Миф или горькая реальность?
Менталитет русского мужчины остался средневековым. Он любит поесть, причём совсем не в разумных пределах. И пить соответственно. Зачем жить, если во всём себе отказывать?
Le Figaro, Франция
Как показывают материалы о России, публикуемые в немецких газетах, в негативном свете подаются не только политики, но и простые люди. Любимая тема: зависимость русских от употребления алкоголя. Например, газета Suddeutsche Zeitung сообщает о “чрезвычайной ситуации с водкой в Москве” и о лестничных клетках в российских домах. Там, как установил корреспондент, пахнет мочой, а алкоголики в нижнем белье пьют водку прямо из бутылок. Это соответствует действительности. Но разве сообщают об увиденной рвоте из Парижа или о запахе из-под мышек в Лондоне?
В одной из статей в газете Handelsblatt о российской космонавтике… космодром Байконур создаёт у автора впечатление, будто это пункт сбора металлолома. Солдаты сидят, развалившись, на контрольно-пропускном пункте, старый главный инженер говорит в статье о том, что “давно утопил свою надежду в водке”. Экскурсовод в Музее Гагарина одета в “по-советски красную одежду” и, “судя по всему”, поклоняется форменной куртке первого человека, побывавшего в космосе. После удачного старта ракеты-носителя пьют водку.
Berliner Zeitung, Германия
Россияне куда более асоциальны и аполитичны, чем жители западных стран, поскольку предпочитают искать убежище в своём внутреннем мире, где они чувствуют себя уверенно. О них говорят, что они живут, “как в окопах”, в постоянном окружении врагов.
Foreign Affairs, США
Лишённые национальной гордости и своих жизненных убеждений, россияне расценили закат советской эпохи как конец империи и конец национального самосознания. Находясь в состоянии морального, материального и физического отчаяния, они страстно хотели думать лучше о себе самих и о собственной стране.
The Washington Post, США
Красная площадь получила своё название в Средние века, потому здесь происходили массовые казни диссидентов и политических противников царя. Сначала отрубали руки, ноги, язык, а потом уже голову.
The Washington Times, США
— Юрий Михайлович, восьмидесятые годы прошлого века вы прожили в эмиграции в Западной Европе, работали в старейшей эмигрантской газете “Русская мысль” и на радиостанции “Свобода”. То есть знаете зарубежную идеологическую и культурную конъюнктуру по собственному опыту. Сталкивались ли вы, живя на Западе, с проявлениями русофобии и насколько глубоки там, по-вашему, её корни?
— Удивительное совпадение: как раз на днях я читал письма Павла Анненкова Ивану Тургеневу; согласитесь, что ни одного из них не заподозришь ни в славянофильстве, ни в избытке квасного патриотизма. Но вот что пишет Павел Васильевич Ивану Сергеевичу 25 августа 1876 года, то есть 130 (!) лет назад: “Нельзя быть либеральным человеком в Европе, не будучи врагом России. Либерализм и благорасположение к славянам — понятия несовместимые. Покуда так будет — Россия, хоть распинайся за цивилизацию и всеобщий мир, — она ничего другого не получит в ответ, кроме merde”.
Но корни неприязни к России и — шире — к славянству, конечно же, ещё глубже. Возможно, они уходят ко времени разделения христианского мира на православный и католический, к периоду карательно-мародёрских крестовых походов. Нарицательная, можно сказать, нетерпимость Запада к Византии перекинулась на её историческую преемницу — на Россию. Почитайте, к примеру, эссе Иосифа Бродского “Путешествие в Стамбул” — всё проникнутое вышеупомянутым духом. “Византия”, “византийский” — оно и у наших западников самое что ни на есть бранное слово: в амплитуде от Герцена до… “правого” болтуна Немцова.
А сталкивался ли я лично на Западе с проявлениями русофобии? Трудно сказать. Ведь тогда у нас, российских антикоммунистов, был с западными политиками один общий противник: советский режим. И хотя в отличие от последних я — вослед Солженицыну — никогда не отождествлял СССР и Россию, для меня Запад был в ту пору, скорее, стратегическим союзником, чем идеологическим оппонентом.
