КИСА АКСЕНТИЕВИЧ ТЕРРОРИЗИРУЕТ
Стойко Чукавац подпрыгнул вверх, ногтями на руках и ногах вгрызся в бетонный свод и остался висеть наверху. Тысячу раз он твердил себе: будь сильным, Стойко, будь сильным и преодолей страхи, но всё без толку. С тех пор, как его прогнала Киса Аксентиевич, он ночью мочится в постель, но что ещё неприятнее, на всякий мало-мальски громкий неожиданный звук он реагирует подскакиванием вверх и ногтями рук и ног цепляется за потолок. Как – ему и самому не ясно.
До того, как слезть, он решает проблему, отцепиться ли сначала ногтями ног и упасть на ноги, или – ногтями рук и свалиться на голову. Или одновременно всеми конечностями, что опаснее всего, ибо тогда может рассыпаться позвоночник. До этого момента ему каждый раз везло, но он знал, что любому везению рано или поздно приходит конец. Если упадёт на голову, может получить сотрясение мозга, что не менее губительно; ничуть не безопаснее и вывихи, и ушибы, и переломы, которые могут стать следствием приземления на ноги. И он просто в панике, что все эти повреждения могут дать осложнения.
На этот раз Стойко Чукавац зацепился когтями за балкон, который нависает над частью тротуара. Виновником того, что он оказался немного выше обычного, была какая-то собачонка, которая залаяла за спиной. Он сильно струхнул, потому сейчас и висит. Собрались люди, но они не знают, чем помочь, как снять его сверху. Один идиот, назовём его так, вытащил пистолет и спрашивает, можно я попробую его сбить? К счастью, шутит.
Подоспели и репортёры. Фотограф кричит: смотри на меня, смотри на меня, отлично! Вот позор. Одна молодая пучеглазая журналисточка, вероятно, практикантка, стиснула в зубах микрофон и прётся вверх по стене. Пролезет несколько метров и соскальзывает на землю. Старшие коллеги хватают её и пытаются отвратить от задуманного плана, а она вырывается и просит: пустите, ещё разок попробую. Они её отпускают, та ползёт, ползёт, ползёт и снова – бам! – на жопу. И сейчас сидит на тротуаре, безутешно плача.
Какие-то пацаны пытаются подпрыгнуть до балкона и вцепиться в бетон, как Стойко, да не получается. Они падают сверху прежде, чем подпрыгивают. Хотя всякому ясно, что такого не может быть. А трое из них при этом даже поразбивались. Ёптыть! И сейчас Стойко упрашивают открыть, как он такое сумел. Предлагают ему деньги, чтобы он стал их гуру. Он молчит, не понимает, что от него хотят. Или понимает, но косит под дебила, довольно-таки натурально. А та самая собачка удивлённо смотрит на него и машет хвостиком.
Мама, смотри, Бэтмен, кричит один ребёнок. Женщина, которая его ведёт, крестится и проходит мимо, крича, чтобы чадо не отставало. Ребёнок не смотрит, куда идёт, и врубается головой в фонарный столб. Стойко Чукавац говорит толпящемуся народу, дескать, не переживайте, я сам, вы только идите. И люди постепенно расходятся, у каждого из них свои дела. Идиот с пистолетом тоже. Репортёры сматывают шнуры и носят аппаратуру в микроавтобус. В конце концов, в машину засовывают и практикантку. И трогаются – врррум! Убегает и та собачонка. Он остаётся один, счастливый, неизмеримо счастливый, что нигде поблизости нет Кисы Аксентиевич.
КИСА АКСЕНТИЕВИЧ ПРОВОЦИРУЕТ
Профессор Милован Видак со своим строгим директором вёл к ресторану делегацию из министерства образования, после того, как она до полудня находилась в их школе и оценивала там применение методики самой последней реформы школьного образования. Когда профессор Видак заметил, что навстречу им идёт девушка, которая несёт на себе лишь серёжки и несколько тряпочек площадью меньше серёжек, он ощутил чудовищный дискомфорт и страх. Один толстяк из делегации галстуком вытер орошённое лицо и спросил его: а какие развлечения есть в вашем городе?
