Овдовела Лея в 1904 году, когда ее Залман погиб в Манчжурии, оставив сиротами Соломона, Иосифа и дочь Полю. 9 – летний Иосиф к тому времени успел несколько лет проучиться в хедере местечка Гайсин, что на Уманьщине. На том и завершилось его образование, и как старший в семье пошел он в батраки. Благо к тому времени Иосиф ростом не уступал и 15 – летним.
Вот и стал он подпаском и приставлен был к табуну из дюжины лошадей. За 9 лет службы у хозяина – конезаводчика, Иосиф выслужился в конюхи и стал неплохим наездником. Вот только в жокеи он не годился, потому как уже к тому времени вымахал чуть ли не в сажень ростом и далеко не всякая лошадь была ему подстать. А как подошло время служить в армии, то поставили Иосифа в воинском присутствии под «гвардейскую мерку» - 6 футов, 4 дюйма – и планку пришлось поднять на 5 дюймов!
Воинский начальник приказал его отправить в Царское Село под Петербургом, где в лагерях лейб-гвардейской кавалерийской дивизии собирались новобранцы гвардейских статей со всей России и шеф лейб-гвардии Великий князь лично вел отбор. Он осматривал каждого и на груди мелом ставил метку – буквы К, Г или КИ, что означало соответственно: кавалергард, гусар, кирасир. Отбирал он их по масти: брюнеты шли в гусары, блондины – в кирасиры, шатены – в кавалергарды. Иосиф был шатеном, да еще наездник отличный, вот и стал этот еврей кавалергардом.
Российские кавалергарды (от французского - конная стража), вели происхождение от гвардейской кавалерийской роты, учрежденной Петром 1, командиром которой числился он сам, а рядовыми были сплошь дворяне из хороших фамилий. И все – высокорослые. С 1800 г. в российской гвардии уже имелся целый полк кавалергардов. К тому времени в нем солдат – аристократов уже не было, но офицеры все принадлежали к высшим кругам российского дворянства.
Однако рядовые набирались из новобранцев ростом не менее 6 футов и 4 дюймов – 1 м. 93 см. Все они должны были быть шатенами и хорошими наездниками. Всем этим требованиям Иосиф соответствовал вполне. Вот и стал он единственным евреем в кавалергардском полку. Впрочем, за 16 лет до него, там служил другой еврей – Абель Ашанский - и память о нем среди кавалергардов сохранялась, была даже чем – то вроде полковой традиции. Надпись на двух языках – русском и еврейском - сохранилась на одном из памятников старинного Петербургского кладбища. Она гласит: "Здесь покоится прах фельдфебеля Кавалергардского Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полка Абеля Ароновича Ашанского. Вступил в службу в 1846 году, умер на службе же в году 1899 ". Таким образом, прослужил этот еврей 53 года, вместо положенных даже при Николае Первом 25!
В учебной команде Иосиф выучился русской грамоте и азам арифметики, ибо писать - читать и по-еврейски он не умел. Зато, в супервесте, каске с орлом на гребне, смотрелся он великолепно, на огромном коне своем сидел как влитой и тяжелым палашем владел отменно. В общем, кавалергард из него получился достойный. А что еврей – так никто, глядя на этого конного великана, о таком и помыслить бы не смог.
Война застала лейб-гвардейскую дивизию в летних лагерях под Павловской Слободой и в августе 1914 года она уже сражалась в Восточной Пруссии. Бои под Каушеном, поход на Петроков, Невежи, сражение на Стоходе – нанесли тяжкие потери российской лейб-гвардии. Ее отводили в тыл, пополняли и снова вводили в сражение.
Как ни странно, даже лейб-гвардию ставка Главковерха не берегла, а пополнение с каждым разом все меньше удовлетворяло традиционно высоким требованиям, ибо мельчало, где уж в войну таких исполинов сыскать! Иосиф в боях отличался доблестью и немалым кавалерийским мастерством. Огромный палаш в могучих руках богатыря рубил беспощадно. И к 1917 году Иосиф стал младшим вахмистром и кавалером полного банта солдатских Георгиевских знаков.
