Проблема взаимоотношений В.Г. Белинского с Н.М. Языковым освещалась исследователями в комментариях к статьям В.Г. Белинского и полемическим стихам Н.М. Языкова (М.К. Азадовский, К.К. Бухмейер). В.Г. Белинский расценивался как «апологет поэзии Языкова в молодости и яростный ее ниспровергатель в зрелости» (А.П. Рассадин). Специального же рассмотрения проблемы взаимоотношений критика и поэта не предпринималось. Выяснить причины такого изменения отношения В.Г. Белинского к Н.М. Языкову важно для понимания позиций поэта и критика.
В.Г. Белинский, анализируя деятельность и творчество Н.М. Языкова, во многом связывал этот анализ и оценку со своими литературными взглядами [1]. Интерес к творчеству поэта прослеживается во многих критических работах Белинского. Оценка деятельности и творчества Н.М. Языкова связывалась В.Г. Белинским прежде всего с сиюминутными полемическими задачами и исходила из тех взглядов, которые разделял критик в тот или иной период своей деятельности. Для понимания творчества и поэта, и критика интересно и важно проследить за эволюцией этих оценок, отношений, высказанных в разные годы и по поводу различных авторов и литературных событий, но так или иначе затрагивающих и Н. Языкова.
В различных статьях начала 30-х годов В.Г. Белинский достаточно высоко оценивал Н.М. Языкова — поэта, хотя уже в эти годы отмечал, что Языков и Хомяков «стоят не в первом ряду наших поэтов» [2]. Все же, по мнению критика, в звании поэта Н. Языков еще оставался: «Н. Языков... неоспоримо поэт, поэт истинный, но поэт именно картин, роскошных описаний, поэт изящного материализма...» [3], «поэт-студент, беспечный и кипящий избытком юного чувства, воспевает потехи юности, пирующей на празднике жизни, пурпуровые уста, черные очи, лилейные перси и дивные брови красавиц, огненные ночи и незабвенные края,
Где пролетала шумно, шумно
Лихая молодость его». [4]
На этом этапе своего творчества критик видел в стихах Языкова «грацию» и не почитал ни одного его стихотворения безнравственным. [5]
К 40-м годам мнение В.Г. Белинского начинает постепенно меняться. Однако в статье-рецензии на «Полное собрание сочинений А. Марлинского» (1840 г.) Н. Языков назван в ряду других имен с точки зрения Белинского, «важных в истории нашей поэзии» и вообще для понимания литературы «в хронологической полноте и целостности своих процессов» [6]. Языков включается в «целую дружину молодых талантов. Все они пошли по направлению, данному им Пушкиным... каждый из них тем сильнее действовал на публику, что был для нее совершенно новым...». [7]
В рецензии на стихотворения М. Лермонтова (СПб. 1840) Белинским намечена тенденция противопоставления А.С. Пушкина Н.М. Языкову, в дальнейшем рассмотрении этого взаимоотношения многое определившая. Критик предлагает сравнить «Поэта» Языкова с «Поэтом» Пушкина и с его же стихотворением «Поэту» и делает вывод: «... сначала вам может показаться, что пьеса Языкова выше обеих пушкинских; но вы скоро, если в вас есть эстетическое чувство (курсив мой. — Д.А.), заметите в первой, при всем ее блеске, некоторую напряженность, с какою она составлена, — и благородную простоту, естественность, неизмеримую глубину двух последних и их бесконечное превосходство над первою... Причина этой разности есть разность сколько в таланте, столько и в натурах обоих поэтов: один смотрит на природу вещей извне, видит только ее наружность; другой проник в ее сущность и обратил ее в свое достояние, по праву законного властелина...» [8]. Здесь очень тонко развенчивается Н. Языков, который в это время еще жив, но «давно уже почти ничего» [9] не пишет, а Пушкин уже воспринимается как народный поэт. Сознаться в отсутствии «эстетического чувства» читателю также нелегко, тем более, что «разность в таланте» всем была очевидна. Читать же самому Языкову эти строки было нелегко. В 1841 году отрицательная характеристика еще более углубляется в статье «Русская литература в 1841 году»: «...Помните, бывало, говаривали: Пушкин, Боратынский, Языков? А. — Да, то есть триумвират... названные вами писатели недаром считались (курсив мой. — Д.А.) даровитыми. В них выразился характер эпохи, теперь уже миновавшей: они завоевали себе место в истории русской литературы...».
