Отступать дальше некуда, брат, –
за спиной только берег озёрный,
и к черте роковой этой чёрной
оттеснён поредевший отряд.
Наш последний рубеж – Китеж-град!
Не Москва, брат, за нами, не Тверь –
неприятель давно уже там,
но оставшимся списки потерь
лучше не объявляй, капитан.
Да и сам не сочтёшь имена –
в этих списках почти вся страна.
Наша рота – лишь горстка бойцов,
кроме нас, на Руси – никого.
Над могилами наших отцов
топот новой орды мировой.
Только в Китеж-Златые Врата
супостат не войдёт никогда.
К погруженью команда: «Пора!»
Отпускает рука, не дрожа,
приобщённый к священным дарам
опустевший рожок «калаша».
Склянки бьют или колокола? –
вот и церковь под воду ушла,
только крест над кипеньем волны
с перископной глядит глубины.
* * *
Молил я: «Дай знаки!..»
Но разве такого хотел:
с растущей тревогой
внимать все последние годы,
как странно поспешно
небесный режимный отдел
снимает печати,
секретные грифы и коды.
Неужто заклятьям
и тайнам кромешным конец,
коль входишь свободно
без пропуска и оберега
в тот зал к единицам храненья
с приставкою «спец.»,
где чёрные камни Перу
и портреты Эль Греко.
А есть ли там мастерской дезы
испытанный яд,
компьютерный вирус,
обманка для третьего глаза,
об этом – проси не проси –
тебе не говорят, –
пока ещё не было Сверху
такого приказа.
Когда же наступит час «Х»,
то уже без намёков и без
речей сокровенных
про старые свитки и фрески
опустится только
последний десант МЧС
в суровом своём
реактивном
архангельском блеске!
* * *
Не иначе нам снова
большая война угрожает
или вирус смертельный,
к которому мир не готов:
что-то слишком обильные
в этом году урожаи –
ветви яблонь ломаются ныне
под грузом плодов.
Благодати бы этой
порадовать сердце,
но что вы
от ошибок прогнозов
и сбоев народных примет
проскочили без памяти
яблочный Спас и медовый
в маете, от которой
нигде избавления нет.
Вот и осени краски
как будто не те и не к сроку,
странной ржавчиной
небо ночное горит.
Сколько в ходиках наших
завода осталось? –
ей-богу,
года на два,
а может, от силы, на три.
Только лишние знания
скорбь умножают,
не лучше ль
строить суперколлайдер
и нефти остатки качать,
по привычке надеясь,
что снимется благополучно
с неразумной планеты
её роковая печать.
По привычке молясь,
и постясь, и говея,
без отрыва
от лжи гороскопов и телереклам.
…Пахнет гарью,
болезненным холодом веет.
С ветки падает яблоко,
треснувшее пополам.
* * *
Проклятие из тьмы веков,
чума, подгаданная к пиру, –
она уже недалеко,
планета с именем Нибиру.
Неумолимо её путь
скрещён с орбитою земною.
И свет её тяжёл, как ртуть, –
нет, не минует стороною!
Всё ярче, всё сильней сквозит
тревогою неотразимой.
Приходит время немезид,
когда отвергнуты мессии.
Не кризис – плата за грехи,
расчет серьёзней будет с нами:
быстрее тают ледники,
и разрушительней – цунами,
всё чаще лайнеры горят,
и снова городу и миру
про катастрофы говорят,
скрывая правду про Нибиру.
Эй, вырубатели лесов,
травители морей и пашен! –
вы Богу плюнули в лицо,
а Космос – до сих пор не страшен?
– Шумеры, майя… не впервой!
Но Судный день не провороньте:
Крылатый диск над головой
И вал воды на горизонте!
Русские
Доля сбившихся с пути –
Потерять своих Богов.
Наши руны – взаперти,
наши кони – без подков.
Наши земли – в лебеде,
наша слава – лишь вчера.
Гаснут во хмелю, в нужде
воины и мастера.
Ни ремёсел им, ни битв,
лишь тоскою душу рви
под елей чужих молитв
в наших храмах на крови.
Кто мы – божии рабы? –
если столько уж веков
терпим иго, позабыв,
где, сокрыта от врагов,
тяжко спит душа Руси,
как с живой водою ключ…
Только бы хватило сил
сдвинуть камень бел-горюч!
* * *
А в городе уже невмоготу.
Всё, чем я жил, что в нём любил когда-то,
Ушло за грань, за красную черту,
За роковую точку невозврата.
Глухое эхо: «было, был, была…»
Больнее всех разладов и размолвок.
Застряла в сердце чёрная стрела –
Убитой малой родины осколок.
Остаться? – Нет, – прости, – не суждено
Вписаться в эту нежиль, в этот морок
С холодными огнями казино,
С хоромами «крутых» среди каморок,
Где больше нет минуты тишины
И мутен небосвод от сизой гари,
Где пиво пьют у школы пацаны,
Не знающие, кто такой Гагарин.
А те, кто на плаву в моём роду,
Уставшие от Ницц и Эмиратов,
Хотя и не кричат «Невмоготу!» –
От той же чёрной боли умирают.
И я здесь сам не свой. И не зови
В пустую суету, в чужие страсти,
Где и молитвы – сами не свои –
Уходят в безвоздушное пространство.