После Февральской революции Кавалергардский полк был отведен с фронта на Украину и нес комендантскую службу на железной дороге в районе Казатин – Шепетовка. От Казатина, где квартировал эскадрон Иосифа, до Гайсина, где жила мать с детьми, было всего три часа езды рысью, и он несколько раз навестил свою семью. Когда же в декабре 1917 года полк был расформирован, Иосиф вернулся на родину, как он думал, надолго. Строевой конь, кавалергардская униформа, палаш и карабин были с ним. Только каску с орлом на гребне он оставил в казарме.
Однако уже весной 1918 г. Иосиф со всем своим снаряжением и конем был мобилизован в Украинскую Красную Армию, участвовал в боях так называемой Завесы. А с 1919 года, стал он командиром взвода в бригаде Григория Котовского, который сразу заприметил богатыря и переманил к себе. С его бригадой Иосиф воевал на многих фронтах, а в 1923 году стал командиром эскадрона в кавкорпусе, которым командовал Котовский.
Корпус дислоцировался на Украине, штаб - в г. Умань, там же квартировал и эскадрон Иосифа. Естественно, комэск не входил в круг старших командиров штаба корпуса – по рангу был далек от Котовского. За исключением, разве что, единственной ситуации. Как известно, Котовский тоже был человеком богатырского телосложения и весьма благожелательно относился к подобным себе по физической мощи.
В те времена таких поблизости было только двое: комэск Иосиф Гороход и командир бригады Николай Криворучко. Этот последний, хоть и был пониже ростом, чем Иосиф, однако силушкой обладал былинной. Вот они – то и составляли компанию Котовскому, когда бывал он в Умани, в любимом его развлечении – походах с баню. Парились до обалдения, а зимой выбегали все трое нагишом и боролись, барахтаясь в снегу.
На эти ристалища, как правило, сбегались многие уманьчане, в том числе – местные дамы. Невиданное ведь зрелище: три настоящих богатыря, в том числе и командир их знаменитый, в чем мать родила, борются друг с другом. Как-то раз пришла туда и Фаня, девушка из очень богатой местной семьи. До революции ее отец и братья были купцами первой гильдии. После Гражданской войны остались из семи только два брата. В описываемое время еще во – всю действовал НЭП и братья владели самой большой гостиницей в Умани. Их сестра, Фаня, считалась весьма завидной невестой в еврейской общине: собой красавица, из хорошей семьи и далеко не бесприданница.
И надо же такому случиться, чтобы врезался в память девичью нагой исполин, боровшийся в снегу с самим Котовским! Умань – небольшой в те времена город и Фаня с Иосифом встретились зимой 1925 года у общих знакомых и полюбили друг – друга, хотя Фаня и до подмышек своего избранника не доставала.
Но, несмотря на советские времена, их чувства вызвали большой скандал в ее семье, да и в местной общине. Умань – город не простой, здесь жил и умер великий цадик Нахман – еврейский мудрец и святой человек. Впрочем, могила его и в ХХI веке служит объектом поклонения и паломничества евреев из разных стран. А брак с Иосифом, по понятиям местных хасидов, был сущим мезальянсом. Потому как он - бывший конюх - безотцовщина, малограмотен, да еще и коммунист в придачу. Да и ростом великан, что тоже неприличным считалось.
Была и еще причина, очень даже веская, по тогдашним представлениям: старшая ее сестра, Геня, замуж еще не вышла, значит, Фаня должна была ждать своей, так сказать, очереди. И братья пригрозили лишить Фаню приданного – по тем временам кара немалая. Но плохо они знали свою Фейгеле («птичка», евр.). Без разрешения, без благословения и без приданного отправилась она в ЗАГС со своим кавалергардом и поселилась в комнатушке, которую выделил новобрачным комендант общежития краскомов.
А вскоре случилось событие, которое потрясло 2-й кавкорпус, В августе 1925 г. в совхозе Чабанка был убит Григорий Котовский. История этого убийства до сих пор не прояснена, хотя негодяй, стрелявший в комкора, был известен с самого начала. Иосиф лишился могущественного покровителя и остался на той же должности в Умани еще на целых пять лет. Да и на что мог он претендовать, собственно, если писал и читал с трудом. Вот на плацу, на выездке, на рубке лозы и чучела – тут он отличался выправкой, посадкой, громовыми командами, мощнейшим ударом палаша, сохраненного с кавалергардских времен.