…Насколько не выносит Запад славянскую самобытность, я понял лишь в 90-е годы, окончательно — только после бомбардировок Белграда, ставших для меня ещё более сильной исторической травмой, чем советские танки в Праге в 1968-м.
— А в каких кругах Запада русофобия носит особенно острый характер?
— Есть русофобия культурно-идеологическая, самая, пожалуй, серьёзная, есть политическая, есть социально-бытовая. И в зависимости от того, к какому социальному и профессиональному слою принадлежит западный обыватель, — тот той и болеет. Культурно-идеологическая русофобия, о которой как раз и писал Тургеневу Анненков, — удел либеральной профессуры, журналистской массы, значительной части гуманитарной интеллигенции. Россия — варварская, обскурантистская, монструозная, не нюхавшая прав человека. Есть, мол, конечно, тайна, притягательная “загадка русской души”, известная в основном по Достоевскому и Толстому. Но её притягательность чувствуют лишь отдельные маргиналы, средний же гуманитарный либерал испытывает к России настороженную брезгливую антипатию. Тут, опять вспомним Анненкова, трудно что-то переменить: это, я бы сказал, генная культурная антипатия. В силу своего примитивизма ей особенно подвержены, повторяю, либеральные журналисты. Но они-то и формируют западный идеологический климат!
В этом климате действуют политики. Россия всё ещё большая, чужая и сильная. Их профессиональный долг, за который им деньги платят, сделать её меньше, слабее, а “чужесть” облучить по мере возможности примитивно привлекательной коммерческой масскультурой и своими представлениями о прогрессе и демократии.
Та наглость, с которой Запад подкупает и оттяпывает исконно российские территории, “самоопределившиеся” в 90-е годы, просто ошеломляет. Я ни в коем случае не снимаю вины с нашего руководства, особенно когда МИДом и Совбезом руководили, страшно вымолвить, Козырев, Рыбкин и Березовский: мы сами всё, что могли, сдавали или провоцировали на сдачу. Но ведь и Запад — как же он распоясался! Я уже упоминал о бойне, устроенной им на Балканах, в самой что ни есть Европе. Но как он ведёт себя в отношении Украины и Белоруссии, ближайших наших кровников и соседей! Я не поленился и к нашему разговору вновь просмотрел “Великую шахматную доску” Бжезинского. Да-а. Даже советские политологи не писали об Америке и о своих планах так амбициозно и агрессивно. Насквозь американизированный польский еврей Бжезинский — видимо, в данном вопросе это особенно гремучее, “брутальное” сочетание.
Ну и, наконец, об отношении к русским просто западных обывателей. При советской власти западный человек русских, считай, не видел: сквозь железный занавес мало кто пробирался: всё люди отобранные, не случайные. Западный обыватель знал — через Интурист — Суздаль, блины да водку. Но вот времена изменились, и наши туда устремились массово. Западный человек — трудоголик, привыкший считать копейку, скромный, дисциплинированный, не бросающий на землю окурков. А тут нахлынули нувориши и те, для кого бытовая антисанитария привычна. Я не был на Западе все 90-е годы, а когда снова туда приехал, поразился, как всё переменилось. В Баден-Бадене, Страсбурге, Париже сплошь и рядом слышится отечественный матерок, встречается и настоящая пьянь, шокирующая цивилизованную Европу. В этом году в маленьком городке Сезанне в Шампани заходим вечером в уютный старый отель. Из ресторанного зала — ушам своим не поверили — доносятся мат, ор и звон стекла. Бедный портье с трясущимися руками объяснил: “Русские. Сегодня выпили уже пять литров вина”. Оказывается, уже третьи сутки в отеле гудят какие-то наши лётчики. А с утра ходят боязливые, виноватые… “Да съездите хоть в Париж, ведь тут близко, неужели не хочется?” — посоветовала жена. “Хочем, очень хочем, да всё никак не выберемся”. Ну что, кроме брезгливости, может вызывать у воспитанного европейского обывателя такое вот безобразие?
