Над городом нашим не гаснут зарницы,
И хвойные ветры летят издали.
На запад идут поездов вереницы,
На север плывут по Оби корабли.
Александр Смердов
1.
После всесоюзной переписи Центральное Управление Нархозучета составило паспорта всех городов СССР. В паспорте каждого города даны сведения об его возникновении, прежнем названии, территории и т. д. В ответах о времени возникновения городов указаны даты, начиная с V века. В первых графах паспорта г. Новосибирска сделаны такие записи:
1) Когда возник населенный пункт — 1894 г. 2) Его прежнее название — Гусевка. 3) Когда утвержден городом — 1903 г.
Мы живем в этом молодом городе. Он полон для нас очарования и ярких красок.
Мы идем по Красному проспекту в сторону Оби и где-то около кино Маяковского невольно замедляем шаг. Перед нами открывается огромная и прекрасная перспектива Заобья. За переплетами моста блестит синяя полоса Оби, а на том берегу открываются белые пески, бугринские дубравы, и, кажется, мы видим, как трепещут на березах желтые осенние листья и слышим тихий их шелест.
Перед нами огромный город. В нем живет более полумиллиона человек. Он занимает сорок тысяч гектаров. Но панорама его, благодаря прозрачности воздуха, раскрывается с такой четкостью, что кажется он подтянут к нам биноклем.
Над городом главенствует Красный проспект. Широкий и прямой, как стрела, он начинается от обского берега и перерезает весь город. Здесь самые большие и самые красивые здания. Окрашенные в кремовый, оранжевый, белый цвета, на ярком сибирском солнце они кажутся легкими и невесомыми.
От Красного проспекта к Оби, к вокзалу и дальше — к парку культуры и отдыха уходят, убирая со своего пути серую зыбь деревянных домиков, кварталы каменных домов и заводских зданий.
Городу на правобережье тесно. Он перешагнул через Обь и создал там новый промышленный район. В ясные дни стеклянные крыши заводских корпусов блестят на солнце и кажутся серебряными, а по вечерам на них пылают многоцветные отблески закатов, и дым заводских труб расстилается по небу пурпуровыми полосами.
С юга на север город опоясан оливковой лентой Оби. С востока к реке подходит Присалаирская возвышенность и на правом ее берегу заканчивается скалистыми гранитными обрывами. На левом берегу Оби начинается великая Западно-Сибирская низменность. Город стоит на стыке рудно-каменноугольного Салаира и Барабинской степи. Правобережная часть его разместилась на гранитном фундаменте Салаирского кряжа. Она несколько приподнята над левобережным степным рельефом, и город имеет какой-то особенно открытый вид.
2.
Основание города на Оби предопределил известный русский писатель Н. Г. Гарин-Михайловский, талантливый инженер-путеец, который, как писал А. М. Горький, и свою работу путейца выполнял с великим жаром, как поэт.
Шел 1891 год. Международные отношения России достигли исключительной остроты, нависла угроза над Дальним Востоком. Правительство Александра III поняло, наконец, что выходы России к портам Тихого океана должны быть закреплены железнодорожной магистралью. Правда, оно по-прежнему недооценивало огромного экономического значения стального пути для развития Сибири и всей страны. Но как бы то ни было, «особое совещание» из четырех министров признало необходимым «безотлагательно приступить к изысканию участков Сибирской дороги».
Постройка Сибирского пути началась одновременно от Челябинска и Владивостока. 19 мая 1891 года закладывался во Владивостоке первый камень в основу Сибирской магистрали. На левом берегу Оби, против устья так знакомой нам теперь речки Каменки, появилась изыскательская партия инженера-путейца Н. Г. Гарина-Михайловского.
Инженер искал «переправу» через Обь для Сибирской железнодорожной магистрали. Он шел по берегу Оби от Колывани. Первоначально проектировалось провести линию около этого города. Там она и должна была пересечь могучую сибирскую реку. Колывань имела на это большие основания. Это очень старинное и крупное сибирское поселение. Оно было основано в 1713 году и, находясь на пересечении Московским трактом реки Оби, имело когда-то большое экономическое значение в жизни Сибири. Некоторое время (в 1822 г.) Колывань была даже губернским городом, но с 1856 года ее сдали в «заштат», и она умирала медленной смертью. И вот, казалось, счастье снова улыбнется старому городу: кто-то запроектировал провести около него железнодорожную магистраль. Но Гарин-Михайловский признал этот проект несостоятельным. И ширина реки здесь, и разливы ее весной, и характер берегов — все говорило против Колывани. Он пошел со своей изыскательской партией вверх по Оби. И, когда изыскатели достигли слияния Каменки с Обью, они неожиданно увидели непокорную и могучую реку «в трубе»: она сжата здесь в тесных каменистых берегах, а дно ее выложено гранитом. Природа как бы сама подготовила прочное подножие будущих кессонов. Гарин-Михайловский дал заключение: строить здесь мост через «Обь, реку великую». «На 160-верстном протяжении, — записал он в своем дневнике, — это единственное место, где оба берега реки и ложе — скалисты. И это самое узкое место разлива: у Колывани разлив реки 12 верст, а здесь 400 сажен».
В 1893 году к устью Каменки прибыли строители. Безлюдные берега Оби огласились стуком молотков, и этот стук возвестил рождение нового города.