В 1929 году отправили Иосифа в Киев на высшие кавкурсы, а по возвращении назначили командиром дивизиона в кавалерийский полк, дислоцированный в молдавском городе Тирасполе. Это было повышение – дивизион состоял из трех эскадронов – около 200 всадников. Забот стало больше, но и зарплата выросла, что было весьма кстати: в семье появился ребенок, которого назвали Мотл-Золмен, как и положено – по двум дедам. Это имя продержалось до возвращения отца с маневров. Первенца он переименовал, назвав Марком.
В 1935 году Иосиф становится командиром своего полка, а поскольку к тому времени в Красной Армии введены были воинские звания, то ему присвоили полковничье – четыре «шпалы» в каждой петлице на воротнике гимнастерки. Теперь семья занимала самую лучшую квартиру в поселке краскомов - две комнаты и кухню, впрочем без всяких удобств, кроме электрического освещения и телефона, положенного комполка по штату.
Сюда, к гостеприимному хозяину, нередко приезжали сослуживцы по 2-му кавкорпусу, а иногда и Николай Криворучко, принявший корпус вскоре после убийства Котовского. Фаня готовила ужин, на столе в изобилии – молдавское вино. Задушевные разговоры, воспоминания затягивались до глубокой ночи. А поутру выходили оба богатыря на лужайку перед домом и боролись. В сущности, теперь это была уже не борьба, а так – дружеская разминка.
В начале 1936 г. Иосифа вызвали в Одессу, побеседовали в штабе округа и объявили, что ему предстоит годичная командировка в Китай. Задание секретное, для всех, мол, просто – убывает на Дальний Восток. Что ж, не привыкать. Сдал дела заместителю, попрощался с полком, построенным на плацу, попрощался с конем в деннике. Даже жене не сказал, куда и зачем уезжает, она проводила его на вокзал и осталась. Ждать – привычное дело для жены военного, еврейки – тем более.
Он вернулся через полтора года летом 1937 с орденом Боевого Красного Знамени – большая награда по тем временам. Принял полк и приступил к командованию. Между тем, Красную Армию уже настигла волна репрессий. Сталин руками своего безотказного палача Николая Ежова проводил «очищение» страны и армии от потенциально опасных, неугодных, а по большей части – ни в чем не повинных ее граждан и воинов.
В 20-ю годовщину Красной Армии, была учреждена серебряная медаль «ХХ лет РККА», которой к 23 февраля 1938 года награждались высшие и старшие командиры, прослужившие два десятилетия. Получил ее и полковник Иосиф Гороход. А ровно через месяц, 23 марта, за ним пришли. Вместе с Иосифом были арестованы начальник штаба, комиссар и почти все старшие командиры полка. Много лет спустя выяснилось, что все они были обвинены в причастности к «заговору комкора Криворучко». Сфабрикованный следователями, этот заговор, якобы, состоял в том, что «соучастники», бывшие сослуживцы комкора, по его сигналу должны были взбунтоваться, идти в Бессарабию и там сдаться румынским властям.
Сам Николай Криворучко, в то время первый зам. командующего войсками Белорусского военного округа, уже был арестован. По данным книги О.Сувенирова «Трагедия РККА», Криворучко, отличавшийся неимоверной физической силой, на первом же допросе «схватил следователя и задушил, а потом, действуя его телом как дубиной, отбивался от бросившихся на него охранников, пока не был застрелен ими».
Нет, однако, никаких сведений о том, как вел себя на допросах полковник Гороход, который и ростом и силушкой превосходил своего начальника и друга. Но, судя по тому, что не был расстрелян, очевидно, несмотря на пытки, он не подписал обвинений. Ибо вернулся домой в начале 1940 года, когда стали выпускать некоторых старших командиров и генералов. Он был изможден до предела, сохранил от былой стати разве что рост свой лейб-гвардейский. В тираспольском НКВД ему назвали адрес каморки, где ютилась семья, которую не репрессировали, а только выгнали из квартиры комполка. Ему даже вернули его обмундирование, видать, среди местных чекистов не нашлось никого, кому оно было бы впору.
