Не хочу можжевеловой доли,
Я хочу быть деревом в поле,
Чтобы птицы на ветках пели,
Чтоб в тени моей люди сидели...
С. Поделков
Сергей Александрович Поделков (1912—2001) — известный поэт и переводчик, исследователь, педагог. Его выделяла высочайшая гражданственность, любовь к родной земле, природе. Жизнь не щадила поэта. Он испытал тяжелый крестьянский труд, голод, радость поэтического взлёта и боль забвения и запретов. Был репрессирован, познал тяготы подневольного труда и унижений политического заключенного. Воевал простым солдатом, прошагал от Москвы до Кёнигсберга. Видел смерть, терял боевых товарищей. Все это только закалило С. Поделкова, его несгибаемую волю, силу духа. Он сохранил способность любоваться красотой окружающего мира, а в своей поэзии воспевал “многокрасочный, многозвучный бег жизни”.
“Ах, Песочня,
деревня родная...”
Родился Сергей Александрович Поделков 21 сентября 1912 года в деревне Песочня Калужской губернии. Жил в доме деда Михаила Евлампиевича, веселого, словоохотливого, знавшего много сказок, побасенок, поверий, хорошего рассказчика. Отец Александр Михайлович еще подростком уехал в Москву на заработки. Работал в Замоскворецком трамвайном парке. Как и многие передовые рабочие, принимал участие в революции 1905 — 1907 годов, даже некоторое время отсидел в тюрьме. Мать Елена Семеновна Испольнова первое время после замужества жила в Песочне в многочисленной семье свёкра, затем переехала в Москву, где семья поселилась в двухэтажном деревянном доме в Первом Коровьем переулке. Но каждую весну мать брала с собой маленького Сережу и уезжала в Песочню на полевые работы.
Началась первая мировая война, отец Сергея был мобилизован на фронт. Елена Семеновна переехала к своей сестре в Киев, где вскоре родился еще один сын Георгий. Потом — Гражданская война. Маленький Сережа своими глазами видел и петлюровцев, и красногвардейцев, и кайзеровских оккупантов. Летом 1918 года отец, Александр Михайлович, бежал из германского плена и приехал к семье.
“Я получил незабываемые подарки: букварь, хрестоматию, цветную бисерную ручку и набор карандашей. Отец оказался хорошим и терпеливым учителем, с его помощью в короткий срок я научился читать и писать и овладел четырьмя действиями арифметики. Больше того — даже прошел начатки Священного писания под руководством соседа по квартире Васи Пояркова, учившегося в духовной семинарии”.
В конце 1918 года семья возвращается в Москву. В Москве был голод. Отец возвратился на работу в трамвайный парк. Но жить было трудно, не было продуктов, и Александр Михайлович решил вновь отвезти семью к отцу в Песочню. Со своим хозяйством прокормиться было легче.
Сергей поступил в Песоченскую школу сразу во второй класс, так как писать и читать он уже умел. Память у мальчика была уникальной: он с легкостью запоминал стихи, его интересовали исторические рассказы об Иване Грозном, о Петре Первом, о нашествии Наполеона, о Дмитрии Донском. Читал он очень много, особенно любил стихи Пушкина, Некрасова, Лермонтова, Сурикова, Никитина.
“Дед сплёл мне аккуратные лапти и свил к ним тонкие оборы, “специально для старшего внука”, — говорил он. — И я гордился этими лаптями. В один из приездов в деревню отец привез мне роман А. К. Толстого “Князь Серебряный”. Выполнив домашние уроки, сразу брался за чтение при горящей лучине, воткнутой в светец. Читал и перечитывал. Самая дорогая и любимая книга”.
Сереже не было еще и семи, когда дед посадил его на лошадь и велел съездить и напоить коня. Мальчик был горд, что выполнил первое поручение по хозяйству. Он испытал непонятное чувство полета и с тех пор полюбил лошадей. “У меня были свои грабли, а в сенокос 1920 года дед наладил мне маленькую косу и научил косить траву. На делянке он уходил от меня вперед, и от взмахов его полуторааршинной косы тянулся зелено-пенный вал, а потом снова начинал прокос и постепенно настигал меня, сердечно покрикивал: “Налегай, внук, а то пятки подрежу!”” — вспоминал Сергей Александрович.
