н.Г. Струве также была огромной потерей. Н.Г. Струве разделял сделавшееся главной миссией РМИ стремление познакомить широкую публику с творчеством современных русских композиторов. Подобная ориентация издательства шла вразрез с какими бы то ни было коммерческими интересами. Именно поэтому, как писала секретарь «Концертов С. Кусевицкого» Л.Ф. Рыбникова, при всей убыточности этих концертов, они стоили им «...сущие пустяки по сравнению с Российским музыкальным издательством, куда было вложено несколько миллионов и кроме того ежегодно вносились колоссальные суммы»[4].
На долю Н.Г. Струве выпала нелегкая миссия сохранения издательства в годы Первой мировой войны. Приступая к работе в РМИ, он не мог, конечно, предположить, как не предполагали и учреждавшие издательство С.А. Кусевицкий и С.В. Рахманинов, что юридическая регистрация его в Берлине скажется на его судьбе впоследствии не только позитивно, как гарантия охраны авторских прав русских композиторов[5], но и поистине драматически. В годы Первой мировой войны РМИ оказалось на вражеской территории. Пережить пришлось сначала конфискацию германскими властями гравировальных досок РМИ, вынужденное расставание с типографией и перевод всех изданий в московскую типографию Гроссе, которая однако, как и многие другие учреждения и магазины, владельцами которых были немцы, оказалась в мае 1915 года разгромленной националистически настроенными молодчиками. «Все дела <...> сильно осложнились и частью должны были замереть на время, – пророчески писал Н.Г. Струве. <...>. – И впереди всё ещё новые и новые тучи»[6].
Н.Г. Струве поддержал С.А. Кусевицкого в его решении приобрести издательство «А. Гутхейль», контора которого на Кузнецком мосту также оказалась разгромленной. «Гутхейль предложил нам купить его фирму, – писал он в те дни. – Вопрос этот очень интересный и серьёзный..."[7]. Теперь Н.Г. Струве возглавил оба издательства С.А. Кусевицкого. «...с переходом к нам гутхейлевского дела делов – удесятерилось», – признавался он[8].
Хорошо известна неоценимая роль С.А. Кусевицкого в пропаганде творчества А.Н. Скрябина. В начале июня 1908 года С.А. Кусевицкий специально отправляется в Лозанну, чтобы познакомиться с А.Н. Скрябиным. Завершив «Поэму экстаза» и Пятую фортепианную сонату, композитор действительно находился на трудном переломе жизненного пути. «Скрябин сказал мне, – говорил позднее С.А. Кусевицкий, – что давно задумал грандиозное сочинение, "Мистерию", за которую уже частью взялся, но обстоятельства не дают ему возможности сосредоточиться на крупном и заставляют писать мелочи. Если бы ему обеспечить несколько лет спокойной работы, он закончил бы «Мистерию», – самое большее в пять лет. Он хотел поэтому, чтобы издательство дало ему такое обеспечение, – по 5 000 рублей в течение пяти лет. За это он будет давать издательству мелкие пьесы и, когда "Мистерия" будет готова, она также будет отдана Российскому музыкальному издательству. На все это я согласился тут же»[9].
Обещанное С.А. Кусевицким ежегодное содержание в 5 000 рублей (по тем временам, приблизительно $2 500) более чем вдвое превышало сумму, которую даровала тому опекавшая его меценатка М.К. Морозова. Не получал он и половины этих денег даже в лучшие времена и от Издательства М. Беляева.
Л.Л. Сабанеев напишет позднее, что С.А. Кусевицкий «...пришёл как "легендарный принц", подобно тому, как некогда к бедствующему и изгнанному Вагнеру явился посланец Людовика II Баварского»[10]. С.А. Кусевицкий, в свою очередь, обрёл в лице А.Н. Скрябина - и для будущего РМИ, и для своих будущих концертов - композитора и пианиста, который сделается вскоре подлинным кумиром России.
Наряду с С.И. Танеевым, А.Н. Скрябин сделался одним из первых авторов РМИ, где были опубликованы его сочинения от ор. 52 (Три пьесы для фортепиано) до ор. 64 (Седьмая фортепианная соната). Небывалый по тем временам гонорар, который композитор получал в РМИ, позволил ему завершить партитуру «Прометея», впервые представленную С.А. Кусевицким в Москве в 1911 году.
А.Н. Скрябин стал членом Совета РМИ по оценке и приему к публикации новых музыкальных произведений. Как пианист, он не раз выступал в «Концертах С. Кусевицкого» в Москве, участвовал летом 1910 года в волжском турне его оркестра. На правах близкого друга Сергея и Наталии Кусевицких композитор не раз бывал в его московском особняке в Глазовском переулке, некоторое время жил в нем. И тем более неожиданным сделался весной 1911 года конфликт между музыкантами, который привел к полному разрыву их отношений.
Подобно С.В. Рахманинову до него, И.Ф. Стравинскому и С.С. Прокофьеву после, А.Н. Скрябин неизменно доверял Н.Г. Струве. Он высоко ценил его профессионализм и художественный вкус.
«Мне было очень приятно, что “Экстаз“ Вам понравился, надеюсь, что и “Прометей“ Вам доставит несколько приятных минут»[11], – пишет он ему.
«Относительно присланных Вами сочинений Вы верно угадали мое мнение»[12].
Первые из публикуемых писем А.Н. Скрябина к Н.Г.Струве относятся ко времени, предшествовавшему его разрыву с С.А. Кусевицким. Потеряв контракт с французским издателем Э. Фромоном, еще в 1907 году пытавшимся заполучить к себе композитора, он сообщает из Брюсселя, что намеревается написать Сергею Александровичу, у которого был оставлен им предположительно этот контракт[13].
«Мы с Сергеем Александровичем были в Париже у Фромона, и он сказал нам, что не выдаст оставшиеся экземпляры прежде чем контракт не будет уничтожен, а сделать это нужно в Париже»[14].
Разговор о собственных произведениях и их издании в РМИ становится, естественно, основной темой писем Скрябина к Струве.
«Будьте великодушны и не сердитесь, если я задержу ее, – пишет он относительно пьесы, обещанной Струве для Альбома пьес русских композиторов. - Все это время я чувствую себя не совсем хорошо и мне очень, очень трудно заставить себя что-нибудь сочинять. Я постараюсь сделать это как можно скорее и тогда тотчас вышлю»[15].
Как сказано в одном из последующих писем А.Н. Скрябина, «Листок из альбома» (“Feuillet”) был завершен им в июне 1909 года и тотчас послан в РМИ[16]. Тем самым снимаются все прежние сомнения относительно даты написания[17] и времени присылки данного сочинения в РМИ[18].
