Рассказывает Даниэль Освальд Руфайзен+3

Выступление перед школьниками Кёльна в апреле 1983 года

(Стенографическая запись)

Среди многочисленных публикаций о Даниэле Освальде Руфайзене особое место занимает небольшая книжка, увидевшая свет в 1989 г., благодаря немецкому пастору Дитеру Корбаху. Последний долгие годы вместе со своей супругой Иреной занимался вопросами иудо-христианских отношений, с особенно большим интересом следил и изучал деятельность брата Даниэля – именно под таким именем Освальд Руфайзен стал известен широкой публике.

Интерес Корбаха понятен, ведь биография Даниэля представляет собой сгусток невероятных, можно сказать «божественных чудес» его физического спасения, помноженных на не менее потрясающее доверие к нему со стороны глав белорусской полиции и немецкой жандармерии, плюс его удивительная готовность пожертвовать собой ради спасения людей вообще и евреев из гетто в частности и, наконец, его стремительное, практически в одночасье, крещение и, как результат последнего, превращение двадцатилетнего Освальда из юноши-сиониста в искреннего монаха-кармелита.

Поэтому не удивительно, что пастор Корбах, желая познакомить школьников с этой неординарной личностью, пригласил Даниэля рассказать им о себе. Его выступление в апреле 1983 г. в Кельне не только заинтересовало школьников , но и подвигло самого Корбаха записать его на пленку .

Нам неизвестно, почему так получилось, что только 6 лет спустя, в 1989 г., пастор, дополнив доклад Даниэля свидетельствами очевидцев и своими комментариями, выпустил его в своём маленьком издательстве «Scriba» в виде небольшой книги «Daniel – der Mann aus der Löwengrube», авторами которой были обозначены Даниэль Освальд Руфайзен и Дитер Корбах.

Эта книга по сути явилась первой публикацией, в которой Даниэль со свойственным ему искусством проповедника за короткое время сумел изложить все основные этапы своей сложной и многогранной жизни и деятельности. Книга быстро разошлась, и поэтому Корбах стал готовить ее второе издание, которое он дополнил последними событиями в жизни Даниэля. Но... по совсем непонятным для нас причинам Даниэль Освальд Руфайзен исчез из числа соавторов. Мы предполагаем, что, возможно, дополнения, сделанные Корбахом, не были одобрены Освальдом, в особенности раздел об участии Даниэля в качестве свидетеля на процессе начальника белорусской полиции Семена Серафимовича. (http://www.berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer8/Ruzhansky1.php)

Но мы забежали несколько вперед: на упомянутое первое издание мы наткнулись совершенно случайно. Вот уже почти два года, работая над проектом «Слово о Настоящем Даниэле», мы регулярно «пропалывали» Интернет и каждый раз не менее регулярно при наборе «Corbach» следовал один и тот же ответ: Dieter Corbach, “Daniel – der Mann aus der Löwengrube: Aus dem Leben von Daniel Oswald Rufeisen” (published only in German in 1993). Как потом оказалось, это было уже второе издание, которое так же быстро разошлась. Сегодня оба издания стали настоящим раритетом. Более того, о первом издании практически нет широкой информации.

Поэтому сначала мы познакомились с изданной в 1990 году фундаментальной книгой профессора социологии Нехамы Тек «Во львином логове» (In the Lion’s Den), которую и сегодня, благодаря большому тиражу легко приобрести на сайте http://www.ebay.com. Книга эта нас привлекла тем, что в ней слышится реальный голос Даниэля и людей его окружения.

Мы не исключаем что именно высокий уровень достоверности, для достижения которого Нехама 5 лет летала из Штатов в Израиль, десятки раз проверяя и перепроверяла каждый факт, мог привлечь Улицкую перевести эту книгу на русский язык. Но... по ряду причин Улицкая прервала начатый перевод и, используя информацию, полученную из книг Тэк и Корбаха (2-е издание), написала свою собственную книгу-ремейк: Даниэль Штайн, переводчик. Очень и очень жаль! Потому что лучшее, что она могла бы сделать, это донести до русскоязычного читателя одну из самых честных и правдивых книг о Даниэле Освальде Руфайзене.

Тем из читателей, которые пожелают заняться сравнением текстов книг Корбаха и Улицкой, (как это выполнено нами см. http://7iskusstv.com/2011/Nomer5/Ruzhansky1.php), смогут это проделать самостоятельно, используя публикуемый ниже журнальный вариант перевода на русский язык 2-го издания (1993 г.), книги Корбаха.

Мы уже были настроены перевести на русский объемистую книгу Тек. Но некоторое время спустя, мы «поймали» на аукционе второе издание книги Корбаха. После ее прочтения, убедившись, что в ней Даниэль практически рассказал о всех этапах своей жизни, мы решили, что именно эту книгу следует в первую очередь перевести на русский язык. Что и было сделано Леонидом Комиссаренко в самые сжатые сроки.

Мы ожидали что дочь и сын Корбаха, как владельцы копирайт, учитывая, что книга издана только на немецком, разрешат нам опубликовать ее перевод на русский язык, притом на любых их условиях. В ответ, без каких было пояснений, мы услышали жесткое «нет».

Почти два года мы обменивались письмами и телефонным звонками с дочерью Корбаха и каждый раз мы слышали только – «нет»

За это время нами были опубликованы: интервью с профессором Нехамой Тек; с Ольгой Агур, прихожанкой прихода Даниэля; с Шаломом Руфайзеном (племянник Даниэля) создателем фильма «Брат Даниэль, последний еврей»; плюс выложена в интернет русифицированная версия этого фильма; воспоминания спасительницы Даниэля Игуменьи Бартковяк. А одна из наших главных работ – перевод книги Корбаха – «пылился» в наших компьютерах и мы не видели выхода из этого тупика.

И тут нам повезло – на одном из аукционов продавалось самое первое издание доклада Даниэля в Кельне, на титульном листе которого в качестве авторов были указаны Даниэль Освальд Руфайзен и Дитер Корбах. Обращаем Ваше внимание, что авторы перечислены не в алфавитном порядке: на первое место вынесена фамилия Даниэля. Принимая во внимание, что Даниэль указан как ведущий автор, мы решили использовать последний шанс и обратиться за помощью к Элишеве, многолетней помощнице Даниэля. Мы надеялись на то, что она имеет определенное влияние на детей Корбаха и убедит их дать согласие на перевод книги.

И наши надежды оправдались. Это произошло во время встречи Леонида в Хайфе с Элишевой для проведения интервью. Вопрос Леонида, как быть с разрешением на перевод книги Руфайзена и Корбаха на русский язык, врасплох Элишеву не застал. Ответ у неё был готов ещё до встречи. В результате у нас на руках появился подписанный Элишевой от имени и по поручению детей Корбаха официальный документ, разрешающий нам перевод и публикацию книги на русском языке.

Используя это разрешение, мы с большим удовлетворением предоставляем Вашему, дорогие читатели, вниманию перевод на русский язык книги Daniel Oswald Rufeisen, Dieter Corbach : “Daniel – der Mann aus der Löwengrube. ” (1-е издание, 1989 год).

Даниэль Освальд Руфайзен, Дитер Корбах

Даниэль  - человек из львиного рва

Перевод с немецкого: Леонид Комиссаренко

Предисловие

Более полувека назад, с нападением немцев на Польшу 1 сентября 1939 года, для большинства её жителей начался путь страданий. Для семьи Руфайзен из верхнесилезской пограничной области это вначале означало бегство, бегство от немцев – куда-нибудь на восток. Но уже через несколько дней оба сына, Освальд и Леон, вынуждены были расстаться с родителями – это было прощание навсегда. Сыновьям предстояло бегство сначала в неизвестное, а затем и в смертельное будущее. Двумя годами позже Освальду Руфайзену стало ясно, что ему нечего и думать о выходе из этого ада. То, что это удалось – и по сей день представляется Даниэлю Освальду Руфайзену чудом, потому что всё, что он тогда пережил и чем рисковал, было вопреки жизни.

Имя Даниэля Освальда Руфайзена прозвучало позже в мировой прессе, когда он боролся в Верховном Суде Израиля за признание его евреем. С тех пор он стал известен в Израиле, ещё и потому, что снова и снова газеты, радио и телевидение приглашают его поделиться своими «военными историями». Он никогда не ступал на территорию концлагеря, но отважился, чтобы спастись, почти год быть в когтях СС, находясь фактически во «львином рве». Он до сих пор не хочет изложить свою историю письменно, хотя рассказывал её бесчисленное множество раз (Корбах не знал, что Освальд уже написал свою автобиографию. Пер.) . Многие из его друзей, которые знают его по работе в общине или как гида, хотели бы, однако, узнать несколько больше о жизненном пути этого загадочно сильного и достойного человека. Поэтому мы записали на плёнку доклад отца Даниэля в апреле 1983 года и с его согласия представляем его вам.

Этот доклад был дополнен рассказом о сегодняшней работе отца Даниэля в Израиле; так возникает удивительное сопоставление жестоких картин бесчеловечного времени, вливающихся в мирную и плодотворную общинную работу образцового отца-кармелита. Совместимо ли это вообще? Допустимо ли это? Мы считаем, что жизнь должна быть представлена таковой, какой она была в действительности и какова она есть. Отец Даниэль и в эти дни вынужден жить в условиях антагонизма. Нам предстоит узнать и о том, какие ещё нагрузки несёт и сегодня Даниэль Освальд Руфайзен. Тем удивительнее то, как человек, который видел и пережил столько ненависти, злобы, жестокости, подозрительности, может излучать так много простой любви и истинного радушия как нечто само собой разумеющееся.

Дитер Корбах

Кёльн, 1 сентября 1989

ДАНИЭЛЬ ВО ЛЬВИНОМ РВЕ

(Доклад перед школьниками в Кёльне в апреле 1983 года)

Дорогие друзья,

я только что прибыл из Израиля. Мы там в любое время дня приветствуем друг друга словом «Шалом», что значит «Мир». Мы сейчас, в праздник Воскресения, находимся в храме и здесь мы видим Явление Христа. Как бы часто Он ни приходил или являлся, Он всегда приветствовал молодёжь этими же словами: «Шалом Алейхем», – Мир вам. Я хотел бы передать вам это мирное приветствие, и не только от своего имени, но и от имени молодых израильтян. В пятницу, на прошлой неделе, у меня была встреча с такой же большой группой израильской молодёжи и того же возраста, что и вы, и я могу вас сравнить. Они выглядят так же, как и вы, немного меньше блондинов, но есть и израильтяне блондины. Я более часа рассказывал им о «военных историях». Это был так называемый «День холокоста» в Израиле, день памяти о шести миллионах.

Я слышал, здесь меня называют отец Даниэль. А в Израиле меня знают только как брата Даниэля. Я кармелит, и у меня своя история. Я хотел бы вам рассказать только немного о своей деятельности в прошлом, но и о том, чем занимаюсь сейчас. Что может делать католический священник, быший раньше евреем и снова живущий среди евреев? Как он это делает, как к нему относятся и чем он вообще занимается в этой стране? Что для него Израиль? Всё в этой стране, как и в моей жизни, очень тяжело, но кому в ней легко?

