Это было в конце шестидесятых. Мы, – я и мой приятель Борис, – прибыли к месту назначения. Началась самостоятельная жизнь, полная тревог и надежд. Мы были молоды, нас ничего не смущало, нам всё было по плечу. Мы были очень чувствительны, а свою работу врача рассматривали не иначе, как служение людям. Боль людскую, душевную и телесную, чувствовали каждой клеткой своего организма и отводили как могли. Работали как каторжные, на износ, дни и ночи. Пришли удача и разочарования. Пришёл опыт.
Много воды утекло с тех пор. Что-то стало забываться, но, как ни странно, одно событие, никак не связанное напрямую с работой, мне запомнилось до мельчайших подробностей…
Я возвращался с вызова. Вечерело. Было тихо. В воздухе, густом и неподвижном, физически ощущалось приближение грозы. Вдруг я почувствовал какое-то странное движение. От неожиданности я отскочил в сторону, не до конца осознавая, что происходит. По переулку, заполняя собой его пространство, вприпрыжку бежала, вдвое поперёк толще себя, баба, и, заходясь в надсадном крике, выдавливала из себя душу: «Иссушили!.. Ироды!.. Иссушили!» Обращение её, наверняка, было адресовано домашним, то ли мужу, то ли детям, а может, начальству, а то и всем вместе, всему миру. Крик бабы усилился эхом и тугим комком вывалился из переулка на соседнюю улицу, многократно повторяясь: «Иссушили!.. Иссушили!..» Так он и застрял в моей памяти.
Я долго не мог уснуть, впервые всерьёз задумавшись о кривых линиях жизни… Этой ночью сам собой родился вопрос, который позднее стал главным: «Почему мы так плохо живём?» И сейчас, каждый раз, видя людские страдания, память возвращает мне бабье перекошенное лицо и этот истошный крик – крик горя...
