Тепло ещё недавнего света…
День уходил. Я следила за солнцем, медленно прячущимся за горами. Краски, поначалу такие яркие, рассеивались, становились спокойнее, мягче. Но вот и последние лучи скрылись за горизонтом, но сохранилось тепло ещё недавнего света с его нежно-розовыми оттенками. Я мысленно возвращалась к поэме Вильяма «Без тебя я живу», посвящённой памяти его жены… Через много лет после нашей с ним встречи, я читала её вторично. Первый раз – ещё до моего знакомства с автором. Впечатление было таким сильным, что я запомнила и поэму и имя автора, с которым судьба спустя какое-то время уготовила мне встречу…
Поразило, как глубоко и тонко он передал состояние своей души: навалившееся одиночество, боль разлуки, воспоминания о годах счастья…
Мне были хорошо знакомы эти чувства. У каждого из нас было своё прошлое. Только над одним из нас небо стало чёрным вдруг, в одно ясное утро, у другого – угасание любимого человека проходило на глазах. Боль моей потери притупилась: прошли годы… Но память… Ты помнил всё до мельчайших подробностей: и утро накануне Симхат Тора, и последние ничего не значащие слова, когда люди прощаются уходя на работу, и последний взгляд, и последнюю улыбку…
Вильям не любил возвращаться в прошлое. И в своей повести «Четверть века спустя», написал: «…любовь немолодых людей, если это не просто сожительство, а большое и настоящее чувство, не должна быть омрачена воспоминаниями о прошлом. Держите их при себе или, обоюдного блага ради, смойте напрочь, как первые ливни после Суккот смывают песчаную накипь хамсинного лета».
Когда он готовил к изданию книгу прозы «Талисман души», я настаивала на включение поэмы: то была книга прозы поэта. И вместо предисловия Вильям написал стихотворение, которое открывалось такими строками
Сколько кануло в прозу заветных стихов,
Сколько чутких созвучий, сравнений, метафор!
Поэму он в книгу не включил. Он бережно хранил свои публикации, но её среди них не оказалось… В наш дом он её не принёс. Вильям был верен себе: цельности своего характера. Мужеству принятия удара судьбы. Своим жизненным принципам…
Он сделал всё, чтобы родившееся вновь чувство не было омрачено воспоминаниями о прошлом…
Вильям Баткин
Без тебя я живу
Поэма
Светлой памяти жены
1
Потерянный, жалкий, небритый –
Таким ты не знала меня.
Плетусь я по парковым плитам
В сиянии яркого дня.
Неужто неведомо Небу,
Манящему голубизной:
Нежданно-негаданно нету
Тебя в этом мире со мной?
И я растерялся... Пожалуй,
В свой первый, единственный раз...
Уход твой – без слез и без жалоб –
Сломал меня, смял и потряс...
2
Обнимаю тебя –
Худобу угасающих плеч.
Но остатки тепла
Я в ладонях не смог уберечь.
Как сквозь пальцы – песок,
Словно в пропасть земную – вода,
Ты – надежды исток –
Исчезала в тот час навсегда.
На лету, наяву,
Не в сумятице строк.
Без тебя я живу,
Извини, мне отмеренный срок.
3
Ушла, не простившись, в густую рассветную рань.
А в полдень тебя обернули в льняную белую ткань.
Тебе бы пришлись по вкусу светлые эти тона,
Если бы не подробность ропотная одна:
Словно раскаты грома разворотили тишь –
По тебе... читают... поминальный кадиш.
Свят он, высок, торжественен, всемилостив, неумолим.
Вокруг, сколько глаз хватает, солнечный Иерусалим.
4
От оков парадоксов мне никуда не деться.
Молод, вечен, расцвечен, праздничен Иерусалим.
Увы, не его кварталы – улицы нашего детства,
Но воздух его целебный евреям необходим.
Однажды с тобой в обнимку мы шли неспешно по Яффо.
Народа – не протолкаться, солдаты на всех углах.
