* * *
Умерьте прихоти свои
Для мастерства и постоянства.
Загромождённое пространство
Освободите для любви.
Освободитесь для того,
Что вам любезнее всего.
Для хитрой музы косоглазой,
Чей быстрый взгляд не уловить,
Чтоб разгадать — и удивить
Читателя внезапной фразой.
И для мозолистых ремёсел,
И для тончайшего шитья.
Не для ответов — для вопросов.
Да что об этом знаю я?
Но в воду брошенный — плыви,
Стоптав семь пар сандалий, —
странствуй,
Освобождая для любви
Души стеснённое пространство.
* * *
Провинции здоровая душа,
Ты нянчила во мне провинциала.
И дудочкой будила, и смущала
Змеением ползучего плюща.
Суровы простодушные плоды
Твоих примеров и нравоучений.
Но нежен слог для ласковых влечений,
И мало слов, что были бы тверды.
Как дураку, мне всё-таки везло!..
Уж сколько раз я был неосторожен.
Но древнего глагола ремесло
Уста мои по-прежнему тревожит.
Я — местной почвы певчая щепоть.
А в чьей руке — зачем просить ответа?
Достаточно, что есть душа и плоть.
Я — рана, я — и боль от раны этой.
* * *
Старая песня
Тоски, нищеты и пространства.
Память земель ослабевших,
Семейств, растерявших родство.
Родина, ты мне дала
Зренье и время для странствий,
Что бы хоть что-то понять.
В этом моё ремесло.
* * *
Я одиночеством опрятным
Не тщусь насмешниц умилять.
Я в этом городе проклятом
Давно приучен умирать.
Непостижима божья цель.
Отдать голодному желанье —
Вот жадный смысл расставанья.
А может, смысл жизни всей?
Да нет.
Я думаю — не так.
Меня догонит жёлтый лютик
И, как щенок, который любит, —
Уткнётся мордочкой в башмак.
Какую радостную весть
Мне обещает день погожий?
Я улыбнусь тебе, прохожий,
И это — лучшее, что есть.
КАЛИНЬЕВО
Изгои-маки, помню вас в саду,
Вы огонёчками горели между грядок.
Был пирожок домашний с маком сладок.
Теперь уже и сада не найду.
Лишь речка, извиваясь между ив,
Щекочет эти веточки водою.
И камешки на дне — как бы архив,
Собранье дат, отмеченных судьбою.
* * *
Ещё придут цветы из влажных почв и света.
К ним руки протяни
И вазу приготовь.
Следы цветов пересекают лето,
Как память о любви,
Как память и любовь.
Я дилетант в афёрах колорита
И в сфере лепестков. Но почему
В жару болезни плачу: приведите
Ко мне мой мак или меня к нему?
Цветам и лошадям устраивают скачки.
Но я люблю невыставочный мак,
Который к нам заходит просто так
И долго воду пьёт. И это что-то значит.
Иссякнет мак. Но будто выжидая
Ещё чего (хотя чего ж ещё?), —
Как многоточие, три маковки блуждают.
И значит — не конец. И сказано не всё…
Последствия цветов одаривают лаской.
Так вот чем обернулась жизнь садов!
Ты весела, и правят мной по-царски
Волшебные последствия цветов.
И Александра, Радость-Александра
Пришла в июле, маленькая, чтоб
Застать в цветах веранды и мансарды.
И это был ещё один цветок.
* * *
Тяжеловесные июльские леса.
Листва и лень. Медлительное лето.
Пересыхает речь, и лишь глаза,
Прищурившись, следят за белым светом.
Легко ли мне? — Что я скажу в ответ?
Что влагу местных почв
привычно
тянут корни,
Что весело за облаком вослед
Подняться и лететь, меняя цвет и форму.
И повернуть назад, где что-то есть
Влекущее в давно знакомых лицах.
Провинция мне кажется столицей
Всех чувств моих, какие — только здесь.
* * *
В. Куликову
Печаль разглаживаю в чаще,
По лугу влажному брожу
И за кузнечиком слежу
Или за мушкой немудрящей.
Или завидую ужу.
Во всём покой и равновесье.
Но ветер баловать начнёт,
И лес, как девушке — повеса,
Деревне издали кивнёт…
А я в ней рос…
Когда устану
Жить, как живу, когда смогу,
Вернусь, уткнусь в подол поляны,
Цветами сердце обожгу.
* * *
Может быть, я устал от того,
Что земля — на подошвах
и дождь — в волосах,
А душа — в небесах.
Или хуже того.
Может быть, я устал от того,
Что две трети во мне одиночества,
Или лучше сказать — многоточия…
Или хуже того.
……………………………………
Может быть, и живу потому,
Что земля — под ногами и ветер груб.
И две трети моих во мне
Напряглись возле сжатых губ.
* * *
Достать бадью из чёрного колодца
С прохладным сном
и жадно пригубить
Той тьмы и немоты, чтобы забыть
О собственном неназванном уродстве.
