Стать революционером или быть проституткой. Третьего не дано в современном обществе, а стало быть, и в современном искусстве. Что значит быть художником в наши дни?
Состояние современного искусства отражает состояние современного общества. И что бы ни пели художники о своей индивидуальности или независимости, их сознание отражает представления своего времени, а деятельность в большей или меньшей степени встроена в существующую экономическую систему.
Давайте вникнем. Если упрощать, схема рыночной экономики такова.
Владелец средств производства (например, хозяин завода) нанимает рабочую силу, чтобы этими средствами оперировать; получившийся продукт, пройдя через ряд посредников (дилеров, перекупщиков), попадает к потребителю. В итоге мы имеем феномен, именуемый в науке «отчуждением». Рабочий не заинтересован в том, чтобы делать свою работу хорошо, его цель — получение зарплаты, а качество продукта — лишь один из факторов, косвенно влияющих на эту зарплату. В свою очередь, владелец средств производства также не заинтересован в том, чтобы его продукт был действительно полезен потребителю. Он относится к продукту не как к вещи, способной улучшить жизнь человека, а как к товару, который нужно продать. Причём продать даже не конечному потребителю, а одному из распространителей. Продавец с помощью рекламы стремится навязать покупателю товар, заставить покупать вне зависимости от того, есть реальная потребность в товаре или нет. В ход пускается не только жёсткое давление на подсознание или самые низменные инстинкты, но даже прямое запугивание, как это вышло со свиным и птичьим гриппом, когда люди покупали различные медикаменты из-за мнимой угрозы эпидемий. Да и сам покупатель нередко не пользуется тем, что приобретает, для него важна не реальная польза (функционал) купленной вещи, но тот фетиш, которым она обладает. [1]
Главная цель производства в современном капиталистическом обществе — получение прибыли, а удовлетворение чьих-то там потребностей — это лишь одно из сопутствующих обстоятельств. В такой ситуации и сам процесс труда уже не приносит удовлетворения, он стал тяжёлой принудиловкой, человек больше не чувствует себя творцом.
Неудивительно, что спасения от такой ситуации многие люди ищут в искусстве. Здесь художник является не одним из множества рабочих у конвейера, он сам приобретает средства производства (например, кисти и краски), сам по собственному замыслу полностью создаёт произведение, сам презентует его публике и непосредственно получает благодарности, похвалы или замечания, наблюдает эффект, который произвела его работа.
Однако эта схема работает только до тех пор, пока художнику не понадобятся деньги. И вот тут оказывается, что от экономической системы никуда не деться, и на сцену выходят всё те же рыночные отношения:
1. Владелец средств производства
Средства производства в изобразительном искусстве — это не только краски и кисти (тоже не дешёвые, кстати), но и художественные мастерские, склады, а для керамистов — специальные печи и другие технические приспособления. Для киноиндустрии это киностудии и операторская техника, не говоря уже про огромный штат сотрудников. Для литературы это — издательства, периодические издания и раскрученные интернет-порталы. Для музыки — репетиционные и звукозаписывающие студии, концертные площадки, концертная аппаратура.
Купить всё это художнику без стартового капитала невозможно; стало быть, ему придётся идти к тем, у кого всё это есть, и продавать свои умения, то есть работать на заказ. В советское время владельцем дорогостоящих средств производства являлось государство. Взамен требовалось выполнение идеологического заказа. Причём «идеологический заказ» здесь стоит понимать широко. СССР формально опирался на идеологию марксизма, которая требовала создания «высокого искусства»; кроме того, государство было заинтересовано в определённом культурном развитии, поскольку оно поддерживало имидж Советского Союза в соревновании с капиталистическими странами. Так что создавалась культурная среда, включавшая образование и науку, которая позволяла развиваться подлинным талантам, которые вполне могли творить на отвлечённые, неполитические темы, а в свободное от работы время эти люди могли себе позволить подиссидентствовать в узком кругу единомышленников.
Сейчас у нас государство тоже не такое уж бедное, но тратит деньги на непрерывное повышение зарплат своего чиновничьего аппарата, и позволить себе содержать многих художников оно не может (или не хочет); соответственно, количество придворных художников резко сократилось, и идеологические требования к ним ужесточились. Те, кто оказался за бортом, вынуждены либо кучковаться вокруг учреждений образования (дни которого сочтены), либо идти на поклон к богатым предпринимателям, как в семнадцатом веке.
2. Работник
Итак, художник становится наёмным работником и вынужден, по крайней мере, часть своего времени тратить на выполнение заказов владельца. В остальное время он может творить то, что ему нравится. Но владелец заинтересован в распространении только того продукта, который сделан по его заказу, а то, что художник делает «от души», его не интересует.
