Под ногами похрустывал первый выпавший снег. Белые хлопья, подгоняемые попутным ветром, залепляли глаза и настырно пытались забраться за шиворот, чтобы пощекотать.
– Сынок, не подмогнешь? – из раздумий Сергея вырвал дребезжащий старушечий голос, – мне б только дорогу перейти, и я дома. Так и ноги уже не идут, и руки отваливаются.
Овчинников кивнул и принял из рук бабушки тяжеленные сумки. Он как раз собирался переходить улицу, так почему бы заодно и не помочь старому человеку. Его даже не смутил "восхитительный" аромат, что доносился из баулов. Каждый живет в меру своих возможностей, а у нынешних пенсионеров они весьма ограничены. Нельзя было винить эту старушку в том, что она в поисках пропитания или дополнительного заработка обшаривала местные свалки. Может, и ему самому вскоре придется нищенствовать... Нет. До такого он не опустится. Слишком велики гордость и самолюбие. Лучше уж пулю в лоб...
– Спасибо, милок, – голос старушки вновь пробил пелену мыслей. Сергей удивлённо моргнул. Оказалось, что он донес сумки прямо до обшарпанных дверей бабушкиной квартиры, – даже не знаю, как тебя и благодарить... Мабуть, зайдёшь, так я тебя чайком угощу.
– Не за что, бабуля, тороплюсь я, – Сергей улыбнулся, – уж извини, что не могу гостеприимством воспользоваться.
Шаги Овчинникова уже гремели по подъезду. Где-то раздался протестующий «мяфф» разбуженного кота. Старушка едва слышно вздохнула, и её губы прошептали: «Добрейшей души ты человек, Сережа...»
* * *
Сергей вышел из подъезда и взглянул на часы. Стрелки показывали половину десятого. Оставалось еще полчаса. Торопиться было некуда. До особняка Первушиной, куда он направлялся, было всего пара кварталов.
Щёлкнула зажигалка. Сергей закурил. При воспоминании о Первушиной его снова затрясло. Хорошо, что хоть за руль не стал садиться, не то точно бы с первым попавшимся столбом поцеловался. Короткими шагами на негнущихся ногах он двинулся к намеченному месту.
Проезжающая мимо машина, коротко блеснув фарами, на несколько секунд выхватила из снежной пелены медленно бредущую по тротуару фигуру, кутающуюся в короткое черное пальто.
Дрожащая рука поднесла к губам выкуренную до половины сигарету. Едва тлевший огонек вспыхнул яркой рубиновой звёздочкой. Сергей сделал очередную глубокую затяжку, но напряжение и не думало спадать.
Вот и знакомый поворот, направо, под арку. Ещё пара десятков шагов, звонок в дверь, и встреча с судьбой состоится. На карту в буквальном смысле поставлено всё. Проиграет он сегодня – и жить-то дальше будет незачем. Если же выиграет... Для себя Овчинников твердо решил завязать с азартными играми. Ничего, кроме проблем, играя в карты, он не нажил.
Зашипел в небольшом сугробе брошенный окурок, так и не долетев до предназначенной для него урны. Сергей обстучал ботинки от налипшего на подошвы снега и поднялся по ступеням. Вздохнул и нажал на пятачок звонка.
Потекли томительные секунды ожидания. Наконец, дверь скрипнула, и хлынувший из проёма яркий свет вынудил Сергея зажмуриться.
– Проходите, госпожа ждёт, – тихий баритон дворецкого заставил содрогнуться. Голос был словно неживой, потерявший все краски и гамму чувств.
Сергей буркнул в ответ что-то невнятное и поспешил пройти в прихожую. Снял пальто и шляпу.
– Разрешите помочь? – дворецкий принял одежду из рук Сергея. – Госпожа ожидает в гостиной...
* * *
– Господин Овчинников, чрезвычайно рада вашему визиту, – Анастасия Павловна Первушина, женщина с чертовски привлекательной внешностью и бархатным голоском, встала с кушетки, сердечно приветствуя гостя. Впрочем, за напускной теплотой и душевностью скрывался характер настоящей стервы и порядочной суки. Всё это вкупе с трезвым умом и холодной расчётливостью делало её настоящей дьяволицей. Она с лёгкостью разбивала сердца, втаптывала в грязь чужие честь и достоинство. Её любили и ненавидели одновременно.