Застенчивый и консервативный профессор Милован Видак на пересдаче в теперь уже далёком 1992 году, конечно, подарил бы ей тройку по математике, если б знал заранее, что в противном случае эта девочка будет его позорить и третировать до нынешнего дня. Всякий раз, когда она его видит, она что-нибудь да выкинет – то подмигнёт, то пошлёт воздушный поцелуй. Но особенно она непристойна, когда он находится в компании. Приятели его после того подкалывают, мол, пользуешь учениц, а его смущение и румянец для тех, кто его плохо знает, являются подтверждением, что возможно тут что-то и было. Он не знает, как вести себя в таких ситуациях, то ли делать вид, что не слышал, то ли притворяться, что не понимает, что её слова обращены к нему. Во всяком случае, он не может ей ответить, потому что не в состоянии найти правильные слова – та речь, которую он заранее заготовил, или не подходит к новой ситуации, или попросту забыта. Потом он целыми днями себя накачивает, что, дескать, при первой же встрече её отругает, но аритмия сердца пока что ни разу ему не позволила вступить с ней в открытое противостояние.
Не такие уж и плохие, ответил он толстяку и страшно напыжился в намерении своим видом запугать приближающуюся безобразницу или хотя бы показать ей, что ситуация, в которой он находится, весьма драматична, по причине чего можно его и пощадить. А она шла, словно плыла, купаясь в солнечном свете, не обращая внимания на их группу, на тех взрослых мужчин, к которым приближалась, то есть, мимо которых уже проходила. И только Милован Видак подумал, что на этот раз пронесло, как услышал: про-фееее-ссар. Кровь ему ударила в голову, пробил холодный пот, слух покинул его уши, так что он действительно не слышал её нарочито громкий вопрос, когда они опять будут высчитывать ТУ квадратуру круга, но мимо него не прошёл едкий смешок толстяка из министерства.
КИСА АКСЕНТИЕВИЧ ПОЛУЧАЕТ ВЗБУЧКУ
Я не виновата, сквозь плач верещит Киса Аксентиевич, но затрещины сыпятся градом, временами подтверждаемые кулаком по бокам и почкам. В тот момент многие в городе сказали бы Веско Манойловичу, что руки у него золотые.
Киса Аксентиевич побывала в Ю-банке и там благоверной Веско Манойловича пожаловалась, что её избранник принуждает ссать с широко раскоряченными ногами в алюминиевый таз. Киса попросила её, насколько возможно, повлиять на супруга, дабы тот поумерил свой пыл. Именно с того дня Веско Манойлович принадлежал только ей, что и было целью похода, но сегодняшним вечером в тупике за магазином Бенетон она получает хорошую взбучку.
Она клянётся своим счастьем, что никогда в жизни не бывала в Ю-банке, ловит его ладони и целует их, но ничего не помогает. Он бьёт куда ни попадя, хотя Киса Аксентиевич не лгала его благоверной. Действительно он заставлял писать в алюминиевый таз и при этом смотреть ему прямо в глаза. Извращенец и маньяк. И именно в этом образе, он, в конце концов, срывает с неё трусики, схватив за волосы, загибает её раком, тумаками заставляет раздвинуть ноги и начинает пробиваться в отверстие, которое в таком качестве никогда не использовалось. Кисе Аксентиевич очень больно, но она не смеет и пикнуть. Стиснув зубы, она терпит и раздумывает, как бы ему отомстить.
КИСА АКСЕНТИЕВИЧ ВЫХОДИТ ЗАМУЖ
Дядя Сербо Джорджевич с раннего утра был изрядно пьян, но это не мешало ему ходить от гостя к гостю, чтобы каждого обнять, ткнуться каждому в лицо и оскалить на него зубы. Тому гостю, который стоял, он тряс руку, показывал пустые лавки и говорил: садись куда-нибудь. К лавкам скотчем была приклеена промасленная бумага, пёстрая и весёленькая, просто загляденье. Тех гостей, которые раздумывали, садиться ли им или нет, дядя Сербо Джорджевич толкал в спину – по направлению к этим свободным местам.