3. Продавец
Чтобы донести до людей своё творчество, художнику потребуется опытный и умелый менеджер. Он должен обладать необходимыми связями, знать, на какое искусство существует спрос, понимать, по каким каналам можно реализовать тот или иной продукт. Таким образом, художник оказывается зависим от существующей на рынке конъюнктуры, вынужден подавлять свою творческую индивидуальность и вырабатывать вместо неё «имидж», то бишь некий образ, который сделает его легко продаваемым и адекватным той аудитории, которой он желает понравиться. Так каждый художник вынужден найти свою тему или довольно небольшой набор тем и бесконечно воспроизводить одно и то же. Выйти за рамки своего имиджа — значит, потерять прежнюю аудиторию, а значит, и доходы, и, что ещё хуже, доверие в деловых кругах продавцов искусства, поскольку каждый продавец предпочитает долгосрочные проекты и прежде всего ожидает от художника (то есть поставщика) стабильности, а не экспериментаторства.
Казалось бы, независимым путём к известности и деньгам может стать участие во всевозможных творческих конкурсах и грантовых программах. Но и здесь позвольте напомнить вам, что художественные премии являются средством подкупа авторов представителями доминирующего класса. Каждый конкурс обладает своими критериями оценивания, так что опытный автор, будучи в курсе этих критериев и требований, сочиняя какое-либо произведение, заранее ориентирует его на тот или иной конкурс, то есть занимается самоцензурой. Чрезмерная оригинальность или свободный полёт фантазии грозят произведению надолго лечь в стол. Напротив, работа в жёстких рамках и канонах увеличивает шанс на победу в конкурсе или на издание.
То есть первый вопрос, который задаёт себе опытный, нашедший свою нишу автор, перед тем как начать создавать новую вещь: «А кому я её продам?» Так что рекомендую и читателю начинать знакомство с книгой с вопроса: «А на чьи деньги это опубликовано?» Ибо зачастую автор стремится выразить не собственные мысли, а умонастроение своего заказчика.
4. Потребитель
Как правило, продавец навязывает покупателю свой товар при помощи рекламных трюков. Тут реальные качества товара отходят на второй план. Художник может быть талантлив или бездарен, творить в той или иной манере, потребители будут приобретать его работы, если продавцу удастся превратить их в фетиш.
Тут могут быть задействованы различные механизмы: обеспечение положительных рецензий в солидных изданиях (журналистам ведь тоже хочется есть), создание шумихи в прессе, создание информационных поводов, получение престижных премий и наград, выставки в раскрученных галереях. Причём весь этот шум необходимо поддерживать непрерывно: стоит ненадолго выпасть из «тусовки» — и тебя могут забыть, ибо конкуренция высока, а уровень требований к претендентам на творческие лавры сегодня очень низок.
В итоге можно сказать, что именно в самопиаре и заключается главная ценность художника и его работ. Приобретая их, потребитель стремится причаститься к виртуальному миру медийных страстей, пытается компенсировать собственное ничтожество чужим величием.
— А кто такой Иван Иваныч?
— А это тот, у кого в спальне Энди Уорхол висит.
Мы получаем классическую ситуацию: «иметь» вместо «быть». Обывателю кажется, что сам он становится более значительным, если приобщается к миру значительных людей. Так молодые жеребцы катаются по помёту вожака табуна, чтобы источать его запах.
Ясное дело, что таким извращённым способом (покупать произведения дутых авторитетов) человек не способен преодолеть проблему собственного ничтожества и бессмысленности своего существования. Как мы уже отмечали вначале, хотя бы частично решить проблему отчуждения он может, только самостоятельно занимаясь творчеством (в самом широком смысле этого слова).
Задача рынка — лишить человека надежды на самостоятельное решение проблемы, иначе он не станет покупать чужие произведения или, чего доброго, усомнится в талантливости их исполнителей. Значит, необходимо максимально отдалить художника от людей, объявить его «высшим существом», «не от мира сего», и вознести его над «презренной толпой». Таким образом, художники превращаются в новых шаманов, медиумов и пророков (обратите внимание на популярность мистических мотивов в современном искусстве) [2], а искусствоведы и критики берут на себя роль фарисеев и жрецов — толкователей воли божества в больных видениях художника. Теоретики искусства уснащают свою речь птичьим языком терминов вперемешку с религиозными определениями, любой, самый никчёмный мазок кисти обрастает страницами надуманных объяснений.
В итоге, посетитель выставки боится хоть что-то самостоятельно подумать о том, что он видит перед собой, боится прислушаться к своим ощущениям и дать собственную оценку произведениям. Что красиво, а что уродливо? Отныне это решают профессионалы. Они же и назначают цену. А нам с вами остаётся только платить.