Но, помимо всех этих женских заморочек, Анастасия Первушина по-прежнему оставалась непревзойдённой в игре в карты. Никто, будь то мужчина или женщина, так и не смог её обыграть. Каждого рискнувшего она раздевала до нитки и отпускала восвояси.
Теперь настал черёд и Сергея. Сегодня был его последний шанс отыграться. Он спустил практически всё своё состояние, но не терял надежды выкарабкаться. Хотя внутренний голос настойчиво твердил: «Брось, пока не поздно!»
– Крайне польщён, Анастасия Павловна, – Сергей склонил голову в лёгком поклоне. Хорошо, что она не заметила, как он судорожно сглотнул. При взгляде на прелестницу у него на миг пропали все мысли об игре. Рыжие локоны, словно огненный ореол, окутывали её голову, спускались на плечи, прятались в глубокое декольте зеленого вечернего платья. Алые губы призывно манили.
– Приступим, Сергей Геннадьевич? – Первушина поплыла в сторону специального приготовленного столика. – Думаю, незачем откладывать дела в долгий ящик.
Овчинников кивнул. Действительно, зачем тянуть. Не за великосветской же беседой он пришёл...
–... Ещё партию, Сергей Геннадьевич? - в бесовских глазах Первушиной плясали отблески от горящих вокруг свечей.
– На что, позвольте спросить, я с вами ещё играть могу? Мои карманы, как и мой банковский счет, пусты! – в глазах Овчинникова стоял неподдельный ужас. Какого, спрашивается, дьявола, он вообще сюда шёл... Ведь понимал, что нужно остановиться...
– О, мой дорогой друг, поверьте мне, у вас ещё есть на что сыграть... – Первушина игриво стрельнула глазками в Сергея, с удовольствием затянулась и выпустила струйку дыма в потолок, – и эта ставка с лихвой перекроет всё то, что вы мне проиграли.
– Что же это, Анастасия Павловна? – Сергей непонимающе уставился на Первушину. Неужели ей потребовалась его жизнь... Что ж, по крайней мере, он ничего не потеряет, сыграв ещё партию. И так дома в верхнем ящике письменного стола дожидался заряженный револьвер. – Хотя я в любом случае согласен.
– Нет, Сергей Геннадьевич, жизнь ваша меня не интересует, – женщина довольно рассмеялась, наблюдая реакцию Овчинникова, - а вот душа – совсем другое дело.
– Шутить изволите?
– Отнюдь... Степан! – Первушина потушила сигарету и кликнула дворецкого, – будь любезен, принеси перо, чернильницу и договор.
– Договор?
– Конечно, мил друг. Нужно же нам документально скрепить наше соглашение. Вы ставите душу, я – всё то, что вы мне проиграли, и ещё немного сверху. Возьмёте верх – считайте, что мы с вами и не встречались вовсе. Если же выиграю я, то уж не обессудьте... Ну, так что, не передумали?
Сергей отрицательно покачал головой. Оказывается, Анастасия Павловна еще и психопатка... Впрочем, застрелиться и «без души» можно.
Тем временем дворецкий Степан принес всё потребное. Даже не взглянув в текст, что чернел на желтоватой бумаге, Сергей обмакнул кончик пера в чернильницу и широким росчерком оставил свою подпись. Буквы загорелись ярко-алым.
– Какие у вас чернила странные, Анастасия Павловна...
– Самые подходящие, – Первушина окунула кончик пальца в склянку и слизнула с него багряную капельку, – такие договоры принято скреплять кровью. Пусть не своей, но всё же...
– Вы сумасшедшая! – если у Овчинникова и оставались сомнения по этому поводу, то теперь они окончательно развеялись.
– Думайте, что хотите, – женщина оставила свою подпись на договоре, – но играть всё равно придётся, – по её лицу пробежала тень усмешки, – Сдавайте, дорогой мой человек!
* * *
Пара двоек, тройка, семёрка и туз. Почти как у классика.
Пора вскрываться.
Мысленно скрестив пальцы, Сергей открыл карты. Пришел черёд Анастасии Павловны...