В течение двух недель Иосиф приходил в себя. В полку немедленно узнали о возвращении командира, освободили квартиру, перевезли немногие сохраненные Фаней вещи и в полдень стала приезжать фура с едой из полковой кухни. Но, все же, когда Иосиф, решив ехать в полк, надел форму, то она повисла на нем как на вешалке. Да и на коня он взобрался с трудом. Видать, досталось ему в тюрьмах по полной мере.
А в полку Иосиф не застал ни одного из своих старших командиров. Они не вернулись никогда, сгинули в ГУЛАГЕ. Их должности занимали комэски, в основном лейтенанты. Кроме этого, не было в полку былого порядка, подтянутости. Не мудрено, аресты подкосили все, что держалось на опыте старших командиров, на их требовательности, инициативе, выработанных десятилетиями военной службы.
И полковник, с присущей ему спокойной настойчивостью, взялся за восстановление боеспособности своих кавалеристов. Полевые выездки, полигонные занятия, тревоги и учения следовали сплошной чередой. И к лету 1940 года боеготовность полка была восстановлена.
А тут подоспело 28 июня, день, когда поднятый по тревоге полк двинулся по мосту через Днестр в Бессарабию. Эскадроны на рысях прошли по молдавским проселкам, по улочкам города Бельцы и остановились на его окраине в казармах румынской гусарской бригады, которая накануне ушла в Бухарест. Вскоре приехали и семьи командиров, их поселили в особняках местных богатеев, бежавших с румынами и тех, кого чекисты погнали в Сибирь. К европейскому обустройству и утвари жены, дети, да и сами командиры были, мало сказать – непривычны, а вообще никогда и не думали, что такое существует. Большинство из них и не слыхивали о холодильниках , не видели ванн, не пользовались унитазами и биде.
Впрочем, попривыкли, ведь хорошее воспринимается быстро. Однако жизни в барских апартаментах было им отпущено меньше года. В ночь на 22 июня полк, поднятый по тревоге, ушел в район сосредоточения. Но не успели бойцы спешиться и отдать лошадей коноводам, как над ними появились самолеты с крестами на крыльях. Стали рваться бомбы, захлестали пулеметные очереди. Ошеломленные бойцы, не обученные сопротивлению такого рода воздушной атаке, в панике разбегались, а немцы расстреливали их на - выбор. К рассвету полк потерял значительную часть личного состава и коней.
Полковник, однако, сумел организовать эвакуацию всех командирских семей, обеспечив их денежными аттестатами и предоставив почти весь автотранспорт полка. Потом выяснилось, что поступил он весьма предусмотрительно, потому что Бельцы уже вскоре были заняты немцами. Он таким образом спас многих жен и детей командиров своего полка.
Но полк уже вскоре после первого налета авиации, вынужден был перейти к обороне и из кавалерийской превратился в пехотную часть. И по прямому предназначению не был использован ни разу: какие уж тут кавалерийские атаки лавой против моточастей противника!
А семьи его командиров уже никогда ничего не узнали о подлинных судьбах своих мужчин. Почти всем разосланы были впоследствии стандартные справки о том, что имя рек не числится среди убитых, раненных и пропавших без вести. И славный кавалерийский полк, видимо, тоже ушел в небытие, как исчезли с полей сражений гораздо более крупные части и соединения.
Семья полковника, потерявшая в ходе долгой эвакуации почти все вещи, оказалась, в конце концов на Урале, где и бедовала всю войну. В 1945 старшего сына призвали в армию, в военное училище, а Фаня с младшим вернулась в Молдавию и осела в Кишиневе, где ей выделили крохотную каморку. Работала она на почте, Марк стал офицером, младший сын – инженером и оба, как могли, поддерживали мать, которая так и не вышла замуж, хотя предложений хватало.