В такой ситуации единственное спасение для художника — выйти за пределы рынка, перестать превращать себя и свои произведения в товар. Необходимо выстроить иную систему существования распространения произведений искусства, в обход бюрократических и коммерческих структур. В этом нам может пригодиться опыт советского и западного художественного андеграунда. Необходимо построение сети обмена «творческими единицами» между городами. Если аудитория действительно заинтересована во встрече с конкретным писателем или музыкантом, в организации выставки определённого художника — пускай организует его приезд на собственные средства. Зачем приплачивать всевозможным менеджерам и чиновникам, которые наживаются на платных концертах, выставках и кинопоказах? Конечно, на общественных началах «Звёздных войн» не снимешь, но художественная ценность подлинного искусства заключается не в астрономическом бюджете, и пока у нас нет такого государства, которое было бы заинтересовано в культурном просвещении своих граждан, придётся довольствоваться малым.
Да и художникам придётся умерить свои аппетиты. Конечно, здесь не предлагается срочно побросать свои рабочие места и умереть голодной смертью. Мы должны зарабатывать, чтобы выжить. Но, как сказал в пьесе «Суд над судьями» Эбби Манн, «просто так выжить недостаточно. Мы должны выжить, представляя собою что-то». Любой способ заработка в нынешнем обществе связан с определённым компромиссом с несправедливостью существующей системы. Значит, художнику необходимо противопоставить своему подчинённому положению в качестве работника свою независимость в сфере искусства.
Но даже такой смелый поступок не гарантирует свободы. Как мы только что выяснили, критерии художественности определяются не самими художниками и не их публикой. Критерии прекрасного уже определены ещё до того, как художник приступает к работе. Хотя — кто говорит о прекрасном? В мире современной культуры принято говорить о «качественном» или «успешном» продукте. И даже сознательно отрёкшись от рыночных механизмов реализации своего творчества, художник продолжает творить по меркам и лекалам масс-культуры.
Яркий пример такого самоподчинения автора — Евгений Гришковец, успешный писатель из провинции. Его первый моноспектакль «Как я съел собаку» был полностью посвящён воспоминаниям о детстве и службе в армии, то есть был составлен на провинциальном материале. А точнее — на материале советского детства, которое в позднем СССР было у всех более-менее одинаковым. Это сейчас дети разделены по уровню жизни их семей: кто-то ходит в элитные учебные заведения, а кто-то и вовсе ни в какие. Воспоминания о советском прошлом — последнее, что объединяет обитателей нынешней России. Кстати, эту же карту разыграли и Санаев, и Садулаев, и ещё много кто. Вот и Гришковцу с этой темой удалось покорить столицы. Что характерно, следующие спектакли и книги Гришковца быстро теряют провинциальный колорит, лирическим героем становится преуспевающий предприниматель, а местами действия — рестораны, презентации, отели, пляжи и пробки. И дело не только в том, что изменились статус и образ жизни переехавшего в столицу Гришковца, но и в том, что он верно почувствовал свою новую аудиторию. Его знаменитая мелодекламация «Настроение улучшилось» — гимн мещанского самолюбования.
Почему так происходит? Потому что общественное мнение уже подсунуло художникам бездарные и безликие поделки в качестве эталона, потому что сам художник принимает массовый культурный продукт за подлинное искусство. Он принимает правила игры и оказывается просто не в состоянии вырваться за рамки навязанной ему картины мира. Вот что пишет об этом философ Эрих Фромм: «Средний посетитель музея, рассматривающий картину знаменитого художника, скажем Рембрандта, находит её прекрасной и впечатляющей. Если проанализировать его суждение, то оказывается, что картина не вызвала у него никакой внутренней реакции, но он считает её прекрасной, зная, что от него ожидают именно такого суждения. То же самое происходит с мнениями людей о музыке и даже с самим актом восприятия вообще. Очень многие, глядя на какой-нибудь знаменитый пейзаж, фактически воспроизводят в памяти его изображение, которое неоднократно попадалось им на глаза, скажем, на почтовых открытках. Они смотрят на пейзаж, искренне веря, что видят его, но в действительности видят те самые открытки. Если при них случается какое-нибудь происшествие, то они воспринимают ситуацию в терминах будущего газетного репортажа. У многих людей любое происшествие, в котором они принимали участие, любой концерт, спектакль или политический митинг, на котором они присутствовали,— всё это становится для них реальным лишь после того, как они прочтут об этом в газете» [3].
Так, пещерный человек с его Неолитической Венерой не смог бы оценить красоту Венеры Милосской. Только разница заключается в том, что пропорции Неолитической Венеры отвечали потребностям древнего человека, а вот современный культурный продукт устраивает далеко не всех.
Даже маленькие дети охотно признают неинтересность, предсказуемость голливудских киноизделий и их местных клонов — российских, европейских и т. п. фильмов. То же самое и с музыкой, живописью, литературой. Интерес ослабевает, сборы падают, но как ни пыжатся местные и заокеанские форды культуры, они не в состоянии выдать ни одной оригинальной идеи или более-менее самостоятельного произведения (т. е. не состоящего на три четверти из цитат и аллюзий).
Чтобы разобраться, как с этим быть, давайте уясним себе, что же произошло.