Вслед за десяткой пик на стол легли валет, король и туз той же масти. Последней, словно в насмешку, появилась роковая пиковая дама. Роял-флэш...
Да. Жаль, что пистолет остался дома. Больше всего Овчинникову сейчас хотелось прострелить голову сидящей напротив женщины. Потом в довесок убить дворецкого. И финальным аккордом покончить с собой.
– Вы проиграли, Сергей Геннадьевич, – голос Первушиной был странно сух, – ваша душа теперь моя. Степан, инструменты!
Увалень-дворецкий мигом испарился. Будто и не было.
– Какие ещё инструменты? - Сергею показалось, или в горле что-то действительно задрожало?
– Голубчик, вы проиграли? Проиграли... Договор подписали? Подписали... так чего удивляемся? - Первушина подвинула пергаментный лист с кровавыми росчерками поближе к Сергею, – Удосужились бы прочесть – не задавали бы глупых вопросов. Читаем... «Я, нижеподписавшийся Овчинников Сергей Геннадьевич обязуюсь отдать свою душу Сатане, представленному нижеподписавшейся Первушиной Анастасией Павловной, если проиграю ей последующую партию в покер».
И далее ваша и моя подписи.
– Но...
– Что «но»? Не могу же я душу-то вашу... душонку... душоночку... без инструментария изъять.
* * *
Дворецкий притворил входную дверь вслед за гостем. На улице уже светало.
– Степан, поди сюда! – голос Анастасии Павловны донёсся из гостиной.
– Да, госпожа?
– Будь добр, выкинь эту гадость, – Первушина изящным жестом указала на карточный столик, где внутри скомканного листа бумаги с договором лежала душа Сергея, – такого добра и в Аду хватает.
– Как выкинуть? Куда? – Степан непонимающе уставился на хозяйку.
– Руками. На помойку. Там ему будет самое место. Среди таких же отбросов, – Первушина слабо улыбнулась. – Однако, и намучилась я, пока душу из него вынимала.
– Так стоило ли тогда всю ночь с ним возиться? Отпустили, и вся недолга.
– Тут дело принципа... Договор есть договор. Карточный долг – это святое.
– Так для вас же нет ничего святого.
– И правда... Ну, да не суть. А вообще, что-то ты больно разговорчив у меня стал, голубчик. Твоё дело приказы выполнять, а не рассуждать. Не то живо замену тебе подыщу. Благо желающих много, – в уставших глазах Первушиной мелькнула искра раздражения. – Забирай эту дрянь и оставь меня...
Степан поспешил ретироваться вместе с мусором...
Сергей брёл без цели. Просто шёл, куда глаза глядят. Он не помнил прошлого, не думал о будущем и смутно сознавал настоящее. Даже собственное имя он забыл.
Ноги выписывали замысловатые кренделя по тротуарам и дорогам. Хорошо, что в рассветный час машин было ещё не так много. Но каждый водитель считал своим долгом хотя бы яростно погудеть на шатающегося, подобно пьянице. Лезет, чертила, на проезжую часть... Смерти хочет, видимо.
Пара человек удосужилась даже остановиться, выйти из авто и дать нахалу по лицу. Сергей падал и вставал с абсолютным безразличием. Шёл дальше...
– Сынок... сынок! – чей-то голос слегка разогнал туман, царящий в голове, – ты тут потерял...
Мутным взглядом он уставился на говорившего. Вернее, говорившую. Откуда-то ему была знакома эта старушка с двумя набитыми чем-то сумками.
– Потерял?
– Да, держи, – бабушка торопливо сунула Сергею в руку какой-то хрустящий комок.
– Что это?
Ответа не последовало. Старушки и след простыл.
Сергей развернул бумажный комок, что оставила в его руке старушка. В груди внезапно потеплело. В голове прояснилось.
На смятом листе договора лежала его слегка потрёпанная душа...
* * *
– Повезло тебе, Матрёна. Воля случая... а так бы списали тебя по профнепригодности, – апостол Павел черкнул что-то у себя в журнале, – но я, так и быть об этом умолчу. Лети за премией, ангел-хранитель... – он ехидно хмыкнул.
Кряхтя, старушка расправила крылья. С Сергеем всё висело на волоске и почти сорвалось.
Впрочем, душа спасена, и хорошо всё то, что хорошо кончается...
