Само-лётчица
— Ура! Ура! Ура! — бегут и кричат ребятишки.
У нас событие: взаправдашний самолёт прилетел и стоит на поляне, в районе «Новостройки»,— это же такое чудо, ведь у нас и машин-то мало, а тут... а тут — самолёт!!!
Мы побежали, и взрослые тоже бегут за нами — такое время тогда было, люди были добрые, новостей почти неоткуда было узнать, а здесь такое событие.
Стоит себе «кукурузник», а из него какие-то мешки выгружают — как потом мы узнали, это были химикаты для обработки леса или полей, я не помню точно.
Всё время я думала о том, как бы мне полетать. Как я ни просилась, меня не брали. Было у меня «богатство» — большущий гвоздь, так вот я решила отдать лётчикам этот гвоздь. Рассказав им, что я нашла этот гвоздь в грязи давным-давно, что он был грязный и ржавый, а я отчистила его, и теперь он вон какой красивый, и у мальчишек ни у кого нет такого гвоздя, и как они ни просят меня поменяться на что-нибудь, я не меняюсь, я предложила это сокровище лётчикам, чтобы они разрешили мне прокатиться на самолёте. Представляю, как они покатывались со смеху, когда я ушла, но в тот момент они хорошо себя держали, а меня всё-таки они не взяли в самолёт, сказали, что порошок, который они распыляют,— ядовитый.
Но они не знали меня: если я поставила цель, я буду добиваться её во что бы то ни стало.
Целыми днями и даже ночью, просыпаясь с сильно бьющимся сердцем, я представляла, что я летаю на самолёте.
Подождав, подкараулив, когда лётчики сядут в кабину, я взгромоздилась на колесо шасси и уселась на нём, крепко обхватив руками стойку. Мне повезло, что самолёт не поднялся в воздух и не были убраны шасси, так как один из лётчиков спрыгнул на землю, потому что забыл убрать тормозную колодку возле колеса.
Как после он признался, в тот момент он был настолько потрясён, что ничего спросить у меня не смог. «Само-лётчица» — назвал он меня впоследствии.
Всё-таки я добилась своего: меня посадили в кабину, и я полетела. Это был старый-престарый Ан-2, я могла любоваться окрестностями не только через стекло кабины, но и — можете не верить, но это правда — через неплотно подогнанные дощечки в полу.
Вам, наверное, не нужно рассказывать, каким героем я себя чувствовала, ведь я ещё не училась в школе, а уже летала на самолёте!
Дед Гоша
Странные эти взрослые: думают, если тётеньки носят платья, то и все девочки только и мечтают в них ходить. Взяли да и подарили мне на день рождения платье, а я так мечтала о шароварах.
Платье было красивое, с оборками, материал нежно-зелёного цвета, а на нём разные слоники, куклы, мячики. Шёл 1953 год, и купить такое платье было сложно, но я ведь этого тогда не понимала.
Летом родители разрешали мне приходить в гости к родственникам, на соседнюю улицу. А на ней, рядом с их домом, жил дед Гоша. Мне было пять лет, и он казался совсем старым, с большой седой бородой, он курил самокрутку, а когда не было газет, то курил трубку. У деда Гоши была привычка садиться на скамейку возле нашей калитки. А я на улицу через калитку не выходила, а любила лазить через забор, мне так казалось удобнее, потому что на калитке был сложный засов, с которым я не всегда могла справиться. Так вот, перелезая в новом платье через забор, я зацепилась этой оборкой за гвоздь и повисла, а дяде Гоше захотелось покурить. Он садится на скамейку, закуривает, дым идёт на меня, и я начинаю возмущаться, повторяя слова тёти Нины, его жены:
— Совсем закоптил, старый.
Дед Гоша хватается рукой за грудь, как-то странно сгибается, самокрутка падает на брюки, и они начинают гореть. Хорошо, что в этот день было много гостей, и нам помогли.
Только потом дед Гоша, увидев, что я иду в гости к родственникам, уходил к себе домой, приговаривая:
— Инфаркт идёт, пойду к себе, от греха подальше, а то опять учудит чё-нибудь.
