О, любый мой дальний, немилый родной!
Рябины, Россия лачуг и пичуг –
Горчинки и сладости привкус двойной,
Падучей звезды ледяной сквознячок.
Куда-нибудь, дальний! К плечу – и помчи!
Но эти рябины, но гнёзда у стрех...
Летучее пламя плакучей свечи –
Душа покидает счастливых и всех.
Немилый, ведь тоже кровиночка, всех
Душа покидает, – лишь вьётся дымок.
Синичий ли щебет, собачий ли брех?
Рябины, Россия... – и в горле комок.
* * *
Тот домик, что временем стёрт в порошок,
Стоял на обрыве крутом.
– Откуда я знаю, что будет потом,
Но там было мне хорошо.
Авось перетрётся! – Граниты дробим...
Но болью накатит тупой:
Откуда я знаю, как будет с другим, –
Я помню, как было с тобой.
Лишь время жестокое: камень в груди, –
Летит, не отпустит вожжей,
Откуда-то зная: и миг впереди
Минувшего века важней.
* * *
Какое дерево другое
Под грубой бурою корой –
Как намерение благое
В душе под вечною чадрой.
Не тянет яблоню и грушу
Узнать о дереве чужом:
Нельзя увидеть ствол и душу
Без обнажения ножом.
А людям – слишком одиноко,
Душа и в близком – далека...
Кто сделал так, что видел много,
Тот погубил наверняка.
* * *
О жизнь, большая жизнь, не будь воровкой,
Собачьих глаз слезою не слепи:
Мне не сорвать цепи моей короткой,
Не защитить, что далее цепи.
Я не отдам, своим закрою телом,
Что в круге сём, от мрака отделю,
Но ты крадёшь за кругом, за пределом
Всё то, что я беспомощно люблю.
Покуда рву, мечу, себя морочу,
Но вдруг замечу, взвою на Луну,
Что цепь моя короче и короче
И как бы вся уходит в толщину;
Но вдруг замечу – горько и резонно:
Какие песни – осень на носу, –
Что лишь себя спасаю я позорно,
Да и себя, конечно, не спасу.
...Мой бедный разум, голова как репа –
Тут впору слечь, а жить хочу вдвойне,
И доверяюсь чувству столь же слепо,
Как, может быть, приказу на войне.
* * *
Человек задёрган и загружен –
Некогда завал разгресть в дому:
Надо то да сё, а сам – не нужен.
Никому не нужен, никому.
С ним случилось... – Хватит и отточий.
В жизни так теперь устроен он:
Всё трезвонит телефон рабочий,
И молчит – домашний телефон.
А судьба, конечно, не смеётся:
Просто загораживает путь.
Человек повесится, сопьётся –
Выберет, однако, что-нибудь,
Ведь уже румянца нет на коже,
Стынет кровь и ум не горячит.
– Значит, и «рабочий» смолкнет тоже.
Вот когда и этот замолчит...
* * *
Несмотря на все «но»,
я проснусь и оденусь, как все,
За рабочим столом окажусь
приблизительно в девять.
Словно белка, на миг
изумлённо замру в колесе
И крутиться начну,
так как надо же что-нибудь делать.
Я воспитана так, что, пока колесо
на ходу, –
Есть ли смысл бытия, всё такое подобное,
нет ли, –
Как-нибудь проживу.
И себе оправданье найду.
Кто воспитан не так –
тем значительно ближе до петли.
...Да уж, что говорить,
многим надо бы жить здоровей...
Где там век золотой?
Вижу, клетка твоя – золотая.
На мгновенье замрёшь,
но зальёшься, ведь ты – соловей.
(То ли за душу взяв,
то ли нищий, за полы хватая.)
«Надо ж что-нибудь делать» –
стена крепостная и ров:
Защищаючи что,
обходиться должны без чего мы?
От какой пустоты,
переполненной сонмом миров,
Заповеданный труд,
защищают твои бастионы?
«Есть ли смысл бытия?»
– Заводное гудение ос.
– Колесо на ходу, –
что изменится в сердце отпетом,
Если вся эта жизнь лишь неведенье,
вечный вопрос.
За рабочим столом
забытьё перед вечным ответом.
* * *
Судьба-злодейка, – мягко стелешь –
А встанешь сторону на чью?
– Быть одинокой, – то есть, с тем лишь,
С кем я хочу, с кем я хочу?
Так что теперь: спалить мосты мне?..
– Свеча. Тетрадь с карандашом.
В давно обещанной пустыне
Вольна идти за миражом.
Уже не мысля – по-другому,
Приемля жажду и камчу:
Мираж такой, как мне угодно,
Как я хочу, как я хочу!
С себя последнее снимаю,
Без разговоров в срок плачу
За недоступную приманку,
Но ту, которую хочу.
А мир... Уж если провод порван, –
Под тишью ватной, снеговой
Быть одиночеству – так полным:
Без никого. Без никого!
Судьба, когда дала соседку, –
Злодейка, руки ты умой,
Отняв последнюю зацепку:
Принадлежать себе самой.
Но - верх издёвок и коварства, –
Лишь трону лиру за струну –
Моя несчастная товарка!
– Ей тоже надо тишину.
Так что ж, душа, – смирись, мужайся:
Напасти сроду – полосой...
Тем одиночество ужасней,
Чем больше слышно голосов.
* * *
Как одиноко быть другой
в толпе в лесу и даже с мамой
исправь меня брани ругай
проснуться утром той же самой
и тот же век и тот же свет
летит в слепые окна тычась
на то же "можно?" то же "нет"
предела в те же триста тысяч
* * *
Г.Б.
Лишь стоит задуматься только,
До глаз дотянуться душой –
И месяца дынная долька
Качнётся планетой чужой...
Гражданка – песчинка, крупица,
Два звонких копытца в толпе, –
А стоило только влюбиться –
Вселенною стала тебе.
Познать бы все тайны с наскока –
Песчинки, что слиты в пески
Настолько большие, насколько
Пытливому духу близки.
Чтоб зоркое время настало,
В смятенное сердце внесло
Разумную жёсткость масштаба
Не чуждое чувству число.
Чтоб, щурясь на яркие блики,
Не высказать слова хулы.
– Хоть звёзды и сделались близки,
Но люди не стали малы!