Эпоха Языкова, по мнению Белинского, прошла, а то, что было даровитым тогда, теперь имеет историческое значение. «Стихи Языкова блестят всею роскошью внешней поэзии, — и если есть внешняя поэзия (курсив мой. — Д.А.), то Языков необыкновенно даровитый поэт. <...> Смелыми и резкими словами и оборотами Языков много способствовал расторжению пуританских оков, лежавших на языке и фразеологии» [10], но критик тут же уничтожает и те достоинства, которые находил, следующим замечанием: «Поэзия, чуждая всякого содержания, всегда стоит на одном месте, поет одно и то же одним и тем же голосом <...>. Проходит пыл, остается дым и чад; поэт начинает писать вялые, холодные и вообще плохие стихи, которые уже никто не почитает стоящими даже порицания». Далее, сравнивая Языкова с Хомяковым, Белинский отмечает, что Языков «утратил даже свой звонкий и разгульный стих» и продолжает: «...ни у того, ни у другого не сорвалось с пера ни одного русского слова, ни одного русского выражения, на которые отозвалась бы русская душа или в котором отозвалась бы русская душа» [11].
В дальнейшем в критике Белинского Языков и Хомяков будут почти всегда рядом. Критик отказывает Языкову, который главным своим достоинством считал приверженность всему русскому, не только в звании народного, но и национального поэта, в близости к русской душе. Более уязвить поэта, чем этим замечанием, было бы трудно. Но Н. Языков всегда критически относился к себе, одновременно ревностно и в то же время толерантно к критике: поэт пишет брату А.М. Языкову 16 июня 1842 г.: «...Белинский едва ли не прав в рассуждении меня! Я сам чувствую, что я уже далеко не тот, каков был прежде некогда — и еще дальше не тот, каким бы я должен быть в мои теперешние годы: а ты пристрастен ко мне — я давно знаю и вижу, и видел. Будь — что надобно судьбе!» [12].
Н. Языков в этом замечании очень чутко уловил особое умение В.Г. Белинского проявить свою позицию: действительно, в его критике много справедливого, с чем нельзя не согласиться, он «прав», но все же всегда в этих отзывах есть и преувеличение, шаржирование, замечания, которые перечеркивают правду, и получается, что В.Г. Белинский «едва ли не прав». Комментаторы творчества В.Г. Белинского часто прибегают к замечаниям типа: «...он чрезмерно резко оценивал творчество…», «... несколько преувеличивает..» [13].
В отношении к Н. Языкову тоже кажется, что все замечания справедливы, но где-то оценка чрезмерно резкая, а где-то преувеличенная, а в результате нам кажется, что речь идет и не о Языкове. В силу миролюбивости своего характера, стареющий и больной Н. Языков долгое время не обращает внимания на несправедливые стороны оценок Белинского. Однако критика усиливается: если первоначально Н. Языкову отводилось место среди «более или менее блестящих и сильных талантов в истории нашей жизни» [14], то в дальнейших оценках критики Белинского Языков лишается и этого.
Н. Языков же позволяет себе высказываться о критических замечаниях Белинского только в частных письмах, не желает публичной схватки. Он осуждает в частном письме памфлет Белинского «Педант. Литературный тип» и считает, что «Москвитянин» должен воздерживаться от дальнейшей полемики (курсив мой. — Д.А.): «Вообще пора бы Шевыреву и Погодину сделаться степеннее и перестать перебраниваться вообще, повторяя зады и давно забытые публикою личности и ссоры — все это не ведет к добру, а между тем время проходит в пустяках, которые уже всем надоели. Юноше позволительно резвиться и даже дурачиться, но мужу ребячиться нейдет» [15].
Как видим, Языков категорически против полемики, ссор, справедливо считает, что они в таком виде «не ведут к добру». В дальнейшем, в других письмах, Языков пытается найти бытовое объяснение резкой критике Белинского: «...Говорят, что Белинский сильно разбранил Хомякова и всех нас — сей критик теперь здесь...» (Москва) 11 авг., 1843 г., «Белинский сердит на Хомякова за то, что Алексей Степанович отверг знакомство его, которой оный Белинский предлагал ему через одного из своих приятелей…» (Москва, 11 сент. 1843) [16].