Идеология общества определяется идеологией господствующего в этом обществе класса. Это происходит не только потому, что господствующий класс способен контролировать школу и средства массовой информации, но и потому, что привилегированные группы обладают в обществе таким высоким престижем, что представители низших слоёв общества готовы принять идеологию и ценности своих господ, даже несмотря на то, что господа всё равно никогда не позовут их в свой круг.
Российским провинциалам интересны истории из столичной действительности, поскольку они мечтают об уровне жизни столичного «среднего класса», а многие и вовсе хотели бы переселиться в Москву или Петербург.
С другой стороны, не стоит забывать, что, в свою очередь, московская культурная среда воспроизводит художественные клише США и Европы. Так, в большинстве своём современная российская фантастика является неудачной копией западных образцов, то же самое — с сентиментальными (дамскими) романами, фэнтези; я уж не говорю про так называемую «современную поэзию» или прозу в стиле «потока сознания».
Многие москвичи демонстрируют такое же провинциальное подобострастие по отношению к США и Европе, мечтают об их уровне жизни, боготворят иностранных писателей, мечтают о переезде [4]. Не стоит забывать, что такие раскрученные писатели, как Сорокин, и среда, из которой они вышли, так называемый «московский концептуализм»,— явления, ориентированные на экспорт культуры. Как только рухнул Советский Союз, многие концептуалисты эмигрировали в Европу и США, а оставшиеся принялись разрабатывать именно тот образ России, который хорошо покупали на Западе — образ дикой варварской страны. Кабаков изображал «ужасы» коммунального общежития, Михайлов фотографировал обнажённых бомжей и т. д. Эти авторы с презрением относились к своей «отсталой» родине и благоговели перед «культурным» Западом.
Примерно то же мы наблюдаем и в Красноярске. Большинство культурных проектов ориентированы не на поддержку тех явлений (сообществ, авторов), которые уже сложились здесь, а на механическую пересадку столичных образцов на местную почву. Так произошло с «поэтическим слэмом», завезённым в Красноярск москвичом Андреем Родионовым, так происходит с экспозициями Культурно-исторического музейного комплекса и т. д.
Наше общество — рыночное, то бишь капиталистическое, то бишь буржуазное. Это значит, что господствующим классом в нём являются буржуа. Кто они такие, каков их внутренний облик, и какие ценности они транслируют людям через школу, прессу и массовую культуру?
Буржуа, мещане, обыватели — это те, о ком Гёте сказал:
Что в руки взять нельзя — того для вас и нет,
С чем не согласны вы — то ложь одна и бред,
Что вы не взвесили — за вздор считать должны,
Что не чеканили — в том будто нет цены. [5]
В основе современной буржуазной идеологии (её ещё называют неолиберальной идеологией) лежит определённая система ценностей. Постараемся выявить хотя бы некоторые, наиболее очевидные.
1. Собственность
Фрей Бетто в статье «Неолиберализм — новая фаза капитализма» [6] сказал: «С неолиберальной точки зрения, человек как таковой, видимо, не представляет никакой ценности. Поэтому тот, кто не владеет материальными благами, обесценен и исключён. Кто владеет — завиден, обхаживаем и отмечен вниманием».
Центральной фигурой современной культуры стал бизнесмен. Неудивительно, ведь бизнесмены и являются спонсорами художников, создают фонды, выделяют гранты. Современные скульпторы и живописцы наперегонки делают изображения богатых купцов и промышленников прошлого. На красноярских выставках я неоднократно сталкивался с образами купца Гадалова — один другого краше. В учебных заведениях, от школ до художественных вузов, поют дифирамбы «российским меценатам» Мамонтову и Морозову. Так, например, заведующая кафедрой искусствоведения Красноярского художественного института Худоногова Елена Юрьевна с пеной у рта доказывала мне, что «русские купцы — вот кому надо ставить сегодня памятники». Также принято умиляться, рассказывая о том, как Василий Суриков смог обучаться в Петербурге благодаря спонсорской помощи. Хотя, при здравом рассуждении, сама ситуация зависимости таланта от денежного мешка должна вызывать возмущение!
Думаю, этим же феноменом можно объяснить противоестественную любовь народа к Михаилу Прохорову, точнее, к его образу, созданному СМИ. Простой паренёк из обычной семьи, своим умом и упорством поднявшийся на вершину общества, ставший богатым предпринимателем. Обыватели даже не хотят слышать о том, что Прохоров происходит из семьи высокого партийного начальства и свой кусок народного богатства получил без каких-либо усилий при грандиозном распиле под названием «Приватизация». Об этом наши мещане не желают знать, ведь это нарушает стройную буржуазную мифологию в их голове!
Любимый супергерой американских, а теперь и наших ребятишек — Бэтмен — тоже является крупным бизнесменом, главой корпорации. А все его враги, которых он со смаком избивает, обитают в канализациях или городских трущобах.