Не избегать зеркал и фотокамер,
Публичных мест, незначащих речей…
Но вот ведь что:
мне легче с чудаками
И проще среди стареньких вещей.
Мне нравится рассадник лопуховый,
Где шаг почти не слышен при ходьбе,
И глупый вид собаки бестолковой,
Что чудным зверем кажется себе.
* * *
А я ещё плыву, и бездны подо мной!..
Н. Гнедич
А я ещё живу и, напрягая зренье,
Пытаюсь распознать насущности черты,
И в безобразии — изнанку красоты,
И сладость лета — в горечи кореньев.
Зелёной тяжестью измучены леса,
И духотою город переполнен.
И лёгких ласточек роняют небеса
Перед грозой, почти догнавшей полдень.
И боязно хоть что-нибудь узнать
Из тайн судьбы и скрытых настроений.
Здесь можно жить, но так и не понять
В привычках улочек — вселенских откровений.
Провинция. А всмотришься — страна:
Меняют ценники и с рук торгуют брагой…
А я ещё плыву, давясь солёной влагой,
И бездна подо мной, и надо мной она.
* * *
Устаёт моё время
Быть весёлым и сильным.
Всё короче минуты, а тени, напротив, длинней.
Засыпают пески города
И стрекоз над водою чернильной,
И плывут над пустыней пирамиды теней.
Мириады миров умирают на клумбах вселенной,
Не успеешь понять, изменить выраженье лица.
Не грусти, моя радость,
о жизни почти что мгновенной,
Подивись, если сможешь, что она не имеет конца.
По всему мирозданью летят разноцветные брызги,
Вскрики звёзд достигают до чуткого слуха зверья.
Я цепляюсь за жизнь, даже если судьбою капризной
Ничего не дано, кроме зрения и сентября.
* * *
Когда я устану идти за надеждой,
За её барабаном бодрящим
И флейтой, влекущей и нежной, —
Я буду жить
Настоящим.
Это дождь нагоняет тоску на листву,
На укроп и на хмель веселящий.
И, спасаясь, бежит существо — к существу
И спасается тем.
Настоящим.
А улитка прилипла к изнанке листа,
Что осталась сухой и нагретой…
И у каждого в сердце — своя пустота
Для тугих барабанов и флейты.
* * *
Гроза засеяла дороги —
Так густо — зёрнами небес.
И не пройти уже окрест,
Не натянув сапог на ноги.
Пропали птицы. Да и я
Притих, покуда всё не выльет.
И не хватает вёсел (крыльев?)
Для моего житья-бытья.
Не притворяюсь безучастным.
Я нищ. И Господи, прости,
Что не припас медяк в горсти,
Чтобы подать его несчастным.
Нас слишком много на Руси —
Врасплох застигнутых грозою,
Бедою.
Господи, прости
За всё, хоть я того не стою.
На лужах пляшут пузырьки —
Как на огне вода в кастрюльке.
А из окна глядит бабулька
Без радости и без тоски.
1999, ОСЕНЬ
И тяжело вздыхают клумбы.
Желтеет осень по дворам.
И птиц безвестные колумбы
Плывут к загадочным мирам.
Рядком на грядке перерытой
Под солнцем сушатся плоды.
И не сулят больших открытий
Простые сельские труды.
Пора почистить дымоходы
И запасти побольше дров.
И не желать иной свободы,
И не искать иных миров.
Не надо больше резать вены,
Не спать и долго жечь огни…
И если есть душа вселенной —
Она заметней в эти дни.
* * *
Не одиночество — а просто друга нет
И грустно мне. Готовый для желаний,
Вдруг сознаю, что и желаний нет,
И пресен хлеб вкушённых расстояний.
Но иногда лица летучий лист
Касается, и вот он — друг осенний.
Мой непоседа жёлт и сентябрист
Среди вечнозеленых наваждений.
Спасает нас мучительной порой
Для светлых вдохновений и соблазнов
Не подходящий случаю герой —
Какой-нибудь пустяк несообразный.
* * *
Как этот лист осенний красен!
Зачем выдумывать тоску?
Есть у меня ещё в запасе
Прогулка с видом на реку.
Как нареку я это место,
Где страх болезненный затих?
В ушах — предзимнего предместья
Энигматический мотив.
Душеспасительные силы
Рождает скрытый инструмент.
Смотрю — кому сказать «спасибо»?
Пейзаж торопится к зиме.
* * *
Мерцает мучительный снег
В моей пустоте безутешной.
Лишь ёлка — как Ноев ковчег —
Не тонет во времени грешном.
Мерцают молочных времён
Шары, сохраненные чудом.
И выговор новых имён
Кривит занемевшие губы.
Ещё одна робкая нить
В насыщенном елью пространстве.
Я больше не буду казнить
За прелесть и непостоянство.
Устал я быть нищим.
Пока
Возможны любовь и богатство —
Открою тебя наугад.
Не всё же душе ошибаться.
Как просто меня напугать
Всё тем же предчувствием муки.
Но снова бегу наугад.