Русский народ создал в Сибири много городов. Более трех с половиной столетий тому назад он начал освоение этого сурового и богатого края. Сибирь была тогда неведомой и загадочной страной. Ее земли, ее реки, ее леса не были нанесены ни на одну географическую карту мира.
Русские землепроходцы плыли по широким рекам, шли по диким дебрям, проникали в непроходимые тундры, на острова Ледовитого и Тихого океанов. И там, где они оседали, закипала жизнь, рождались города. В 1586 году возникла Тюмень, в 1587 году — Тобольск, в 1598 — Нарым.
В начале XVII века землепроходцы появились в среднем течении Оби и вскоре подошли к слиянию светлоструйной Томи с многоводной Обью. Письменные головы Гаврило Писемский и Василий Тырков «под город место высмотрели» на правом берегу Томи и в 1604 году «город сделали со всеми крепостями сентября в 27 день». Это был город Томск.
Землепроходцы шли дальше на восток, «встречь солнца» и, открывая «новые землицы», закладывали зимовья и города: Енисейск, Красноярск, Якутск, Иркутск, Охотск...
По улицам этих городов мы ходим, как по страницам истории. Здесь следы наших предков, здесь первая наша слава. Через вековую мглу смотрят на нас и строители первых сибирских городов, и защитники их от монгольских и джунгарских ханов, и первые дипломаты. Во всех их делах мы видим величавые черты характера русского народа, дух вольности, живой ум и широкий размах богатырской натуры.
А. М. Горький, размышляя о роли русского народа в Сибири, восхищенно писал:
«Русский народ без помощи государства захватил и присоединил к Москве огромную Сибирь, руками Ермака и понизовой вольницы, беглой от бояр. Он, в лице Дежнева, Крашенинникова, Хабарова и массы других землепроходцев, открывал новые места, проливы — на свой счет и за свой страх... Этим народом сделано много дела, у него есть большая история».
Вслед за народом пришли в Сибирь царские воеводы и чиновники. Вольный путь землепроходцев они превратили в кандальный тракт.
Этот тракт был единственной экономической артерией края. Здесь встречались бухарские и китайские товары, сибирская пушнина, серебро и кожа. По тракту ежегодно шло двадцать тысяч возчиков — сто тысяч подвод. Обозы тянулись многие месяцы, иногда годы. Медленная, мерная поступь лошадей разнообразилась лишь тоскливой перекличкой ямщиков: «посматривай».
Медленно шло экономическое развитие Сибири. Богатейший край громыхал по рытвинам и ухабам.
И вот в сонную Сибирь, в таежную глухомань вдруг ворвался гудок.
Это был гудок первого паровоза. Он возвещал о конце дедовской Сибири с ее колесным трактом, гужом и верблюдами.
...Мост был построен в 1896 году. Могучими кессонами он уперся в гранитное ложе Оби и соединил западный и восточный участки Сибирской магистрали. Для регулярного движения, однако, мост был открыт лишь через год.
В 1897 году с пути в сибирскую ссылку В. И. Ленин отправил 2 марта со станции Обь письмо родным, в котором сообщал:
«Я переехал сейчас на лошадях через Обь... Переезд приходится делать на лошадях, потому что мост еще не готов окончательно, хотя уже возведен его остов».
Станция Обь в те времена занимала Небольшую полянку, расчищенную среди дремучего леса. До постройки моста правый берег Оби был безлюден. Там, где воздвигнут первый кессон, стояла одинокая избушка рыбака Гусева и среди хмурых таежных зарослей мирно и одиноко вился сизоватый дымок рыбацкого костра.
3.
Вместе с железнодорожниками из России на обской берег пришли сибиряки — русоволосые великаны, чтобы вывести Сибирь на широкую строительную дорогу. Топоры и пилы в их руках словно играли. Они валили вековые сосны и на свежих, еще смолистых пнях наспех закладывали основы города.
Одним из первых пришел сюда бородатый Титлянов. По просеке каменского берега он вел за собой своих сыновей, и люди почтительно уступали им тропинку: высокорослы, красивы и белокуры были эти Титляновы. Они шли из Бердска, где их прадед поселился еще в начале XVIII века, найдя здесь для себя «угожие землицы».
Из Завод-Сузуна приехал сухощавый и подвижной Дмитрий Налимов. Завода, собственно, в Сузуне уже не было — его закрыли за несколько лет до образования нового города на Оби. Сузунские медеплавильщики и чеканщики сибирской монеты, которые так искусно умели изображать на монете сибирский герб — соболей со щитами, — понесли свое мастерство «огневого действа» в новые сибирские места.
Из степного города Омска, прикрывавшего когда-то Колывано-Воскресенские заводы, приехал слесарь Овчуков. Вслед за Гариным-Михайловским прибыл сюда строитель Фролов, такой же неутомимый путешественник по земле русской, как и Гарин. Из Омска приехал кузнец Грозный. На худенькой телеге, обтянутой сверху от солнца домотканой палаткой, весело подкатил к железнодорожному мосту со своей многочисленной семьей и малочисленным скарбом каменщик Иван Петрович Покрышкин. И еще сотни и сотни других градостроителей.
Это были потомки отважных русских землепроходцев, опытовщиков, мастеров «огневого действа». И так же, как их прадеды открывали «новые землицы» «на свой счет и за свой страх», они, потомки землепроходцев, стали поднимать на свой счет и за свой страх новый русский город на берегу Оби.