Из других писем А.Н. Скрябина очевидно стремление, присущее, впрочем, каждому композитору, видеть свои сочинения изданными.
«Так как я очень дорожу тем, чтобы мои сочинения как можно скорее увидели свет, то очень прошу Вас не задерживать присылку корректуры»[19].
Невольно вспоминаются куда более настойчивые и эмоциональные письма, которыми будет бомбардировать впоследствии директоров РМИ Э.А. Эберга и Г.Г. Пайчадзе С.С. Прокофьев. Но вот всегдашней неудовлетворенности С.С. Прокофьева обложками изданий РМИ А.Н. Скрябин не разделял.
«Очень Вам благодарен за присылку сонаты в новом издании, - пишет он Н.Г. Струве, получив переизданную РМИ Пятую сонату, которую первоначально он опубликовал в 1908 сам[20]. – Обложка вышла очень стильная, не правда ли?»[21].
Правда, куда более требовательным оказался композитор при подготовки к выходу в свет партитуры «Прометея». Большинство изданий РМИ выходило в обложках, эскиз для которых был выполнен Иваном Билибиным в присущей ему манере стилизации под славянскую старину. Одинаковая обложка не могла, конечно, соответствовать различной по стилю музыке, публикуемой издательством. По настоятельной просьбе А.Н. Скрябина обложка к «Прометею» была заказана С.А. Кусевицким бельгийскому художнику и поэту, символисту и теософу Жану Дельвилю, в живописи и поэзии которого композитор находил много близкого себе. Дельвиль выполнил обложку в огненно-оранжевой гамме цветов, поместив в центре мистическое изображение двуполого существа – андрогена с вытаращенными глазами, которые должны были символизировать волю.
«Обложку, установленную Дельвилем, конечно, нельзя не принять, хотя мне лично краски кажутся не достаточно прозрачными, – писал А.Н. Скрябин Н.Г. Струве. – Цвет букв мне совсем не нравится, слишком он красен. По-моему буквы должны едва выделяться, быть почти незаметными. С шрифтом тоже я никак не могу примириться. На белом экземпляре без красок он был лучше тем, что буквы не были так сплюснуты. Да и вообще, не лучше ли сделать обложку без красок? Сегодня же я напишу по этому поводу и Дельвилю, а пока оставим этот вопрос открытым»[22].
А полтора месяца спустя сообщит Н.Г. Струве:
«Что касается обложки, то Дельвиль одобрил выбранный Вами формат, цвет. Так и порешили»[23].
Работа над «Прометеем» - особенно интересная тема писем А.Н. Скрябина к Н.Г. Струве. Извиняясь 25 ноября 1909 года за позднюю отправку присланных ему для рецензии сочинений, он пишет:
«...я все это время страшно занят, работаю с утра до ночи над партитурой “Прометея”»[24].
А уже менее чем через месяц извиняясь за то, что не отвечал на письмо Н.Г. Струве потому что не знал, когда сумеет закончить партитуру «Прометея», сообщает:
«Теперь же я могу вам сказать, что через 10-12 дней вышлю ее, куда вы захотите. (Может быть прямо в Лейпциг) хотя, во избежание недоразумений, лучше даже я пришлю ее в издательство. На печатание имеется времени не много, как Вы знаете, концерт в Петербурге уже в начале нашего (русского) февраля, так что необходимо очень торопиться»[25].
Работа над «Прометеем» потребовала однако от композитора гораздо больше времени, чем он предполагал. Объявленная уже С.А. Кусевицким на 10 февраля 1910 года премьера «Прометея» была отложена. Наконец, в начале сентября Н.Г. Струве получает от А.Н. Скрябина письмо, в котором читает:
«Вчера я отвез в издательство “Прометея”. Партитура написана очень разборчиво и граверам не представит никаких затруднений, лишь только нужно обратить внимание на то, чтобы верно были выставлены ключи. Хотя я и раньше в своих партитурах, кроме необычных, ключей не выставлял, но все же я боюсь какого-нибудь недоразумения по этому поводу и потому прошу Вам не отказать обратить на это внимание корректора, которому будет передана рукопись перед ее напечатанием (кажется, это всегда так делается). Он же может, если это необходимо, перед каждой строкой выставить обычный ключ. (на самих строчках в рукописи не всегда есть место). На всякий случай сообщаю Вам, что для тромбонов (I и II), кроме тех мест, где уже имеется другой ключ, нужно всегда ставить (на пяти строках нарисован теноровый ключ. – В.Ю.), а для фагота (на пяти строках нарисован басовый ключ).
Кроме того нужно принять во внимание следующее. Строка, носящая название Lumiere, должна быть напечатана на некотором отдалении от флейт или же иметь другой цвет или же, наконец, другой размер нот – вообще должна отличаться от других строк.
Под строчками голосов хора должно быть оставлено достаточно места для текста, т.е. собственно для слова, которое будет вписано в корректуру. Вот, кажется, все. Да, не лучше ли перевести слово Lumiere на итальянск[ий] яз[ык], т.к. все названия инструментов у меня обозначены по-итальянски. У меня нет под рукой лексикона, и я боюсь неправильно написать это слово по-итальянски...»
«P.S. Я забыл сказать Вам о колокольчиках: для них опять-таки кроме означ[енных] мест нужен (на пяти строчках нарисован скрипичный ключ. – В.Ю)»[26].
Через три дня композитор напишет Н. Г. Струве, что на первой странице партитуры «Прометея» забыл выставить скрипичный ключ в строке для ”lumiere”[27].
Месяц спустя Н.Г. Струве сообщал А.Н. Скрябину из Берлина, что «Прометей» отдан в типографию. Тем не менее из печати партитура и оркестровые голоса вышли только в 1913 году. После первых исполнений симфонии весной в Москве и Петербурге композитором «...были сделаны некоторые изменения, затем две корректуры всего материала, на что потребовалось много времени»[28].
В том же письме, в котором А.Н. Скрябин обсуждал с Н. Г. Струве обложку к «Прометею», он писал:
«Письмо Ваше я получил. Искренне благодарю Вас за хлопоты и спешу ответить Вам на все предложенные Вами вопросы:
«1. Формат партитуры для больших страниц, содержащих более 40 строк, вполне подходящий; только, принимая во внимание, что таких страниц будет не более 20, 25, я опасаюсь, чтобы остальные не выглядели пусто, но что делать?!»[29].