За Окою
Колеблется путь,
Солнце плавится,
каплет, как ртуть,
в лунках,
в рвах
большака мостовая.
Ах, Песочня,
деревня родная!
Бьет набатной тревогою грудь...
К милым ставням резным
На виду
Слободою щербатой иду.
Покосился,
деревня,
твой облик...
И осел,
темным временем облит,
В угол рубленный
дедовский дом.
В 1921 году отец и еще несколько рабочих съездили на Алтай — посмотреть и выбрать место для сельскохозяйственной коммуны. Они получили огромный массив целинной степи на плодородных землях Алтая. Шесть рабочих семей отстроили поселок Калужка. С этих пор началась сознательная трудовая жизнь Сергея Поделкова. В летнюю пору он наравне со взрослыми работал в поле, а зимой учился в школе.
Степь!
И сияющий жар свиреп.
Созревший злак —
решенье всех судеб.
Душа
в изнеможенье счастья, —
слова
из печи лета
вынимают слово:
Хлеб!
Сергей окончил начальную школу в Шахах и поступил в пятый класс девятилетки в районном селе Павловск. В Шахах Сергей познакомился с бывшим артистом Малого театра Николаем Базановым, который открыл в Поделкове задатки артиста и определил Сергея в драматический кружок. И Сергей решил стать артистом.
Степь — моя память! Былого
тени в душе зашумели...
Вижу отца молодого —
Красный бант на шинели.
Здесь я за плугом весною
шел бороздою парною,
руки мальчишьи дрожали,
кони усталые ржали...
Ширь этой нивы целинной
кажется русской былиной,
волны — и света и тени —
движутся, как поколенья.
Вскоре Калужка стала распадаться. Рабочие стали возвращаться в Москву. Затосковал по своей работе и отец. Дом был продан за бесценок, продан скот, и семья вернулась в Москву. Отец устроился кондуктором в трамвайном парке. Семье предоставили угол в семейном общежитии. Детям вновь пришлось ехать в деревню к деду.
Сергей стал учиться в шестом классе в Дугне и работал по четыре часа на чугунолитейном заводе. Вскоре отец вызвал сына в Москву. В седьмом классе Сергей учился в Замоскворечье.
Но он по-прежнему мечтал стать артистом. Записался в театральную студию, стал синеблузником. Сергей не только сам играл в театральных постановках, но и ставил сценические агитки. Стихов он тогда еще не писал. Однажды, по просьбе руководителя студии, он написал два стихотворения “Алтайская степь” и “Море”. Отдал их для рукописного журнала секции и забыл. Когда вышел журнал, на первой странице были помещены стихи Сергея Поделкова, которые похвалил редактор: “В них есть та божья искра, без которой не бывает поэзии”. Сергей стал изучать книги по искусству стихосложения. Учился он в это время в ФЗУ, работал на фабрике “Ливерс”.
Пробовал учиться у Есенина, бегал на поэтические вечера Маяковского. Двадцатые годы известны развитием разных направлений и течений в литературе: экстрактивизм, экспрессионизм, имажинизм, конструктивизм и т. д. Сергею была ближе поэзия Н. Тихонова, Э. Багрицкого, В. Луговского. Он стал посещать литературное объединение “Искра”. В январе 1929 года, по инициативе ВЛКСМ, состоялся вечер поэзии. Выступали А. Сурков, С. Шевцов, С. Васильев, в программу включили и выступление начинающего поэта Сергея Поделкова. Этот вечер стал для него судьбоносным. Он окончательно решил стать поэтом.
“Я начал печатать свои стихотворения — сначала в многотиражке фабрики “Ливерс”, где я работал ткачом; затем в журналах “Огонек”, “Рост”, “Красная новь”, в “Литературной газете”, в журнале “Красноармеец и краснофлотец”, в альманахе “Молодость” и в других периодических изданиях”.
Он начинает посещать литературное объединение при журнале “Огонек”. Здесь совершенствуется мастерство поэта, лучшие стихотворения публикуются в журнале. В объединении в это же время занимались Я. Смеляков, Л. Ошанин, С. Михалков, С. Васильев. Работа на фабрике отнимала много сил и времени, и в апреле 1932 года Сергей Поделков ушел в профессиональную литературную работу.