Вы уже слышали, что меня зовут Освальд Руфайзен, но у меня есть и другое имя. Я родился в Польше, а ныне приехал из Израиля. Я довольно хорошо говорю по-немецки, но мой родной язык – польский. Дома я говорил по-польски; а сегодня я чаще всего говорю на иврите, в том числе и в церкви. Наши богослужения, как и проповеди, мы теперь проводим в Израиле на иврите. Как пастырь я пользуюсь в домах прихожан языком живущих в них людей, если ими владею. Но я владею не всеми языками, но всё же есть много европейских языков, в которых я чувствую себя как дома. Так я могу создать у людей впечатление, что я ощущаю себя вместе с ними, и что они не покинуты, даже если они сегодня живут в совсем другой стране, в совсем других, новых условиях.

Сам я, как вы уже слышали, из Польши, родился в еврейской семье. Мои родители, Фанни и Элиас Руфайзен, были евреями, и сегодня у меня в Израиле есть брат Арье, еврей, и мы хорошие братья. Отношения настолько хороши, что их можно с уверенностью назвать более чем хорошими. Когда мне год назад исполнилось 60 лет, моя невестка Хэла, героиня варшавского гетто – она тайно перевозила оружие между гетто Варшавы и Кракова, за что и награждена государством Израиль – так вот моя невестка Хэла готовила торжество. Она пригласила 35 гостей. В монастыре не знали, что мне исполняется 60, а у моего еврейского брата для меня готовили праздник. Почти в конце праздника, Хэла сказала: «Я хотела бы ещё добавить, я желаю моим сыновьям, чтобы в будущем их отношения между собой были бы такими же, как между этими двумя братьями, моим еврейским мужем и этим католическим священником». Видите, какая удивительная и интересная ситуация. Слышать это было для меня в тот день большой радостью. Ведь, собственно говоря, это было сказано не для меня, напротив, для моего брата и его сыновей; но было большим подарком и для меня.

Я попал в Израиль только в 1959 году, после того как мы с братом не виделись почти 20 лет. Наши пути разошлись в 1941-ом году, когда моему брату было 17 лет; мне тогда было 19. Мы родом из Живеца, по-немецки Зайбуш, местности в Польше вблизи чешской границы и Силезии, бывшей Галиции. Дома мы в основном говорили по-польски и немного по-немецки. Родители говорили по-немецки хорошо.

Родители Освальда Руфайзена, Фани и Элиас Руфайзен.

В Живеце они владели небольшим овощным магазином

Когда мне исполнилось 13-и лет я стал членом молодёжного сионистского движения. Сионизм был польским движением, целью которого было создание еврейского государства, дома для евреев. Этим «домом» называли тогда находившуюся под английским мандатом «Палестину». В 1939 году я получил аттестат зрелости. Тогда мне было чуть больше 17. Мы с братом, собственно, хотели в киббуц. Киббуц – это сельский кооператив, где все работают совместно, но личной зарплаты не получают. Почти как в монастыре. Живут в семье, у каждой свой дом. Этого мы и хотели. Но тут началась война. Мы вынуждены были покинуть родину. В пути мы пережили первые бомбардировки. Мы были вместе со своими родителями до 11 сентября 1939 года – я помню этот день точно – когда они сказали: «Сейчас бегите! Мы дальше не можем!» Моим родителям было за 50. После всех злоключений у них просто не осталось сил идти.

Мы долго советовались, прежде чем расстаться. Родители ведь хотели вернуться домой, мы же должны были двигаться дальше, без отца и матери это было бы легче. Расстались с тяжёлым сердцем, при этом мы думали тогда, что это лучшее решение для всех. С тех пор мы своих родителей больше не видели. Мы оба добрались до Львова на Украине. Там мы присоединились к группе молодёжи киббуцного движения. Мы хотели найти собственный путь (в Палестину. пер.) . Через русско-литовскую границу пробрались в Вильно. Здесь нас собралось около 80-и человек в возрасте от 17 до 26 лет. Мы организовали свой киббуц; в это время ещё была такая возможность. Мы жили вместе, мы учились вместе, мы работали вместе, и работали очень тяжело. Я, например, был лесорубом, потом сапожником, потому что не было никого другого, кто это умел, вот и взяли меня. Однажды был даже строителем, то есть делал всё возможное, лишь бы выжить. Оттуда (Из Вильно, пер) моему брату удалось выбраться в Палестину, для чего ему пришлось пересечь всю Россию. Я остался.

Абитуриент Освальд Руфайзен в 1939 году

И вот началась вторая война, большая немецко-русская война. (Первая война – немецкое нападение на Польшу, вторая война – здесь немецкое нападение на Советский Союз). 22 июня 1941 года – есть даты, которые невозможно забыть, если в этих событиях участвовал – мы хотели бежать. Но через день, когда мы впятером прошли пешком 60 килиметров, мы оказались между двумя фронтами, между русской и немецкой армиями. Тогда мы решили вернуться в Вильно. Там я был дважды арестован про облавах: на улицах шла охота за евреями. Но оба раза мне удавалось спастись. Первый раз мне это удалось потому, что я был сапожником. Из 800 до 1000 арестованных евреев в живых оставили только 12 сапожников, потому что они были ещё нужны. Нас содержали при немецкой жандармерии, всё же лучше, чем в центральной тюрьме гестапо. Немцы где-то конфисковали много кожи, и мы должны были её переработать. Несколько дней спустя нас «освободили»: нам разрешили каждый день возвращаться домой, а утром приходить на работу. Конечно, ни копейки от гестапо мы за работу не получали, но даже иметь возможность выполнять её было для нас большой удачей. Это значило – не быть тотчас убитым, получить шанс.

Справка о сдаче экзаменов на Аттестат зрелости. Была затребована Освальдом Руфайзеном во время его пребывания в киббуце «Акиба» в Вильно в 1940 году

Отправлена в «дружественную» Россию учреждением в Билитце, переименованным тем временем в «Нацистскую» среднюю школу, достопримечательный документ.

Однажды меня снова арестовали на улице, но мне снова удалось спастись. Даже не знаю, как мне повезло спрятаться в подвале. Я был только один из сотен задержанных, кому удалось спастись. Когда я вечером осторожно вышел из подвала, то увидел немецкого солдата, окружённого восемью или девятью мальчишками. Он был сильно пьян. Мальчишки прыгали вокруг него и дразнили. Я подошёл к солдату, взял его под руку и спросил, куда ему нужно идти. Он показал мне записку с адресом места регистрации отставших военных. Он потерял контакт со своей частью. Я отогнал мальчишек и повёл его туда.

Это событие стало для меня символичным. С этого момента я думал о том, как найти выход. Я ведь должен был носить на груди и спине жёлтую звезду Давида, я не имел права идти по тротуару – только по проезжей части, я не мог в Вильно произнести ни единого слова по-польски. Всё это было запрещено. Конечно же, после этого побега я тотчас сорвал с себя жёлтую звезду.

Пьяный солдат спросил меня: «Друг, ты знаешь, сколько евреев мы сегодня расстреляли?»

Я поинтересовался: «Сколько?»

Он ответил: «Тысяча семьсот».

В этих тысяча семьсот должен был быть и я. Я довёл солдата до гостиницы, в которой регистрировали отставших солдат. На следующий день я пошёл в Вильно к знакомому сапожнику, которому мог довериться. А от него направился к одному крестьянину, жившему поблизости. За несколько дней, когда я ещё носил жёлтую звезду, этот крестьянин увидел меня на улице и предложил подвезти меня на своей телеге. Он спросил меня: «Почему ты всё ещё здесь? Уже расстреляно 30 тысяч евреев из Вильно». А мы об этом мы ничего не знали. Он пригласил меня: «Приходи ко мне. Ты у меня можешь оставаться годы, и ничего с тобой не случится». Мне он был совершенно чужим человеком, никогда до того я его не видел и знаком с ним не был.

У этого польского крестьянина я оставался примерно 2 месяца в качестве сельскохозяйственного рабочего. Я работал там вместе с двумя русскими военнопленными и нескольким полякам. Позднее и здесь я перестал чувствовать себя в безопасности, нужно было отсюда уходить. Помог мне в этом отчаянном положении один белорусс, ветврач, он знал, что назад в Вильно мне тоже было нельзя. Там устроили гетто, и нужно было всегда иметь при себе документ. Мне было ясно, что это не для меня. Ветеринар успокоил меня: "Не бойся, я отошлю тебя с рекомендательным письмом к своему брату в Турец, в Белоруссию, что примерно в 150 км южнее Вильно. Иди туда, там немцы определённо не находятся постоянно". Он дал мне даже еще немного денег, и мне удалось за неделю невредимым добраться до Туреца.

Но брат ветеринара заявил: "Я не знаю, кто ты. Я думаю, ты должен был бы сначала зарегистрироваться в полиции".

"Хорошо", - сказал я, - "я иду в полицию!"

Я пошёл в белорусскую полицию и зарегистрировался там как поляк. У меня был польский школьный документ из Билитца, что в Верхней Силезии, там я посещал гимназию. Я рассказал, что мой отец немец, силезец по фамилии Руфайзен, а мать полячка, но чувствую себя, однако, поляком и крещён католиком. Имя отца, тем не менее, я должен был изменить. Его звали Элиас, а я сделал его Генрихом, так как имя Элиас было бы подозрительным.

Потом я добавил: "Я также говорю по-немецки".

Полицейский сообразил: "Это хорошо, так как у нас есть команда от, находящейся здесь же, местной комендатуры немецкого вермахта: людей, владеющих немецким языком, посылать к ним, они ищут переводчика".

Я рассказал дальше, что прибыл из Вильнюса. В полиции знали ветеринара, питали к нему доверие и приняли в расчёт то, что он не послал бы никого с сомнительными документами, тем более еврея, так как несколько дней назад, ещё до того, как я пришёл в Турец, уничтожили все еврейское население. Это были 300 человек, которых расстреляли в этом маленьком местечке.

Потом я стал работать сапожником, а также еще и уборщиком в школе. Я должен был убирать классы, топить печи, пилить дрова и тому подобное. Ещё был у меня помощник-военнопленный.

Недели через три меня позвали. Я как раз пилил дрова. Меня хотел видеть районный инспектор белорусской полиции Семён Серафимович. Я пришёл. Это был большой, сильный мужчина около 30 лет; без образования, но довольно умён. Он заинтересовался моей фамилией. Я назвал – Руфайзен. Он задумался: «Руф» это звучит, пожалуй, по-немецки, но «Айзик» (так послышалось Серафимовичу пер), это скорее по-еврейски. Я возразил и добавил, что мое имя Освальд. Это помогло, так как в Польше в еврейских домах редко давали сыну имя Освальд. Хотя у меня есть и другие имена, меня зовут еще Самуэль и Аарон, но эти имена я называю редко. Если же меня вызывали в синагоге, то называли Самуэль Аарон, по-еврейски "Шмуэль Ахарон".

Тогда он сказал мне: «Смотри, я хотел бы оставить тебя при себе личным переводчиком и учителем немецкого языка. Согласен?»