Вдруг над Старым Городом радуга вспыхнула ярко
И расплескалась жарко в карих твоих глазах,
Добрых, моих любимых, с косиночкой и счастливых.
Бережно снял губами несколько капель слез.
Но откуда- то сбоку – топот, выстрелы, взрывы...
Ты прижалась, как ночью, шепнула мне: «Обошлось?»
Тогда – обошлось... Сегодня свернул я на Бен-Иегуда:
Стены – в оспинках пороха, кровь собрали давно...
Жадно глотнул пива... Чуточку ждал чуда...
Ты не пришла на свидание... Такое у нас кино...
5
Не день, не два... Души жестокий пост
Увел меня от праздничного люда...
Ну что ты плачешь, как побитый пес? –
Вчера услышал голос твой оттуда.
Знакомый слог – во гневе и в любви...
В высотах тех не смолк, не расплескался.
Мой добрый муж, пожалуйста, живи, –
Сказала ты, – лишь только жизнь прекрасна...
Не мне ли знать – за долгий срок с тобой...
О если бы могла начать сначала...
Благодарю... мой милый... за любовь.
Отговорила ты и отзвучала...
Не замолкай, – кричу, – так тяжко врозь...
Мне, как тебе, в разлуке одиноко...
Да, позабыл – кустарник наших роз
Я прополол и поливаю к сроку...
6
Ты зажигаешь субботние свечи
В срок заповедный – перед закатом,
Наша обитель полнится светом.
Наши души полнятся светом,
Прошлая жизнь притаилась за кадром.
Ей-то, галутной, непостижимо,
Ей-то, безбожной, страшно, наверно,
Как мы под старость решились – не мимо –
Вдруг угодить на тропиночку к Вере...
Камень ее не нами истоптан –
Мы углядели средь гор Иудейских
И ненасытно припали к истокам,
И безоглядно, как в радужном детстве...
Ты зажигаешь субботние свечи
В срок заповедный – перед закатом,
Я и сегодня греюсь их светом,
Словно молитвой твоей он заказан
…Ты зажигаешь субботние свечи...
7
На крыльях любви я прожил с тобою
И долгие годы, и в каждом мгновенье,
Берег, как от сглазу, от взглядов недобрых,
А ты хохотала: постыдная ревность...
До встречи случайной на разных орбитах
Мотало нас, словно на дальних планетах,
Но слились – так Небу было угодно –
Две несхожие половинки...
Твои я следы целовал, как мальчишка,
И, как на свиданье, к тебе торопился
Из частых поездок. В шахтерских поселках,
Куда меня заносило, как ветром,
Телефонистки знали на память
Твой номер настойчивый телефона...
– Красавица, верно, – они утверждали...
Годы плыли, как рваные льдины
В пору волжского ледохода,
И облетали, как листья каштанов,
Хрупкой охрой в харьковских парках...
Но если бытом не затянуло,
Не завалило взрывом, как в лаве,
Только тебе я этим обязан,
Только наша любовь и повинна...
8
Глаза любимой, словно два огня,
Двух молний озаренное свеченье,
Где, как на перепутье, на скрещенье
Ты высветила дочиста меня.
Глаза любимой, словно два костра –
Хохочущее, пляшущее пламя,
За наш роман нешуточная плата
Мне в душу проникает до нутра.
Глаза любимой – добрый, мягкий взор,
Тишайший всплеск и глубина озер,
Пока объятья нежат нас ночами.
Глаза моей любимой поутру –
Как свечи, молча гаснут на ветру
И полнятся нетающей печалью.
9
Звездное небо в неволе неполного месяца...
Город в горах окропила окольная мгла...
Где-то душа твоя чистая в космосе мечется,
Но, полагаю, взлететь далеко не могла.
Рядышком – голос, дыхание – словно поблизости.
Вся изболелась-измаялась... В той безвоздушной судьбе
Ты не допустишь от нас удалиться, возвыситься,
Если всю жизнь волочила наш дом на себе.