Далее, после помеченного пунктом 2 и цитированного выше разговора об обложке к партитуре «Прометея», композитор продолжает:
«3. Корректуру будьте так любезны выслать в 2-х экземплярах. Задержу ее я не долго!
4. Относительно строчки “Luce” я согласен.
5. Партия фортепиано должна быть отпечатана, как партия каждого оркестрового инструмента, напр. Арфы, нужно только (одно слово неразборчиво) больше реплик. Переложение будет сделано мною в неопределенном будущем однако (нрзб) не должно задерживать издание партитуры.
6. Относительно текста Вы меня не совсем поняли; будет собст[венно] не текст, а одно санскритское слово, которое я и впишу в партитуру»[30].
В октябре 1910 года Скрябин держал корректуру «Прометея».
«Посылаю Вам корректуру, которую, кажется, продержал с большим вниманием, - писал он Н.Г. Струве, - но все же необходимо будет повторить»[31].
Повторная корректура вовсе не была для А.Н. Скрябина формальностью. Он нуждался в ней только в исключительных случаях. Посылая, к примеру, корректуру «Листка из альбома» заведующему Московской конторой РМИ Ф.И. Гришину для отправки в Берлин, он пишет:
«Будьте любезны написать Николаю Густавовичу Струве, что если все ошибки будут исправлены, то второй корректуры этого сочинения можно не высылать»[32].
Аналогичное письмо, на этот раз к самому Н.Г. Струве, касалось фортепианных пьес ор. 61 и 63.
«Посылаю Вам корректуры, очень тщательно мною продержанные, - писал композитор. – Если все, что означено на полях, будет внесено, то можно прямо приступить к печатанию – но только, конечно, при этом условии»[33].
В том же письме композитор вопрошает:
«Напишите пожалуйста, почему до сих пор нет 2-й корректуры Прометея?».
Любопытной предстает из писем А.Н. Скрябина история с фортепианным переложением «Прометея».
«Я был очень удивлен узнать о присланном Вам переложении “Прометея”, которое конечно не нужно издавать, так как переложение это буду делать я сам, как и было решено ранее, - пишет он Н.Г. Струве. – Примите мою искреннюю благодарность за предупреждение. С Сергеем Александровичем я подробно не мог говорить об этом вопросе, т.к. он еще (одно слово нерзб.), но из разговора по телефону с Наталией Константиновной я понял, что и для них это недоразумение. Изменений в партитуре я не делал, но есть кое-какие (одно слово нерзб.) и недостающие обозначения, которые взял на себя внести г-н Бихтер»[34].
Авторскому фортепианному переложению «Прометея» не суждено было однако появиться.
«Переложение “Прометея” я просил сделать Л.Л. Сабанеева, т.к. сам не имею решительно ни минуты свободного времени», – напишет А.Н. Скрябин в ноябре 1912 года[35]. Была ли на самом деле нехватка времени истинной причиной тому или композитор охладел к этой работе над переложением «Прометея» остается неизвестным.
Сразу же после конфликта между А.Н. Скрябиным и С.А. Кусевицким Н.Г. Струве получил от композитора следующее письмо:
«Многоуважаемый Николай Густавович,
Прошу Вас не отказать в любезности известить Совет о том, что по независящим от меня обстоятельствам я лишен возможности продолжать мою работу в издательстве в качестве члена жюри.
Примите уверение в моем совершенном уважении,
А.Скрябин»[36].
Суть финансового конфликта между сторонами заключалась, напомним, в следующем. А.Н. Скрябин был убежден, что обещанные ему С.А. Кусевицким ежегодные, на протяжении пяти лет, 5 000 рублей являют собой такую же безвозвратную пенсию, каковой была финансовая поддержка, которую он получал прежде от спонсировавшей его М.К. Морозовой. «Так как наши ден[ежные] счеты мог[ут] быть окончены в марте[37], – писал он С.А. Кусевицкому в письме, черновик которого сохранился и был опубликован в томе переписки композитора, – то я и буду до этого числа (оконч[ательного срока]) мои соч[инения] отдавать в [Российское музыкальное] издат[ельство], а с первого [апреля] буду счит[ать] себя свобод[ным]»[38].
Позиция Кусевицкого была иной. Он утверждал, что в соответствии с устной договоренностью с А.Н. Скрябиным, сочинения композитора и после пятилетнего срока будут издаваться в РМИ. «Отсутствовать это условие в нашем договоре не могло уже потому, – писал он А.Н. Скрябину, – что эти пять лет, в которые ты получаешь обеспечение в размере 5 000 рублей в год (хотя со дня основания РМИ прошло к тому времени не полных три года, первое сочинение, переданное А.Н. Скрябиным С.А. Кусевицкому – Три пьесы для фортепиано ор. 52 – датировано 1907 годом. – В.Ю.), дают тебе возможность работать над произведениями, которые могут быть оконченными только впоследствии и, конечно, должны бы быть изданными в Российском музыкальном издательстве»[39].
Из сказанного делался вывод, что в новых условиях, создавшихся после конфликта между А.Н. Скрябиным и ним, композитор оставался ему должен 13 500 рублей, которые должны быть им компенсированы. С.А. Кусевицкий предлагал выработать через посредничество Н.Г. Струве «...условие, уравновешивающее положение обеих сторон»[40]. «Я указываю именно на Н.Г., – подчеркивал Кусевицкий, – так как он единственное лицо, которому был известен наш устный договор»[41].
Н.Г. Струве пытался изменить решение Скрябина. «Почти трехлетняя работа на пути развития дела издательства с его основания связывает Вас с этим учреждением, – писал он композитору в июне 1911 года, – и я не могу себе представить, чтобы из-за обстоятельств, не имеющих прямого прикосновения к Вашей деятельности в издательстве, к Вашим отношениям к ним, могла бы порваться эта связь. По-моему, нельзя согласиться с тем, чтобы из-за личных отношений людей, работающих в одном учреждении на пользу общественного дела, могло бы страдать это дело...»[42].
Поскольку позиции конфликтующих музыкантов не изменились, Н.Г. Струве писал А.Н. Скрябину в сентябре 1911 года о необходимости завершить переговоры относительно издания Шестой и Седьмой сонат и ор. 59, 61 и 63 и о нежелании С.А. Кусевицкого принять гонорар композитора – 3 000 рублей – в счет погашения его долга[43].
