Заиграла весна, засверкала
солнцем, воздухом, талой водой.
В далине за валком краснотала
блещет лес, словно храм голубой.
Я люблю эту светлую волю
и частенько брожу, не спеша,
по закраине ближнего поля,
оседающим снегом шурша.
Над буграми проталыми вьётся
от земли серо-розовый дым...
Скоро аист весёлый напьётся
из болотца за домом моим.
***
Опять в лучистое цветенье
любовь медлительных растений
из мрака вызвала весна:
тычинки к пестикам в объятья
спешат на таинство зачатья,
и свахи-пчёлы дотемна
в домах душистых суетятся,
поболе заработать тщатся...
Да не минует их успех!
Любовью держится живое
и не доносы, не разбои, —
безлюбье — величайший грех.
НАД ЮХОТЬЮ
Старушка в полушалке клетчатом
пасёт козу над омутком,
чтобы пойти к шоссейке вечером
продать проезжим молоко...
Июль кудрявится над Юхотью
цветущей шерстью росных трав;
голавлики на стрежне плюхают,
в полёте мотыльков поймав.
Любить Россию — не обязанность,
давно все отданы долги,
а неотвязная привязанность
к судьбе над зыбями реки.
Глаза слезятся не от жалости, —
от блеска трав и ветерка;
здесь с детства до нашедшей старости
веселье сладко, боль сладка...
Коза прядёт от мошек ушками,
трясёт потешно куцый хвост...
Здесь сладко манит за церквушкою
родной кладбищенский погост.
***
Капли дождя на соцветьях сирени —
белый хрусталь на лиловом стекле.
Летнего вечера длинные тени
чёрной прохладой ползут по земле.
Ясность души, освежённой грозою,
может поспорить с капелью дождя.
Пусть и не знаю, что будет со мною,
всё я пройду, сквозь себя проходя!
Здесь, на окраине города злого,
где у меня ни друзей, ни врагов,
буду я пестовать смирное слово,
буйное пестовать тоже готов,
чтобы среди преходящих мгновений
не затерялись в забвеньи и мгле
капли дождя на соцветьях сирени —
белый хрусталь на лиловом стекле.
СЛУХ
Ты вырвала из заводи кувшинку,
небрежно обронила на песок,
и из цветка сиреневая дымка
вверх поплыла чуть-чуть наискосок.
Как зримы эти водяные души!..
А наши, что из воздуха, совсем
невидимы — их можно только слушать
в дрожании аккордов и фонем.
А чудо красок только ли для взора?
Когда полотна вправду хороши,
они поют в мажоре и в миноре,
как скрипки, флейты, птицы, камыши...
О, чуткий слух, вобрав природу зренья,
ты превратился в остриё иглы
и, пятого достигнув измеренья,
преобразил мир пламени и мглы!
Порой как бы идёт мороз по коже,
когда поёт нам в уши естество,
и шепчем мы себе: «О, боже, боже!»,
дивясь прозреньям слуха своего.
КОШКА
Друг на друга наслаиваясь, меркнут
годы в памяти тихо, не вдруг;
от далёких мне, как на поверку,
остаются лишь запах и звук.
Да родные досмертные лица,
прожигая посмертную тьму,
прилетают порой, как жар-птицы,
чтобы стало светлее уму.
И так ясно: бежит по дорожке
сквозь тенями расписанный сад
белолапая рыжая кошка,
что пропала лет сорок назад.
Когда сны перейдут к одичанью,
пригвождая к крестовой доске,
она будит мурмурным мурчаньем,
щекотаньем усов по щеке.
Не ловила мышей эта кошка,
ела манную кашу мою,
молоком запивала немножко
и, конечно, давно уж в Раю.
ДЕТСКИЙ СМЕХ
Вдруг детский смех, как солнца луч,
пробившийся меж жирных туч,
тебя настигнет ненароком
и, озирая тусклым оком
пушистый лёд на проводах,
газоны в галочьих следах,
кусты, забредшие в сугробы,
ты чувствуешь тупую злобу
к себе — за то, что разлюбил
весь этот бедный зимний пыл;
и с жадной завистью к ребёнку,
что, на затылок сбив шапчонку,
проходит с солнцем на устах,
понурый прибавляешь шаг.
***
Пасынки осени, жёлтые листья,
лисьими шубами землю укрыли.
Тучные тучи над домом нависли.
В сердце темно, как в зарытой могиле.
Нету со мной долговечного друга;
нету вина в запылённом бокале...
Выцветшей жизни сухая дерюга
манит к порогу, да ноги устали.
***
Клюёт с ладони зимняя синица
подсолнуха сухие семена...
Моих ладоней птица не боится
и, значит, ты бояться не должна.
Ты, что гонялась так за журавлями,
но, выплакав всю юность вдалеке,
спокойно спишь глубокими ночами
на жёсткой, на моей большой руке.
Как сладостно, как радостно ты дышишь
и будишь нежность долгую в крови!..
Доверчивость дарована нам свыше
за честность и бесстрашие в любви.
И пусть порой неимоверным грузом
меня к земле гнетёт твоя краса,
мне так нужны для тела эти узы,
чтобы душа взлетала в небеса!
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
Не за судьбу угрюмую — беду мою,
не за родимый город на реке,
люблю Россию потому, что думаю
и чувствую на русском языке;
что, не прельщаясь далями великими,
лесами, где, как свечи, дерева,
я вырос под глубинный голос Зыкиной
и Пушкина вершинные слова;
что в зябкости барака в ночь метельную,
гриппозный жар смиряя на щеке,
мне мать моя певала колыбельную
на самом сокровенном языке.