Однако дело обстояло гораздо серьезнее: Белинский не считает эту полемику пустяками. Он выступает против своих идеологических противников из окружения «Москвитянина», к которым причислен и Языков наряду с другими славянофилами и воинствующим М.А. Дмитриевым, о последнем поэт пишет А.М. Языкову: М.А. Дмитриев «продолжает писать злейшие эпиграммы на так называемых наших гегелистов и коммунистов» [17]. Для Языкова Белинский и его окружение были коммунистами, сам же он придерживался иных позиций. В кругу же Белинского неоднозначно все эти словесные баталии воспринимались как борьба: 14 марта 1842 г. по поводу статьи “Педант” В.П. Боткин писал В.Г. Белинскому: «Удар произвел действие (курсив мой. — Д.А.), превзошедшее ожидания: У Шевырева вытянулось лицо, и он не показывался эту неделю в обществах. В синклите Хомякова, Киреевских если заводят об этом речь, то с пеною у рта и ругательствами... Ужасно вопиет Киреевский: ругает Белинского словами, приводящими в трепет всякого православного» [18]. К этому «синклиту Хомяковых и Киреевских» относил Белинский и Языкова, хотя, как мы видели, Языков в этот период, оставаясь другом Киреевских и родственником Хомякова, все же был против споров и, как ему казалось, “ребячества” Белинского.
Интересно и то, что именно Белинский первоначально обыгрывает в этом памфлете противопоставление «наши-не наши» (помним, что еще Пушкин просил Языкова быть «нашим»): «этот взгляд на “литературу” и “идеалы” особенно удобен для “типов” вроде тех, которые теперь известны под именем “наших”», имея в виду название альманаха А.П. Башуцкого «Наши, списанные с натуры русскими» (1841–1842), выпуски которого Белинский рецензировал в «Отечественных записках» за 1842 г. [19]
Не исследуя сейчас историю этого местоимения в русской культуре, отметим, что дальнейшее появление стихотворения Н. Языкова с таким же названием «К ненашим» вызвано уже устоявшейся традицией «делить» деятелей на «“наших и не наших» [20]. В этом же 1842 г. Белинский в рецензии на «Стихотворения Полежаева» [21], не называя имени Языкова (частый прием критика), но приводя цитаты и образы из его стихов, заключает: «... не диво, если такой стихотворец, ошибочно провозглашается поэтом...» [22]. Вспоминает критик Языкова и в статье «Стихотворения Баратынского» [23], в рецензии «Ст-я Зинаиды Р-вой. СПб. 1843» («гг. Языков и Хомяков стараются спастись от волн Леты, хватаясь за обломки утлого в славянской журналистике челнока — “Москвитянина”» [24]и так во многих других статьях этого периода [25].
Белинский приходит к выводу, отрицающему прежние его высказывания: «Мы не видим в них (Языкове, Бенедиктове и Хомякове. — Д.А.) никаких поэтов, особенно в последнем....». Белинский отказывает Языкову в эволюции (Н.М. Языков и Хомяков «давно уже не лучшие и не современные лирики; оба они пишут теперь мало и редко, и оба пишут, как писали назад тому около двадцати лет» [27].
А в статье «Провинциальная жизнь (Ольский)» [28] Белинский задевает далеко не безобидно, ударив по самому больному месту, и Петра Киреевского: «Вот, например, Киреевский: он уже лет десять (так говорят московские слухи) собирается издать богатое собрание русских народных песен. Может быть, он и не успеет издать их при жизни своей — что же? — они издадутся после его смерти, и если не мы, то наши дети будут читать их...». На это замечание Языков откликнулся в письме к брату: «Между тем Бел{инский} и П{етра} В{асильевича} задел бранью в “Отечественных записках”: Хом{якова} и меня уж это бы пусть: и Хом{яков} и я писали стихи, и наши имена печатались, а ведь П.В. Кир{еевский} никогда не выходил на сцену, а собирал песни келейно, следственно, имя его не подлежит публичному нареканию» ( Москва) 4 окт. 1843 [29].