Около моста и станции возникли поселки. Вскоре они соединились в одно небольшое поселение. Вдоль насыпи, ведущей к мосту, шумел базар. Поселок врастал в тайгу, деревянные его домики были окружены соснами, густые хвойные кроны закрывали от солнца огороды. Но люди не бросали топоров. Там, где сейчас проходит Красный проспект, они рубили новую просеку.
В 1898 году Гарин-Михайловский на пути в Корею проезжал через Обь. На станции Кривощеково он подошел к окну вагона и жадно вглядывался в сизоватую таежную дымку. Сквозь ажур хвойного леса с левого берега Оби виднелся новенький, словно сошедший с картины, поселок. Он блестел на солнце и был пропитан ядреным запахом сосны. Писатель отметил в своем дневнике:
«Я с удовольствием смотрю, как разросся на той стороне поселок. Теперь это уже целый городок».
Вслед за металлической громадой моста, воздвигнутой над пустынной Обью, люди сооружали речную пристань и строили складские здания. К скалистому правому берегу стали причаливать плоты, баржи и пароходы.
Между пристанью и вокзалом градостроители воздвигли бараки для переселенцев, строили магазины, школы, читальню, театр. В 1894 году был открыт в городе первый «универсальный магазин розничной торговли», в следующем году горожане возбудили ходатайство о постройке каменного собора за счет железнодорожных фондов. В 1897 году появились первые две школы, а затем, по инициативе инженера-строителя Будагова, была построена народная читальня и театр. И одна за другой рождались улицы новых жилых домов.
Через десяток лет город раскинулся на шестнадцать квадратных верст, и жило в нем тогда свыше двадцати тысяч человек — по числу населения он занял третье место из девяти городов Томской губернии[1]. В 1906 году по оценке недвижимого имущества Новониколаевск занял второе место после Томска. За тринадцать лет он почти догнал город с трехсотлетней историей. И тогда впервые молодой город на Оби был назван Сибирским Чикаго.
Поселения, расположенные на старом колесном тракте, стали замирать. С 1896 по 1901 год только из Колывани переселилось в Новониколаевск свыше трех тысяч человек. В 1902 году две с половиной тысячи колыванских жителей потребовали себе увольнительные паспорта и отправились в бойкий Новониколаевский поселок, где свистели паровозы и у причалов Оби раздавались гудки пароходов.
Не только люди, но и дома стали уходить из заштатного города в новый поселок. Обиженные колыванцы, чтобы унизить новый город, говорили:
— Новониколаевск-то, ведь, из Колывани построен.
Это была правда, с той поправкой, что Новониколаевск был построен также и из Сузуна, Бердска, Каинска и других стариннейших сибирских сел, которые были возведены когда-то искусными плотниками, принесшими на острие своих топоров непревзойденное искусство древнего зодчества из Олонца, Устюга Великого, Тотьмы. И новый сибирский город выглядел пришельцем из глубокой русской древности. Целые улицы были застроены домиками с затейливой резьбой, балкончиками, жгутовыми поясами наличников, с красивыми насечками на столбах крылец, на веерах и полотнищах ворот, на косяках дверей и окон. Дома сплошь да рядом были покрыты деревянной чешуей — тонкими узкими, наструганными из осины, дощечками. Крыши эти казались какими-то мерцающими, серебряными, переливающимися на солнце.
Но в характере этого города не было ничего патриархального. Это рос действительно Сибирский Чикаго, и на «огонек» его со всех сторон спешили купцы, предприимчивые мукомолы и пронырливые перекупщики. Из колыванской своей вотчины приехали купцы Жернаков и Пастухов. Из Верх-Ирмени прикатил преуспевающий деревенский торговец Маштаков. Прислал своего доверенного известный мануфактурист Савва Морозов, который всегда безошибочно угадывал запахи «живой жизни». Из Каинска приехал ловкий хлеботорговец Коган и уже через несколько лет стал на всю Сибирь «хлебным королем».
В 1909 году, словно по заказу, возник, так же как было и в старом Чикаго, грандиозный пожар. Одновременно горело двадцать два квартала. Огонь бушевал несколько дней и безжалостно уничтожил все чудесные художественные творения русских плотников-зодчих.
Через два года город вновь отстроился. Появились каменные здания: городской торговый корпус, здание купеческого клуба, магазины Мешкова, Ежова и Захарова, двухэтажный торговый корпус Морозова, типография Литвинова, одиннадцать каменных зданий для начальных школ, реальное училище, дом инвалидов войны, здания военного городка.
Город на Оби вырос на путях между хлебным Алтаем и рыбопромышленным севером, между молочной Барабой и угольным Кузбассом. Он связал с общероссийским и мировым рынком огромный район Сибири, направил его на производство товарного хлеба и масла, вызвал к жизни угледобычу и лесные промыслы, усилил приток населения в этот почти безлюдный край.
По вновь возведенному железнодорожному пути ехали в Сибирь переселенцы. Безземелье и безработица гнали их в Сибирь. На берегах Оби было довольно земли и работы. Станция Обь и речной порт стали переселенческими воротами. Только за десять лет — с 1893 по 1903 год — прошли через эти ворота около полумиллиона человек.
К небольшой станции Обь, которая не была еще нанесена на карты, стекались миллионы пудов грузов: с севера, с юга, с востока, с запада.