Я подумал: «Назад возврата нет, нет и иного выхода?»

Я знал: если соглашусь – спускаюсь в "львиный ров", не соглашусь – будет другой львиный ров. (Поэтому после войны, когда я вступил в Орден кармелитов, предстоятель дал мне имя Даниэль как раз потому что я был во львином рве и ни один волос не упал с моей головы.)

Я продолжил: «Здесь я тяжело работаю, зарабатывая свой хлеб, а у вас мне делать будет нечего».

Это моё дело, – ответил он, – об этом не беспокойся. Подумай, пожалуйста, до завтра, до двенадцати!»

Той ночью я решил, что пойду к нему на службу и буду действовать так, чтобы спасать евреев и неевреев, каждого, которому смогу помочь. Тогда мне было 19 лет.

На следующий день мы встретились, было около 12-и часов. Накануне он очень сильно выпил, и я подумал, что он всё забыл.

Но он спросил меня немедленно: «Ну, как дела, будешь со мной?»

Я ответил: «Да, я согласен».

Мы пришли к нему домой, там я и остался жить. Его жена была полячкой. Первые слова этой женщины мужу были: «Где ты взял этого еврея?» Он объяснил жене, что я не еврей, а поляк из Силезии с немецким именем, и буду переводчиком. На следующий день он взял меня с собой в полицейский участок. Таким образом, я постепенно стал его доверенным переводчиком; о занятиях немецким речи больше не было. Да и не годился он для этого.

В том же населённом пункте была еще и немецкая жандармерия, и я стал переводчиком между немецкой жандармерией, белорусской полицией и местным населением. Я получил черный мундир СС с серыми манжетами и воротником и оружие. Чёрная форма – это форма СС, наша же отличалась только серыми манжетами и воротником. Так практически я стал немецким полицейским в чине унтер-офицера. Мы назывались: «Белорусская охранная команда – вспомогательная полиция немецкой жандармерии в оккупированных областях». На этой должности я оставался 9 месяцев. У меня было много возможностей помогать людям. Но при этом нужно было действовать разумно, чутко и уравновешенно. Я не всегда мог использовать все ситуации, чтобы помочь людям. Было много «акций», во время которых я должен был присутствовать и переводить. Я признаю это. Да и практически было невозможно всегда вмешиваться с целью спасения. Не хочу сейчас вдаваться в подробности, за что прошу прощения. В любом случае я старался полностью самостоятельно использовать любую возможность, я ведь не принадлежал ни к одной организации сопротивления. Вначале у меня вообще не было никаких контактов с этими кругами.

Внимание: Здесь и далее все вставки курсивом принадлежат только Корбаху

«Оперативные отряды» на русском фронте в 1941/42 годах.

Освальд Руфайзен, сам того не ведая, попал в механизм «мобильных отрядов уничтожения», оперативных подразделений Главного имперского управления безопасности. Эти спецкоманды подчинялись частям вермахта, но располагали неограниченными полномочиями СС в вопросах жизни и смерти на оккупированных немецкими войсками территориях. Они следовали непосредственно за передовыми частями вермахта и расстреливали на месте ничего не подозревавших людей: евреев, коммунистов, партизан и душевнобольных.

«Оперативный отряд А» со всеми вспомогательными силами в среднем имел в своём составе около 1000 человек. В эти части входили вспомогательные отряды, состоявшие из отобранных и рекрутированных местных жителей. На этих людей, учитывая знание ими местности и языка, полагались, чтобы по возможности полностью и неожиданно уничтожать всех, подлежащих «ликвидации».

В секретном донесении начальника полиции безопасности от 3 июля 1942 года сказано открыто и без обиняков: «Окончательная и тотальная ликвидация евреев, оставшихся после вторжения немецких частей на белорусскую территорию, сталкивается с трудностями. Еврейство именно здесь составляет необычно высокий процент рабочих-специалистов, а недостаток резервов из других местностей делает их незаменимыми. Кроме того, «Оперативный отряд А» принял область после наступления морозов, которые значительно осложняют массовые экзекуции. Другая трудность состоит в том, что евреи рассеяны по всей территории. При больших удалённостях, сложных дорожных условиях, недостатке транспортных средств и бензина, пригодных сил полиции безопасности и СД, расстрелы на территории возможны только при напряжении всех сил. Несмотря на это до настоящего времени расстреляна 41000 евреев».

От переводчика - Нужны ли к этому комментарии?

Рауль Хилберг оценивает число еврейских жертв только от действия оперативных отрядов – около 1400000. Следует отметить, что эти убийства большей частью были осуществлены ещё до Ванзейской конференции (20 января 1942), т.е. еще до начала «промышленных» способов убийств в больших лагерях.

Из фотографий, имеющихся в секретном донесении, видно, как много людей принимало участие в оперативных отрядах и как хладнокровно, открыто и цинично здесь описывается убийство евреев. В иронической манере на карте изображены гробы, но в действительности всё выглядело иначе: после «ликвидации» голых, мёртвых или полумёртвых людей бросали на голых, мёртвых или полумёртвых в громадные рвы и забрасывали землёй. Гробы – они были только на бумаге.

Нужно исходить из того, что почти каждый немецкий солдат, участвовавший в «Русском походе» на передовой или в тылу, что-нибудь да знал об акциях оперативных отрядов.

Об этом нужно сегодня, самое позднее сегодня, спросить у своих дедов.

Оригинальные иллюстрации из секретного отчёта штаба полиции безопасности. Февраль 1942 года

Невдалеке от Туреца, в г.Мир, находились ещё около 800 евреев, оставшихся в живых из 2800 человек, проживавших в нем. Остальные 2000 были расстреляны на месте ещё до моего прибытия. Однажды из гетто для ремонтных работ вызвали электрика. Выяснилось, что мы с ним знакомы ещё по Вильно. Этот парень был там членом другого кибуца и, как и я, хотел уехать в Палестину. Теперь он вернулся в родные места, я же попал сюда случайно. Он также был членом сионистского движения. Мы договорились, что я буду пересылать ему сообщения через еврейскую девушку из гетто, которая убирала у нас в бюро. Что я по мере возможности и делал.

Однажды парень из гетто пришёл к одному крестьянину и пообещал ему деньги, если он достанет оружие. Но крестьянин пришёл к нам и рассказал об этом белорусу Семёну Серафимовичу. Полицмейстер дал крестьянину неисправный пистолет, мы же должны были последовать за ним в гетто и арестовать там 60 человек, создавших организацию. Тогда я быстро поехал на велосипеде в гетто – у меня было очень мало времени – и предупредил людей. Но к счастью мой белорусский шеф поранился и вынужден был уехать в госпиталь, а немецкому шефу я ничего не сказал. Поэтому кончилось это тем, что на следующий день арестовали и расстреляли только того парня, который договаривался с крестьянином.

Такие ситуации возникали часто. Я был всегда рад, если мог помочь. Мне удавалось выручать людей из очень тяжёлых ситуаций. Но трижды мне пришлось присутствовать при расстреле евреев. А однажды даже передавать приказ: «Приготовиться – Огонь», после чего несчастные лежали в покрасневшем от крови снегу. Эти события мне сегодня не снятся, поэтому у меня нет психических проблем и я ещё ни разу в жизни не был у психиатра, все потому что тогда я чувствовал себя как солдат, борющийся за дело, а я всегда знал, за что борюсь. Тогда всё и переносить легче. Хотя я боролся своими методами, я никого не убил, но я боролся. Извините, пожалуйста, что я всё это так рассказываю, но вы же ещё молодые люди, и может быть именно для вас важно слышать подобное, потому что никогда не знаешь, в какую ситуацию однажды попадёшь.

Потом я начал воровать оружие, находившееся в жандармерии, и доставлять его в гетто. Это было нелегко, потому что дом жандармерии стоял в большом саду, и я не мог попасть прямо к гетто, сначала нужно было каждый пистолет, каждую добытую винтовку – а с винтовками из-за их размеров было особенно тяжело – спрятать где-нибудь в саду, поближе к забору. Вечером мой путь всё равно проходил вокруг дома – я жил в другом месте, у белоруса Семёна Серафимовича. Я должен был протащить оружие через забор, и потом – на велосипеде в гетто. Люди там были уже информированы моими связными и знали, что в этот вечер я приду. Всё должно было совершаться очень быстро – я ведь не мог терять много времени, рискуя обратить на себя внимание.

Закончилось это так. В начале июля 1943 года я случайно присутствовал при телефонном разговоре моего немецкого шефа полицмейстера Рейнгольда Хайна со своим начальником подполковником из Ноензальца на Одере. При этом я услышал, как он сказал: «Так точно, «Йот-Акция» состоится 13 августа!». Я сразу понял, о чем идет речь... Йот-акция – это, конечно, Йуден-Акция.

Потом он повернулся ко мне и сказал: «Освальд, вы единственный свидетель этого разговора. Если что-нибудь станет известно, вы несете полную ответственность!»

Я ответил, как и положено солдату: «Яволь!»

Но как же мне действовать в этих обстоятельствах? В этой ситуации я чувствовал себя чужаком, который не представлял и, тем более, не должен был защищать «немецкий фатерланд». Хотя в начале своей службы в полиции я принял присягу — клялся на верность «фюреру» на немецком языке, а позже, как русский партизан, я клялся верности Сталину. Но, несмотря на это, считаю, что именно в таких ситуациях должен действовать вопреки им, ибо эти клятвы не были истинными, они были вынужденными, это было средство в моей борьбе. Среди ситуаций, которые мне приходилось переживать, были трагические, мучительные, страшные, и даже смешные. Теперь я могу об этом говорить. Хотя я не люблю рассказывать о тех событиях, но сейчас делаю это, потому что считаю, что должен поделиться с вами этим опытом, так как речь идёт о жизни многих людей. Прежде чем пришёл этот августовский день, о котором я сейчас говорю, мне ведь удалось помочь многим.

В тот же вечер я тотчас поехал в гетто, которое в последние месяцы было организовано в замке. Оно было, как тюрьма, битком набито людьми. В гетто я описал людям обстановку. В тот вечер я оружия с собой не принёс.

Отношение ко мне обоих шефов, немецкого и белорусского, было хорошим, даже очень хорошим. Полицмейстер Хайн никогда без меня не уезжал. Я был его доверенным лицом. Я был его глаза и уши, без меня он ни с кем не вступал в контакт. И я пользовался его полным доверием. Сейчас вы услышите об этом еще больше.

В гетто мы обсудили побег. Сначала люди решили защищаться с помощью того небольшого количества оружия, которое я им добыл, они хотели стрелять, при этом жертвуя собой. Мне удалось убедить их, что защищаться не имеет смысла, потому что в ситуации, когда гибнет все еврейство, значительно важнее, чтобы хотя бы некоторые остались в живых. Это важнее, чем десять минут отстреливаться от белорусов или немцев, которые придут уничтожать гетто. Мне удалось отговорить их от первоначального плана. Люди решили бежать. Но главная проблема – как убедить юденрат, еврейское самоуправление гетто. Тогда в конце концов пришлось одному из его членов раскрыть, что я еврей, потому что юденрат не знал, кто скрывается под моим мундиром. Обо мне знали, что я поляк и полицейский, в то время я был унтер-офицером.