Далекие встречи
В начале марта 1933 года в составе группы писателей: А. Новикова-Прибоя, В. Березовского, Я. Смелякова, В. Лимарева — Поделков был направлен в Ленинград для выступлений и встреч с ленинградцами. Кроме того, вместе с М. Исаковским он почти полтора года выступал во многих губернских и уездных городах. У него появилась возможность поездить по стране.
В конце сентября 1933 года издательством “Молодая гвардия” был устроен первый творческий вечер С. Поделкова, вызвавший большой интерес. На встречу были приглашены уже широко известные В. Луговской, И. Уткин, П. Васильев, Д. Кедрин, А. Гатов, Л. Лавров. Вечер прошел удачно, стихи Сергея Поделкова имели успех и были высоко оценены, что имело огромное значение для дальнейшей творческой биографии поэта.
В декабре 1933 года состоялось открытие Вечернего рабочего литературного университета, ВРЛУ. В числе студентов был и Сергей Поделков. И вот издательством “Молодая гвардия” ему было предложено выпустить сборник стихотворений, и в 1934 году вышли отдельной книгой его “Стихи о войне, о славе, о любви”. 5 марта 1935 года Сергей Поделков был принят в Союз писателей. Вскоре была сдана в печать вторая книга стихотворений и поэм “Круговорот”.
...Свеча в слезах. Бумага в мыслях
острых.
Свеча и тишь. И в поле хлебозор.
Поэзия, ты подвиг духа, постриг,
Ты — пытка словом, сердца приговор...
В тридцатые годы он встречается с Павлом Васильевым. До этого они виделись на поэтических вечерах, но близкого знакомства не было. В своих воспоминаниях Сергей Александрович пишет: “Когда я слышу имя — Павел Васильев, мне вспоминается горячий июньский день 1932 года, зеленая Москва в солнечном чаду и обширная комната редакции журнала “Земля Советская”. Она находилась в Большом Черкасском переулке, в здании ГИХЛ, на шестом этаже.
Я открываю дверь — и замечаю в передних углах за столами двух сотрудников и секретаря журнала Даниила Романенко. У простенка, между распахнутыми окнами, на столе главного редактора И. Касаткина сидит, свесив ноги, курчавый остроскулый парень... Завидев меня, он соскакивает на пол и мгновенно оказывается рядом, порывисто протягивает руку.
— Поэт Павел Васильев! — громко и серьёзно отчеканивает он. Я называю себя и пожимаю его сухую, жестковатую руку.
— Да, я знаю тебя, ты мне нравишься, — несколько покровительственно говорит он и дружелюбно обнимает меня за плечи. — Садись, мы тут о поэзии рассуждаем...
Так близко, вплотную, таким разговорчивым Павла Васильева я видел впервые. Мы обменивались мнениями о творчестве совершенно разных поэтов, дореволюционных и современных. Он особенно восторгался Языковым и Есениным, читал отдельные стихотворения наизусть. В эти минуты его узкие, чуть зеленоватые глаза широко раздвигались и поблескивали, а тонкие ноздри еле заметно вздрагивали. Суждения Васильева были свежи, необычны, богаты мыслью и исподволь настойчивы. Уверенность чувствовалась в каждой определяющей фразе. Нечего греха таить, характеристики поэтическим явлениям давались нами решительно, без оглядки. Васильев их остроумно припечатывал, как “тавро”, на некоторые ведущие в то время имена. Мы были молоды: ему было 23, мне — 19”.
Это была судьбоносная встреча. Дружбу с Павлом Васильевым Сергей Поделков сохранил на всю свою жизнь, но она и сыграла, в какой-то мере, трагическую роль в жизни С. Поделкова. П. Васильева травили доносчики, завистники, но Сергей Поделков не обращал на это внимания, имея неосторожность приглашать его в Литинститут, где учился сам, восторгаясь его стихотворениями и не прислушиваясь к “добрым” советам комсорга Е. Долматовского и М. Алигер. В конце концов, стали травить и самого Поделкова. В институте, особенно после убийства Кирова, была напряженная обстановка, появилась сеть доносчиков, некоторые из них были в штате НКВД.