Покорение «Эвереста»
Странные эти взрослые. Построили новую котельную, с такой большой трубой, и никто на неё не залезет, чтобы посмотреть на городок сверху.
Вот бы мне туда вскарабкаться, рассуждала я, разглядывая трубу с высоты своего пятилетнего роста. Почему птички садятся на провода, а на неё не садятся? Какие хорошие железные штучки! По ним, наверное, удобно забираться на самую верхотуру.
Сколько времени я бродила вокруг котельной, не знаю, но хорошо помню, что снаружи я так и не увидела места, с которого можно подняться наверх. Нужно подружиться с кочегаром, решила я, чтобы поближе подойти к трубе и всё разведать.
И вот настал долгожданный день, когда, изучив все ходы и выходы в котельной и увидев, что кочегар занялся делом, я ступила на первую скобу. Расстояние между этими железяками, по которым нужно забираться наверх, было рассчитано на взрослого человека, и мне приходилось подниматься на носочки, чтобы ступить на очередную железяку.
Подъём оказался не таким уж и сложным, я его представляла более трудным. И запахи на высоте совсем другие, и ветер, как мне казалось, со всех сторон обдувает. Самым же интересным было наблюдать за тем, что делается внизу, на земле. Я смотрела и не узнавала привычных домиков, полянок... улиц. Крыши домов казались отрогами с шиферными склонами, трава — какими-то седыми залысинами, а не привычной — зелёной.
Я смотрела сверху и искала свой дом. Где же он?
Неожиданно завыл ветер на басовитой тоскливой струне, ожило нутро трубы, откликнувшись ворчливым барабанным эхом. Мне вдруг показалось, что меня раскачивает, и я изо всех силёнок вцепилась в железяку.
Спущусь обратно вниз, решила я, и стану пробовать вновь и вновь подниматься — каждый раз всё выше и выше, пока не доберусь до самого верха.
Первая попытка вызвала удивление, когда я не могла нащупать ногой опору, нижнюю скобу. Ведь, залезая наверх, я подтягивалась на руках, чтобы ухватиться за верхнюю железяку. Зависнув так на высоте, вдруг слышу:
— Здорово, Семёныч!
— Приветствую тебя, Кузьмич.
Это на смену моему другу-кочегару пришёл напарник.
— Семёныч, ты пошто так низко приладил флаг на трубу, да и близко к ей? Как котельня почнёт работать — спалит флаг-то. Право слово, шибко высоко тож ни к чаму — колом станет от сажи и дыма.
— Ты чё, Кузьмич, болташь? Какой такой флаг? Сроду я ничё не цыплял туды.
— Выдь из котельни, посмотри сам.
— Да это вроде девчонка вечёрошняя-то зацепилась за трубу. Это её платье трепыхается и полощется на ветру, будто бы флаг. Слезть не могёт...
— Как она туды попала?
— А я почём знаю? Стою тут с тобой, балакаю.
И они, не сговариваясь, побежали к трубе.
— Чья же это стрекоза?
— Да врачихина девчонка чудит...
— Ну кто б сумлевался. Ишь ты, новое шкодство, прям от ейных придумок весь больничный городок не знат, чё она завтра утворит.
— Да никак «самолётчица»?
— Она самая, личной персоной!
— Горазда на придумки.
Не помню, кто и как снял меня с этого «Эвереста».
— Брысь отсюдова, попробуй ещё раз причапать сюды, я вот прутьев наготовлю, специально для «гостьи дорогой», ужо я тебя исхвастаю, мало не покажется.
— И чё ты, Кузьмич, расшумелся? Всё ведь хорошо обошлось, и чё ты думашь — молодец, девчонка, придумщица, она ведь ничаво плохого не сделала. Глядишь, как вырастет, выучится на инженершу.
...А «Эверест» я всё-таки покорила.
Закончив школу, я поступила в политехнический институт и получила специальность... инженера-промтеплоэнергетика.