У Языкова было отличное от Белинского представление о ведении полемики и споров: хотя Языков и сам был недоволен тем, что песни П. Киреевский долго не издает, все же он считает, что «публичное нарекание» — это совершенно иное по сравнению с тем, какие замечания можно высказать в личном письме, «келейно». Белинскому же действительно нужны были «публичная» охулка и развенчание, пользующихся известностью (П. Киреевский) и даже славой (Н. Языков) друзей. Особенно же болезненными казались Языкову выпады В.Г. Белинского против людей ему близких по духу — Хомякова, Шевырева, Киреевского. Полемика — соревнование Шевырева и Грановского — описана в работах исследователей. Показательно отношение к этим лекциям Белинского и Языкова. Известно, что Языков приглашал Грановского на литературные вечера в свой дом и ценил его труды.
В письме к Ф.В. Чижову Н.М. Языков охарактеризовал лекции Грановского: «Теперь Москва занята лекциями пр. Грановского. Он преподает публично историю средних веков: глубокое знание предмета, мастерское его изложение и увлекательная речь собирает вокруг его кафедры многочисленных слушателей женска и мужеска пола. Явление утешительное и важное! Вот самая лучшая московская новость» [30]. Письмо написано 7 декабря 1843 г. Здесь нет и тени недовольства западником Грановским, напротив, Н. Языков в восхищении и рад, что многие его сограждане интересуются этими лекциями.
В марте 1844 г. Хомяков в письме к Веневитинову также хвалит эти лекции и замечает: «Даже П.В. Киреевский, даже и он хлопал не менее других» [31]. Никаких отрицательных эмоций эти лекции не вызвали в среде Языкова, Киреевских, Хомяковых — они вполне доброжелательно отнеслись к этому, по их мнению, важному событию.
Полемический элемент преобладал и в статье Белинского «Русская литература в 1844 г.» [32]; впервые статья напечатана в «Отечественных записках» за 1845 г., №1. Цензурное разрешение статья получила 31 декабря 1844 г., выпущена в свет 4 января 1845 г. Белинский подвергает «язвительной» характеристике только что вышедшие сборники Языкова и Хомякова. Его интересуют не столько эти сборники, сколько Языков и Хомяков как представители определенной идеологической группировки. В поэзии Языкова Белинский видит ложную народность и стилизованное удальство. Поздние комментаторы отмечают, что «Враждебное отношение этого круга писателей (Хомякова, Языкова и др. — Д.А.) к западникам и к Белинскому усилилось в 1844 г.» [33], но причины этого отношения в полной мере не раскрываются, создается впечатление, что враждебность проявилась только с одной стороны, со стороны славянофилов. Ю.С. Сорокин считает, что «в начале декабря 1844 г. в списках стали ходить стихи Языкова (“Конст. Аксакову”, “К Чаадаеву” и особенно “К ненашим” ...). Разбор стихотворений Языкова и Хомякова был рассчитан как контрудар (курсив мой. — Д.А.) по славянофильской партии» [34].
В письме же В.Г. Белинского Герцену от 26 янв. 1845 г. читаем: «А что ты пишешь Краевскому, будто моя статья не произвела на ханжей впечатление и что они гордятся ею, — вздор; если ты этому поверил, значит, ты плохо знаешь сердца литературного — ты никогда не был печатно обруган. Штуки, сударь ты мой, из которых я вижу ясно, что удар был страшен (курсив мой. — Д.А.) теперь я этих каналий не оставлю в покое» [35]. Это письмо В.Г. Белинского, на наш взгляд, подтверждает то, что стихи Языкова были написаны именно потому, что последний «удар» Белинского (особенно его статья и все предыдущие выпады) «был страшен». Простодушный, больной и эмоциональный Языков не разгадал этой провоцирующей роли статьи, сразу ответил на нее стихами. Белинский же, как расчетливый полемист, ожидал такой реакции от остро реагирующего на критику Языкова. По этому поводу он делится радостью, что теперь не оставит «этих каналий в покое». Теперь есть реальная почва (это стихи, компрометирующие Языкова) для того, чтобы разделаться со своими идейными противниками.