После крупного разговора с Долматовским и отказа предоставить справку о болезни — Сергея вызвали на бюро комсомола.
“Прочли заявление Долматовского о том, что я отказался предоставить ему, комсоргу, удостоверяющие справки, что я послал его к черту, что, дескать, он, комсомолец поступает не по-товарищески. Это начало. Дальше приготовилась Алигер: “Поделков считается комсомольцем. Какой же он комсомолец? Он не уважает великого вождя нашего товарища Сталина. Когда на собрании обсуждалась речь тов. Сталина при выпуске красных командиров из академии им. Фрунзе, Поделков играл в шахматы... Разве это не оскорбление Великого вождя? Я предлагаю исключить его из комсомола”.
Сзади — за спинами нескольких человек сидел человек из НКВД. Он был помощником Матвея Тительмана, моего будущего следователя. Он организовал в ВРЛУ банду стукачей и клеветников, которые сдавали студентов в лагеря: А. Гая, А. Португалова, И. Гущина, Н. Назарова, Г. Нагаева, И. Шитикова-Двинского и других.
После, в 1938 году этого представителя НКВД расстреляли вместе с Матвеем Тительманом.
Мне дали слово для объяснения. Я сказал: “Это все ложь. Я был на собрании и сидел в 10-м ряду. Многие студенты могут подтвердить это. Что касается заявления Долматовского — оно так же фальшиво. Ни один студент справок не сдает, тем более — комсоргу...” Тогда вскочила Алигер: “Я требую его исключения! Мы будем голосовать”. И проголосовали, и исключили...
Пока я занимался своими делами — Павла не видел. И вдруг узнаю: произошла драка между ним и Джеком Алтаузеном. Как это могло случиться? Было известно, что Джек — работник НКВД. Я искал Павла, но его нигде не было. Однажды выхожу из университета и вижу — на скамейке сидит Павел. Я кинулся к нему. Мы обнялись. Обращаюсь к нему:
“Паша, что случилось? Как ты оказался в квартире Алтаузена? Он же твой враг!” Павел только махнул рукой...”
Павел рассказал, как это все произошло. Но изменить уже было ничего нельзя. Сергей предложил Павлу уехать во Владивосток, но Васильев сказал, что уехать ему нельзя, т. к. на него завели дело. “Мы протянули друг другу руки, крепко обнялись. И он ушёл. Один раз оглянулся, помахал рукой. Грустно. Больше я его никогда не видел”.
Поделков поехал на Алтай. Побывал в Барнауле, Змеиногорске, на Риддере, в Шаховском, Павловске. Он искал женщину, в которую был влюблен, когда учился в Павловске. Здесь он узнал печальную историю. Муж ее погиб, а она сошла с ума. Поделков написал небольшую поэму, посвященную ей, “Воспоминания о Нине Гоффер”.
В Барнауле он прочитал в газете о том, что состоялся суд над Павлом Васильевым.
Арест
“После возвращения из Сибири я обнаружил на своем подоконнике 2 книжки. Спросил маму: “Откуда эти книжки? У меня таких не было”. Мама объяснила: “Пришел какой-то парень, сказал: “Я брал у Сергея две книги. Возвращаю”. И тут же ушёл”. Я попросил бросить их в печку. Среди книг было запрещенное издание Гоголя “Мертвые души”.
Для продолжения работы я должен был взять у Ставского направление в архив. Пришёл в СП, сижу в секретарской комнате. Из кабинета Ставского выходит Борис Горбатов. Мы пожали друг другу руки. Он мне шепнул: “Сережа, на минутку выйди в коридор”.
— Что случилось, Борис? — спрашиваю.
— Я сидел в кабинете Ставского, туда вошел человек, связанный с НКВД. И когда зашел разговор о тебе, он ухмыльнулся: “Через четыре дня его арестуют”. Ты ничего такого не сделал?
— Нет! — говорю я.
— Уезжай, Сережа, подальше, ну, скажем, на полгода или на год. Берегись!
Ставский заявил, чтобы я зашел через неделю. Я верил и не верил.