А нуворишские заоблачные траты, яхты, скупка вилл и шато неизвестно кем и неизвестно на какие бабки? Всё это, естественно, тоже вызывает и раздражение, и презрение. Хамство, показушная роскошь только усугубляют тлевшую на Западе русофобию. У старушки Европы и так несварение желудка из-за выходцев из третьего мира, несварение едва ли не смертельное. А тут ещё “эти русские”…
— Как вам кажется, есть ли у русофобии на Западе именно этнический признак?
— Я бы так не сказал. Но во время нападения на Балканы антисербская истерия в цивилизованных, казалось бы, странах достигла такого накала, что и впрямь стало казаться, что одними только геополитическими аппетитами Запада эту войну всё же не объяснишь, что это антиславянский расизм. Это и был расизм, но не национальный, а культурный: атавистически проявилась ненависть Запада к славянскому православному миру. Ведь в отличие от Штатов лоскутные криминализированные омусульманенные Балканы Европе вовсе не на руку, так зачем же она — в обход ООН — добивала Сербию? Чудовищная страница истории, скромно именовавшаяся нашей тогдашней “четвёртой властью” балканским конфликтом. У меня тогда лицо от стыда горело — стыда за бессильную и коллаборирующую с агрессором российскую дипломатию!
— Чего же в западной русофобии больше: боязни или презрения?
— Тупости и атавистических представлений о России. Выиграв холодную войну, Запад, вместо того чтобы сосредоточиться на реальных вызовах, стоящих перед постхристианской технотронной цивилизацией, геополитических, экономических, экологических и культурных, зачем-то решил добить Балканы и окружить Россию своими протекторатами. Так, конечно, легче несметным армиям военных и партикулярных чиновников и политиков. Ведь пытаться что-то решать с потребительской культурой, как на игле, сидящей на ограблении земли, её недр и богатств, — это тебе не бомбардировать слабых и пытаться добиться политической гегемонии над Россией. Подлинные задачи, стоящие перед человечеством в этом веке, американским политикам и их европейскому шлейфу не по зубам: им не хватает для этого духовных и моральных устоев. Вот и решают по большей части вымышленные, высосанные из пальца задачи — вместо первостатейных.
Россия в большой беде: её население не самовоспроизводится, вымирает, её культурная самоидентификация под вопросом. Но Штаты заблуждаются, ежели думают, что чем мы слабее и меньше — тем им лучше. Это серьёзная ошибка. И, боюсь, им ещё придётся о ней жалеть. По-настоящему опасные для будущего человечества бациллы — не там, где их ищут.
— Что мы можем сделать, для того чтобы Запад понял, что русофобия контрпродуктивна и не выгодна никому?
— Главное — не надо ничего никому через силу доказывать, устраивать свою “оранжевую революцию” и встраиваться в затылок так называемого демократического мирового сообщества. Вот мы с вами беседуем, когда на Украине проходят выборы. Это — бешеные деньги, выброшенные на политический ветер, жалкое и бесстыдное соревнование комичных карнавальных политиков, простыни избирательных бюллетеней — не дай Бог России переживать такое. И вы думаете, что Украину станут в мире больше после этого уважать? Да её просто используют.
И не надо нам полностью принимать идеологию агонизирующего общества потребления, безусловно обречённого уже во вполне видимые исторические сроки.
Ежели мы будем без аффектации и нажима выстраивать свой здравый цивилизованный путь, то станем в конце концов человечеству интереснее, чем если будем продолжать попросту обезьянничать. Надеюсь, верю, что у нас в России есть умы и таланты, способные на создание принципиально новой общественной атмосферы и исторической модели, основанной на принципах самоограничения и жизни в ладах с природой. Сколько можно мародёрски обирать планету ради умножения собственного комфорта — в ущерб будущим поколениям? В первое послекоммунистическое десятилетие Россия разорялась, теряла Крым, Севастополь и многие другие свои, можно сказать, исконные земли, выстраивалась по стойке смирно перед заокеанским Госдепом, заезжими проходимцами и советчиками, но, как видим, никакого уважения в мире не заслужила.
Но, убеждён, Россия выстрадала свой, более достойный и самостоятельный путь. И ежели мы по нему пойдём, то в конце концов нас начнут уважать и те, кто сегодня нас не любит, не ценит и даже списывает с политических счетов XXI века.
Вёл беседу
Сергей АЛЕКСАНДРОВ,
“ЛГ”