Уже в 1898 году со станции было отправлено свыше двух с половиной миллионов пудов. В 1906 г. через станцию Обь прошло больше четырех миллионов пудов только хлебных грузов. Весной 1907 года город превратился в одно сплошное хлебохранилище. Расположенный на пересечении железнодорожного и водного путей, новый город на Оби стягивал в свои склады все богатства Западной и Южной Сибири. В 1909 году грузооборот станции Обь составлял уже свыше одиннадцати миллионов пудов, в два раза больше грузооборота Томска и Красноярска.
К новому городу беспрерывным потоком шли гурты скота и караваны из Северо-Западной Монголии со шкурами зверей, кожей и шерстью. С проведением Сибирской железной дороги торговля с Монголией ежегодно возрастала. В 1879 году общий оборот этой торговли составлял 340 тысяч рублей, в 1896 году — один миллион, в 1902 — около двух миллионов рублей.
В 1915 году от города пошла на юг, в Барнаул, Алтайская ветка. Новониколаевск окончательно взял в свои руки южно-сибирский рынок. Алтайский хлеб он стал направлять не только на запад, но и на Дальний Восток. Алтайская пшеница на востоке стала победно конкурировать с манчжурским хлебом и американской мукой.
На окраинах города росли мельницы, маслобойные, маслодельные заводы, кожевенные, мыловаренные, винокуренно-водочные, пивоваренные заводы, кондитерские фабрики.
Но это были, собственно, не заводы, а заводики, не фабрики, а фабрички. Город не стал промышленником, а был лишь торговцем, мясником и грузчиком.
4.
Город на Оби возник без дозволения начальства. Губернатор и царские министерства не признавали его и считали как бы не существующим. Под город они не давали землю. Новониколаевцы застраивали ее самочинно. Им не позволяли устанавливать «законное» самоуправление. Старост, избранных поселком, томский губернатор арестовывал «за самочинное присвоение власти». Горожане в ответ на это учредили своеобразное «вече». Все вопросы жизни и строительства решались на поселковых сходках.
Городское «вече» существовало двенадцать лет!
Новониколаевск рос как «самочинный», вольный город.
3 декабря 1895 года в поселке собрался первый поселковый сход — всесословное собрание жителей, носившее в самодержавных политических условиях все признаки «преступного скопления народа». 12 августа 1896 года было созвано второе такое собрание. Оно было еще более многолюдным и шумным. Более полутора тысяч голосов гудело на площади. Уездный исправник Попов, приехавший из Томска, стоял в сторонке и весь трясся в бессильной злобе. Собрание отвергло кандидатов, выдвинутых полицейской властью, и избрало первым старостой Новониколаевска старика Титлянова, а его помощником Дмитрия Налимова.
Русоволосый бородач Титлянов приступил к исполнению своих обязанностей. Он ходил по поселку таким же широким и твердым шагом, каким пришел сюда из Бердска, собирал налоги, отводил усадьбы новым засельщикам, наблюдал за первыми общественными постройками. Он разработал первый план поселка. И этот план был так умен, что его сетка составила основу последующих планировок города.
Титлянов объявил себя судьей и начал штрафовать буянов и правонарушителей на нужды городского благоустройства. Он собирался уже закрыть в поселке частную виноторговлю и объявить «мирскую монополию», как вдруг явился к нему полицейский чиновник из Томска, отобрал у него печать, а самого отправил в тюрьму.
В поселке собрался новый бурный сход. И горожане написали царю жалобу, которая по своему тону больше походила на требование:
«С 1892 года на берегу Оби у железнодорожной станции Обь мы заселили поселок, 1862 семьи построили дома, — писали новониколаевцы. — Стремились достигнуть общества — отказали. Выбранного нами старосту уничтожили... Просили открыть на первоначальные нужды питейные заведения — отказали, отдали частным виноторговцам, поставили пристава полиции, не оказывают никакого содействия, даже сход собрать не разрешают, мотивируя тем, что бунтуем. Требуют арендную плату за все... Обращались во все ближайшие учреждения — нет помощи ни откуда... Явите царскую милость, внемлите десятитысячной мольбе народа, уступите землю в аренду по 40 коп. за десятину или в вечность и учредите общество в поселке Новониколаевском посадское или городское».
Жалоба эта последствий не имела.
Николай II не мог понять своим маленьким «провинциальным» умом, что в далекой Сибири, там, где могучую Обь пересекает железнодорожная магистраль, в закладке которой он, правда, лишь в качестве статиста, торжественно участвовал, вписывалась новая страница в экономику России.
Любопытна встреча Гарина-Михайловского с царем.
«Возвратясь из Манчжурии и Кореи, Гарин был приглашен в Аничков дворец к вдовствующей царице — Николай II пожелал выслушать его рассказ о путешествии.
— Это провинциалы! — недоуменно пожимая плечами, говорил Гарин после приема во дворце. — Не скрою: я шел к ним очень подтянувшись и даже несколько робея. Личное знакомство с царем ста тридцати миллионов народа — это — не совсем обычное знакомство. Невольно думалось: такой человек должен что-то значить, должен импонировать. И вдруг: сидит симпатичный пехотный офицер, курит, мило улыбается, изредка ставит вопросы, но все не о том, что должно бы интересовать царя, в царствование которого построен действительно великий Сибирский путь и Россия выезжает на берега Тихого океана»[2].
Сам Гарин великолепно понимал, что великий Сибирский путь — это свежий ветер, который должен разбудить сонную и скучную жизнь огромной и богатой Сибири. Он любил повторять:
— Счастливейшая страна Россия! Сколько интересной работы в ней, сколько волшебных возможностей, сложнейших задач! Никогда никому не завидовал, но завидую людям будущего, тем, кто будет жить лет через тридцать, сорок после нас.