Кстати, важно отметить, что любовь к «успешным» бизнесменам своей обратной стороной имеет презрение и ненависть к беднякам (к которым, по западным меркам, принадлежит почти всё население нынешней России). Ещё одним объектом ненависти мещан-собственников является собственность коллективная. Чужую собственность они готовы уважать (до тех пор, пока не могут её тихонько присвоить), а вот собственность коллективная или нечто, не подлежащее приватизации, вызывает у них раздражение.
Обратите внимание на наши дачные посёлки. В пределах оградок — чистота и благолепие, зато буквально за порогом начинается свалка. Если лес ничей (народный, государственный), то его можно вырубать и загаживать. То же самое и с публичными парками, улицами, памятниками. Вопреки либеральным сказкам, собственник — самое безответственное существо на свете!
Итак, собственность, богатство, бизнес. Что же дальше?
2. Праздность
Не слушайте наших обывателей, когда они начинают рассказывать трогательные сказки о том, как тяжко живётся нашим бизнесменам, о том, как тяжело быть крупным начальником, насколько больше вкалывают бизнесмены по сравнению с наёмными работниками. Всё это ерунда. Если бы наёмным работникам жилось проще, то все наши мещане записались бы в пролетариат, поскольку одна из важных ценностей буржуазного мировоззрения, неоднократно воспетая массовой культурой,— это безделье.
Тот же Фрей Бетто пишет: «Прежде система оценивала труд как фактор, придающий человеку достоинство, обеспечивающий благополучие. Теперь правильным считается зарабатывать деньги на спекуляциях, жить на ренту, наслаждаться жизнью, не трудясь. Для СМИ самые счастливые — это самые праздные» [6].
Конечно, у всех у нас перед глазами масса суетливых и оборотистых мелких буржуа, весь наш мелкий бизнес вынужден вертеться и лавировать между пассивным (а иногда и активным) сопротивлением наёмных рабочих, давлением конкурентов и произволом чиновников. Но позвольте напомнить простой закон: бизнес либо растёт, либо гибнет. А крупный капитал и его владельцы живут по совсем другим законам.
Чем там у нас занимается супергерой Бэтмен? Я имею в виду не его хобби — борьбу с преступностью, а то, при помощи чего он зарабатывает деньги (и немалые!). Начнём с того, что своё огромное состояние Бэтмен не заработал, а получил в наследство от родителей. И всё, чем занимается этот персонаж в качестве руководителя мега-корпорации,— это щеголяет в смокинге на бесконечных светских приёмах и презентациях.
Кстати, все те позитивные качества, которыми наделяют себя мелкие буржуа, характерны и для обыкновенных бандитов. Та же предприимчивость, изобретательность и риск. Причём бандиты рискуют не меньше, а гораздо больше бизнесменов, то есть превосходят их смелостью. В этом смысле между Бэтменом и Джокером нет принципиальной разницы. Они оба отважны, любят перехватывать инициативу, не могут сидеть без дела. Только на стороне Бэтмена вся полиция, а Джокер довольствуется помощью нескольких головорезов (кстати, выходит, что и он создаёт рабочие места).
Далее. Почему наши буржуа так ненавидят чиновников, которые ограничивают свободу торговли, требуют взяток, придавливают предпринимателей всевозможными бюрократическими процедурами? У большинства наших чиновников есть свой собственный бизнес, так что они — те же буржуа, только ещё более предприимчивые, догадавшиеся задействовать в свою пользу административный ресурс.
А где вообще персонажи-трудяги в сюжетах масс-культуры? Если главный герой какого-нибудь широкоэкранного фильма и зарабатывает себе на хлеб, то его работа не интересует ни зрителя, ни автора, процесс труда вынесен за скобки, а в центре внимания — приключения и развлечения. И даже если герой сталкивается с опасностями и рискует жизнью, то он никогда не рискует качеством своей причёски или нежностью своей кожи. Где вы видели, чтобы во имя спасения Вселенной хоть один голливудский персонаж стал бы калекой или хотя бы натёр мозоль? Вселенная Вселенной, но лак на ногтях — это святое!
Сравните метросексуальных «героев» современной масс-культуры, например, с персонажами фильмов «Это сладкое слово — свобода!» Жалакявичуса или «Операция „Чудовище“» Понтекорво, которые на протяжении всего сюжета роют тоннель. Этой тяжёлой, однообразной, но необходимой работе главные герои отдают все свои силы и время. Вот что значит подлинный подвиг!
И здесь мы переходим к следующей неотъемлемой части буржуазных «идеалов».