Приводя строки из этого письма, А.В. Кашперов комментирует сложившуюся ситуацию замечанием о том, что «...окончательная судьба этих финансовых расчетов неизвестна, так как никаких документов по этому поводу найти не удалось»[44]. Письма А.Н. Скрябина к Н.Г. Струве, ставшие теперь известными нам, хотя и не ставят последнюю точку в этом вопросе, свидетельствуют тем не менее, что и после получения упомянутого письма Н.Г. Струве А.Н. Скрябин наотрез отказывался изменить свою позицию.
«Обе сонаты, - писал он о Шестой и Седьмой сонатах в апреле 1912 года, - а также шесть небольших вещей для ф[орте]п[иано] я надеюсь окончить недели через три»[45].
Уехав в середине мая за границу, посылает вскоре Н.Г. Струве открытку, в которой сообщает, что «...6-я соната, Поэма и 4 небольших соч[инения] для ф[орте]п[иано] посланы мною на днях в Росс[ийское] Муз[ыкальное] Издательство, через неделю будет отправлена и 7-я соната, кот[орая] переписывается»[46].
Письмо, присланное А.Н. Скрябиным из Швейцарии осенью 1912 года, не могло, думается, не удивить Н.Г. Струве: указанные в нем даты окончания и передачи в РМИ названных сочинений расходились с сообщенными в двух прежних письмах композитора.
«Что же касается Вашего вопроса о деньгах, – читал Н.Г. Струве, – то напомню Вам, что считаю присланные мною в Издательство сочинения законченными до 1 марта, а потому долженствующими быть напечатанными на тех же основаниях, как и другие мои произведения, изданные в Росс[ийском] Муз[ыкальном] Издательстве; следовательно с гонораром за них следует поступить также, как и с гонораром за другие сочинения. <…>
Ни в какие новые отношения с Росс[ийским] Муз[ыкальным] Издательством я вступить не могу, - писал далее композитор, - так как имею, что Вам известно, еще с зимы, с 1-го марта нового издателя в лице братьев Юргенсонов, которые были мною также предупреждены относительно передачи мною в Росс[ийское] Муз[ыкальное] Изд[ательство] вышеупомянутых сочинений с опозданием. Итак, пожалуйста, денег мне не высылайте, потому что принять их я не могу. При свидании я воспроизведу вам наш разговор, который Вы не совсем хорошо помните (относительно процентов). А до тех пор не лучше ли нам воздержаться от деловой переписки, утомительной для нас обоих. Если же Вы захотите сообщить что-нибудь о себе, то доставите огромное удовольствие»[47].
Петр Юргенсон – отец нынешних владельцев фирмы - был первым издателем А.Н. Скрябина, который выпустил в свет несколько его ранних фортепианных сочинений - ор. 1, Вальс f moll; ор. 2, Три пьесы; ор. 3, 10 мазурок; ор.5, Два ноктюрна; и ор. 7, Два экспромта в форме мазурки (все - 1893). После возвращения композитора к Юргенсонам ими были в 1913-1914 годах изданы его последние десять сочинений, все для фортепиано, начиная с ор. 65 и до ор. 74.
***
Одна из главных тем писем Скрябина к Струве, помимо собственного творчества и издания своих сочинений - работа композитора как члена Совета РМИ. В одном из писем он признается, насколько сложна для него взятая им на себя миссия.
«Если бы вы только знали, как мне трудно высказываться относительно присланных Вами произведений!», - пишет он[48]. Мотивируя сказанное, добавляет:
«Дело в том, что у меня еще не установлена точка зрения, а от таковой зависит главным образом приговор»[49].
Под "точкой зрения" А.Н. Скрябин подразумевал меру строгости критериев. Очень непросто было ему, отвечая на вопрос о целесообразности публиковать сочинение того или иного композитора, писать "нет". (По традиции, установленной в основанном в Берлине издательстве, отрицательный отзыв о сочинении помечался буквой "G", что означало "Gegen", "против").
Получая из издательства новые сочинения, А.Н. Скрябин внимательно знакомился с ними, проигрывал их по несколько раз, не торопясь с окончательными суждениями.
«На днях я сообщу Вам свое мнение о присланных Вами сочинениях...», - пишет он Н.Г. Струве[50]. Главное требование, которое выдвигал А.Н. Скрябин к партитурам авторов, претендовавших быть изданными в РМИ – творческая самостоятельность.
«Да, мило звучит местами, музыка не дурна, хотя не вполне самостоятельна», – пишет он o симфонической поэме Глиэра "Сирены"[51].
«Нечего и говорить о том, что оригинальных сочинений на этот раз не имеется, - сетует в другом письме. - Более других по-моему талантлив Бюцов (если это молодой человек). Ему я бы сказал «да» для поощрения. Если же это не начинающий композитор, по-моему печатать его не стоит[52]. Сочинение Штейнберга только корректно. Ему тоже можно сказать “да” разве из тех же соображений[53]. Что же касается Портнова, то я произношу прямое “нет”[54].
Подход А.Н. Скрябина полностью соответствовал идеям С.А. Кусевицкого. «Данные для приёма к напечатанию следующие, – писал он в самом начале истории издательства, - талантливость, самостоятельность творчества и, конечно, абсолютная музыкальная грамотность»[55].
Об исключительной ответственности и добросовестности, с которыми композитор относился к своей задаче, свидетельствует, в частности, P.S. к тому же письму.
«В ром[ансе] Бюцова есть очень милые эпизоды с маленьким намеком на индивидуальность, есть жизнь, - читаем мы в нем. - Сколько ему лет? Техника иногда хромает, много пар[аллельных] октав <...> Еще и еще раз просматривал “Русалку” и все-таки мое последнее слово – “нет”»[56].
«На этот раз посылка действительно интереснее, хотя «да» я могу сказать лишь 3-м песням цикла ”Araatendelum” (…lecu”) (нрзб.) Юлии Вейсберг и романсу ”Я ласк твоих страшусь” Александра Крейна»[57].
Публикуемые письма А.Н. Скрябина опровергают мнение о нем как об эгоцентристе, закрепившееся в сознании музыкантов с легкой руки А.В. Оссовского. «Скрябина по существу мало волновали дела РМИ, – утверждал он. – Вообще в те годы он был равнодушен ко всякой чужой музыке и обязанность рассматривать присылаемые рукописи весьма обременяла его, тем более что Скрябин слабо читал ноты с листа. Кажется, многие рукописи он принимал или отвергал “на глазок”, без внимательного анализа их»[58].
При всем желании обойти деловые вопросы в продолжавшейся после конфликта с С.А. Кусевицким переписке с Н.Г. Струве А.Н. Скрябину не удалось.