Мы договорились, что накануне я подам шефу ложный рапорт, будто крестьяне сообщили, что в эту ночь группа партизан должна пройти через одну деревню, расположенную в южном направлении, которое противоположно огромному малопроходимому лесу, куда собирались бежать жители гетто. Все полицейские и жандармы покинули город и уехали на эту операцию. Так что гетто не патрулировалось, так как все, и я с ними, ушли на спровоцированную мной охоту за партизанами. В итоге в эту ночь с 10-го на 11 августа 1942 года из 800 жителей гетто бежали 300. Остальные могли бы тоже бежать, но остались из-за апатии, покорности судьбе, нерешительности или просто у них не было сил.

На следующий день меня арестовали, но не потому что меня заподозрил полицмейстер, а потому что меня выдал один еврей из гетто, может быть он хотел таким способом спасти от смерти, оставшихся 500 человек. Дело дошло до разговора с полицмейстером. При этом я уже знал, что он получил точную информацию, потому что он очень долго без меня разговаривал в кабинете с этим евреем. До этого момента ни одна беседа без моего участия не проходила, и тогда я понял, что речь идёт обо мне. Я мог бы во время этого разговора бежать, но у меня уже не было сил. Я подумал, что лучше пережду и посмотрю, что из этого выйдет. К партизанам в лес бежать я не мог, они ведь не знали моего истинного лица и того, что я делал втайне. Я решил, что лучше пока обождать. После полудня шеф наконец приказал позвать меня. Он сказал: «Освальд, вы находитесь под тяжким подозрением, подозрением в измене. Правда ли, что вы выдали евреям дату „Йот-Акции“?»

Сначала я молчал, но после краткого раздумья сказал: «Так точно, господин начальник. Это правда!»

Тогда он спросил: «Почему вы признаетесь? Я бы скорее поверил вам, чем этому еврею. Зачем вы это сделали? Я вам так доверял!»

Этот упрек был для меня тяжелым ударом, он меня глубоко потряс. Я ответил: «Я сделал это из сострадания, потому что эти люди не сделали ничего плохого, они никакие не коммунисты, а обыкновенные рабочие, ремесленники, простые люди. Я не мог иначе».

Он промолвил: «Я не расстрелял ни одного еврея. И никогда этого не сделаю. Но кто-то должен это делать. Приказ есть приказ».

(На днях израильский суд признал виновным солдата, который не убил, а нанёс удар во время демонстрации. Судья высказался совершенно ясно: «Есть приказы, которые нельзя выполнять» - пер.).

Потом он спросил меня об оружии и сам перечислил количество и вид оружия, переправленного в гетто. Я понял, что он уже обо всём информирован. Я во всем признался. После чего он сказал: «Я обязан вас арестовать».

И меня тотчас арестовали.

На следующий день начальник снова вызвал меня. Конечно, я уже был обезоружен. Полицмейстер произнес вслух: «Я уже 28 лет полицейский, но такого случая ещё не было». Действительно, он был единственным профессиональным полицейским среди 12-и жандармов, другие были резервистами. Как полицейский он понимал, что в акциях на востоке творится несправедливость.

Потом он обратился ко мне: «Послушайте, я не мог спать этой ночью. Я просто не пойму, что вы за этим скрываете. Я не верю, что вы сделали это только из сострадания».

Я ответил: «Господин начальник, я не брал денег!»

«Это я знаю, - отметил он, – я бы тогда с вами разговаривал по-другому. Но я подозреваю, что вы действовали как польский националист, из мести за уничтожение польской интеллигенции».

Вся польская интеллигенция, и в Белоруссии также, была уничтожена, в том числе были уничтожены и священники из Мира. Похоже, подумал я, что буду расстрелян как польский националист, потому что помог евреям. Но потом я еще подумал и решил, что ему будет легче, если я скажу правду, и сказал: «Господин начальник, я не поляк, я еврей!»

«Что?», – вскрикнул он испуганно.

«Да!», – ответил я.

«Правда, Освальд?»

«Так точно!»

«Значит, полицейские были все же правы, теперь я понимаю. Это трагедия!»

Я повторяю это дословно, потому что такое забыть невозможно. Видите, в какие ситуации иногда попадали немцы, и не знали, как следует поступить, что делать.

«Напишите мне подробное признание», – приказал он.

Ни пощёчины, ни грубого слова. Отношения остались такими же, как были прежде – как у отца с сыном. Иначе я не могу их определить. Я написал признание, рассказал все так же, как рассказываю здесь, и обратился к нему: «Господин начальник, я дважды был на грани смерти и сумел сбежать, и сюда я попал благодаря случаю, меня сюда привели, отказаться я не мог, и в моем положении не оставалось ничего другого, я ведь должен был помочь. Я думаю, вы меня понимаете».

Он вызвал вахмистра и сказал ему: «Следите, чтобы он не наделал глупостей».

Я перед этим просил его, чтобы он дал мне возможность застрелиться, прежде чем гестапо начнет ликвидацию других евреев. Я своё дело сделал, теперь я мог только ждать и был совершенно спокоен.

Тогда он произнес: «Да, да, у вас ещё есть время».

Потом он снова вызвал вахмистра, который должен был меня охранять. В тот день я все еще обедал вместе с жандармами – днем и вечером обычно все ели вместе. К вечеру вернулся шеф и снова меня вызвал.

Мы стояли друг против друга и я ему напомнил: «Господин начальник, вы мне обещали, что дадите возможность застрелиться».

Тогда он положил мне руку на плечо и сказал: «Освальд, вы ещё молоды, вы смелый и хитроумный молодой человек. Дважды вам удалось избежать смерти. Может быть, вам повезет и в этот раз».

Этого я не ожидал. Вдруг во мне что-то произошло, и я не знал, как реагировать. Я протянул ему руку и сказал: «Благодарю вас, господин начальник».

Он и сам не знал, пожать ли протянутую руку. Но потом всё же пожал мне руку, повернулся и ушел, опять предупредив вахмистра, чтобы он смотрел за мной. Больше я полицмейстера никогда не видел. Впоследствии он был так тяжело ранен партизанами, что умер от ран, но это было гораздо позже.

В этот вечер я и убежал во время ужина. Люди не могли резко поменять ко мне отношение, мгновенно сделать из меня бандита, так не могло быть. Они пригласили меня к ужину, даже после того, как прочитали мое признание и узнали, что я еврей. Свой побег я устроил так – сначала я в кабинете написал письмо, потом встал из-за стола, чтобы как будто передать письмо мальчику-уборщику, поскольку я знал, что мальчик уже ушел. Я беспрепятственно вышел через коридор и выбежал из здания, и побежал в сторону поля. К тому же дом жандармерии стоял совсем близко от большого пшеничного поля. Они побежали за мной. Человек около 40, некоторые верхом или на велосипедах. Я залег среди пшеницы, а они пробежали совсем рядом со мной.

Немецкая жандармерия располагалась в монастыре. Монахини были выдворены и получили в своё распоряжение рядом стоящий еврейский дом. Тремя днями позже я пришёл к сёстрам и попросил их связать меня с тремя польскими девушками. Они были из знакомой мне семьи и обещали при необходимости помочь. Монашки уже знали, что я еврей, так как мой случай между тем стал широко известен. Монахини приняли меня, сразу, хотя я их об этом и не просил. Дело было в воскресенье. В доме жили четыре монахини, две из которых попеременно каждое воскресенье ходили в ближайший храм — за шестнадцать километров. Туда и обратно пешком. Ведь священника на месте больше не было.

Настоятельница сказала сестрам: «Попросим Господа нашего о знаке: как нам поступить с юношей?»

Когда две сестры вошли в церковь, там читали отрывок из Евангелия о добром самаритянине, и в этом они увидели знак Божий. Здесь вы видите пункт моей биографии, где всё сошлось. Здесь еврей, католические сёстры, которые пошли в церковь и при чтении притчи о Добром Самаритянине поняли, что должно произойти. Там сказано, что самаритянин, живший во вражде с евреями, помог еврею. Отрывок библии заканчивается словами: «Идите и поступайте так же!» Обе сестры вернулись, всё рассказали, и одна из них подумала, что Евангелие возможно было для неё знаком: «Поступайте так же!» Так они сообщили и другим в доме. Там я оставался у них сначала три недели.

За это время я впервые прочёл книгу о явлении Девы Марии в Лурде. Я попросил дать мне Новый Завет, который до этого никогда раньше не держал в руках. В польской школе, где я учился, у нас были уроки иудаизма, и я был освобожден от изучения Закона Божьего. И когда я прочёл Новый завет, да и Библию несколько раз, то из различных соображений я понял, что Иисус действительно был Мессия, и что Его смерть и Воскресение и есть ответ на мои вопросы.

Быть может, главным в то время был для меня вопрос: «Где Бог во всех этих событиях?» Я видел совершенно жуткие вещи, а не только то, о чём я здесь рассказываю. Где Бог во всём этом? Как быть с Божьей справедливостью? И вдруг мне открылось, что Евангельские события происходили в моей стране Израиль, с евреем Иисусом, и проблемы Евангелия, бывшие для меня совсем новыми, оказались столь близкими именно потому, что это были типично еврейские проблемы, связанные со страной, по которой я так тосковал. Здесь все совпало: воскресение Христа со свидетельством Павла, и я нахожу спасителя, спасителя, воскресшего после распятия, но крест – не наказание Божье, а путь к Спасению и Воскресению. И это соединилось с крестом, который несет мой народ, и со всем тем, что я увидел и пережил.

Через Христа я вновь обрёл Бога. Я примирился с Богом и пришёл к мысли, что должен принять крещение. Это было для меня необычайно трудное решение – для евреев это означает путь по лестнице, ведущей вниз – прочь из иудаизма. Тот, кто принимает крещение, больше не принадлежит к сообществу еврейского народа. И все же я хотел немедленно принять крещение.

Настоятельница (игуменья) сказала: «Так нельзя, ты ведь должен сперва подготовиться, ты ведь ничего не знаешь о христианстве».

Я возражал: «Сестра, мы на войне. Никто не знает, будем ли мы живы завтра. Я верю, что Иисус – Сын Божий и Мессия. Я прошу Вас крестить меня».

В тот же вечер я принял крещение; это было 25 августа 1942 года. Произошло нечто странное - около полудня пришла настоятельница (сёстры молились в капелле). Она прошла через дом к сараю, в котором я спрятался, а сарай как и дом находился всего в 70-и метрах от жандармерии, в которой я проработал девять месяцев. Через щели в досках я мог видеть всё, что там происходит.