Верой и правдой, любовью великой и преданной –
Дочерью, матерью, бабушкой, другом моим и женой,
Мудрой хозяйкой, властной наставницей племени,
Ветром для паруса, нитью его стержневой.
Наше застолье твоим изобилием славится,
Щедрым радушьем для шумной когорты друзей...
Что-то сегодня из рук моих рушится, валится,
Что-то творится с душой ошалевшей моей...
Ей бы, поникшей, мечте безоглядно довериться:
Утром однажды раскроешь тяжелую дверь,
Скажешь с порога: ребята, неделя до Песаха,
Нам бы к сроку управиться вместе теперь...
10
В гости ко мне приходят горы крутой грядой.
Зелень травы, как шерсть, топорщится по откосам...
Как тебе нынче смотрится муж с густой бородой,
Нестриженый и седой?
Пора примыкать к ортодоксам...
Несокрушима их Вера, словно скал монолит.
Непостижима, когда надвигается старость.
Манит и тревожит высокий настрой их молитв,
Трепет и глубину упрямо постичь стараюсь.
Словно поток воздушный меня поднимает ввысь,
Связан я, как дитя, натянутой пуповиной.
Оказалось – не нужно мне благословений и виз:
Сам к себе, словно блудный сын, явился с повинной...
Когда сгорела ты, как в костре, поверил с трудом,
Шиву – семь первых дней – словно в тумане запомнил:
Шумно пришли хасиды, наш вдруг опустевший дом
Мудрым слогом псалмов, словно бальзамом, заполнив.
Едва знакомые люди, они, как родник из глубин,
Доброе слово нашли в сердце и без приказа...
Утром восьмого дня мне сказал молодой раввин:
Отец, оглянись вокруг – жизнь, как роса, прекрасна.
Деревья в вешнем цвету, солнце над горной грядой,
Полог травы, как шелк, полощется по откосам...
Так сказал мне тогда раввин с молодой бородой,
Нестриженой и густой.
И я шагнул к ортодоксам...
11
Когда-нибудь я опишу Париж,
Лишь соберу по крохам полной горстью...
Ну а пока – в нем только ты паришь
Неповторимой иудейской гостьей.
Твой вольный лик и дорог мне, и люб,
Не оттого ль, как в сказке, показалось:
Любуется тобой лукавый Лувр
В необозримых ренессансных залах...
На подиум – в подъезд Гранд-Опера –
Взошла ты величаво, как царица,
Пришла партерной публике пора
Перед еврейской Женщиной склониться.
Я брел с тобой послушно, как вассал,
Толпу туристов оттирал плечами.
Тебя встречал ликующий Версаль –
Моя душа его не примечала.
Но лишь тогда мы обрели покой,
Когда в одно из горестных мгновений
На мраморный монмартрский злой погост
Мы возложили камушки для Гейне...
Прощай, Париж, твой нрав непостижим...
Сказала ты, ко мне прижавшись ближе:
Не зря жила – и мы с тобой в Париже!..
Но я хочу домой, в Иерусалим!..
12
У порога распахнутой старости
Без тебя я живу – один...
Небеса облекают, как талесом,
Седину Иудейских вершин.
Грохот взрывов, разрывы выстрелов
В Тель-Авиве и по Гило...
Не тревожься, жена, мы выстоим,
Только выстоять тяжело.
Исмаил, изловчившись и крадучись,
Рвет покой наших мирных крыш...
Все тесней на еврейских кладбищах,
Все печальней звучит кадиш.
Нам довериться бы Создателю,
Всем поверить в Его любовь!..
Б-г, молоденькие солдатики
Заслоняют Землю собой.
Сбереги их!.. К вселенской ненависти
Мы привыкли за все века...
Поутру последние вести
Не сулят тишины пока...
Грохот взрывов, разрывы выстрелов
В Тель-Авиве и по Гило...
Не тревожься, жена, мы выстоим...
Без тебя я живу...
Тяжело...