3. Комфорт и роскошь
Буржуазные авторы и их персонажи помешаны на комфорте и роскоши, никого больше не увлекает образ нищего художника, сумасшедшего философа-изгоя. Всё должно быть уютненько, и при этом лучше, чем у соседа. Верно подмечено, что зависть — одна из главных добродетелей «среднего класса». Именно на зависти построена потребительская психология. Гламурные дуры меряются размером своих бриллиантов, а их «папики» — размером грудей и длиной ног своих подруг. Раньше отупевшие от сельской жизни мужики соревновались своими размерами в бане — теперь они меряются в гараже марками своих автомобилей. Производители тратят миллионы долларов на изготовление всё более удобных приспособлений, бесконечно комбинируя и упрощая их функции, как в известном анекдоте про совмещение ванны с унитазом. А что? Идеал рептильного существования нынешнего обывателя — залиться алкоголем, залезть в ванную и смотреть телевизор. А в телевизоре подтянутые и ловкие герои будут спасать мир и совершать подвиги. Кстати, какой мир они будут спасать? Этот самый, в котором во имя сытого и комфортного существования «среднего класса» девяносто процентов населения планеты обречено на вымирание.
Но этого, как верно отметил Александр Тарасов, «обыватель удивительным образом не замечает» [7]. Ведь сам-то он уже сидит в своём мещанском раю или всё ещё питает тщетную надежду туда попасть. И вот мы вытаскиваем на свет Божий ещё одного кита, на котором держится буржуазная утопия.
4. Стабильность
Обыватель помешан на стабильности, поскольку он убеждён, что «рай на земле» уже построен, что общество уже достигло своего идеала, осталось только самому в этот рай пролезть, и если пролез, то выгнать оттуда всех лишних и поубивать экстремистов, которые ждут каких-то там перемен, всяких там чацких, твердящих: «что старее, то хуже».
Интеллектуально в этом плане буржуа находится на уровне черепашки-ниндзя. Все в детстве смотрели этот мультсериал. Каждая серия строится по простой схеме: злодеи что-нибудь изобретают, а ниндзя-черепашки в конце эпизода это изобретение ломают палками. Меня всегда удивляло: почему же они не пытаются эти изобретения захватить, исследовать, переоборудовать? А потом понял: зачем? Ведь пицца у них и без того есть, и Эйприл О’нил по телевизору показывают. И так практически во всех телесериалах. На этом и построен их принцип: в конце серии всё должно вернуться к исходным условиям. Чтобы шоу продолжалось, оно не должно иметь ни цели, ни развития. Долой прогресс: идеал нынешнего общества — Сизиф!
Одна моя знакомая учительница регулярно голосовала за Путина, приговаривая: «Я так устала от перемен». Может быть, Путин её и от смерти вылечит, и солнце в небе остановит? Мечта современного обывателя — заламинировать свою жизнь, обернуть её целлофаном и выставить на витрину. Мещанский рай — это тишина сельского кладбища. Да вот незадача: трупы тоже меняются — они гниют. Именно так и гниёт наше общество, наша страна, в которой торжествуют мещане, во имя своей священной стабильности противостоящие любым переменам. Да что тут говорить, читайте Грибоедова.
Ругать и проклинать психологию нынешнего российского общества можно долго, она того заслуживает, но давайте остановимся ещё на одной ценности буржуазной культуры.
5. Индивидуализм
Либеральная пропаганда любит твердить, что коммунисты мечтают всех сделать одинаковыми, что революции — это торжество толпы, а вот сегодня-де мы имеем общество, ориентированное на развитие личности. Особенно часто это приходится слышать в школе. И что же мы имеем в реальности? Поколение серых посредственностей. Вот она, диалектика: пестующие свой индивидуализм эгоцентрики похожи как две капли воды, а революционеры-коллективисты оказались сильными личностями, сумевшими оставить заметный след в истории и уникальное творческое наследие.
Буржуазный эгоизм, «дюжинное мещанское я» — необходимое условие непрерывной «борьбы всех против всех» в разобщённом, «атомизированном» обществе. И все разговоры о любви к ближнему без попытки такое общество изменить становятся чистым фарисейством.
Социальное расслоение неизбежно порождает классовые конфликты, а культура, лицемерно затушёвывающая подлинное положение дел, кормящая всех иллюзиями о равных возможностях, лишь подливает масла в огонь. Низы обречены на фрустрацию, верхи также готовы показать зубы, оберегая свой крохотный рай.
Великий режиссёр Пьер Паоло Пазолини, не игравший по правилам буржуазного искусства, а занимавшийся настоящим творчеством, сказал: «Жуткая несчастность или преступная агрессивность пролетарской и люмпен-пролетарской молодёжи вызваны непосредственно противоречием между культурными и экономическими условиями: невозможность реализовать буржуазную культурную модель из-за устойчивой бедности, замаскированной иллюзорным улучшением уровня жизни» [8].
И как убедительно показал Александр Тарасов [9], хвалёное «гражданское общество» западного мира, о котором так мечтают и наши либералы,— это «общество мещан», которых ничего не интересует, кроме личной сиюминутной выгоды. Это мир, где «человек человеку — волк».
Что и говорить о безликой веренице образов героев-одиночек в современной масс-культуре. Герой зациклен на своём внутреннем мире, так же как и автор. Даже историю нам преподают в виде биографий «великих личностей». То есть Русь крестил Владимир, революцию сделал Ленин, войну затеял Гитлер, а выиграл Сталин — вот и вся история. Индивидуальными психологическими портретами нам пытаются подменить огромные социальные сдвиги, смену экономических формаций, жизнь многомиллионных масс.