В.Г. Белинский в построении этой полемики проявил себя как глубокий знаток «сердца литературного и человеческого», и статья его, по его собственному признанию, была хладнокровно рассчитанным ударом. Процитированные строки из письма Белинского были ответом на письмо Герцена А.А. Красовскому, в котором Герцен писал 19 янв. 1845 г.: «Мне досадно, что в №1 так много о Языкове и Хомякове; они гордятся этим и воображают, что их направление так сильно, что с ними борются; не статьи об них надобны, а колкие остроты» [36]. Как видим, «тактика» борьбы активно обсуждалась. В.Г. Белинский в своих расчетах оказался прав. Всегда миролюбиво настроенный Н.М. Языков не смог стерпеть этого «удара» и, поддавшись чувствам горечи и обиды прежде всего за своих друзей, наполнивших его «литературное сердце», написал известные послания, пародируя в них умение В.Г. Белинского в своих критических работах прозрачными, понятными всем намеками говорить о своих противниках.. Критические приемы статей Белинского, проявившиеся в стихах, усвоены Языковым довольно точно. Не случайно среди исследователей столько споров о том, кто был прототипом его полемических стихов [37].
Упоминаний имени Языкова в том или ином контексте в сочинениях Белинского встречается множество. Его друзья еще чаще “обрушиваются” критикой. ”Колкие остроты” в адрес славянофилов, действительно, встречаются во всех статьях Белинского. Однако они не имеют ничего общего с объективной оценкой их деятельности, а подчинены идеологическим задачам.
Стихи Языкова были присланы Белинскому в январе 1845 г., о чем мы узнаем из его письма: «Спасибо тебе за стихи Языкова. Жаль, что ты не вполне их прислал. Пришли и пасквиль. Клайдович... покажет вам пародию Некрасова на Языкова. Во-1-х, распространите ее, а во-2-х, пошлите для напечатания в “Московитянин”. Теперь Некрасов доберется до Хомякова...» (январь 1845 г.). (См. Н.А. Некрасов. СС в 8-ми тт. М., 1965, С.42).
Статья, как мы помним, вышла в свет 4 января 1845 г., и если бы это был контрудар на якобы известные к тому времени стихи Языкова, то, на наш взгляд, В.Г Белинский — мастер завуалированных намеков — обязательно бы в этой статье сказал об известных ему стихах, но все дело в том, что статья была «ударом», а стихи Языкова скорее «контрударом», если возможно применить к нему столь воинственную лексику. В письме к К.Д. Кавелину от 7 дек. 1847 г. по поводу статьи К.Д. Кавелина о Самарине В.Г. Белинский раскрывает технологию своих полемик: «Языков, Марлинский, Баратынский... И где они теперь, где их слава...? Кто о них помнит? Не обратились ли они в какие-то темные предания? А между тем, все они действительно были люди не только не бездарные, но и с талантами. Это доказывает, что и талант сам по себе еще не бог знает что!» — и, рассказывая о своей работе, отмечает: «Я знаю, что моя сила не в таланте, а в страсти, в субъективном характере моей натуры и личности, в том, что моя статья и я — всегда нечто нераздельное...».
Белинский советует К.Д. Кавелину, как надо было бы расправиться с Самариным и высказывает недовольство тем, как это сделал Кавелин: «... с таким уважением к нему (Самарину. — Д.А.), что иной читатель может подумать, будто Вам и бог весть как тяжело бороться с таким могучим противником и что Вы хотите задобрить его, чтобы он уже больше не подвергал Вас случайностям и опасностям такой трудной борьбы. А вместо этого Вам следовало бы подавить его вежливою ирониею, презрительною насмешкою. Вы же так способны и ловки на это». И далее, рассуждая о славянофилах, В.Г. Белинский заключает: «В их рядах нет ни одного человека с талантом... Катать их, мерзавцев! И бог Вам судья, что Вы отпустили живым одного из них, имея его под пятою своею. Верьте, когда удастся наступить на гадину, надо давить ее, непременно давить» [38].