Проезжая по Сибирской железной дороге в 1898 году, Гарин записал в своем дневнике:
«Пока здесь, вследствие отсутствия капиталов, железных дорог, все спит или приниженно, захваченное бессильными и неискусными руками, но когда-нибудь ярко и сильно сверкнет еще здесь, на развалинах старой, новая жизнь».
В 1896 году на станции Обь было открыто депо. И в этом же году среди рабочих началась революционная пропаганда. Первый революционный кружок организовал кузнец Е. А. Грозный, человек большого темперамента, яркой, самобытной индивидуальности. Было в нем что-то от землепроходца Ерофея Хабарова и революционера Петра Халтурина. Он был страстен и неугомонен. В Новониколаевск он приехал из Омска. В новом депо он взял себе молотобойцем дюжего парня-сибиряка Усольцева. И когда тот первый раз ударил по наковальне, Грозный заметил:
— Ловко бьешь. Вот бы эту силу да в настоящее дело.
Усольцев вошел в кружок Грозного. Вступил в него и слесарь Овчуков, один из первых градостроителей на берегу Оби, и братья Полунины — столяры, рабочие — Григорий Шамин, Сопкин, Смородин... Борьба закипела. И Грозный поехал дальше на восток — в Красноярск — осваивать «новые землицы».
В 1902 году в Новониколаевске создалась Обская группа РСДРП, а в 1903 году в Ельцовском бору, там, где сейчас парк культуры и отдыха, состоялась первая маевка.
В 1905 году над юным городом взвилось красное знамя с лозунгами революционной борьбы: «Долой самодержавие!». «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
Прошло еще двенадцать лет, и город вступил в сражение за новую, социалистическую жизнь. В октябре 1917 года, а затем в дни гражданской войны.
«был этот город пулями свистан».
Борьба была тяжелой. Она стоила жизней лучших строителей города. Их именами мы назвали свои улицы: Петухов, Дуся Ковальчук, Романов, Шамшины... На их могиле мы соорудили гранитный памятник — факел с широким призывным взмахом. И есть в этом призывное взмахе и могучем факеле нечто от характера нашего города — немеркнущее пламя жизни.
5.
Революция превратила Новониколаевск, непризнанный безуездный город, в центр огромного края, называемого Сибирь, — от Уральского каменного пояса до «священного озера» Байкал. И дала ему новое гордое название — Новосибирск.
И отсюда, с каменистых обских берегов, пошла Сибирь на просторы новой жизни. Город на Оби поднялся, как сказочный богатырь. Одно плечо свое он выдвинул через Турксиб в Среднюю Азию. Это была первая, по времени сооружения, магистральная советская железная дорога. Головным участком ее в Сибири спал Новосибирск. И город на Оби начал формировать для Средней Азии поезда с золотистой сибирской пшеницей, с нарымским лесом, с кузбасским каменным углем. А из Средней Азии пошли к нам в Сибирь встречным потоком белоснежный хлопок, рис, табак, фрукты и шелк.
В Барнауле начало работать на туркестанском сырье меланжевое предприятие, в Новосибирске — трикотажные фабрики. Сибирь стала одеваться в новые ткани и среднеазиатские шелка, и над ее сугробами появился нежный аромат горячего туркестанского солнца.
В эти же годы на «горелых горах» Кузбасса, о которых еще в начале XVIII века посылали свои отписки царю сибирские рудознатцы, начали вспыхивать один за другим новые огоньки. Люди, ехавшие из Новосибирска по Кольчугинской железной дороге, с удивлением видели, как в густой темноте ночи перед их глазами возникали одна за другой звездочки, а потом неожиданно раскрывались то справа, то слева от дороги яркие, веселые россыпи огней, они не гасли всю ночь, потому что всю ночь, весь день шла кипучая работа на шахтах Кузбасса.
Огни эти зажгла в Кузбассе первая Сталинская пятилетка. Их вызвало к жизни мудрое указание И. В. Сталина. В июне 1930 года он говорил на XVI съезде ВКП (б), что украинская топливно-металлургическая база не может в дальнейшем удовлетворять все нужды страны. «Новое состоит в том, чтобы, всемерно развивая эту базу и в дальнейшем, начать вместе с тем немедленно создавать вторую угольно-металлургическую базу. Этой базой должен быть Урало-Кузнецкий комбинат, соединение кузнецкого коксующегося угля с уральской рудой».
И вот сюда — к Кузбассу — Новосибирск выдвинул второе свое плечо. По железнодорожной линии Сталинск—Новосибирск непрерывной лентой маршрутных поездов пошли на запад и юг страны миллионы тонн угля, дымчатого кокса и металла.
Богатства, вызванные к жизни Сталинскими пятилетками, ежегодно возрастали. Однопутного выхода из Кузбасса было явно недостаточно. И Новосибирск перекинул через Обь второй двухпутный мост, построил железнодорожную линию Обь—Проектная и создал в Инской, преддверии Кузбасса, крупнейшую сортировочную станцию. Город опоясал себя железнодорожными рельсами (линия Инская—Сокур) и на этом круговом кольце воздвиг новые станции и вокзалы. Была коренным образом реконструирована и старая дорога. От дореволюционной Сибирской магистрали, которая когда-то дала жизнь городу, осталось только одно направление да несколько станционных зданий.