За тентом для гостей стояли Ала и Врана[1]. Расстроенные, они пили и плакали. В них целились дети, кричали: бам!, бам!, бам!, а потом с визгом и гамом убегали. Знаменосец[2] был в отличном настроении, он пил, веселился и кидал динамит. Чтобы не погибнуть, сваты перебегали с одного конца шатра на другой в зависимости от того, где взрывалась шашка. Это вносило дополнительное оживление в торжественную атмосферу.
Самые старшие гости, держащиеся руками за перегородки под потолком, показывали брачующемуся Мирко Джорджевичу, каким маленьким они его помнят. Один гость тянул его за уши, думая, что у Мирчика день рождения. Бабушки кружились, пытаясь поцеловать его в губы. Та, которая промахивалась мимо его рта, обломавшись, отходила на место, но спустя известное время, вновь соскакивала с лавки и бросалась на жениха, полная решительности снова его поздравить.
Младшему брату жениха, деверю Гойко Джорджевичу, гости при объятиях так стискивали шею, что он одинаково у всех спрашивал, чо вы меня душите? При этом обнимании никто не пропустил случай доверительно ему шепнуть: ты, мол, следующий. Деверь же на эти слова глуповато улыбался и моргал глазами. Каждый раз сызнова. Про молодую же, которая несмотря на убеждение со стороны всего общества и смущение жениха заявила, что оставляет девичью фамилию Аксентиевич, гости говорили, типа, ебала её и Ала и Врана.
Всё для вас, угощайтесь, ходил от гостя к гостю дядя Сербо Джорджевич. Мясо было кроваво и не очень-то елось, пиво было тепловато и не очень-то пилось. Невесте было непереносимо скучно. Она вилкой чистила ногти, попивала шприцер[3] и время от времени щипала деверя за худосочную ляжку. Тот краснел, пытался отодвинуться и что-то ей лепетал, а она ему отвечала: затем.
Певица с большим носом, маленькими глазками, большой жопой и маленькими голосовыми возможностями, вводила только прибывших парней в музыкальный транс. Деверь осмелел и всё чаще обнимал молодую и притискивал её к себе. И настроение невесты поправилось. Она стала пританцовывать одной ногой. Вынесли пирожные, и женщины суетились, носили тарелочки и кричали: попробуйте моё!, попробуйте моё!. Весёлый знаменосец бегал за ними и выкрикивал: попробуйте мой!, попробуйте мой!.
Потом кончилось пиво. Потом что-то вспыхнуло, один астролог даже помянул астероид по имени Тутатис. Потом скорая помощь увезла весёлого знаменосца, ибо динамит разнёс ему левую кисть. Потом дядя Сербо Джорджевич взял микрофон и пожелал всем веселиться на славу. Потом некоторые гости приметили, что молодая сбежала, и слух об этом событии стал шириться неудержимо.
КИСА АКСЕНТИЕВИЧ В РОЛИ ОТРАВИТЕЛЬНИЦЫ
По запаху хлор напоминает йод, а тем самым и море. И сильный запах хлора, который всё собой заполнил, вызвал массовую галлюцинацию у населения, вообразившего, что город находится на берегу Средиземного моря. Консервативные граждане в купальных трусах ходили по улицам, а на одном конце Площади Восстания свои полотенца расстелили нудисты. За липою, которая изображала из себя кокос, копошились пацаны, подглядывающие за нудистками.
И пока по тротуару между дырявых солнечных зонтиков пробирался городской фотограф с взятым в аренду ишаком, вереницей двигались лодки, кораблики, катамараны, а дети внутри резиновых спасательных кругов махали руками и задирали вверх подбородки, чтобы в рот им не попала воображаемая вода. Действительно безумная картина, но вовсе даже не придуманная.
Наутро от коллективной галлюцинации осталось: забытая кем-то резиновая игрушка, дырявый мячик, пустой тюбик из-под молочка для загара, использованный презерватив и заявление в отдел внутренних дел о том, что Киса Аксентиевич пыталась отравить весь город. Мне стоило большого труда разузнать подробности этого случая.
Когда Стойко Чукавац, увидев Кису Аксентиевич, бросился бежать, куда глаза глядят, она лишь сказала: давай вали! - и решила его отравить, пока тот ещё не скрылся за углом. Вообще-то её и не интересовало, что вместе с ним отравится и целый город; все бочки со склада городского водоканала она перекатала до бассейна водозабора, здесь их открыла и попереворачивала.