В утверждении индивидуализма буржуазная идеология доходит до прямой апологии элитаризма, то есть признания неравенства основополагающим принципом общества. Одни люди объявляются лучше других по праву рождения. Старшее поколение так просто без стеснения признаётся в любви к русским царям и мечтает о возрождении сословий. Молодые в качестве новой аристократии принимают мир столичной богемы. Вот уж воистину новое средневековье!
И в этом тоже сказывается диалектическая закономерность: провозгласив свободу личности и толерантность, современная буржуазная культура очень быстро пришла к превозношению иерархии и сегрегации. «Терпимость» в этом обществе означает прежде всего терпимость к несправедливости, то есть равнодушие.
При таком положении дел даже самый «независимый» и артхаусный художник не может быть самостоятелен до тех пор, пока он разделяет буржуазную систему ценностей. Деление современного искусства на «массовое» и «элитарное» довольно условно. В разных обёртках нам предлагают один и тот же залежавшийся товар. Сколько восторгов было вокруг фильмов «Амели» и «Сияние чистого разума», но что они предлагают нам, кроме пошлой мечты о мещанском счастье? В этом смысле буржуазное «кино не для всех» ничем не превосходит мультики «Том и Джерри», в которых идеология потребительства и варварской конкуренции предельно обнажена. Не забудем и наших отечественных «гениев» Звягинцева или Муратову, обильно припудривающих мистицизмом свою обывательскую сущность.
Кстати, на рынке искусства выделен сектор и под культуру «протеста». Хотите протестовать? Тогда вам в соответствующий отдел магазина. Здесь бал правят рокеры. Старые в большинстве своём ударились в религию и пересыпают свою речь церковнославянизмами, те, что помоложе, носят майки с Че Геварой, порой даже употребляют слово «революция», но под всеми этими бунтарскими бантиками отчётливо видны интеллектуальная ограниченность и жажда коммерческого успеха.
Неправ был Борис Кагарлицкий, когда утверждал, что «чёткой границы между массовой культурой и контркультурой не существует» [10]: эта граница лежит между двумя системами ценностей. И эти ценности принципиально несовместимы. Контркультура шестидесятых потерпела поражение потому, что её идеологи и творцы порой были недостаточно конкретны в своих отрицаниях и требованиях. Что осталось нам от лозунгов поколения рок-н-ролла? Любовь... хайр... рок-музыка... Эти требования мещане Запада вполне смогли добавить в свою «потребительскую корзину». Сексуальная революция выродилась в индустрию секс-развлечений, дресс-код буржуазии включил в себя джинсы и разнообразные причёски, рок породил попсу. А тех, кто требовал большего, пришлось устранять физически. Смерть Джона Леннона, Джима Моррисона, Виктора Хары и им подобных лишь доказывает, что не каждый талант можно поставить на службу денежному мешку.
Но для того, чтобы преодолеть буржуазную идеологию, мало осознанно отвергнуть мещанские либеральные ценности, необходимо осознать и принять ценности подлинно гуманистические, берущие своё начало в раннем христианстве и ему подобных этических учениях, развитые европейским Просвещением и подхваченные революционной марксистской традицией: знание, жертвенность, прогресс, труд, равенство.
Эти ценности мы встретим в величайших произведениях мировой культуры: в проповедях Христа и Иоанна Златоуста, в лозунгах китайских тайпинов и французских коммунаров, в манифестах парижского «Красного мая» и трудах Франкфуртской школы, в песнях американских фолк-сингеров и рокеров шестидесятых, в статьях Белинского и стихах Блока, в спектаклях Брехта и фильмах Годара, в повестях Воннегута и романах Толстого.
Осознанное вступление на путь следования этой великой культурной традиции не только выведет автора за рамки буржуазного искусства и обывательского сознания, но и предоставит массу материала для экспериментов в области формы художественного произведения. Поскольку, как верно заметил Троцкий, «новая форма открывается, провозглашается и развивается именно под давлением внутренней потребности, коллективно-психологического запроса, который, как и вся человеческая психология... имеет свои социальные корни» [11]. Подлинный авангард рождается не благодаря формалистическим исканиям эстетов или фрондёрским выходкам а-ля группа «Война» [12]. Подлинный авангард начинается с системного критического осмысления окружающей действительности.
Художнику необходимо не только признать некую систему ценностей, но принять на себя обязательства по их защите и провозглашению, найти своё место в борьбе двух традиций — масс-культуры и культуры гуманистической. Вспомните творческое и жизненное кредо Герберта Уэллса, который считал, что «сильнее всех тот художник, который умеет в живых образах передавать полезные мысли, могущие способствовать движению его современников вперёд, словом, художник, участвующий в общем движении человечества ко благу» [13]. Такой же позиции придерживался и Чернышевский.