Город на Оби стал крупнейшим в стране железнодорожным узлом со стальными путями на Москву, Ленинград, Владивосток, Туркестан и Кузбасс.
Через всю Сибирь — от Алтайских гор до Северного Ледовитого океана — течет могучая Обь, четвертая по величине река в мире. Это любимая наша река. Старожилы называют ее «кормилицей», «матушкой Обью». Новосибирск вышел по Оби-реке на большие морские пространства.
Сибиряки давно стремились вывести свой край на просторы океанов. Более двух столетий они дерзко пытались прорваться через льды Карского моря к Петербургу, Лондону, Нью-Йорку. Это им удалось лишь в 1877 году, когда предприимчивые купцы Сидоров и Сибиряков успешно проплыли через Северный океан и Карское море и довели свой пароход до устья Оби. Но только в 1921 году из Новосибирска по Оби и из Игарки по Енисею в Карское море и дальше — к портам Западной Европы и Америки — пошли в регулярные рейсы лихтеры и теплоходы с сибирским лесом, пшеницей, волокном, кожей. А оттуда, из Америки и Европы — промышленное оборудование, сельскохозяйственные машины и инвентарь, автомототранспорт, сырье и полуфабрикаты.
Давным-давно проплыли по Оби вольные кочи и шитики первых сибирских землепроходцев. Потом столетия река была пустынной. Но вот родился на Оби новый город и в Сталинские пятилетки отправил он со своих верфей, портов и затонов в плавание по Оби сотни пароходов, буксиров, катеров, барж. Он включил в экономическую жизнь края новые, доселе неосвоенные районы Севера. В тайге выросли леспромхозы, лесоперевалочные базы, рыбопромышленные предприятия, лесозаводы, охотничье-промысловые станции. По Оби пошли к Новосибирску тысячи тонн рыбы, пушнины, кедровых орехов, продуктов лесохимии, миллионы кубометров леса.
В советские годы Новосибирск снял свой дореволюционный белый фартук мукомола и надел синюю блузу индустриального рабочего. Из города-вокзала, города-перевалочной базы он стал мощным индустриальным центром. Здесь выросли огромные машиностроительные заводы и электростанции, химическая, деревообрабатывающая, пищевая и швейная промышленность. Новосибирск изготовляет станки, строит сложные машины, вырабатывает синтетическую камфару, делает оборудование для золотой промышленности, обрабатывает кожу, шьет обувь и одежду, производит мебель, радиорепродукторы и многое другое.
Индустриальной весной Новосибирска был 1930 год. Левобережье Оби было тогда пустынным. Сухой, блестящий снег, покрывший Заобскую равнину, резал глаза, но люди смотрели туда, не отрываясь, с восторгом и надеждой.
«Наша боевая задача, — писали тогда газеты, — взять на левом берегу Оби, около станции Кривощеково, площадку в двести пятьдесят га, заросшую бурьяном и кустарником, и построить на ней в два года машиностроительный завод-гигант».
В первый же сезон на площадку вышло семь тысяч строителей. В сорокаградусный мороз через реку, скрипя полозьями, пошли обозы. На каменоломнях ухал динамит. На станции Кривощеково разгружался лес. Завод рос. И здесь, в огромных его цехах формировалось новое рабочее поколение новосибирцев. Сын каменщика Ивана Петровича Покрышкина, закладывавшего фундаменты первых каменных домов Новониколаевска — Александр Покрышкин, — остроглазый, подвижной юноша, стал работать на заводе слесарем.
Через год началось строительство в другой части города — в северо-восточной — второго крупнейшего машиностроительного завода. И сюда пошел на работу — также слесарем — второй сын Покрышкина — Алексей.
В северном конце Новосибирска выросло третье крупнейшее предприятие — обувная фабрика с производительностью в четыре миллиона пар обуви в год. Город был как бы заключен в промышленный треугольник. Но вот появился и четвертый угол на южном конце — грандиозный элеватор, один из самых крупных в Союзе — на 50 тысяч тонн зерна.
Один за другим возникали новые заводы и фабрики — камфарный и судоремонтный заводы, левобережная ГРЭС, станкостроительный завод, завод резиновой подошвы, хлопчатобумажный комбинат. К концу второй пятилетки в городе было 29 металлообрабатывающих предприятий.
Городским организациям становится все труднее и труднее находить площадки для новых строек. А город все еще в лесах. От Кривощеково до Толмачево, от железнодорожной линии до старинных сел Вертково, Ересное, Бугры роются траншеи, тянутся узкоколейные линии, беспрерывно снуют мотовозы, скрипят экскаваторы...
В порту беспрерывно скрипят грузоподъемные краны и шумят транспортеры. По железнодорожным рельсам двух великих дорог — Сибирской и Турксиба, соединяющихся здесь и огибающих город по берегу реки стальной дугой, — день и ночь громыхают поезда. Гудки паровозов перекликаются с гудками фабрик, сиренами пароходов.
6.
Мы, новосибирцы, любим свой город. Это наш родной дом. Он полон для нас очаровательных красок, родных звуков, бесконечно милых сердцу уголков.