Сёстры были настоящими героинями, что позднее подтвердилось особым образом. Итак, настоятельница пришла в сарай и сказала мне весомо и прямо: «Я молилась и вдруг почувствовала, что сейчас должна помолиться за тебя, потому что ты станешь католическим священником. Вот уж что мне и в голову не приходило, это было бы неслыханно, никогда в жизни!» Тогда она подумала: «Нет, он ведь еврей и вообще не крещён, как это может быть?» Она была убеждена, что должна за меня молиться особенно. Когда я высказал своё желание креститься, которое для неё было знаком того, что всё будет в порядке, она убедилась, что для меня это правильный путь. Вот так и был я крещён сестрой, не священником и не пастором. Потом я покинул их дом, потому что не хотел после крещения оставаться у сестер, чтобы не выглядело так, будто я крестился из-за убежища, которое они мне предоставили. Но везде, куда бы я не приходил, меня сразу же узнавали, в самых разных местах. Выхода не было. Через четыре дня я вернулся к сестрам. Я всё ещё боялся уйти в лес. Как там на меня отреагируют? Так я вернулся и пробыл у сестёр 15 месяцев.

Несколько раз, нет, достаточно много раз я переодевался в женскую монашескую одежду. Однажды монахинь снова выселили, а взамен выделили дом за городом. Все должны были туда переселиться, а как же быть со мной? В старом доме было может быть шесть комнат. Сначала меня заперли в одну из комнат и вынесли из неё всю мебель. Потом меня спрятали в шкафу, пока всю мебель выносили и из этой комнаты. Вечером мы ушли. Я хорошо побрился, напудрился мукой и переоделся монашкой. Одна пошла пораньше, а мы, остальные четверо, спустя некоторое время, вслед за ней. Моё лицо прикрывал букет сухих цветов и статуя Девы Марии, поэтому в городе, где все меня знали, никто меня не опознал.

Часто бывало так, что к сёстрам заходили полицейские или другие люди. И таких случаев было множество. Если я был в общей комнате, то быстро прятался в широкий шкаф. Я рассказываю вам это потому, что считаю, что христианство начинается с христианской жизни. Но не это меня убедило – если сёстры делают подобное, значит и религия хороша, – хотя я так не думаю, но что для меня было полезно – именно таким образом быть введенным в христианство.

У нас в Иерусалиме есть «Аллея праведников»; эти сёстры и есть праведницы. Я убеждён, что таких праведников в 10, во 100 раз больше, чем удостоенных чести. Я против этой «Аллеи праведников». Иногда в Израиле создаётся впечатление, что помогали только эти люди. Но таких людей, которые помогали, было много, и в Германии, и даже в вермахте.

Потом я был ещё и партизаном. Там меня сначала приговорили к смерти – я ведь служил в немецкой жандармерии. Они подозревали, что меня направили в лес шпионить за русскими партизанами. Но случайно появился врач-еврей, которому я незадолго до этого рассказал свою историю, как раз в тот момент, когда партизаны советовались расстрелять меня или нет; русский , сидя с тяжёлым пистолетом в руке, сказал мне: «Сейчас говори правду, где ты был всё время?» Я не хотел и не мог выдать монахинь, но врачу я всё же рассказал. Этот врач за меня поручился, а затем подошли ещё два еврея, которым я помог спастись. Они услышали о совещании по моему делу и поспешили за меня поручиться. Через два или три дня я получил оружие и стал нормальным партизаном. После освобождения я даже получил русскую медаль.

Освальд Руфайзен, партизан, 1943 год. Трудно себе представить, что такой молодой человек мог взять на себя столь тяжёлую ответственность.

Сразу после войны, в 1945 году, я вступил в орден Кармелитов в надежде, что меня как кармелита пошлют в Израиль. Еврейство сидит во мне очень прочно и поныне. В этот год еще не было основано государство Израиль, в то же время родной дом Ордена находился и сейчас находится в Кармеле, вблизи Хайфы в Израиле.

Я учился, в 1952 году был рукоположен в священники, после чего ещё 7 лет проработал проповедником в Польше. В 1957 году в Польшу приехал глава Ордена, и я попросил его направить меня в Израиль. В ответ услышал: «Нет, у тебя здесь хорошая работа, в этом нет необходимости, оставайся здесь.» Однако, годом позже он сам прислал мне письмо, в котором просил приготовить всё для переезда в Израиль: в страну с еврейскими супругами прибыло из Польши много христиан со своими детьми, в большинстве католиками, и я должен работать среди этих людей. Прошёл целый год, прежде чем Польша выдала мне иностранный паспорт. Но меня вынудили отказаться от польского гражданства и я прибыл в Израиль без гражданства. С 1959-го года я там живу.

Отец Даниэль в 1956 году, проповедник в Польше

Я тотчас начал работать духовником среди христиан в Израиле, сначала с польскими католиками, в большинстве прибывшими в страну как жёны еврейских мужей. Дети их были крещены, но не все. Часто бывали очень тяжёлые ситуации. Евреи привыкли кроме родного говорить на языках стран проживания, привыкли к обычаям этих стран, привыкли по разным причинам покидать их, как это часто и случалось! Но поляк, венгр, румын, русский, которые всегда жили среди своих, для этих людей было чудовищно тяжело вдруг оказаться выброшенным в чужую страну. Муж-еврей мог быть поляком, он говорил на этом языке, придерживался тех же обычаев, но если его жена-католичка была из той же страны, то он и подчинялся своей жене, она была сильнее, польская католическая среда была очень сильна. Обычно дети воспитывались как католики и почти никогда в еврейской традиции. Но в Израиле, они оказались в абсолютно иной ситуации. Я был не единственным священником, работающим в этом направлении и помогающим людям в сложном процессе интеграции, чтобы они каким-то образом справились с ситуацией в новой стране, в новом окружении. Речь не шла о крещении евреев – я не хотел быть миссионером. За последние 18 лет я не крестил больше ни одного еврея, даже отговаривал от этого.

«Случай Руфайзена» перед Верховным Судом Израиля

Каждый еврей, эмигрирующий в Израиль, имеет право на признание его гражданином Израиля тотчас же по прибытии в страну. Так думал и Даниэль Руфайзен, когда в 1959 году эмигрировал в Израиль. По его мнению это право распространялось и на него – он по-прежнему чувствовал себя евреем. Но в этом праве новоприбывшего ему было отказано, потому что отец Даниэль больше не был евреем. По еврейскому праву евреем считается тот, у кого мать еврейка, и это в его случае сомнению не подлежало. Министерство внутренних дел отклонило заявление и предложило гражданство через натурализацию; но Даниэль Освальд Руфайзен требовал в графу «Этническая принадлежность» вписать «Еврей». Это отклонил министр внутренних дел, с чем не согласился отец Даниэль и подал соответствующую петицию в Верховный Суд страны.

Эта петиция рассматривалась там в декабре 1962 года. Пять судей (Зильбер, Ландау, Берензон, Коэн и Манни) с соотношением голосов 4:1 решили, что Даниэль Руфайзен не может претендовать на признание его в Израиле евреем. Даже аргумент, что по галахе (религиозному закону) отказавшийся от иудаизма остаётся евреем, не смог убедить суд.

Из обоснования приговора: «Как евреи мы испытываем к истцу Освальду Руфайзену глубокую благодарность. Под именем «отец Даниэль» перед баръером суда стоит некто, кто в мрачнейшие времена Катастрофы еврейства бесчисленное число раз рисковал своей жизнью, отважными акциями спасая наших братьев от нацистских бестий».

Судья Зильберг обосновывал среди прочего: «Я, полностью осознаю наличие различных мнений по поводу иудаизма – от экстремально ортодоксальных до еретических – но для живущих в Израиле людей (за малым исключением) общим является то, что мы не отрезаем себя от нашего исторического прошлого и не отрицаем наследие своих предков.»

Судья Коэн напротив: «...Если я правильно понял своего почтенного друга, судью Зильберга, то он придерживается мнения, что непрерывность истории Израиля от жутких дней прошлого до нашего времени препятствует нам признать когда-либо кого-либо евреем, если он перешёл в католическую церковь, хотя она больше не является нашим ... заклятым врагом. С пониманием такого вида исторической непрерывности я согласиться не могу ... В сущности исторического прогресса заложено, что время и понятия, образ мысли и культурные ценности меняются и этим постоянным изменениям следуют образ жизни и закон».

С тех пор графа «Этническая принадлежность в паспорте отца Даниэля осталась незаполненной, однако отец Даниэль – признанный и гордый израильтянин, после того как в 1963-м году стал натурализованным гражданином.

Процесс длился два года. После него отец Даниэль сказал: «Когда я прибыл сюда, то как крещённый еврей не был признан этническим евреем. У меня не было иного выхода, как обратиться в Верховный суд. Мои аргументы носили как гражданский, так и религиозный характер. Я считал, что по гражданскому праву два понятия, «Религия» и «Народ», разделены и что человека, совершившего грех религиозный, нельзя наказывать по гражданскому праву и считать его отпавшим от своего народа. Религиозные аргументы применялись по религиозному праву, так называемой Галахе, по которой еврей остаётся евреем, даже если он согрешил. То, что я требовал – было революцией. Но в Высшем суде революций не делают. Но я все же убеждён, что когда-нибудь вопрос решится на путях нормальной эволюции».

Воинствующий монах Даниэль Освальд Руфайзен перед Верховным Судом Израиля, 1962 год

Вначале я говорил с людьми по-польски или на другом языке, если владел им. Но затем мы пришли к убеждению, что всё же второе поколение вправе иметь соответствующую стране церковь с собственной литургией, чтобы церковь эта не была Израилю чужой. 30 лет назад ещё не было обычным, чтобы католическая месса велась на языке соответствующей страны. В 1954 году некоторые получили разрешение Папы Пия XII вести богослужение на иврите. Это произошло интересным образом. У нас в Риме был хороший большой друг, кардинал Тиссо, француз, декан Коллегии кардиналов. Один французский священник, разговаривая с ним, заинтересовался: возможно ли получить разрешение на проведение богослужения на иврите.

Кардинал пошёл к Папе и спросил его: «На каком, собственно, языке можно вести в храме литургию?»

Папа ответил: «Конечно же на греческом или латинском».

Кардинал продолжил: «Я думаю, что святыми языками являются те, на которых есть надписи на кресте, среди них есть и иврит».

Папа ответил: «Да, я тоже так думаю».

Умный кардинал больше ничего не спрашивал, а тотчас написал письмо: «Можете спокойно молиться на иврите!»

Тогда мы и перевели свои литургии на иврит. Большего в то время было нельзя добиться. Сегодня само собой разумеется, что каждый может вести богослужение на родном языке.

Так у нас в Израиле две церкви: арабоязычная и, постепенно, новая, ивритоязычная. Хотя я и говорю «новая церковь», но, собственно, это древняя церковь, она мать всех церквей. Христианство ведь начиналось на еврейском языке. Первые христиане были, само собой, евреями. Было далеко не так, как вы часто слышите, что евреи убили Христа и христиане потом его приняли, а как раз наоборот – первыми, кто его принял, были тем не менее, евреи. Они жили совместно в той же еврейской культуре, даже в той же еврейской религии, потому что христианство – это воплощение еврейского ожидания, которое должно быть универсальным.