Знай, парень, я любила тебя, говорила она, пока химикалии заполняли бассейн. К счастью, на складе не было других бочек кроме этих – с химическим средством, при помощи которого в малых дозах хлорируется питьевая вода. Этот химикат в большом количестве, конечно, опасен, но он имеет достаточно сильный запах, чтобы кому-нибудь захотелось его выпить – но об этом Киса Аксентиевич не подумала.
Кто знает, чем бы закончилась данная шалость для Кисы Аксентиевич, вероятно, загремела б она на годик-другой в тюрьму, если б под свою защиту её не взял лично начальник Мирослав Ечменица. Случай был спущен на тормозах, к недовольству граждан, которые в известный день обгорели от яркого солнца. Снимая трусики, Киса Аксентиевич заискивающе оправдывалась перед строгим начальником: я не нарочно, дядя Миро. Начальник Мирослав Ечменица сердито ответил: впредь не смей, безобразница – и в наказание немилосердно отшлёпал её по голой попке.
КИСА АКСЕНТИЕВИЧ В АДМИНИСТРАТИВНЫХ ОРГИЯХ
Если б она знала, сколько предстоит вынести, чтобы сделать новые документы, Киса Аксентиевич все парки и скверы бы перерыла, чтобы найти утерянные. Всю первую половину дня она ходит от окошка к окошку и сейчас находится на грани нервного срыва. Особенно её бесит, что окошечки низко и надо сгибаться, чтобы поговорить с клерком; что надо как следует разозлиться, прежде чем чего-нибудь добьёшься. Она решила, что никогда не даст не одному клерку, пусть у него даже будет золотой. С утра она уже со многими переругалась, хотя все по отношению к ней были необычайно предупредительны. Разумеется, не она ведь инициировала контакты с клерками.
Киса Аксентиевич больше не помнит, ни как её зовут, ни когда она родилась. Это пиздец какой-то, повторяет она зациклено. Так и не завершив дело, вся истерзанная и озлобленная, она вышла на улицу и пожаловалась одной пожилой госпоже: знаешь, тётя, нет ничего хуже, чем когда тебя без хуя ебут. Эта госпожа, застигнутая врасплох около здания администрации, остановилась, шокированная словами незнакомой девушки, а потом стремительно двинулась в направлении Исторического архива.
КИСА АКСЕНТИЕВИЧ НА АБОРТЕ
Так как она посчитала дни и поняла, что находится в интересном положении, пришлось под маленький карманный календарик подставить пламя зажигалки, ведь это календарь виноват, что в нём уже два месяца не обведена ни одна дата. Когда календарик в пепельнице скорчился и превратился в чёрную морщинистую розу, Киса Аксентиевич отправилась на аборт.
Дождь клюёт лысый город – она шагает проворно, топча лужи, в которых светятся масляные пятна и обрывки картонных коробок, словно наступает на свой желудок и своё жизнелюбие. Она пытается ни о чём не думать, превратиться в овощ, но спрятанное ощущение, что с каждым шагом она приближается к акушерскому столу, вызывает в ней беспокойство и усиливает озноб. Если бы знала, кто из мужиков виноват в этом её состоянии, сломала б о его голову зонтик. Конечно, она не допускала, что и сама может нести часть вины.
Опять ты, приветствовал её гинеколог Гаврилович, а потом посоветовал: будь осторожнее, детка. На что Киса Аксентиевич его спросила, как осторожнее, если мне очень нравится этим заниматься? Ей было не до шуток, вопрос был задан крайне серьёзно, испуганно и искренне до слёз, между тем, гинеколог Гаврилович в ответ на её слова только рассмеялся. И после, пока доктор у неё между ног делал свою работу, он частенько прыскал смехом, вероятно, снова вспоминая её высказывание.
СОВЕСТЬ
Кису Аксентиевич часто пыталась мучить совесть. Кидалась на неё со всей горячностью, впрочем, без успеха. Она для любой совести этого мира была чересчур твёрдым орешком, и прежде совесть обломала бы зубы, чем смогла ей нанести хоть какой-нибудь урон.