Солнечным весенним утром 1954 года к почтовому окошку Фани подошел пожилой мужчина и тихо спросил: - Вы ведь жена полковника Иосифа Горохода? Услышав утвердительный ответ, сказал: - А я был его начальником штаба, может, вспомните – майор Николай Виноградов? Фаня вглядывалась в худое изможденное лицо и не могла признать человека, которого видела не раз. Потрудилась над ним злая судьбина, раз уж до неузнаваемости изменились черты лица.
Потом сидели они за скудным столом в ее каморке. Фаня и младший сын внимательно слушали рассказ бывшего начштаба о горестной судьбе его полка.
- Еще дней десять после начала войны мы занимали оборону в западной Бессарабии, пока нас не обошли с фланга и тогда начали отступать. В сущности, с самого начала полк использовался как пехота. Ни разу не пришлось идти в атаку лавой, как учились, ни применять тачанки для создания пулеметной завесы. Легендарные эти тачанки превратились в конные повозки для полкового имущества.
- За месяц отступления потеряли многих товарищей и почти всех коней. А в начале августа немцы окружили армии нашего Южного фронта, замкнув кольцо в районе Умани. Остатки полка в то время находились в лесах у Южного Буга. Иосиф Зельманович тогда сказал, что места эти знает, служил здесь во 2-м кавкорпусе Котовского, а в Умани женился.
- Полковник осмотрел лес, где мы нашли пристанище. Позади была река, а за лесом – дорога на Первомайск и Одессу. Никакой связи со своими частями не было и где они – неизвестно. А вот германские колонны, на автомашинах и пешие, шли по шоссе беспрерывно.
- От полка осталось человек 60, да верховых коней два десятка. Патронов почти не было. Но командир решил, что надо прорываться к своим, обходя Умань с юга. И мы уже изготовились к походу, когда наблюдатели с опушки сообщили: немцы спешились с машин, разворачиваются цепью, собираются прочесывать лес.
- И командир тогда сказал мне: - Давай, Виноградов, забирай все патроны и с пешими бойцами пробивайся к своим. А мы, на конях, атакуем немцев, задержим их. И добавил: - Хоть разок порубаем от души.
- Ну, мы быстро собрались, дозарядили оружие, попрощались и пошли по тропке на восток. И еще слышали такую знакомую громовую команду полковника: «По коням! Шашки вон! В атаку лавой, за мной, вперед!» А потом от местных слыхали, что вырвались из леса конники, впереди великан на черном коне и славно порубали врагов. Но и сами все погибли, когда немцы опомнились и открыли огонь.
- Да и мы далеко не ушли. Через неделю нас окружили и после короткого боя побили почти всех. Я был ранен и попал в плен. А потом до конца войны мыкался в германских лагерях. И хоть Родине не изменял, у Власова и подобных не служил, все равно получил «десятку». Вот недавно только выпустили, семьи нет, и я решил податься в Молдавию, где служил. Может, здесь притулюсь, - закончил Виноградов невеселый свой рассказ.
Фаня запомнила его и почти дословно повторила в письме Марку, который служил в дальнем южном гарнизоне. Просила – когда поедешь в отпуск, постарайся найти, где похоронили папу. Сын был холост тогда и осенью отправился в Умань, а оттуда – в те места, где отец повел своих конников в последнюю атаку.
Он нашел хуторок неподалеку от леска, о котором рассказывал Виноградов, нашел и людей, хоронивших командира-великана и его бойцов в братской могиле по приказу германского офицера. Прошло более 13 лет после этого, но никто даже колышка не вбил на небольшом бугорке, что насыпали над трупами павших воинов. Лейтенант это сделал сам и прибил дощечку с надписью: «Здесь похоронены полковник Иосиф Гороход и его бойцы-кавалеристы». Он сфотографировал могилу, и колышек, и дощечку, и привез матери в Кишинев.
...А через 50 лет Фаня Гороход скончалась в израильском городе Хайфе, где жила с младшим сыном. И завещала: на своей могиле рядом с ее именем написать имя мужа. Так и сделал младший сын, поставивший плиту на могиле матери. Теперь Фаня навсегда вместе Иосифом... Хотя бы так.