«Гонораром я воспользоваться не хочу, так как я этим и поставил бы себя в новые отношения с издательством, а потому будьте так добры не отказать удержать его (гонорар) до моего приезда в Москву, когда я скажу вам, куда его направить. Очень меня обяжете», – читал директор РМИ в его недатированном письме, отправленном осенью 1912 года из загородной виллы близ Брюсселя[59].
В следующем письме композитора Н.Г. Струве читал:
«Только что вернулся из Брюсселя и застал Ваше письмо, которое меня очень удивило, - пишет Скрябин Струве. – Напр[имер]: я совершенно не могу объяснить себе такую Вашу фразу: "Вы пользовались гонораром издательства и действительно получали деньги от нас". Деньги (пять тысяч в год) я получал от С.А. Кусевицкого, а не от Издательства, и хотя я и расписывался в получении мною гонорара, но это, как Вы знаете, была формальность, необходимая для того, чтобы ввести Издательство во владение моими сочинениями. В такой форме я и теперь от гонорара не отказываюсь, и по-моему это долг издательства напечатать на тех же основаниях сочинения, которые я намеревался закончить до 1-го марта и предназначал для Издательства.
<…> Вы не совсем поняли меня, многоуважаемый Николай Густавович: я говорил Вам в Москве относительно процентов с моих произведений, от которых я отказываюсь (т[ак] к[ак] вопрос о них при нашем уговоре с С.А. Кусевицким не был выяснен), отказываюсь до того момента, пока не будет покрыта полученная мною от С.А. Кусевицкого сумма. Что же касается гонорара за мои последние соч[инения], то мне и в голову не приходило, что может возникнуть вопрос о вручении мне его. С.А. Кусевицкий свободен принять или не принять деньги, на мое же решение это повлиять никак не может"[60].
Письма А.Н. Скрябина к Н.Г. Струве помогают ещё раз понять, насколько интенсивным было творчество композитора в 1909-1910 годах, благодаря финансовой поддержке С.А. Кусевицкого. Дирижер не был, как писали порой русские газеты, первым исполнителем всех симфонических сочинений Скрябина. Однако легенда, сложившаяся о нем как о первооткрывателе этих партитур, говорит о том, как тесно переплелись его и А.Н.Скрябина судьбы, насколько плодотворным для каждого из них оказалось их сотрудничество.
С.А. Кусевицкому оно принесло серию блистательных успехов в России и за её рубежами, означило творческое возмужание его на сравнительно новом поприще дирижера. А.Н. Скрябин обрел в его лице своего активного пропагандиста. Издание сочинений композитора в РМИ, интерпретация их дирижером во многом способствовали тому, что творчество его было признано одним из высших достижений русской музыки начала ХХ столетия.
Недолгая дружба дирижера и композитора навечно запечатлена в замечательной пастели Леонида Пастернака «Скрябин и Кусевицкий». Музыканты запечатлены на ней в вечер премьеры «Прометея» в Большом зале Благородного собрания в Москве[61]. Судьбе не угодно было подарить музыкантам примирение после разорвавшего их дружбу конфликта. Для С.А. Кусевицкого таким примирением стали проведенные им после смерти композитора скрябинские циклы. Сочинения А.Н. Скрябина сохранятся в репертуаре и в зарубежный период его творчества.
В 1948 году Артур Лурье записывает в дневнике: «Евреинов прислал пакет скрябинских дисков, ссылаясь на меня. Сергей сперва нахмурился, а потом слушал и разволновался, стал вспоминать прошлое, и вечер кончился в теплой атмосфере»[62]. Внутренне закономерной сделается в 1950 году встреча С.А. Кусевицкого с внучкой А.Н. Скрябина – Элизабет (Бетти) Лазарус-Кнут, дочерью Ариадны Скрябиной и поэта Довида Кнута. Но об этом – отдельный разговор.
***
Не часто приходится читать о деятелях культуры – спутниках великих композиторов, без чьего неустанного труда не могли бы стать реальностью многие свершения музыкальной культуры. О таких, к примеру, как сменявшие друг друга на посту руководителей РМИ Н.Г. Струве, Э.А. Эберг или Г.Г. Пайчадзе. Именно поэтому, закончив разговор о скрябинских письмах к Н.Г. Струве, есть потребность продолжить разговор о нем самом.
В том же 1911 году, когда состоялась премьера «Прометея» А.Н. Скрябина, начались долголетние творческие контакты РМИ с И.Ф. Стравинским. 31 мая/13 июня Н.Г. Струве присутствовал вместе с С.А. Кусевицким на парижской премьере балета «Петрушка». На следующий день вместе с И.Ф. Стравинским и Александром Бенуа – создателем декораций и костюмов парижского спектакля, он был приглашен Кусевицкими на завтрак. В августе они снова встретились втроем – на этот раз в Берлинской конторе РМИ.
Не был еще издан скрябинский «Прометей», а РМИ начинает уже переговоры с И.Ф. Стравинским об издании «Петрушки». Хорошо зная, что мнения членов Совета РМИ о музыке композитора полярно разошлись, Н.Г. Струве тем не менее начал печатать партитуру до одобрения ее Советом. «Хотя гонорар я Стравинскому и выплатил и уже партитура трех картин награвирована, - писал он в апреле 1911 года, - я делал все это как бы от имени Сергея Александровича лично, оставляя вопрос открытым. Конечно, Стравинскому я об этом не сообщал и это остается между нами, но я и не сомневаюсь, что все это разрешится в положительном смысле»[63]. Партитура «Петрушки» появилась из печати весной 1912 года, оркестровые голоса – осенью. Композитору был выплачен гонорар в размере 4 000 рублей[64].
И.Ф. Стравинский ценил укреплявшиеся с каждым годом деловые контакты с РМИ. Н.Г. Струве близко подружился с композитором. «Я с лихорадочным нетерпением жду "Соловья", – писал он в период подготовки к изданию клавира оперы. - Вы меня так заинтересовали, так захватили, Игорь Фёдорович, рассказами о нём...»[65]. В 1913-14 годах при переговорах о постановке (так в итоге и не осуществленной) «Соловья» в Свободном театре в Москве Н.Г. Струве выступал своеобразным посредником между И.Ф. Стравинским, главным режиссёром театра К.А. Марджановым и С.П. Дягилевым, который также предполагал ставить оперу в своей антрепризе.
После издания С.А. Кусевицким клавиров «Петрушки» и, год спустя, «Весны священной» и проведенных им русских премьер двух этих балетов (соответственно в 1913 и 1914 годах) контакты его с жившим за рубежом композитором оказались прерванными первой мировой войной и двумя русскими революциями. И только в 1920 году, после приезда С.А. Кусевицкого в Париж, возобновляются переписка между ними, личные контакты музыкантов и творческое сотрудничество – как издательские, так и исполнительские.