Когда Киса Аксентиевич услышала, что из-за неё доктора Костича оставила жена и забрала у него сына, зубы совести только скользнули вдоль неё, как вдоль твёрдой и гладкой скорлупы фундука, а она ничего, вот именно - ничего, не почувствовала. И даже если бы она знала про его попытку самоубийства - что он скрыл, дабы её сильно не смущать - она ни на грамм не потеряла бы спокойствия. Она точно так же валялась бы в его спальне, не спрашивая себя о том, не рано ли она припёрлась.
И пока доктор Костич смотрел в пустоту открытого шифоньера, ещё вчера наполненную вещами жены и сына, и пока ему хотелось плакать, глядя на детский тёмно-синий носочек, что впопыхах выпал на пол, когда уходила жена, Киса беззаботно играла докторским хуем. Нагибала его вниз, до бёдер, а потом резко отпускала. Хуй сразмаху шлёпал ему по животу. Ей это было чрезвычайно интересно. Напоминало катапульту.
КИСА АКСЕНТИЕВИЧ И СМЕРТЬ
Киса Аксентиевич любит прогуливаться по кладбищу, особенно в хорошую погоду. Если выйду замуж, то только за могильщика или резчика по камню, долго утверждала она. С недавних пор она упоминает только резчика по камню.
Киса Аксентиевич сожалеет, что её дом стоит не рядом с кладбищем, что окно её комнаты не выходит туда. Она хотела б, чтобы её первый, ещё не умытый утренний взгляд падал на могилы, дабы она осознавала, что однажды и её не будет. И сразу же предприняла всё, что в её силах, чтобы расцветающий день провести как можно лучше – в противном же случае можно забыться и прожить весь день уравновешенно, будто жить ты будешь вечно.
Киса Аксентиевич решила жить семьдесят девять лет, и она не боится смерти. Чего её бояться, если до неё так далеко? Киса уверена, что не умрёт раньше, и её не удивляет эта собственная уверенность. А вот страшно удивляет Кису Аксентиевич то, что и после неё будет существовать мир. Она этот мир никак не может себе представить.
СПИСОК КИСЫ АКСЕНТИЕВИЧ
Горан Аксентиевич, родственник. Антоние Шаинович, учитель физкультуры. Крешо Багич, моряк. Марко Лопушина, студент. Какой-то дядька, продавал арбузы. Джоко Чакаревич, бегун, может быть, футболист. Васович, директор чего-то там. Вукович, Сокич, Рабренович, безработные черногорцы.
Ацо Ерков, по прозвищу Флойд, гонщик ралли. Какой-то жёлтый, представился, но как-то глупо. Матанович, военный. Миливое, почтальон. Слиепчевич, инструктор Красного сигнала. Игорь Еркевич, русский. Некий Нешо, артист или обычный врун, кто его знает. Звездан Кривокапич, переводчик с японского. Божидар Йованович, вахтёр в Водопроводе. Бато Лович, сельский житель. А здесь находятся имя и фамилия, которые переписчик данного списка не смеет разглашать.
Стойко Чукавац, лаборант молочного магазина. Веселин Манойлович, называемый Веско, снабженец Свободы. Мирко Джорджевич, сын дяди Сербо Джорджевича. Лабуд, официант в Таково. Начальник Мирослав Ечменица. Шофёр грузовика фирмы Князь Милош, забыла спросить, как его зовут. Искусствовед картинной галереи, забыла спросить, как его зовут. Танаско Костич, доктор. Раде Пруст, поэт.
Перевел Вадим Вязанцев
[1] Сербск. ала – дракон, врана – ворона. Автор намекает на устойчивое сербск. выражение ебала её и Ала и Врана, чем ещё раз указывает на неразборчивость героини в сексуальных связях. (Примечание переводчика)
[2] Знаменосец (сербск. барјактар) – на традиционной сербской свадьбе предводитель шуточной процессии к дому невесты. Выбирается из родственников жениха. (Примечание переводчика)
[3] Шприцер – коктейль из белого вина и газированной воды в пропорции 1:1. (Примечание переводчика)