Н. Языков, в свою очередь, также делился своими впечатлениями с Н.В. Гоголем. В письме от 17 февраля 1845 г. из Москвы он писал: «Спасибо тебе за похвалы, которыми ты награждаешь меня за мое стихотворение “К ненашим”. Получил ли ты другое в этом же роде — послание к К.С. Аксакову? Оба эти мои детища наделали много разных сплетней и разъединений в обществе, к которому и ты принадлежал бы, если бы ты был теперь в Москве, т.е. в том кругу, где я живу и движусь. Некие мужи, важные и ученые, старые и молодые, до того на меня рассердились, что дело дошло бы, дескать, до дуэли, если бы сочинитель этих стихов не был болен. Вот каково!! Страсти еще волнуются и кипят, а мои грозные соперники удовлетворяются тем, что пересылают мои стихи в Питер, в “Отечественные записки”, где меня ругают, как можно чаще, стихи мои пародируются и печатаются эти пародии.
Само собой разумеется, что эти на меня устремления и этот беззубый лай нимало не смущают меня и что я продолжаю свое. А.Ив. Тургенев бранил меня за стих-е “К ненашим”, полагая, что оно написано против петербургских журналистов. Совсем нет! В нем идет речь о здешних московских особах, которым не нравятся лекции Ст. Шевырева, а потому они лгут и клевещут на него во всю мочь, — они, которых вся ученость ограничивается берлинскими их тетрадками и все личное достоинство их поддерживается в глазах так называемого большого света только их презрением ко всему отечественному, чего они вовсе не знают и знать не хотят» [39].
Как видим из письма, Н. Языков не ожидал сам такой реакции «круга», где он «живет и движется» («Вот каково!!»).
Была опубликована в это время и пародия Н.А. Некрасова «Послание к другу из-за границы».
По утверждению самого Н. Языкова, разбудило его полемическое чувство неприятие концепции Ст. Шевырева московскими западниками, которые «лгут и клевещут на него». Интересно здесь намеченное Языковым противопоставление точки зрения «большого света» и позиции, излагаемой Шевыревым. Он сам, поддерживая Шевырева, отстраняет себя от большого света. Из письма ясно, что за этой полемикой стоят сложнейшие проблемы судьбы России и ее народа, стремление пробудить уважение ко всему отечественному. Н. Языков, будучи до сих пор на периферии этой борьбы, выступил вперед, вступившись за концепцию Ст. Шевырева. Его полемический задор также породил достаточно резкие обвинения противоборствующей партии. Памфлеты его не предназначались для публичного осмеяния противника, но когда все же достигли его ушей, Н. Языков, как человек, которого «давят», как «гадину», не сожалел об их создании.
В 40-е годы Языков интересовал Белинского не как поэт, а как представитель определенной идейной группировки, которую нужно уничтожить. И всю силу своей «страсти» выплеснул критик не на объективный анализ его стихов, а на доказательство своей и разрушение иной идеологии. Изменяющиеся идеологические позиции В.Г. Белинского влекли за собой и перемену его оценок Н. Языкова. Исключительно с идеологическими установками связан и поздний по времени анализ поэзии Н. Языкова, именно поэтому «в поэзии Языкова Белинский вскрывал риторику ложной народности и стилизованного удальства...» [40]. Для беспристрастного рассмотрения проблемы народности в мировоззрении Н. Языкова время тогда еще не настало. Эта точка зрения Белинского на долгие годы определила роль и место поэта в истории русской поэзии.
Для Н. Языкова В.Г. Белинский также навсегда остался «щелкопером». Незадолго до смерти он, сожалея о судьбе пушкинского «Современника», в письме к Н.В. Гоголю от 27 октября 1846 года писал: «Современник» купили Никитенко, Белинский, И. Тургенев и прочие такие же, следственно с будущего 1847 года сей журнал, основанный Пушкиным, будет орудием щелкоперов» [41]. Во времена Языкова «щелкоперничать» значило «вести пустую, бесплодную, приказную переписку, придавая ей важность», а одно из значений слова «щелкопер» — пустой похвальбишка и обирала» [41].