И падаю возле разлуки.
* * *
Я — волк. Мои глаза в лесу.
В слезах тоски неразрешимой,
Судьбе покорствуя, несу
Свой крест, обещанный вершине.
Во тьме желаний и притворства,
Теряя мужество и стыд,
От колыбели до погоста
Худое тело добежит.
Лишь иногда блеснут случайно
Ответной нежностью глаза,
Какой-то радостью печальной.
И всё… и вместе быть нельзя.
Но нет! Ещё мы будем живы,
И переменчивы, и лживы,
Коварны, искренни, нежны,
Друг другу будем мы нужны.
Душа затеет обожанье.
Она на глупости легка, —
Когда порадует пожатьем
Твоя весёлая рука.
* * *
Не для веселья —
что мы ищем
Для света? Но во тьме — лишь тьма.
Дай нам, Господь, здоровой пищи
Для милосердного ума.
Не стыдно, что не всё доступно, —
Страшит возможностей предел
Для многотрудного поступка
В чреде обыкновенных дел.
* * *
I
Скольжу и думаю: скольжу.
Хотя ещё держусь как будто.
А спросит кто: скользишь?
Скажу:
Скольжу.
Как сумасшедший скутер,
Как набалованный смычок,
К струне натянутой прильнувший,
Как на паркете башмачок,
Как змей (а может, зверь?) воздушный.
Подошвой шарю по стеклу
Залгавшегося гололёда,
Надеясь, что на твердь ступлю,
Которая не портит хода.
II
Пытаюсь, как эквилибрист,
Не потревожить равновесье.
Был март. И он катился вниз,
И таял в полдень, куролеся.
И в обмороке по утрам,
Как яблочко с бочком подмёрзшим,
Был некрасив. И по дворам
Блестел ледком, больным и чёрствым.
* * *
Погляди по сторонам.
Даже если не услышишь,
То почувствуешь, что там,
Рядом с нами, кто-то дышит.
Кто-то дышит. Тяжело
Воздух лёгкими качает
И иных миров чело
Уж за гранью различает.
Вот опять —
как к горлу ком —
Плачем скручено дыханье.
И с ума сойдёт созданье,
Обманувшееся в ком?
* * *
Какие грустные глаза
У заблудившейся дороги.
К шажку шажок прибавь — и что
Получишь в сумме и в итоге?
В такой окажешься чащобе,
Где даже птица не поёт.
Что лишь и выдохнешь: ну, вот!
И, погодя, вздохнёшь: ещё бы…
Всего важней ориентиры:
На карте цепкие пунктиры,
В уме — добра определенье
И сердца чуткое биенье.
И лишь тогда,
И лишь тогда,
Даст Бог, ещё дойду до цели.
А нет — так тоже не беда,
Ведь жил.
А вы чего хотели?
* * *
Трёхглазых домиков с тесовою террасой
Люблю уют и запах их печной.
Там в холода живёт огонь ручной,
Там зверь усатый сторожит припасы.
Там паучок усердно тянет нить,
Из темного угла следит за всеми
И силится поймать сетями время,
Чтоб странный мир счастливым сохранить.
А счастья нет —
грустит хозяйка дома.
И звонкий чайник ставит на плиту,
И гладит зверя, глядя в пустоту,
И ждёт, пожалуй, только почтальона.
Что счастья нету — видно за версту.
И это всё — провинция конца
Двадцатого и нового столетий.
Её печалей и великолепий
На мне печать чудного образца.
* * *
Как мал запас словесный
И беден выбор тем!
А между тем, а между тем,
В душе — не так совсем.
Там тонкие оттенки,
Как бабочки, пестры.
Там корабли на море.
И на горах костры.
Там мир миров роится,
Там бог весть что творится!
А вслух не говорится,
Не пишется пером…
Не передать словами,
Что происходит с нами,
Что носится сквозь пламя
Между добром и злом.
* * *
Не добивай того, кто жив
И вопреки всему стремится
Допеть нехитрый свой мотив
И допридумать небылицы.
Во тьме так стонут половицы,
Так ветер прячется в трубе.
Так тает лёд. Так время длится.
Так размышляют о судьбе.
И неизбежно, как вращенье
Земли, — проходят чередой
Ошибки — следом за прощеньем,
Прозренье — следом за бедой.
Клубится время по спирали.
Всё больше войн и больше вдов.
И жизнь — не более чем вздох
Неубывающей печали.
* * *
Пока в снегу лежит февраль,
К воде не спустишься вечерней
Смотреть, как тихо по теченью
Звезда плывёт куда-то вдаль.
Так и живу — на всякий случай.
Служу, пишу, едва дышу
И жду поры иной и лучшей,
Какой — не знаю, не скажу.
Лишь иногда скажу:
Спасите,
Не оставляйте одного,
Со мною вместе погрустите —
Так,
Ни с того и ни с сего.
Ведь не всегда нужна причина
Побыть вдвоём или втроём.
Но это так необходимо!
Хоть иногда.
Пока живём.