На его улицах мы не ищем отпечатков седой истории и запаха веков. Их нет. Этот город на Оби весь в современности. Каждый уголок в нем восхищает и привязывает к себе новизной, юношеской свежестью. Облик его сложился на глазах одного поколения. Люди, которые закладывали его, собирались на городское вече, проводили в Ельцовском бору первые маевки, — живут с нами. На улицах города мы часто встречаем приземистого, с белыми короткими усами, Овчукова, первого слесаря Новониколаевского депо, и первую учительницу Новониколаевского поселка — старушку Козлову, одетую в старомодное платье. Она живет в городе с первых лет его основания и там, где стоит сейчас здание почтамта, собирала когда-то букеты ирисов. По утрам, когда мы спешим на работу, вместе с нами идет в свою поликлинику врач Востоков, первый участковый врач Новониколаевского поселка.
Недавно мы слушали по радио воспоминания старожилов. Это было в вечерние сумерки. Мы стояли на площади Сталина. Моросил осенний дождь. Он омывал площадь, и электрические фонари, покачиваясь на ветру, разбрасывали яркие блики по асфальту. Мимо нас проносились с брызгами «эмки» и «зисы», громыхали трамваи, оставляя позади себя хвосты электрических искр. Из репродуктора доносился хриповатый старческий голос. Говорил машинист Бродский, который в 1896 году дал первый гудок паровоза на только что построенном тогда железнодорожном мосту через Обь. Старый градостроитель рассказывал своим землякам, что здесь, где мы стоим сейчас, в далекий вечер девяносто шестого года было болото и над ним одиноко пели крылья перелетных птиц.
Мы восхищаемся в Новосибирске великой творческой силой русского народа, поднявшего на своих плечах за каких-нибудь пятьдесят лет город-богатырь, город-красавец. Мы любим в Новосибирске свою юность, свой труд, свое творчество, свою мечту. Здесь мы повязывали свой первый пионерский галстук, носили на своей груди кимовский значок, получали партийный билет. Здесь мы становились архитекторами, инженерами, поэтами, учеными, токарями, машинистами.
Город имеет несколько въездных «ворот». И самыми величественными являются вокзальные «ворота». Говорят, что вокзал — это лицо города. Это верно. «У Новосибирска, — писал в 1928 году А. В. Луначарский, — прекурьезный вокзал. Центр его деревянный; он был построен еще до новониколаевских времен. С переименованием в Новосибирск вокзал приобрел два парадоксальных фланга из камня, но все еще остался оригинальным своей неуклюжестью, заурядным провинциальным вокзалом». Таков был тогда и город. К деревянным его кварталам пристраивались каменные «фланги».
Сейчас вместо «прекурьезного вокзала» стоит величественное каменное здание, широко размахнувшееся своими высокими плечами. Это самое большое вокзальное сооружение в стране. Вход в него с перрона по своему архитектурному оформлению внушителен и торжественен. В город люди выходят по широкой монументальной лестнице и сразу же у трамвайной остановки знакомятся с многоэтажными и какими-то особенно легкими домами железнодорожников. Дальше перед глазами новосибирских гостей возникают один за другим могучие контуры каменных сооружений. Въезд на Сталинский проспект открывают здание театра «Красный факел» и клуб имени Сталина. Немножко в стороне от проспекта стоит, окруженное тенистым сквером, вертикальное башнеобразное здание дворцового типа. И это в самом деле дворец — «Дворец труда».
Между многоэтажными каменными зданиями еще нередко можно увидеть покосившиеся деревянные домики. А по Каменке и Ельцовке куски старого Новониколаевска сохранились почти в нетронутом виде. Но пройдет еще несколько лет, и деревянная чешуя будет снята с городских косогоров, и в долинах речек Ельцовки, Тулы, Плющихи зацветут зеленые сады. Долина Каменки превратится в красивый парк. По городу пойдут сплошные зеленые магистрали и соединятся на его окраинах с Инюшенской дубравой, с Ельцовским бором и с Бугринскими рощами. В Новосибирске зашумят леса, которые так непредусмотрительно были здесь вырублены первыми градостроителями.
В давние времена, когда пришли на Обь наши предки с Дона, с Волги, с Оки, в груди у них кипела ненависть к крепостникам, от которых они сюда бежали, но в крови их была нежная любовь к старым, исконно русским местам. И новым своим поселениям в Сибири они давали старые российские названия, а сибирские реки называли именами тех речек, которые покинули на родине. Вот почему новосибирские речки, впадающие в Обь, называются «Тула» и «Ельцовка». И вот почему в Сибири так много сел, которые называются: Смоленское, Вяземка, Киевка, Славянка, Полтавка, Одесское, Азовское...
Почти нет такого населенного пункта в районах боевых действий Красной Армии, чтобы его двойника не было у нас в Сибири.
Наши Киевки, Азовки, Полтавки далеко от фронта. Но мы знаем, что судьба их решается в боях с немецким фашизмом. Судьба Оби решается на Буте, а судьба Красного проспекта Новосибирска — на проспектах Львова.
22 июня 1941 года, когда пробил грозный час, новосибирцы вместе со всем советским народом встали на лютую борьбу с врагом. Бранными подвигами они широко прославились на фронте. Честь и славу нашего города они несут на крыльях своих непобедимых самолетов, на острие штыков, пропитанных нашей ненавистью к врагу, на башнях танков, изготовленных из сибирского металла. Они изгоняют немцев с советской земли и мстят им за то горе, которое они принесли в нашу страну.
Сын Якова Овчукова Борис командует подразделением гвардейских минометов, и ему приходится выполнять очень сложные операции. «Дело опасное, — писал он в Новосибирск своим родным, — но сила мести сильнее страха».