Моя деятельность духовника не оплачивалась, считалась моим хобби. Я начал её, никого не спросив, это не было поручением епископа или официальной миссией. Я увидел, что в этом есть потребность и тотчас приступил к работе. Через два-три года я начал водить по Израилю группы гостей и туристов, чтобы заработать деньги для своей духовной деятельности. И вот уже 18 лет я работаю «гидом», сопровождаю туристов. Очень часто это немецкие группы; я провёл по Израилю очень много немецких групп. Я люблю эту страну, это ведь моя страна, как христианина, это прекрасная страна, интересная страна. В ней интересно жить, даже при громадном количестве проблем, которые у нас есть; в любом случае это нелегко, но я себя чувствую там хорошо. Сегодня я хорошо чувствую себя и в Германии, потому что у многих я как дома. Сегодня я ваш гость, завтра – вы гости в моём доме. Но сегодня я не стою на том, чтобы везде просить пощады или вымаливать милосердие в качестве члена лишь терпимого меньшинства. Сегодня мы друг другу партнёры, я – как израильтянин, вы – как немцы.

Должен вам признаться: по воле трагических обстоятельств, которые я вам описал, случилось так, что Германия стала ближайшим партнёром Израиля. Быть может не все знают, но мы ни от одной нации, ни от одного государства, не получаем столько помощи, как от Федеративной Республики Германии. Мы до настоящего времени получили от Западной Германии в различных формах в три раза больше помощи, чем от евреев всего мира. Если Израиль является тем, что он сегодня из себя представляет, без плохих проявлений, которые сегодня есть повсюду;, если сегодня Израиль – маленькая Европа в Азии и далеко продвинувшаяся в своём развитии страна – мы сделали много интересного, у нас отличные, всемирно известные научно-исследовательские институты – то это также и потому, что мы получили помощь от Западной Германии. Будьте благословенны за это. В 1953-ем году Бен-Гурион сказал, что ни на одно государство мы не можем так рассчитывать, как на Федеративную Республику Германия. Ещё и поэтому я, после всего, что вам рассказал, чувствую себя среди вас, как среди братьев. – Благодарю вас!

СВИДЕТЕЛЬСТВА ОЧЕВИДЦЕВ

Израэль Шифрон

Гетто г.Мир возникло в ноябре 1941 года после первой массовой бойни. Выжившие в бойне евреи были сконцентрированы на определённых улицах. Большая часть города во время немецкой оккупации была сожжена. Всю зиму мы жили, втиснутые в маленькие комнатки. В апреле-мае 1942 нас перевели в замок, знаменитый замок князя Мирского-Святополка. Он был оцеплен как тюрьма...

Во время существования гетто никто не знал о подготовке заговора (о побеге. - пер.) и об еврее, который действительно хотел помочь своим братьям. ...

Когда я услышал, что Освальд крестился, то испытал глубокую боль. Я видел в Освальде большого, искреннего и восторженного человека. И вот еврейский народ потерял одного из лучших своих сыновей. ...

Фаня Билецкая

Освальд случайно встретил двух наших хаверим из местечка, которых, к сожалению, сегодня уже нет в живых. Один из них был мой друг. Он рассказал мне о встрече с Освальдом. Они договорились встречаться и впредь. Но конкретных планов ещё не было. Мы втроём и ещё одна подруга поклялись об этом молчать. Никто не должен был ничего знать. Для нас самих это было полной неожиданностью, и мы собственно не знали о чём речь. ...

Потом Освальд сказал нам, что это только начало, всё идёт к тому, чтобы всех нас уничтожить. Тогда мы решили организоваться. Если уж мы должны были погибнуть, то достойно и не так как те евреи, которые не имели возможности организоваться. ...

Мы составляли организованную группу из примерно 80-и человек. Была дискуссия о том, бежать нам или бороться до тех пор, пока можно будет защищать гетто, чтобы потом погибнуть. От Освальда мы ведь получили оружие. Однако никто из нас не верил в то, что мы сможем долго продержаться против немцев или спастись. Часть считала, что мы должны с оружием бежать в лес, чтобы оттуда мстить немцам. Но определяющими были совет и мнение Освальда: он был за побег из гетто. Он считал, что будет только большая кровавая баня, и мы ничего не добъёмся. Итак мы решились на побег. ... После того как Освальд нас точно информировал, когда начнётся «ликвидация», и набросал план побега, мы начали подготовку. Мы не хотели слишком рано покидать гетто, чтобы не обременять совесть. После побега немцы ведь расстреляют всех оставшихся. Итак всё было решено: вечером Освальд выманил полицейских из городка, и тогда мы начали прыгать из окон замка. Юденрат знал о предстоящей бойне. ...

О его крещении мы узнали раньше. Но для меня Освальд всегда был евреем и остался им. В самые тяжёлые времена он оказался на другой стороне, на стороне наших убийц. Но он каждый день делал всё, чтобы нас спасти, он спас меня лично, поэтому я люблю Освальда и очень ценю его. Его крещение никак не повлияло на моё к нему отношение и поведение. ...

Эфраим Зиндер

С группой партизан я вошёл в местечко Рубежевиче. Мы зашли поесть к одному крестьянину. Во время еды я вдруг вспомнил, что забыл ослабить подпругу у моего коня. Я вышел наружу и заметил, что в доме напротив кто-то стоит у окна. Он показался мне знакомым, но я не мог вспомнить, кто это. Он напомнил мне полицейского из местечка. Тогда я пошёл к этому дому и открыл дверь. Человек стоял между окном и столом. «Кто ты?», - спросил я, и он ответил: «Освальд!»

Когда я услышал Освальд, мы от радости обнялись и поцеловались. Он меня узнал сразу. Потом я спросил его, откуда он идёт и куда держит путь. Он рассказал мне историю своего побега и о желании попасть к партизанам, чтобы быть вместе с евреями из Мира. Мы договорились, что завтра возвращаемся в лагерь, я доложу о нём командиру и попрошу разрешения привести его к нам.

Я рассказал своему командиру всю историю. Он разрешил мне взять Освальда с собой в лес. Однако доверия к нему не было, и я должен был подписаться, что ручаюсь за него головой. На следующий день нужно было спешить, потому что немцы вместе с полицаями приближались к селу. Я пришёл забрать Освальда, который уже приготовился. Была зима, а одет он был очень легко; на нём было женское пальтишко, чёрные полицейские брюки и сапоги. Как только мы пересекли мост, подошли немцы. Мы помчались в лес. …

Когда я услышал о его крещении, то принял это за шутку, я просто не мог в это поверить. Когда я встретил его в Израиле и мы вместе с моей женой поехали в Тель-Авив, я сказал ему по дороге: « Верь во что хочешь, но кончай быть монахом. Если тебе чего-то не хватает, если есть трудности или не можешь найти себе место, иди ко мне. Как мои дети при мне, так и ты найдёшь у меня место, и ни в чём не будешь испытывать нужды, в моём доме найдёшь всё что нужно». Он засмеялся и сказал: «Твоя радость – это твоя жена, твои дети, твоя семья. Точно так же моя радость – моя вера». И на том разговор был окончен.

Даниэль Освальд Руфайзен и община евреев-христиан в Хайфе

Как можно описать деятельность Даниэля Освальда Руфайзена? Отец Даниэль – это человек, который к каждому относится сугубо индивидуально. Когда я с ним говорю, у меня возникает чувство, что мы с ним наедине, даже если вокруг нас другие люди. Хотя время отца Даниэля заполнено, как день менеджера, у вас никогда не создаётся впечатление, что он спешит. Он знает каждого, его судьбу, его особенности и предпочтения; и если он меня кому-то представляет, то расхваливает так, будто хочет устроить меня на хорошую работу.

Регулярное вечернее воскресное богослужение маленькой общины в Хайфе начинается сердечным и личным приветствием гостей, которых отец Даниель узнаёт одним мимолетным взглядом. И сразу чувствуешь себя здесь дома. Язык службы – иврит, но это никому не мешает, потому что время от времени вставляются индивидуальные примечания на языке гостя. Гости из разных стран: из Польши, супруги из Германии, студенты из Франции, английские друзья и российские иммигранты. У отца Даниэля удивительная харизма и ещё он бегло говорит на многих языках. И даже тогда, когда он говорит на иврите, руки его говорят на языке, который понимает каждый. Причастие раздаётся только после того как отец Даниель прошёл по рядам и каждому по-братски пожал руку.

Богослужение идёт в гостях у арабско-католической общины. С рождества 1986 года после богослужений встречаются в собственном общинном центре, который расположен в нескольких минутах ходьбы. Некоторые члены общины хотят, чтобы и там регулярно велись богослужения. Но всё же учитывается и мнение тех, кто не может себе представить, что общность богослужения важнее внешних форм; кое-кто ещё не может смириться с тем, что молельное помещение может служить одновременно и местом для разговоров, еды, жилья и для жизни вообще. Но и контакт с гостеприимной арабской общиной – важный элемент, настоятельно необходимый в Израиле. Таким образом: здесь – богослужение, а дома - общение.

Центральный Совет Организации Св. Якова, членами которой являются евреи-

христиане, на встрече с епископом Чиапперо в Эйн Кареме в 1962 году.

Отец Даниэль – крайний справа

Мечта отца Даниэля – церковь, какой она была во времена зарождения христианства, которая действует в домах, в которой повседневная жизнь протекает как богослужение любви, в которой истина любви преодолевает границы догм и вопросов теологической истины, в которой даже было бы возможным проводить совместные богослужения евреев и христиан в обстановке взаимного уважения, не стремясь их объединить. Не случайно у отца Даниэля было много еврейских друзей, которые его прекрасно понимали и охотно приняли бы участие в осуществлении его мечты; но разделение и 2000-летние следы не могут быть преодолены за одно поколение, слишком многое препятствует очищению этого пути.

Что говорят по этому поводу в Риме? Папа Иоанн Павел II несколько лет работал в Польше вместе с «братом» Даниэлем; они были лично знакомы. Отцу Даниэлю однажды представилась даже возможность подробно доложить о своей деятельности «Святому Отцу» римско-католической церкви. При этой личной аудиенции Папа не только очень заинтересованно выслушал рассказ о работе на «Святой земле», но и попросил в дальнейшем сообщать о церковной жизни маленькой общины на севере Израиля.

Здесь в Израиле не только говорят на языке Господа нашей церкви, здесь находят не только святые места церкви, возникшей 2000 лет назад на этой земле, но здесь и сегодня ощущается тесная непосредственная связь с избранным Богом народом. Иногда не без последствий. Отец Даниэль не только страдал и страдает как еврей, он гордый гражданин этой страны и этого государства; и ему особенно больно осознавать, что его церковь и даже экуменические церкви не только не открыли для себя утончённость и дар иудейско-христианской экумении, но снова и снова культивируют или потворствуют разжиганию антиеврейских предрассудков.

Даниэль Освальд Руфайзен в 1988 году в беседе с проф. Вольфгангом Феннебергом, руководителем Школы Библии в Назарете

Конечно и в Израиле есть люди, с недоверием наблюдающие за деятельностью отца Даниэля, не занимается ли он, как христианский священник и крестившийся еврей, миссионерской деятельностью? Но людей, которых отец Даниэль крестил в Израиле, можно пересчитать на пальцах, и уже более 20-и лет он не крестил никого, кто не имел бы родителей-христиан.