В возвращении И.Ф. Стравинского в РМИ велика была заслуга Н.Г. Струве. Еще за год до эмиграции С.А. Кусевицкого из России он направил композитору телеграмму. «Бесконечно рад был узнать, - отвечал И.Ф. Стравинский, - что Вы целы и невредимы и полны энергии <…>, так необходимой для продолжения нашего издательства, в котором, должен сейчас же признаться, вижу единственное для себя спасение»[66].
Совершенно не представляя ситуации, в которой находилось РМИ, композитор предложил для публикации несколько своих произведений, которые были сочинены им за годы войны, просил выплачивать ему ежемесячно 30 000 французских франков и по возможности выслать аванс. «...я нахожусь в самых тяжелых обстоятельствах, лишенный всяких средств к существованию, - сетовал он. <…> Поэтому известие о продолжении деятельности нашего издательства меня особенно анкуражировало (от французского слова encourager – ободрять. – В.Ю.), ибо я уверен, что оно мне даст возможность существовать исключительно на продукт моей композиторской деятельности»[67].
Н.Г. Струве ничего не оставалось, как объяснить И.Ф. Стравинскому плачевное положение РМИ и собственную неустроенность. «Однако жаловаться грешно, – заключал он своё письмо, - всем русским необычайно тяжело жить сейчас, так или иначе, а уже о наших мучениях в самой стране и говорить нельзя!»[68].
Стремясь расширить деловые контакты РМИ, Н.Г. Струве отправился в 1919 году Нью-Йорк, где пытался всячески содействовать приглашению И.Ф. Стравинского на гастроли в Америку, постановке его балетов в Metropolitan Opera. В переговорах с менеджерами он опирался на поддержку С.В. Рахманинова. «В середине декабря я, вероятно, поеду в Копенгаген недель на пять, - писал он И.Ф. Стравинскому, - оттуда надеюсь, пока хоть частично, возобновить деятельность издательства. <…> В новом году и м е е т c я н а д е ж д а приобрести некоторые из неизданных Ваших сочинений и начать публиковать их в Лейпциге...»[69].
Когда в декабре 1919 года композитор решает продать верстку партитуры ”Весны священной”. Награвированная в РМИ в годы войны, она так и не была издана к тому времени. Такую продажу Н.Г. Струве счел неприемлемой для РМИ и уподобил ее спекуляции. Пытаясь предостеречь И.Ф. Стравинского, он, в свою очередь, не представлял, как затруднительно было в то время материальное положение композитора, на попечении которого, помимо жены и четырех детей, находилась также семья его двоюродной сестры из пяти человек. «Если Вы собираетесь продавать манускрипты Ваших новых сочинений, исключительно как автографы, – писал он, – я бы искренне советовал Вам быть особенно осторожным с этим...»[70].
Письмо это удивило И.Ф. Стравинского, а упоминание в нем о спекуляции обидело его. «...как будто бы ничего не случилось за эти годы, как будто Вы можете продолжить путь с того места, на котором он был прерван, - отвечал он. – Вся Россия и мы, все русские, разорены и расхищены, все только и думают о том, что еще продать, чтобы продлить свое существование. "Спекуляция" стала настолько всеобщим явлением, что на нее смотрят просто как на хождение на базар; и в это время Вы, представляя "Российское музыкальное издательство", созданное лишь для авторов, им издаваемых, Вы, владея манускриптом произведения, продажа которого могла бы оказать н е о ц е н и м у ю у с л у г у, предпочли поступить по букве закона (или устава), сохранивши этот манускрипт в библиографических интересах (не спекулятивных, как Вы выражаетесь), предпочли, следовательно, эти музейные интересы интересам моего материального благополучия (спекулятивного, как Вы выражаетесь)...»"[71].
Можно было бы предположить, что именно этот инцидент привел к временному отходу И.Ф. Стравинского от РМИ, если бы еще раньше композитор не передал свои авторские права лондонскому издательству Chester, где публиковались многие известные европейские композиторы. Директор издательства Гарри Клинг, сын отошедшего в 1924 году от дел Отто Мариуса Клинга, как напишет С.А. Кусевицкому Н.Г. Струве, «...обладает теперь крупным капиталом и открывает в многих странах музыкальные магазины и отделения своего издательства»[72].
В издательстве Chester И.Ф. Стравинский издал многие сочинения, написанные в годы войны и непосредственно после нее – в том числе «Байку про Лису, Петуха, Кота да Барана», «Сказку о солдате», «Рэгтайм» для одиннадцати инструментов, балет «Пульчинелла», Сюиту №2 для малого оркестра и хореографические сцены «Свадебка». Альянс композитора с издательством Chester оказался однако недолговечным и был бы, возможно, еще более кратким, если бы переговоры о его возвращении в РМИ не прервались в конце 1920 года гибелью Н.Г. Струве. Впрочем, их вскоре продолжил находившийся уже в Париж С.А. Кусевицкий. Что же до И.Ф. Стравинского, то его измена РМИ окажется, увы, не последней.
Первые переговоры С.С. Прокофьевым вел от имени РМИ также Н.Г. Струве. И хотя Стравинского как автора С.А. Кусевицкий домогался, а Прокофьеву пришлось поначалу стучаться в двери РМИ самому, встреча его в 20-х числах ноября 1916 года в Москве с С.А. Кусевицким и Н.Г. Струве оказалась продуктивной. Речь шла об издании нескольких его сочинений, включая только что завершенную им оперу «Игрок».
«Со Струве, <…> очень обходительным господином башенной величины, мы разговаривали в первый день с одиннадцати часов вечера до часу ночи, а на другой день с трех часов до десяти...», - записал в дневнике С.С. Прокофьев. – <…> По окончании войны он надеется перевести меня в РМИ и, может быть, даже с вещами, изданными у Гутхейля»[73].
К счастью, этого не случилось. Благодаря этому на публикации его сочинений мало отразилась национализация РМИ большевиками в 1918 году. Они продолжали выходить в свет под маркой издательства «А. Гутхейль»[74].
Примечания
[1] В 2009 году по инициативе Международного союза немецкой культуры Петербурге, Таллинне, Риге, Коломне и Москве состоялись вечера «Композитор Николай фон Струве, известный и неизвестный».
[2] А.В. Оссовский. С.В. Рахманинов. // Воспоминания о Рахманинове. Составление, редакция, комментарии и предисловие З. Апетян. Москва: «Музыка», 1974. Т. 1. С. 379.