При прорыве Миус-фронта немцы собирались нанести удар во фланг нашим наступающим частям и скрытно сосредоточили в балке сорок танков и три батальона пехоты. Фашисты уже готовились к прыжку. Решала одна минута. И этой минутой воспользовался Борис Овчуков. Ровно за минуту до немецкой контратаки раздался залп гвардейских минометов. Оранжевые снаряды прочертили небо, оставив длинный хвостовой след. И этим залпом были вычеркнуты из списков германской армии сотни фрицев и несколько танков. Такова сила русского оружия. Таково поколение, которое выросло у новосибирских градостроителей.
Другого нашего земляка — Алексея Гаранина — прозвали на фронте ласковым и суровым именем — «Гроза». До войны он был рабочим одного из новосибирских заводов и без отрыва от производства учился в аэроклубе. «С фашистами придется драться все равно», — говорил он. И когда этот час наступил, он поднял с земли свой тяжелый бомбардировщик и повез наши сибирские «гостинцы» прямо на Берлин. Потом он бомбил Данциг, Кенигсберг, Тильзит, Штеттин, Бухарест.
Мы получили с фронта сообщение о боевых подвигах трижды Героя Советского Союза Александра Покрышкина. Он совершил свыше пятисот боевых вылетов и сбил 53 немецких самолета. Он не знал и не знает ни одного поражения. Фашистские стервятники панически его боятся. Одно имя Покрышкин приводит в трепет гитлеровских пилотов. Завидя в воздухе его машину, они дают тревожные сигналы: «Внимание! Покрышкин в воздухе!». Мы, его земляки, с гордостью сообщаем друг другу: «Это новосибирец, это наш земляк». Это тот самый Александр Покрышкин, отец которого закладывал основы нашего города, а сам Александр работал слесарем на первом крупном машиностроительном заводе Новосибирска.
Брат Александра — Алексей Покрышкин, работавший слесарем на заводе им. Чкалова, тоже пилот. Уже шестой год он служит на востоке в авиации. Младший их брат — Валентин, работавший тоже слесарем, в прошлом году поступил в школу морских летчиков. Семья строителей, когда закладывались фундаменты города, семья слесарей, когда город стал машиностроительным центром Сибири, стала семьей летчиков, когда город надел на себя военную шинель. В судьбе семьи Покрышкиных отразилась, как в самой яркой капле, судьба нашего молодого города.
На оборону родины встали не только новосибирцы-фронтовики. Мобилизовал себя и встал в строй сражающейся страны весь город. Всю свою огромную индустриальную мощь, созданную и накопленную в годы сталинских пятилеток, он переключил с производства «мирной» продукции на производство вооружения и боеприпасов для Красной Армии.
Новосибирск принял в свои кварталы и разместил в лучших своих домах, в зданиях учебных заведений и заводских корпусов предприятия, эвакуированные из прифронтовой полосы. За время войны он развернул огромное промышленное строительство. На улицах его в течение многих месяцев горели костры, подогревавшие жаровни со строительным песком. А около костров лежали штабеля леса, кирпича, кучи цемента. И в то время, как строители закладывали фундаменты и возводили стены корпусов, монтажники ставили на место станки. На крышах еще копошились люди, на верхних этажах шла штукатурка стен, а в нижних включался ток и двигались и шумели станки. На улицах Новосибирска и на его окраинах поднялись высоко к небу десятки новых заводских труб.
В город приехали тысячи людей. Новосибирцы потеснились в своих квартирах. Люди стали жить в коридорах, в кухнях, в ванных комнатах. Для жилья были использованы чердачные помещения. Но жилой площади все-таки не хватало. И тогда в центральных районах города появились деревянные постройки и сломали границы утвержденных до войны планировок.
Люди, приехавшие с разных концов страны, полюбили этот молодой гостеприимный город на Оби.
В Новосибирске безумолчно шумят станки, изготовляющие почти все, что нужно для фронта. Новосибирск выпускает на миллионы рублей боеприпасов, инструментов, электрооборудования. Его заводы-гиганты — Сибметаллстрой и завод имени Чкалова — за время войны увеличили выпуск продукции в шесть раз. В 1943 году все промышленные предприятия города полностью выполнили планы производства боевой продукции для фронта.
Не настало время называть цифры нашего военного производства. Но они колоссальны. Если бы зашла в наш город воинская часть огромной численности для боевого здесь снаряжения и оснащения, она, переходя от квартала к кварталу, вышла бы из города экипированной буквально всем, что ей нужно.
И все это было бы новейших усовершенствованных образцов, и все это было бы продукцией только одного дня!
Огромна наша ненависть к врагу и огромны тяжеловесные составы, которые идут с вооружением и боеприпасами, изготовленными в Новосибирске.
Город на Оби участвует во всех боях, которые ведет наша доблестная Красная Армия. В Орловской битве он останавливал своими снарядами немецкие «тигры» и «фердинанды». На правом берегу Днепра он взрывал железобетонные укрепления фрицев.
Новосибирск сражается. Пятидесятилетний юбилей свой он встречает в строю, как боец за нашу Родину — за СССР.
«Сибирские огни», 1944, № 4
[1] В 1909 г. в Новониколаевске уже было 57 тысяч жителей, в 1917 г. — 107 тысяч.
[2] М. Горький. «О Гарине-Михайловском».