Борьба, в которую Белинский ввел Н. Языкова, не способствовала их пониманию друг друга и вызывала со стороны Языкова также негативные отзывы и оценки. Вся же эта борьба, действительно, до определенных пределов казалась ему «пустой и бесплодной», ибо не приносила пользы русской литературе. Когда же был нарушен этот предел, задеты честь и достоинство лучших, по его мнению, деятелей русской культуры, Н. Языков не мог оставаться в стороне и создал свои «полемические послания».
Использованная литература:
1 М.К Азадовский. Белинский и русская народная поэзия. В кн.:«Статьи о литературе и фольклоре». - М.-Л., 1960. - С. 260-305.
2 В. Г. Белинский. Собр. соч. в 9-ти томах. Т. I. - М.,1976. Ст. О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя» (С. 258-310), С. 284. Впервые «Телескоп», 1836 г. Все статьи Белинского цитируются в дальнейшем по этому изданию.
3 Там же. -С. 283. Ст. «Литературные мечтания».
4 Там же. -С. 99. Ст. «Литературные мечтания».
5 Там же. -Ст. «Стихотворения Владимира Бенедиктова» (1835). С. 207.
6 В.Г. Белинский. Собр. соч. в 9-ти томах, Т.III., М., 1978, С. 12.
7 Рец. на «Сочинение в стихах и прозе Дениса Давыдова». Там же, Т.Ш,С.152.
8 Рец «Стихотворения М. Лермонтова». Спб., 1840. Собр. соч., Т. Ш, С.237.
9 В.Г. Белинский. Собр. соч. в 9-ти томах. Т. III, С. 424.
10 Там же. Т.III, С. 312-313.
11 Там же.Т.III, С 313.
12 Литературное наследство. Т. 56. В.Г. Белинский, Ч. П. М., 1950, С. 156 (письмо № 89). соч. Т. III. С. 552-553.
13 В.Г. Белинский. Собр. соч., Т. III, С. 552-553.
14 Там же. Т. III, С. 12
15 Литературное наследство, Т. 56. М., 1950, С. 156-157.
16 Там же, С. 157.
17 В. Г Белинский. Собр. соч., Т. V. М , 1979, С.582.
18 Там же, Т. IV, С. 594.
19 Там же, Т. IV, С. 383, 501–503, 595, 622.
20 А.П. Башуцкий. «Наши, списанные с натуры русскими». Альманах, 1841-1842.
21 В.Г. Белинский, Собр. соч., Т. V. М., 1979, С. 7-42.
22 Там же, Т. V, С. 12.
23 В.Г. Белинский, Собр. соч., Т.У, С. 161-190,169.
24 Там же, Т.V, С. 243-275, 249.
25 Там же, Т. V, С. 427, 429, 469, 474.
26 Там же, Т. V, С. 474.
27 Там же, Т.V, С. 475–476.
28 Там же, Т. V, С. 480–483.
29 Литературное наследство, Т.56. В.Г. Белинский, Ч. II, М., 1950, С. 157.
30 См. о Ф.В. Чижове: И. Розанов. Н.М. Языков и Ф.В. Чижов. Переписка. 1843–1845 // Литературное наследство, Т. 19–21, 1935, С. 105–109.
31 Там же, С. 113.
32 В.Г. Белинский, Собр. соч., Т. VII, С. 164–218.
33 В.Г. Белинский, Собр. соч., Т. VII. — С.181, 681.
34 В.Г. Белинский, Собр. соч., М., 1982, Т. IX, Письма, С.681.
35 В.Г. Белинский, Собр. соч., Т. IХ,С. 573.
36 А.И. Герцен, Т. XXII, С. 224.
37 Языкова Е.Н. Творчество Н. Языкова. М., «Просвещение», 1990, С. 125–126.
38 В.Г. Белинский, Собр. соч., Т. IX, Письмо № 176, С. 703–710, 705–706.
39 Русская старина, Т. 88, Спб. 1896, декабрь, С. 631-632.
40 Л. Гинзбург. Белинский в борьбе с романтическим идеализмом // Литературное наследство. Т. 55. М., 1948, С. 186.
41 В.Г. Белинский в неизданной переписке современников (1834–1848). Комм. Л.Р. Ланской.// Литературное наследство. Т. 56, В.Г. Белинский, Ч. П, М., 1950, С. 184.
42 Вл. Даль. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. IV, М., «Русский язык», 1980, С. 654.