[3] Сергей Рахманинов – Николаю Николаевичу Струве, 9 ноября 1920, Нью-Йорк. // С. Рахманинов. Литературное наследие. Т. 2. Письма. Москва: «Советский композитор», 1980. С. 110.
[4] Любовь Рыбникова. Из воспоминаний. Машинопись. – ГЦММК имени Глинки, ф. З03 [С.А. Кусевицкий], ед. хр. 76. С. 7.
[5] Пользуясь тем, что, Россия не была членом Бернской конвенции по охране авторских прав, западные концертные и оперные менеджеры ничего не платили композиторам за исполнение их музыки, а западные издатели - за публикацию их произведений. Заключенная первоначально в 1876 году в Берне между 11 странами, она неоднократно (вплоть до 1971 года) пересматривалась, росло и число ее участников (ныне – более 100 стран). Конвенция базируется на равенстве прав автора и идентичности их защиты во всех странах-участницах.
[6] Николай Струве - Игорю Стравинскому, 14(27) августа 1915, Москва. - Цит. по кн.: И.Ф.Стравинский. Переписка с русскими корреспондентами. Материалы к биографии. Том II. 1913-1922. Составление, текстологическая редакция и комментарий В. Варунца. Москва: "Композитор", 2000. С. 337.
[7] Николай Струве – Александру Оссовскому, 7 июля 1915, Москва. - Кабинет рукописей РИИИ, ф. 22 [А.В.Оссовский], оп. 1, ед. хр. 172.
[8] Николай Струве – Игорю Стравинскому, 14 [27] августа 1915, Москва. - В кн.: И.Ф. Стравинский. Переписка с русскими корреспондентами. Материалы к биографии. Том 2. 1913-1922. Составление, текстологическая редакция и комментарий В.Варунца. Москва: "Композитор", 2000. С. 337.
[9] Цит. по ст.: Юлий Энгель. «А.Н.Скрябин. Биографический очерк», «Музыкальный современник», 1916, № 4-5. С. 71
[10] Леонид Сабанеев. Воспоминания о Скрябине. Москва: «Классика-XXI», 2000. С. 99.
[11] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 19 декабря 1909, Брюссель.
[12] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, без даты [1909].
[13] А.Н. Скрябин – Н.Г.Струве, без даты [1909]. Как и все последующие письма А.Н. Скрябина к Н.Г. Струве, это письмо адресовано в берлинскую контору РМИ – Дессауэр штрассе, 17 (Dessaauer Strasse, 17). Помечен обратный адрес: Брюссель, 45, Улица Реформы, 45.
[14] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 22 мая [1909], Брюссель.
[15] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, без даты [1909].
[16] См.: А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 17 июня 1909, Брюссель.
[17] В списке сочинений А.Н. Скрябина автор монографии о композиторе В.В. Рубцова атрибутирует «Листок из альбома» 1911 годом, хотя и сопровождает эту дату знаком вопроса. См.: В.В. Рубцова. Александр Николаевич Скрябин. Москва: «Музыка», 1989. С. 434.
[18] Исследователь творчества и издатель переписки А.Н. Скрябина А.В. Кашперов утверждал, что «Листок из альбома» ор. 58, подобно “Поэме-ноктюрну” ор. 61, Шестой сонате, ор. 62, поэме «Маска» и «Странности” ор. 63 и Седьмой сонате ор. 64, была передана А.Н. Скрябиным издательству после 10/23 августа 1911 г. См.: Комментарий к письму А.Н. Скрябина к М.А. Пресману от 10/23 сентября 1911, Москва // А. Н. Скрябин. Письма. Сост. и ред. А.В. Кашперова. Москва: «Музыка», 2003. С. 579.
[19] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, без даты [между 2 сентября и 6 октября 1912], Генваль, близ Брюсселя.
[20] В монографии о А.Н. Скрябине Альфреда Свана дата издания Пятой сонаты в РМИ ошибочна помечена 1911 годом.
[21] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 11 июля 1909, Брюссель.
[22] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 27 сентября 1910, Москва.
[23] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 13 ноября 1910, Москва.
[24] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 25 ноября 1909, Брюссель.
[25] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 19 декабря 1909, Брюссель.
[26] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 5 сентября 1910, [Москва].
[27] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 8 сентября 1910, [Москва].
[28] Н. Г. Струве – А.В. Оссовскому, 19 августа (1 сентября) 1911, Берлин. – Кабинет рукописей РИИИ, ф. 22 [А.В. Оссовский], оп. 1, ед. хр. 172. Л. 9.
[29] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 27 сентября 1910, Москва.
[30] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 27 сентября 1910, Москва.
[31] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 13 ноября 1910, Москва.
[32] А.Н. Скрябин - Ф.И. Гришину, 9 декабря 1910, Москва.
[33] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 10 ноября 1912, Москва.
[34] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 14 марта 1911, Москва.
[35] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 10 ноября 1912, Москва.
[36] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 14 мая 1911, Москва.
[37] Называя мартовский срок, композитор исходил, вероятно, из даты учреждения РМИ 25 марта 1909 года.
[38] А.Н. Скрябин – С.А. Кусевицкому, 16/29 мая [1911, Москва] // А. Н. Скрябин. Письма. Сост. и ред. А.В.Кашперова. Москва: «Музыка», 2003. С. 569.
[39] С.А. Кусевицкий – А.Н. Скрябину, 10 августа 1911, Москва // А. Н. Скрябин. Письма. Сост. и ред. А.В.Кашперова. Москва: «Музыка», 2003, С. 573.
[40] С.А. Кусевицкий – А.Н. Скрябину, 10 августа 1911, Москва // А. Н. Скрябин. Письма. Сост. и ред. А.В.Кашперова. Москва: «Музыка», 2003, С. 573.
[41] С.А. Кусевицкий – А.Н. Скрябину, 10 августа 1911, Москва // А. Н. Скрябин. Письма. Сост. и ред. А.В.Кашперова. Москва: «Музыка», 2003, С. С. 573- 574.
[42] Николай Струве - Александру Скрябину, 8 июня 1911, Берлин. – Кабинет рукописей РИИИ, ф. 22 [А.В.Оссовский], оп. 1, ед. хр. 231.
[43] Письмо Н.Г. Струве – А.Н. Скрябину от 10/23 сентября цит. по: А. Н. Скрябин. Письма. Сост. и ред. А.В.Кашперова. Москва: «Музыка», 2003, С. 574.
