Баллада о Чжан Ли
Жил-был случайный человек по имени Чжан Ли.
Он в первый год не сеял рис — ни у подножий гор,
Ни на террасах над рекой, ни у восьмой скалы
(Там почва — лучшая из всех, где пашут до сих пор).
И можно лишь вообразить труды Чжан Ли, когда
Он этот рис не поливал у старого пруда.
Приходит следующий год (едина цепь времён!) —
Чжан Ли работает, как вол, не покладая рук:
На склонах гор и на холмах Чжан Ли не сеет лён
И не растит его потом — вложив упорный труд
В то, чтоб обильный урожай не собирать совсем
И игнорировать вдвойне непрошеный посев.
На третий год весна пришла — Чжан Ли не сеет мак
В долинах, где густа трава и воздух шелковист.
С усердием, как шелкопряд, когда грядёт зима,
Не проверяет: вызрел он, прополот ли, мясист?
А сколько времени, и сил, и денежных затрат
Потребовалось, чтоб его вообще не собирать!
Вот так идёт за годом год, а урожай растёт —
Не сеянной горчицы, льна, овса и конопли.
Всё больше трудится Чжан Ли, всё реже без забот
Проводит время, пострадав от щедрости земли.
И всё трудней — не убирать ненужный урожай
И независимым от дел себя воображать.
...И если вдруг когда-нибудь, не посадив горох,
Ты обнаружишь урожай настурций и бобов,
То знай, что так же, как Чжан Ли, себя не уберёг —
От иллюзорности трудов, поступков или слов.
И, как Чжан Ли, не обрывал — плоды, ростки, цветы,—
Взгляни. Подумай. Убедись, что стал таким же — ты.
Уходят люди, лишь Чжан Ли старается вовсю.
Не тратит попусту ни дня на бренные труды,
Ни даже часа — для молитв Небесному Отцу...
Чжан Ли, случайный человек, бесформенней воды.
И вся немыслимая жизнь, которой дорожат,
Ему — крупинка ржавчины на лезвии ножа.
Небесные цветы произрастают без корней,
Им неизвестны бури и не интересна жизнь.
(Ведь и твоя природа заключается не в ней.)
Но на девятом небе — непременно убедись,
Став облаком — в местах, где не летают журавли:
А не твоё ли имя произносят как «Чжан Ли»?
Звезда в надире
Когда засыпает ветер
и зима становится внутренностью стеклянного шара,
где какие-то белые хлопья лежат так тихо, невинно,
словно и не было — ни в Москве, ни в Лондоне — никогда никаких пожаров,
не случалось чумы в Венеции, а страшные маски птичьи —
просто странные монстры, сошедшие с Босха картины...
И когда засыпает ветер,
а прозрачный короткий вечер стекает на плоскости тротуаров,
опусти вверх глаза, как если бы Земля тебе не мешала:
там, в надире,— звезда, что только тебе одному светит.
И ты, выходя под дождь
из какого-нибудь напичканного кольцами ювелирного магазина,
где-то в районе Сан Марко, Старого Арбата или Пикадилли,
удивляешься: столько колец, столько, столько!
Кому они все необходимы?!
Словно сделали их гномы, гоблины или тролли —
по одним им понятным причинам,— сделали и забыли...
Так вот, выходя под дождь,
но вспомнив зачем-то об этой звезде в надире,
понимаешь — внезапно, неумолимо,—
что для неё одной живёшь.
Поднимая очередное звено
(а какой в этом смысл, если часто не знаешь даже, где середина?..),
находясь в середине мира, равноудалённой от конца света и его начала,
причём оба они — просто события, что вообще ничего не означают,
никакого отношения не имеют ко времени, к его младенчеству и сединам,
вдруг ловишь себя на том, что думаешь о ней — снова и снова,
днями, ночами, непрестанно...
Остаётесь связанными друг с другом: ты — в этом подлунном мире,
а она — где-то там, где потоки невидимых жёстких лучей и чёрные дыры,
даже не в уголке твоего экрана, даже вовсе не на экране,
но всегда и везде оставаясь звездой, что сияет тебе одному в надире...
Итак, поднимая очередное звено
и не делая ни малейшей попытки что-то менять, решать или строить планы,
знаете оба — зависимо, независимо, беспричинно,
без тени сомнения, бессознательно, постоянно,—
что ты и она — одно.