7 октября за мной приехали. Четыре человека. Три оперативника. Один встал с винтовкой у двери квартиры. И дворник — тетя Вера. 6 часов продолжался обыск. Рылись в книгах, в рукописях, чтобы забрать с собой. Что-то они искали. Спрашивали об оружии... Потом задали вопрос: “А еще книги есть?” Забрали поэму о Фрунзе, черновики, уйму рукописей. Тетя Вера посоветовала взять с собой полотенце, мыло... Она не первого меня провожала. Мама сказала: “У печки книги есть”. Принесли дешёвое издание “Мертвых душ” Гоголя. То, которое принес незнакомый парень. Словом, подкинули. На первом листе была нарисована свастика. Вот что они искали... Оторвали лист — остальное бросили к порогу. Ждали 2 машины. В одну сели два оперуполномоченных со мной. Во вторую — остальные. Привезли на Лубянку”.
На допрос Сергея Поделкова вызвали на третий день после ареста. Его обвиняли в создании контрреволюционной организации в университете. Поделков все отрицал. Доказательств у следователей не было. Сергей Александрович вспоминает, что когда его вели на второй допрос, то неожиданно остановили и закрыли спинами, но Сергей Александрович увидел, как от Тительмана вышла и гордо прошла мимо М. Алигер.
Свой допрос Тительман начал с вопроса: “Почему Вы плохо говорили о товарище Сталине?”
Поделков опять все отрицал. Названа даже была дата его встречи с Василием Сидоровым — 14 июля 1935 года в саду Дома Герцена. Ведется протокол допроса, который дают подписать Сергею Александровичу.
“Я пишу в протоколе: “Как я объяснялся с Василием Сидоровым, находясь 14 июля в Барнауле, а он в Москве?” Протокол испорчен. Надо сказать, что допросы велись так, что мне не давали спать. Физических пыток еще не было”.
По делу Поделкова вызывали и допрашивали студентов университета: Долматовского, А. Шевцова, В. Сидорова, Калиновского, Шапиро и др. Его пытались обвинить в антисемитизме, но веских обвинений они выдвинуть не смогли. Запросили отзывы из Песочни, фабрики “Ливерс”, где он работал, но характеристики были положительные. Тогда Тительман взялся за семью. Вызывал на допросы мать, угрожал, запугивал ее. Вызывали на Лубянку и брата Георгия. Ничего серьезного Тительман не нашёл и тогда он передал дело на особое совещание Ульриху.
Поделкова осудили по статье 58-10 (контрреволюционная фашистская агитация) на три года.
Чибью. Ухтопечлаг.
Возвращение
В лагере Сергей Поделков был на общих работах. Однажды ему повезло, ушла в декрет парикмахер, и, по приказанию начальника лагеря, Поделков брил заключенных. В центре Чибью работал бригадиром осужденный Я. Смеляков. Два поэта быстро свели знакомство.
Хорошо, что была возможность пользоваться библиотекой для вольнонаемных, читать газеты и журналы. Но стихи писать было запрещено. Однажды Поделков сказал Смелякову, что тайком пишет стихи. Кто-то подслушал и донес. За Поделковым пришли, но его успел предупредить Болеслав Павлович Козловский (заместитель начальника Ухто-Ижимской транспортной группы). Он тоже был осужден, но по статье 111, и они вместе сожгли тетрадку стихов Поделкова.
Всю ночь Сергея Александровича допрашивал сам начальник лагеря Черноиванов, требовал признаться, где тетрадка его стихов.
Утром Поделкова отпустили, а через неделю отправили на тракт Чибью — Крутая.
В июне 1938 года он стал начальником пристани, появилась возможность писать. К счастью, в августе он вернулся в Москву, поступил внештатным сотрудником во Всесоюзный радиокомитет — редактором отдела поэзии. В это время он написал “Утро после ассамблеи”, “Казнь на Троицкой площади”, продолжил работу над поэмой о Петре I.