Там в Хайфе – особенная, интимная, сердечная община. Все друг друга знают. Когда они сидят вместе, их можно окинуть одним взглядом. Семейная атмосфера привлекает, сплачивает. Это чувствуется, когда собираются вместе после богослужения. Вместе переносят из общинного центра и расставляют столы в оборудованном со вкусом дворе. Разносятся закуски, принесенные членами общины, садятся и ведут разговоры, которые всех объединяют. Здесь и скрепляются связывающие общину сети. Знакомятся, ценят и уважают друг друга. Меньше всего речь при этом идёт о вопросах учения и догм, но всегда о совместной работе в церкви.

В этой общине и без того встречается так много различий, что без взаимного внимания и терпения жить друг с другом было бы невозможно. Кто хочет в Израиле жить как христианин – должен принять толерантность как важный элемент общего дела. Тот, кто здесь выставляет односторонние культурные, теологические или конфессиональные требования, очень скоро убеждается в том, что он несет разрушение вместо объединения, распыляет, а не собирает. Здесь живут не только как меньшинство в еврейском государстве, но и как меньшинство в церкви. Что может выиграть одиночка, если не научится найти своё место в этом многообразии и обходиться с ним? Он открывает, что не должен сдаваться, наоборот, плюрализм обогащает и ограничивает, но чрезмерные требования предъявляет он только боязливым упрямцам. Так при трапезах в общине подавались и оценивались блюда разных культур и традиций, учились, как можно глубже и больше, знать и ценить своеобразие различных церковных традиций. Уже следующее поколение внесёт определённо больше еврейских традиций в жизнь общины и тем самым, разумеется, послужит на пользу церкви вообще.

Добрым духом общины, в работе с детьми и семьями, со стариками и в доме престарелых в Нагарии, в церкви, в саду, в богослужениях, при планировании новых мероприятий является Элишева Хемкер, пасторальный референт из Мюнстера, которая живёт на этой земле уже более четвери века и внесла решающий вклад в создание общины. Она очень внимательный и чуткий теолог, читающий еврейскую библию как ежедневную газету и, как истинный израильтянин, делает из неё не только теологические, но и биологические, геологические и исторические выводы. Важной предпосылкой для жизни и работы в Израиле является владение ивритом. Поэтому Элишева Хемкер требует от каждого волонтёра, намеревающегося посвятить себя работе в общине или уходу за стариками в течение более одного года, чтобы они прошли интенсивный курс для новоприбывших в ульпане. Сама же госпожа Хемкер не только говорит на иврите, но и думает на нём, поэтому и понимает она особенности своих израильских партнёров в разнообразнейших проблемах, вплоть до водопроводных. К тому же она должна подстраиваться под культурное и национальное многообразие членов общины и практиковать по возможности щедрую экумению, которая не ограничивается чисто церковной деятельностью.

Элишева Хемкер, социальный работник общины в Хайфе

Община евреев-христиан в Израиле и диаспоре

Они сидят между всеми стульями. Для некоторых христиан группа слишком еврейская, большинство евреев считают её церковью и с тем – вне дискуссий; для официальных церковных иерархов это община, находящаяся в опасности сорваться, поэтому не достойна поддержки.

Нигде вокруг не видно никого на роль посредника, рискнувшего обратить эту малую группу мужественных и ангажированных христиан в стране и окрестностях к корням нашей церкви. Кто может ждать до тех пор, пока церковь и теология придут к единому пониманию? Так может пройти ещё раз 2000 лет, и получается, что на одинокий этот путь придётся отважиться более самостоятельно. При этом еврейские христиане возлагают большие надежды на Рим.

Так в Хайфе в 1984-ом году был разработан план основания и строительства собственного общинного центра. Но в какие бы имеющиеся институты евреи-христиане не обращались, помощи они не получили, скорее отказы. Бесцельно искать и перечислять основания такого отношения. Этот опыт вынудил небольшие общины основать собственное общество:

«Община евреев-христиан в Израиле и диаспоре», на иврите: «Агудат Ханоцрим Хаиврим б'Исраэль уб'Тфуцот».

В нижнем части Хайфы, в бывшей «Немецкой колонии», в которой сегодня мирно уживаются евреи и арабы, есть бывшая кузница, которая за счёт собственных средств превращена в общинный центр. Так как Даниэль Руфайзен и Элишева Хемкер привыкли осуществлять свои мечты, то за работу они взялись с самопожертвованием и подъёмом. Когда официальные органы в поддержке отказали, некоторые члены общины из собственных денег собрали нужную сумму с надеждой на то, что финансовому гению Даниэлю всё же удастся где-нибудь добыть немного денег, чтобы сразу погасить кредиты. Такого рода коллективное мышление и действия сплачивают общину.

На Рождество 1986-го года впервые был открыт общинный центр, хотя не все еще было построено , но это всё же было достаточно праздничное начало,. В одном большом помещении расположилась кухня, рядом две небольшие боковые комнаты и туалеты. На хорах можно будет, не мешая работе, оборудовать дополнительные места или простые лежанки для ночёвки. Дом огибает большой сад, чудо архитектуры со всеми возможными растениями, деревьями, кустами, которые может предложить богатство Израиля. Зреют даже не запланированные сочные дыни. Всё естественно, снабжено системой орошения. В мощёном дворе, умело интегрированном в насаждения, легко размещаются за столами и на стульях 80 человек. Важно при этом заметить, что в Израиле большую часть года общие мероприятия проводятся на свежем воздухе. Со вкусом оборудованные фонари позволяют ещё долго общаться в рано наступающих восточных сумерках.

Богослужение здесь находит не только компанейское продолжение, ведь здесь договариваются, вынашивают планы, ведут душевные разговоры, укрепляют дружбу. Отдельные члены общины живут очень разбросанно, так что здесь именно то место, где люди из общины могут встречаться, здесь они в общине как дома. Кто приедет в Хайфу, не пропустите заглянуть, в воскресенье от 19.00 до 21.00, улица Меир 26.

Большое преимущество ещё и в том, что Элишева Хемкер не только знает, как организовать в общине что-нибудь почти из ничего, она ещё и отличная повариха, которую не так легко вывести из равновесия. Приходит, например, молодая пара из Польши, в кармане записка с адресом отца Даниэля, просит о заключении брака на «Святой земле». Кто, как ни отец Даниэль, не только задействует все рычаги, чтобы осуществить эту мечту, но ещё и организует торжество? Когда же во время богослужения выясняется, что польские свидетели не могут прибыть вовремя, отец Даниэль без лишних слов находит в рядах собравшейся общины достойную замену. Над свадебным столом госпожа Хемкер колдует в общинном центре, коротко вздыхает, когда отец Даниэль объявляет ещё о 30 гостях, и тогда во дворе общины для молодой пары – они в Израиле вообще никого не знают и скорее рассчитывали на то, что спокойно отметят свадьбу в ресторане – разворачивается в полной гармонии весёлый праздник, и у каждого создаётся впечатление, что лучше и быть не может. Не знавшие до того друг друга гости со всего света знакомятся. Нет недостатка и в подарках. Высшим пунктом считают оба, они студенты-теологи, получить в подарок от группы студентов-теологов пятидневное свадебное путешествие по Синаю под руководством отца Даниэля. Можно ли для кого-нибудь, кто знает и понимает Библию, придумать что-либо более символичное и прекрасное?

Сад и вход в общинный центр в Хайфе, Мейер-Стрит 26, беседа после вечернего воскресного богослужения

Правда, нужно ещё подумать, стоит ли здесь об этом празднике рассказывать, если молодые люди воспримут в будущем этот адрес как подсказку для проведения эксклюзивной, романтической и в некотором роде приключенческой свадьбы. Тогда маленькой общине – при всём её гостеприимстве – и её добровольцам эта задача будет не по плечу.

За пару дней до этого несколько студентов из Франции воспользовались общинным центром в качестве дешёвого и удачно расположенного жилья. Они принимали участие в общинных мероприятиях, пели при богослужениях свои песни и вынесли непосредственное впечатление о том, как живут христиане в Израиле; и быть может и в будущем будут поддерживать связи с этой маленькой общиной, друзья ведь нужны.

Община состоит не только из христиан Хайфы и окрестностей, контакты идут через всю страну, от Нагарии до Эйлата. Не случайно наезжает отец Даниэль на своём маленьком Субару вдвое больше километров чем нормальный европеец, ничего удивительного, потому что в этой общине непривычное и является зачастую нормальным.

«Дом Гертруд Люкнер» - дом престарелых для христиан, преследовавшихся по Нюрнбергским законам

Одним из важнейших дел Элишевы Хемкер является основание дома престарелых в Нагарии в 1972 году. Из бодрых первооткрывателей и эмигрантов они превратились в пожилых людей, которые, однако, в имеющихся еврейских или арабо-христианских домах для пожилых не могут найти для себя духовного пристанища. В этих домах заботятся только о соблюдении или еврейских или арабо-христианских традиций. Общине же нужен скромный собственный дом. В Нагарии, непосредственно у моря, нашли подходящую виллу, в которой после перестройки можно разместить добрую дюжину стариков. Но вначале предстояло прочувствовать и преодолеть сложную государственную бюрократию.

Затем выяснилось, что пожилые люди представляют собой пёструю интернациональную группу. У каждого в отдельности своя собственная, особая, часто достойная киносценария биография. Некоторые из принятых были раньше домашними работниками в еврейских семьях или супругами, или спасли еврейского ребёнка и с ним эмигрировали. Они вместе с семьями годами страдали от преследований, часто с риском для жизни. Когда семьи эмигрировали, они не хотели с ними расставаться. Некоторые получили здесь звания «Праведников народов мира». По статусу дома принимать можно только тех, кто пострадал от «Нюрнбергских законов».

Госпожа Хемкер дополнительно изучила гериатрию, приобрела архитектурные знания и ищет сотрудников. Долгие годы матерью дома была добрая и спокойная Тина Соломон, которая вместе с Элишевой Хемкер руководила домом. Сегодня заботится о нём Ядвига Иссаков из Польши, которая после длительной бюрократической возни получила наконец разрешение на пребывание в стране и на работу. Один – два волонтёра, часто из Германии или из числа многих эмигрантов, работая год, приносят с собой юношеский порыв, излучают дружелюбие, являются опорой при различных физических работах. Все остальные работы в доме: бухгалтерия, дворник, кухня, уборка, исполняют работники на полставки. Сложно с теми, кто на длительное время прикован к постели. При таких необходимо постоянное присутствие. В остальном пытаются поручать старикам работы по дому, которые они бы хотели и могли выполнять, это ведь и терапия, да и такова израильская концепция дома.

Каждый в доме имеет свою собственную комнату. Часто для этих заслуженных людей такая привилегия – впервые в жизни. В Германии делами дома занимается госпожа доктор Гертруд Люкнер, которая в нацистские времена помогла бесчисленному количеству людей, из-за этого сама попала в концлагерь, а после войны неустанно помогала своим оставшимся в живых подзащитным. В рамках её деятельности в немецком Каритасе дом престарелых в Нагарии получил от госпожи Люкнер соответствующую поддержку.