[44] С.А. Кусевицкий – А.Н. Скрябину, 10 августа 1911, Москва // А. Н. Скрябин. Письма. Сост. и ред. А.В.Кашперова. Москва: «Музыка», 2003, С. С. 573- 574.
[45] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 19 апреля 1912, Москва.
[46] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, [май 1912, Беатенберг, Швейцария]. Почтовая карточка.
[47] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 2 сентября 1912, Беатенберг, Швейцария.
[48] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 8 мая 1909, Брюссель.
[49] А.Н. Скрябин – Н.Г.Струве, 8 мая 1909, Брюссель.
[50] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 22 мая [1909], Брюссель.
[51] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, без даты [1909].
[52] Владимир Д. Бюцов - русский композитор, в юности близкий друг Петра Сувчинского. Среди более поздних его сочинений - Скрипичный концерт (1921), музыка к трагедии "Савонарола" (1922). В начале 20-х годов в Берлине Бюцов будет заведовать музыкальной частью театра-кабаре "Синяя птица" "О Бюцове я говорил Кусевицкому в апреле в Париже, - читаем мы в одном из писем Сергея Прокофьева 1922 года. - Он ответил: «скучно и сухо»..." (Сергей Прокофьев - Петру Сувчинскому, 11 июля 1922, Этталь. Цит. по: Елена Польдяева. «Я часто с ним не соглашался...» Из переписки С.С. Прокофьева и П.П.Сувчинского. В кн.: Петр Сувчинский и его время. Автор проекта, редактор-составитель А.Бретаницкая. Москва: "Композитор", 1999. С. 73.
[53] Максимилиан Осеевич Штейнберг - наиболее известный из упомянутых Скрябиным композиторов. О каком конкретно его произведении идет речь, из письма неясно. Можно предположить, что это была одна из двух первых его симфоний или кантата "Русалка" на стихи М.Ю. Лермонтова.
[54] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 8 мая 1909, Брюссель.
[55] С.А. Кусевицкий – А.В. Оссовскому, 18 августа 1909, Дергачи, Харьковская губерния. - // Александр Оссовский. С.В. Рахманинов. В кн.: Воспоминания о Рахманинове. Составление и редакция, комментарии и предисловие З. Апетян. Изд. четвертое, дополненное. Москва: "Музыка", 1974. Т. 1. С. 377.
[56] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 8 мая 1909, Брюссель.
[57] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 25 ноября 1909, Брюссель. Ю.Л. Вейсберг - одна из учениц Н.А. Римского-Корсакова, жена его сына А.Н. Римского-Корсакова. Автор многих сочинений - преимущественно вокальных (симфонических и камерных). А.А. Крейн был среди композиторов, к сочинениям которых Кусевицкий обращался и как издатель, и как дирижер.
[58] Александр Оссовский. С.В. Рахманинов. // Воспоминания о Рахманинове. Составление, редакция, комментарии и предисловие З. Апетян. Москва: «Музыка», 1974. Т. 1, С. 379.
[59] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, без даты [между 2/15 сентября и 6/19 октября 1912], Генваль, близ Брюсселя.
[60] А.Н. Скрябин – Н.Г. Струве, 6 октября 1912, Генваль, близ Брюсселя.
[61] На какое-то время эта пастель исчезла из поля зрения С.А. Кусевицкого. В 1922 году в Париже ему сообщили, что один из торговцев картинами имеет некую картину с изображением А.Н. Скрябина. Немедленно отправившись по указанному адресу, он увидел хорошо известную ему пастель Леонида Пастернака и, не задумываясь, приобрёл её. Сегодня она украшает одну из комнат мемориального дома С.А. Кусевицкого в Серенаке (Танглвуд).
[62] Дневники Артура Лурье. Запись от 20 июня 1948 года. Фрагменты Дневников Лурье любезно предоставлены мне Л.З. Корабельниковой. Копии Дневников (1946-1962) были получены ею в семейном архиве Лалуа в Париже от Венсана Лалуа при содействии профессора Элиан Мок-Бикер.
[63] Н.Г. Струве – А. В. Оссовскому, 15(28) апреля 1911, Берлин. - Кабинет рукописей РИИИ, Петербург, ф. 22 [А.В. Оссовский], оп. 1 ед. хр. 172. Л. 3.
[64] В 1922 году, уже после смерти Н.Г. Струве, РМИ выпустит в свет также партитуру Сюиты из "Петрушки".
[65] Н.Г. Струве – И.Ф. Стравинскому, 28 сентября (11 октября) 1913, Берлин. Цит. по кн.: И.Ф. Стравинский. Переписка с русскими корреспондентами. Материалы к биографии. Том II. 1913-1922. Составление, текстологическая редакция и комментарий В. Варунца. Москва: "Композитор", 2000. С. 152.
[66] Игорь Стравинский - Николаю Струве, 6 апреля 1919, Морж. - Цит. по кн.: И.Ф. Стравинский. Переписка с русскими корреспондентами. Материалы к биографии. Составление, текстологическая редакция и комментарий В. Варунца. Том II. 1913-1922. С. 438.
[67] Там же.
[68] Николай Струве - Игорю Стравинскому, 8 июня 1919, Нью-Йорк. - Там же. С. 452.
[69] Николай Струве - Игорю Стравинскому, 28 октября 1919, Нью-Йорк. – Там же. С.С. 463-464.
[70] Николай Струве – Игорю Стравинскому, 26 ноября 1919, Нью-Йорк. – Там же. С. 467.
[71] Игорь Стравинский - Николаю Струве, 11 декабря 1919, Морж. – Там же. С. 470.
[72] Николай Струве – Сергею Кусевицкому, 18 августа 1920, Нью-Йорк. – AK-БК.
[73] Сергей Прокофьев. Дневник. 1907-1933 (Часть первая). [Paris:] sprkfv, 2002. С.С. 625-626.
[74] До конца 1917 года появились Два стихотворения для голоса с фортепиано, ор. 9 – «Есть другие планеты» (Константин Бальмонт) и «Отчалила лодка» (Алексей Апухтин), «Гадкий утенок» по сказке Г.Андерсена для голоса и фортепиано, ор .18, Двадцать фортепианных пьес «Мимолетности», ор. 22, Пять стихотворений для голоса с фортепиано, ор. 23 и Пять стихотворений Анны Ахматовой для голоса с фортепиано, ор .27. В 1918 году - Третья, ор.28 и Четвертая, ор.29, фортепианные сонаты, затем - уже после отъезда С.А. Кусевицкого из России - Первый скрипичный концерт, ор.19 (1921- клавир, 1924 - партитура).