Наступил 1941 год, и Сергей Поделков ушёл на фронт: воевал на Волховском и Калининском фронтах, на 1-м Прибалтийском. В составе 106 отдельного фронтового понтонно-мостового батальона принимал участие в штурме Восточной Пруссии, брал Тильзит, войну закончил в Кёнигсберге. И всю войну он прошел простым солдатом. В короткие передышки между боями он читал лекции солдатам, написал историю 106 отдельного понтонно-мостового батальона и даже руководил художественной самодеятельностью. На стихи времени почти не оставалось.
Ноябрь 1945 года принес демобилизацию. Будто бы заново началась творческая жизнь Сергея Поделкова. Поездки по стране, активная работа над новыми стихами о мирной жизни, героическом труде победившего народа: “Это радостное состояние, возможность открытий как исцеление от болезни. Словом — я возвратился к самому себе”.
Поделков работает с упоением. Долгое время его поэзия жила только в мыслях, в душе, в памяти. Теперь — белый лист бумаги и возможность писать, не скрываясь.
Долгое время об аресте и заключении Поделков молчал. И только в 1966 году в предисловии к книге стихов Сергея Александровича “Власть сердца” Лев Озеров коснулся этой темы. Наиболее полный рассказ об аресте Сергей Александрович написал в обстоятельном письме исследователю жизни и творчества П. Васильева Станиславу Евгеньевичу Черных.
Лев Озеров писал: “Муза Сергея Поделкова жизнелюбива и патетична. Она ратует за яркую, подчас избыточную живописность и за полногласное слово — эхо перекатных громов. Для этого она наделена острым зрением и зычным голосом, привыкшим к луговым просторам. Поэт впитывает жизнь всей своей душой”.
Огромное влияние на творчество Поделкова имело народное творчество: песни, сказки, былины. Это помогало обрести яркую образность, чувство слова, народную песенность. У Луговского, согласно Л. Озерову, он учился масштабности, былинной эпической шири, словесному искусству.
Поле жизни — поле боя...
Поле жизни — поле боя,
перепаханное поле,
звон колосьев, зыбкость зноя,
человеческая доля;
с неба выстрел ястребиный,
гуд пчелы над зверобоем,
одинокая рябина...
Поле жизни — поле боя...
Цикл стихотворений о войне вошел в двухтомник “Избранное” — “Офицер”, “Понтонёры”, “Пехотинец” и мн. др. Однако, считают соратники по перу, Поделков сравнительно немного написал о войне, тема войны не стала основой его творчества.
Вот что написал об этом сам С. Поделков:
“Прежде всего, потому, что главным моим занятием на фронте было прямое солдатское дело — сражаться, уничтожать врага. Я не был журналистом и не занимал должности поэта во фронтовых газетах. Всю войну я прошёл рядовым, был сапёром, пулемётчиком, понтонером. Иначе говоря, я не имел ни времени, ни возможностей заниматься поэзией. То, что создано в короткие передышки между боевыми действиями, вошло в это издание. Стихи эти, думается, дают конкретное представление о солдатском труде, поте и крови... Да и стоит ли поэту ограничивать себя какой-то одной, пусть чрезвычайно важной темой? Я прожил большую и трудную жизнь, и война для меня явилась только продолжением испытания моей воли и моего духа. Пройдя ее, хлебнув с избытком её кровавого варева, я глубоко убедился, что она только страшная аномалия жизни, и её краски (черная, серая, кроваво-красная) слишком бедны, чтобы ими пользоваться постоянно... А краски жизни — безграничны, безмерны, и я старался в своей поэзии передавать многокрасочный, многозвучный бег жизни”.
Но картины жестокой войны будоражили память солдата, не покидали его душу, волновали сердце, и не случайно он уже в 1981 году напишет стихотворение “Этюд войны”:
Картина горя, вставленная в нишу...
Больные пятна расплескал пожар,
клыки огня уже пробили крышу,
начесы дыма как ночной кошмар.
Багровый снег. И отсветы — мазками.
И в стёганке — спиной к избе — она
прижала судорожными руками
к груди ребенка...
Люди, ей видна
пучина пустоты, где смерть, обрушась,
оставила клеймо следов косых.
А очи? Их огромный круглый ужас,
как остановленные вдруг часы.
Чувственно-ярки стихи о любви у С. Поделкова. Это и поэма о первой любви поэта к Нине Гоффер, и “Посвящение”, и “Первый снег”, и “Звезда”, и “Повилика”, и еще много стихотворений, которые тревожат душу.