Круг друзей, прежде всего в Германии, старается обеспечить недостающие суммы денег. Месяц за месяцем пробиваются, преодолевая растущую инфляцию. Плохо, когда среди зимы вдруг отказывает отопление и с сегодня на завтра нужно установить и оплатить новый котёл, или выходит из строя большой холодильник да к тому же ещё и стиральная машина.

Каждый понедельник в 17.00 в доме проводится богослужение, которое чаще всего ведёт отец Даниэль. При этом он – счастливый случай ещё и потому, что заменяет нескольких переводчиков. Это интернациональное богослужение ведётся по возможности на каждом из языков жильцов дома. Ходовые языки – иврит, польский, румынский, венгерский, немецкий – используются с учётом языка молящегося. Всегда произносятся две проповеди на разных языках. И здесь небольшая община собирается после богослужения к ужину вместе с гостями, чтобы, будь ты гость или обитатель дома, не оставаться в одиночестве.

Дом им. Гертруд Люкнер в Нагарии

Поездка с отцом Даниэлем на Синай

Сопроводим отца Даниэля в его профессии израильского «гида». Знамениты его Синайские туры,. не только потому что они недороги, а благодаря своей бесподобной атмосфере. Пять дней и четыре ночи мы в пути. Сначала необходимо собрать нужное количество участников, чтобы выдержать оптимальную цену. Ядро группы образуют студенты-теологи из Рима и несколько монахов из института «Терезианум» Ордена Кармелитов, главная квартира которого также находится в римской метрополии, остальные – из числа бесконечного множества знакомых отца Даниэля или их знакомых. После короткого голосования в качестве языка экскурсий и пояснений в пути выбраны итальянский и немецкий. Некоторым предоставлен личный переводчик. В то время как отец Даниэль, почти не переставая, на двух языках рассказывает о достопримечательностях, поясняет библейские, исторические и современные связи, автобус мчится через пустынный ландшафт по Иорданской впадине к Мёртвому морю. Здесь короткая остановка для купания с последующим освежением, потом – в соляной грот, в котором и проводится богослужение, естественно, многоязычное, частично с раздельными языковыми группами. При возвращении нас у автобуса ожидает несколько попутчиков со свежими дынями. Мы всё больше ощущаем приближение братско-сестринской атмосферы.

Студенты из Рима поют прекрасные фольклорные и радостные церковные песни. Они и есть команда, всё организующая по указаниям отца Даниэля. На долгом пути к Мёртвому морю и дальше, к Эйлату, каждый коротко представляется. Мы обращаемся друг к другу только по именам – кого в пустыне интересует положение и титул человека? Мы спрашиваем себя, как это отцу Даниэлю удаётся за столь короткое время создать такую гармоничную атмосферу?

Вечером мы уже на пляже Таба. Нас овевает тёплый ветер пустыни. Даниэль постоянно нам напоминает о необходимости обильно пить. Между тем выясняется, что всё может протекать ещё более органично, если каждый будет по возможности помогать; при этом Даниель оставляет за каждым возможность самому найти и оценить свою позицию. Как только автобус останавливается, на нас из багажника автобуса обрушивается неожиданный поток сокровищ из фруктов, овощей, напитков и всех возможных нслаждений, которые может предложить Израиль. Как по волшебству мгновенно появляется еда. Специалисты готовят горячий чай на бензиновом кипятильнике, другие предпочитают старинный способ – на открытом огне. Быстро найдены три камня и вот уже горит огонь. Даже дрова есть в автобусе. В то время как мы купаемся в кристально прозрачной воде Красного моря, Даниель пытается раздать остатки трапезы посетителям пляжа. Даниэль не может дать пропасть ни одной горбушке хлеба.

Соляной грот «Аруботайим» на Мёртвом море

Ночуем мы в отеле «1000 звёзд» – под открытым небом на пляже. Даниэль напоминает участникам поездки о необходимости и ночью оставаться тесной группой во избежание ограбления или нападения. Молодая пара подтягивает от близлежащего отеля пляжный лежак, остальные копают в песке соответствующие закругления – в зависимости от формы собственного тела или от привычной позы во сне – и спят. Для некоторых такая ночь – впервые в жизни.

На следующий день часами длятся пограничные формальности. Таможенники на израильской и египетской стороне диву даются, как это отец Даниэль ухитрился выложить перед ними паспорта из 19-и различных стран. Но и эта процедура воспринимается терпеливо и с юмором. В Египет нельзя ввозить никаких припасов. Даниэль распределяет всё по рюкзакам участников, но просит не есть яблоки – они предназначены «на потом». На египетской границе мы должны покинуть израильский автобус. Интересно, как выглядит египетский? Но поражён и сам Даниэль. Предприниматель из Каира, бывший генерал, яро боровшийся против Израиля, прибыл собственной персоной и везёт нас своим первоклассным, новым с иголочки автобусом. Он обязательно хочет продолжить плодотворное сотрудничество с Даниэлем, поэтому и предлагает кое-что. На три дня он взял с собой и жену и обязательного египетского «гида», который со своей стороны дарит эту замечательную поездку другу Даниэлю. Египетский экскурсовод вначале представляется и тут же передаёт руководство Даниэлю, потому что самому ему с такой интернациональной публикой не справиться. Позже, у местных торговцев, мы пользовались его услугами знающего дело переговорщика. Можно подумать, что тур по пустыне – скучное и утомительное дело, к тому же ещё в жаркий август. Но вот этого как раз и не было. Даниэль непрерывно обращал наше внимание на интересные ландшафтные, исторические, геологические или библейские связи. Не утомляя нас, Даниэль говорит почти непрерывно, но третий день настолько горячее, что перевод на второй язык берёт на себя один из наших друзей. Нагрузка на Даниэля снижается вдвое, песнопение, которое Гази сопроводает на гитаре, для Даниэля отдых. В позднее послеобеденное время второго дня приезжаем в монастырь Катарины. За месяцы до этого резервированные простые большие комнаты распределяются Даниэлем по хорошо продуманной системе. Бедуин, который месяцы назад обещал на этот вечер устроить ужин, не появился; но в туристской кухне Даниэль со своей командой сотворил трапезу из ничего.

Отдых в оазисе Йотвата на пути в Эйлат. Участники группы готовят под руководством отца Даниэля обед

Среди ночи, около двух часов, выступаем в дорогу – предстоит восхождение на гору Моисея. Большая группа, чтобы никого не потерять, сплачивается надёжными замыкающими. Каждые 20 минут Даниэль делает паузу во время которой задние подтягиваются вперёд, и Даниэль даёт свои пояснения. Через три часа мы на вершине. Мы рассчитывали, что нам никто не помешает: кто это в августе в пустыне будет взбираться на гору? Но давка там была как на местах матерей на балу. Проводили свою мессу копты, большая группа французов метрах в 20-и сооружала алтарь. Мы удовлетворяемся чудом восхода солнца и чтением Десяти заповедей на всех языках нашей группы. Несмотря на толкучку, это впечатляющие, незабываемые минуты.

Отец Даниэль остаётся как «гид» проповедником «на месте». Второй день Пасхи в 1973 году.

Метрах в 500-х ниже вершины, там, где Моисей по преданию собрался со старейшинами народа, мы проводим богослужение. Водитель автобуса и его жена, христиане-копты, само собой участвуют в службе тоже. Библейское послание в этих «оригинальных кулисах» получает впечатляющую убедительную силу.

Без спешки спускаемся. Солнце поднимается, температура тоже. Около 10 часов на дрожащих коленях стоим перед монастырём. Посещение монастыря, несмотря на всю толкучку, благодаря связям Даниэля, его знаниям и пояснениям, всё же ещё возможно. Ранним вечером ужин в бедуинском ресторане – на этот раз получилось.

Следующая ночь опять коротка. Стартуем очень рано. В утренних сумерках посещаем небольшой монастырь в оазисе Фаран, здесь живут греческие монахини. Поражаемся видом фата моргана, которым нас обманывает пустыня. В полдень купаемся на прекрасном пляже Шарм Эш-Шейха. Затем – первоклассная еда из всех запасов. Вечером мы снова в Табе. Израильский водитель автобуса уже нас ждёт, закупил между тем свежие запасы, заправил достаточно питьевой воды.

Душевный прощальный вечер на пляже с песнями, исполняемыми различными национальными группами, завершает день. Двое швейцарцев уже в сумерках были на волосок от ареста, потому что, будучи привычны к миру и свободе, при купании в Красном море заплыли в египетские воды. Утром последнего дня направляемся через пустыню Негев снова на север.

Что остаётся? Великолепная экскурсия через Синай, через пустыню, через Библию, через историю Израиля и христианства. Это было паломничество, даже если мы его и не осознавали, без антикварного привкуса излишней религиозности, но полное интенсивных волнующих событий, встреч с людьми, с историей, которая является и частью нашей истории. Дар отца Даниэля привлекать и воодушевлять людей превратил экскурсионный автобус в церковь на колёсах, из туристического мероприятия – экскурсии через пустыню – получились полные впечатлений и для многих незабываемые дни самоуглубления и душевного отдыха, несмотря на физическую нагрузку. Прибыв в Хайфу, отец Даниэль позаботился о том, чтобы все попали по домам, сел в свой маленький Субару и развёз людей туда, куда нельзя доехать автобусом. Нельзя же просто так выгрузить людей! Шёпот Даниэля почти нельзя понять. Он отдал в этой поездке всё что мог, не только свой голос, но это и есть его способ жить и работать. – Шалом, шалом, отец Даниэль, когда мы увидимся снова?

ДАНИЭЛЬ ОСВАЛЬД РУФАЙЗЕН

Родился в Живце (Зайбиш) Галиция 29 января 1922

Вступление в сионистскую молодёжную                          1934

организацию

Учёба в школе, получение Аттестата зрелости июнь 1939

Первое бегство на Восток                           с 1 сентября 1939

Расставание с родителями                                     11 сентября 1939

В киббуце «Акиба» в Вильно                                 декабрь 1939 – июнь 1941

Второе бегство на Восток                                       22 июня 1941

Сапожник при гестапо в Вильно                          13.7.1941 – конец авг.1941

Побег из-под ареста гестапо                                  конец августа 1941

На крестьянском дворе вблизи Вильно                сент./окт. 1941

Бегство в Турец около Мира                                  конец октября 1941

Работа в школе в Туреце                             начало ноября 1941

Служба в «Белорусских охранных отрядах»         середина ноября

1941-12.8.1942

Побег из когтей СС                                                 12 августа 1942

Укрытие в монастыре в Мире                               август 1942 – ноябрь 1943

Крещение в монастыре в Мире                             25 августа 1942

Партизанство в лесах                                              ноябрь 1943 – август 1944

Вступление в Орден кармелитов                          июнь 1945

Рукоположение в священники                               1952

Работа проповедником в Польше                          1952 – 1959

Переезд в Израиль в монастырь                            1959

«Стелла Марис» на Кармеле в Хайфе

Работа священника среди иммигрантов               с 1959

Работа в качестве «гида»                                        с 1965