▼ БОЯЗНЬ ГОЛУБЕЙ
● ● ● ● ●
Мой младший брат боялся голубей,
когда они случайно залетали
в закрытое окно, о стекла бились
и красный отпечаток оставался,
и перья падали на подоконник.
Я не боялась, мне их было жаль.
Я сов боялась, желтого их взгляда,
они смотрели на меня с рисунков
советских детских книжек, не мигая,
так смотрят кошки – кошки были рядом,
так смотрят куклы – куклы были рядом,
но я боялась им в глаза взглянуть.
Я взрослая, и страх живет во мне,
ворочается черным липким комом
внутри от каждой неродной руки
от голоса, похожего на скрежет
железа по стеклу, и на удар,
с которым голубь на стекло бросался.
Он говорит: мне некуда идти,
Я отвечаю: что ж, живи, покуда
по венам, как вино, струится кровь.
живи во мне, живи моею жизнью.
однажды ты окрепнешь, разорвешь
грудную клетку, вырвешься наружу.
и станешь светом
ярко-голубым.
● ● ● ● ●
плачут от ненависти, грызут
уголок подушки, давятся матом
вместо молитвы, засыпают под утро
такие же пожелтевшие, мятые,
как простыни, на которых во сне живут.
и один говорит: «привет, как дела?»
и другой отвечает: «да, так...»,
воображая, что в руке у него ружье
обжигает ладонь приклад,
ищет спусковой крючок, а находит... ну, ё-моё!
а в утренних новостях диктор
говорит: «добро победило зло»
это шарада, понимает зритель.
но новое знание никому еще не помогло.
все сначала, плачут от ненависти, грызут
уголок подушки, посуду бьют,
прячут ножи и ножницы, чтоб ненароком
не приписали неоправданную жестокость
а потом смотрят в глаза друг другу,
обнимаются, плачут, целуют руки
и в какой-то момент переходят на шепот:
«как у тебя дела?»
«хорошо, хорошо»
SALT SILVER OXYGEN
приходит осень, достаем из шкафа
с апреля недовязанные шарфы,
играем в го, активити и нарды.
«в одиннадцать, в далеком далеке,
фломастером, я разукрасил парту
словами на английском языке.
мне нравились все длинные слова»
«какие?» – «friendship, brotherhood, imagination...
потом они мне нравились все меньше».
«ты заглянул в словарик?»
«ты права».
на кухне свет горит, без десяти
двенадцать, ночь упала на ребро
сентябрь, соль, свинец и серебро,
и «сохранить» читаешь как «спасти»:
создать открыть закрыть спасти
уйти
● ● ● ● ●
я прошел трудную школу смерти от первой даты до самой последней даты,
стал седым, изможденным, с мерцательной аритмией – такова цена аттестата.
пароксизмами электричество проходит сквозь меня, ненароком
непосвященного может ударить током.
узнаю тебя, свет, двадцать лет назад бывший лишь вспышкой, мгновением,
тогда тебя звали радостью, влюбленностью, вдохновением,
а теперь обжигаешь кожу, пуская лучей обойму
оставляя на ней волдыри с сукровицей и гноем.
и я весь обожженный, голый, как Марсий со снятой кожей,
продолжаю питать себя ветхозаветной ложью.
потому что учился смерти от плаценты и до ограды.
свет дрожит и дробится на оранжевые квадраты.
● ● ● ● ●
мама гладит рубашки,
папа считает деньги,
оба вздыхают: быстро растут дети.
был толстенький, розовый, пах молоком,
мечталось: станет художником или певцом,
на худой конец – президентом.
а он приходит, ложится к стене лицом
и молчит, молчит.
спросишь про школу – молчит,
а потом взрывается как петарда.
переходный возраст, вздыхают врачи.
а он выходит однажды осенним утром
из подъезда пятиэтажки
достает из кармана куртки
смятую пачку, делает затяжку.
теплое солнце на черепице частных домов,
клочья кучевых облаков.
пахнет горячими булками из магазина.
тетка из первой квартиры идет на рынок.
каждый под кожей остался таким же, как при рождении:
розовым,
беспомощным
и невинным.
● ● ● ● ●
холмы, поросшие осокой и черникой
кварталы, замкнутые пустырями.