Буржуазное искусство окончательно деградировало, превратилось в бизнес. Рыночные механизмы вытравили из него всё живое, оригинальное, превратили его художников в механизмы по производству развлечений. Ценности буржуазной идеологии коверкают человеческое сознание, это ценности потребителей-паразитов.
Если художник хочет сохранить себя, остаться творцом, он должен, во-первых, стать аскетом, подвижником. Где это видано, чтобы пророкам платили деньги? Во-вторых, он должен встать на защиту гуманистических идеалов, причём не только как художник, но и как человек; он должен продемонстрировать бессмертие идеалов разума, братства и труда всей своей жизнью.
Но сразу следует предупредить тех художников, кто вступит на этот путь: объявив себя принципиальными врагами мещанских ценностей, они автоматически становятся классовыми врагами буржуазии. Как минимум, они сделаются объектами насмешек или презрительного отторжения. Зато, с другой стороны, их творчество станет жизненно необходимой поддержкой для всех тех, кто расторг свой союз с буржуазным обществом потребления и его идеологией. Именно про них говорил Егор Летов: «Я жадно, всеобъемлюще и безрассудно благодарен и им, и всем тем, кто не дал мне потонуть в слабости и инерции. Может быть, всё ими сотворённое в искусстве предназначалось только для того, чтобы я или кто-то другой в некий момент не загнулся» [14].
Общество меняется не только под воздействием искусства, оно идёт путём научных открытий и революций. И задача подлинного художника — найти своё место в борьбе за лучшее будущее. Тогда он поймёт, на чьей стороне и против кого он борется. И уж коли он борется против буржуазии как класса, социального слоя, который ничего не создаёт, но живёт чужим трудом, то художник, как творец, должен встать на сторону трудящихся и угнетённых, то есть занять отчётливую классовую позицию.
В этом смысле весьма полезно изучение опыта советской революционной культуры двадцатых годов и европейского неореализма. Вообще, самые мощные всплески искусства происходят в тесной связи с революционным подъёмом масс. Художникам полезно знать историю. Революционная волна начала двадцатого века обновила искусство целого ряда стран, протестные движения шестидесятых сформировали также собственную контркультуру. С другой стороны, даже в периоды революционного спада, в период пассивности масс, во время разгула реакции искусство способно сопротивляться общим настроениям упадка и распространению мещанской приспособленческой идеологии. Как писал Троцкий, «необходимые революции идеологические предпосылки слагаются до революции, а важнейшие идеологические последствия её являются только значительно позже».
Обратимся к опыту великих русских писателей-гуманистов. Грибоедов, Белинский, Добролюбов, Некрасов смело и бескомпромиссно вставали на защиту народа от произвола власть имущих. Казалось, их голоса были воплем в пустыне сытого равнодушия одних и испуганного молчания других. Но борьба этих гениальных одиночек принесла свои плоды. Выживает тот, кто сопротивляется. Побеждает тот, кто наступает.
________________________________
1. Мы рассмотрели схему создания материальных ценностей, но она также применима и к производству информации.
2. Многие художники поотрастили себе дугинские бороды и проводят досуг в обсуждении «философии» Лосева, филологи расхватали на цитаты Бердяева, всем остальным довольно мантр БГ. Наши статусные интеллигенты как начали ещё в советское время «баловаться религией», так и балуются до сих пор. Только в СССР это казалось оригинальным в силу запретности, а теперь это выглядит уже откровенно пошло.
3. Фромм Э. Бегство от свободы.
http://lib.ru/PSIHO/FROMM/fromm02.txt
4. «Русские типы...»
http://baxus.livejournal.com/389839.html
5. Гёте В. Фауст.
http://www.world-art.ru/lyric/lyric.php?id=4538
6. Бетто Ф. Неолиберализм: новая фаза капитализма.
http://scepsis.ru/library/id_2298.html
7. Тарасов А. Очень своевременная повесть. Феминистка как стриптизёрша: культурологический анализ. Издательство Академии Искусства и Науки XXI века «Норма». М. 1999.
8. Пазолини П. Почти завещание. Три текста 1975 года. Свободное марксистское издательство. 2007.
9. Тарасов А. Н. Долой продажную буржуазно-мещанскую культуру посредственностей, да здравствует революционная культура тружеников и творцов!
http://noogen.narod.ru/culture.htm
10. Кагарлицкий Б. Ю. Марксизм: не рекомендовано для обучения.
11. Троцкий Л. Литература и революция. М., 1991. с. 132.
12. Соловьёв С. «Война» как симптом
http://scepsis.ru/library/id_2947.html
13. Луначарский. Разговор с Гербертом Уэллсом. «Советская Россия». М. 1968, с. 329
14. Приятного аппетита! (Интервью с Егором Летовым),
http://www.gr-oborona.ru/pub/anarhi/1056981236.html