Говорят, что настоящий поэт — всегда пророк, а Сергей Поделков — поэт настоящий. У него “тишь, отполированная солнцем”, “жара, как бабье иго”, “опутанные солнца пряжей кони ржут”, “воздух, пересыпающийся как пепел”, “где-то поземки виляют хвосты” и т. д. Живая образность, созвучность с современностью обеспечивают интерес к поэзии Поделкова у читателей разных поколений.
Сергей Александрович мечтал, чтобы его поэзия пережила его, была интересна будущим поколениям. Более 20 лет он учил мастерству молодёжь литинститута, который когда-то окончил сам.
Дружба, испытанная
временем. Сын
Вернувшись из лагерей, Поделков вновь стал искать следы своего друга Павла Васильева. Выискивал в старых газетах и журналах его публикации. Старался встретиться с теми, у кого могли быть его рукописные стихотворения, посвящения. Так постепенно в доме Сергея Александровича собирался архив Павла Васильева.
Он выкупил альбом Павла у поэта А. Кручёных, который был заядлым коллекционером рукописей поэтов и писателей того времени. В архиве Поделкова хранятся рукописи стихотворений Павла Васильева: “Прогулка”, часть поэмы “Соляной бунт” (Свадьба), “Конь”, “Я полон нежности к мужичьему сну”, “Прощание с друзьями”, которые ему передал известный автор поэтических словарей А. П. Квятковский. В его архиве хранятся письма от Н. Кончаловской, Нины Герасимовой, воспоминания современников. Сергей Александрович является автором предисловий ко многим сборникам П. Васильева.
25 марта 1960 года Постановлением Секретариата Союза писателей была создана комиссия по литературному наследию Павла Васильева, председателем которой стал Сергей Поделков. Началась работа по возвращению имени и поэзии Павла Васильева из небытия.
Сергей Александрович не только сам занимался популяризацией творчества Павла Васильева, он привлек к этому и своего сына Александра, который с отличием окончил Литературный институт им. А. М. Горького в 1974 году. Им была написана диссертация на тему “Поэзия Павла Васильева”. Первый сборник сына, Александра Испольнова, “Мед великанов” был издан в издательстве “Современник” в 1981 году. Кроме того, он читал лекции по русской и всемирной поэзии в Педагогическом институте им. Крупской. Работал с литературными объединениями. Являлся членом Союза писателей СССР.
Сергей Поделков гордился сыном. Видел в нем свое продолжение. В 1993 году он погиб “при невыясненных обстоятельствах”. Смерть сына подкосила и без того надорванное здоровье Сергея Александровича. “Опять болею. Непрерывно. Опять врачи, опять берут кровь. Трудно. Но я допишу это письмо”, — напишет он в письме Станиславу Евгеньевичу Черных, в котором он вспоминал о встречах с Павлом Васильевым.
Памяти П. Васильева он посвятил стихотворение “Расправа”:
Среди радости русского леса
Поднималась она
— хороша! —
Сто колец прорезало железо,
золотая открылась душа...
Повалилась сосна, повалилась,
подрубили её моготу
Не за слабость корней,
не за хилость —
За величие, за красоту!
Литература:
Поделков Сергей. Ступени. Стихи. — М.: Изд. ЦК ВЛКСМ, 1966.
Поделков Сергей. Власть сердца. Стихи. — М.: Художественная литература, 1966.
Поделков Сергей. Библиотечка избранной лирики. — М.: Молодая гвардия, 1967.
Поделков Сергей. Бег огня. Стихотворения и поэмы. — М.: Современник, 1972.
Поделков Сергей. Земное. Лирика. — Москва, 1982.
Поделков Сергей. Избранное в 2 томах. — М.: Художественная литература, 1982.
Поделков Сергей. Музыка земли. Избранное. — М., 2007.
Испольнов А. Уход. Стихи. — М.: Художественная литература, 2002.
Озеров Лев. О поэзии Сергея Поделкова // Поделков Сергей. Ступени. Стихи. — М.: Изд. ЦК ВЛКСМ, 1966.