а я лежу здесь, маленький и дикий,
меня позавчера здесь расстреляли.
мои ровесники идут в конторы,
их дети учат города и реки,
родители катаются на «скорой»,
врачи фиксируют смерть человека.
________________
а я лежу, и медленное время
с меня счищает стружку, слой за слоем,
я был плодом, теперь я просто семя,
я прорасту в целебном перегное.
● ● ● ● ●
из поврежденной ткани струйкой стекает кровь,
как молодое вино из старых мехов.
кто уцелел сегодня, завтра будет убит.
мертвые всех счастливей, ничего у них не болит.
речь оставляет заячьи следы,
переплывает реки, пересекает гряды
горные, оставляя петли из слов.
из поврежденной бумаги сочится чернильная кровь.
разумным существам хочется петь
на ангельских языках, но их голос – звенящая медь.
он лежит пустыми глазницами в потолок,
макушка глядит на восток,
троллейбусы идут на ост, трамваи – строго на вест,
таких как ты, Бог приберет да съест,
кости в землю посадит,
яблоня вырастет – всем яблок хватит.
пасмурный день,
облаков неземная плешь
вынь из меня жизнь,
ножницами отрежь.
СОН
как вынимали голое дитя
из золоченой ледяной купели,
и колокол звонил, и дети пели.
и кровь была как кровь, не как вода.
а наверху, в стеклянных небесах
висели птицы из цветной бумаги
висели, преодолевая тягу
к полету, скорости и высоте.
как на мосту, над розовой рекой
мать говорит уснувшему ребенку
(то тихо-тихо, а то громко-громко):
спи, маленький, я плакать не могу,
но я клянусь – я не отдам тебя ни Богу,
ни дьяволу, ни другу, ни врагу.
● ● ● ● ●
а вот живи, пока пятеро не пришли:
первый из них – дурак, второй – натурщик Дали,
третий – великий немой, четвертый – великий слепец, но не Гомер,
пятый... о пятом пока умолчим.
первый говорит: ты будешь вечно жить,
если отдашь десятину храму.
второй говорит: я вижу свет вдалеке,
зловонное желтое ядовитое пламя
третий трясет головой, четвертый говорит: это горит недостроенный Рим.
пятый... о пятом пока умолчим.
пятеро идут в раскаленной пустыне,
ящерицы прячутся под камни,
слышишь, песок поет
под их босыми ногами.
первый говорит: какого черта
мы свалили из этой Европы.
второй говорит: не ной,
это экзистенциальный опыт.
третий хочет чего-то сказать, но нем, четвертый кричит: бежим!
пятый... о пятом, ОК, умолчим.
и на какой-то из вымышленных развилок,
они расстаются, не пожимая рук,
не спрашивая адресов.
первый идет на юг, там всегда тепло.
второй – на восток, там, говорят, солнце встает
третий – на запад, четвертый плетется на север.
пятый садится на камень и смотрит на солнце:
come on, baby,
light my fire.
солнце идет за ним.
● ● ● ● ●
речь идет по тебе, входит в водоворот
темно-красный, родной, кровяной.
то ли ветер, гуляя по полю, поет,
то ли кто-то несется за мной
и кричит свой горячечный злой монолог,
наполняя согласными рот,
слово зреет, краснеет, рождает сок,
а потом потихоньку гниет.
СНОВИДЕНИЕ
мне снится сон: отхлынула вода,
и берег пуст, и розовое солнце -
рассветное, и кажется: вернется
привычная дневная суета.
день будет солнечным, ушла вода.
уйдет вода: и на круги своя
вернется все: рыбак с пустою сетью,
ракушки, камушки, играющие дети
и женщина с корзиною белья.
ни страха, ни тревоги, ни вранья.
но берег в ожидании штормов
недружелюбен, бдителен и черен,
туда, где скорбь, приходят мародеры,
к ним караул нечуток и суров
и защищать родное не готов.
кто говорит, что страх сплочает, прав,
но прав и кто твердит: разъединяет,
парализуя и опустошая,
дурманя пуще ядовитых трав,
бог распри и печали, он же страх.
в такие дни не может быть чужим
никто, кто помнит сладкий запах боли.
мы однокашники по этой страшной школе.
не притворяйся мертвым и слепым.
уйдет вода –
тогда поговорим.
