***
Не бойся света, пей из колодца,
играй с голубым огнем,
от человека нам остается
только память о нем.
***
Любви раскрытая котомка на недоступной высоте,
ты узнаешь во мне потомка, но руки и глаза не те,
меня бросаешь, как листву и печалишь крепко, как впервой,
и по измученной кривой летит луна на мостовую.
На поднебесье нынче тесно, гостей встречать не устаю,
ведет навстречу старый Тесла жену магнитную свою,
вокруг привычные муляжи, ты узнаешь во мне меня же,
печалишь крепко, навсегда, внизу сверкают города.
У шоколада запах крови, горчит целебный молочай,
еще жива во всяком слове его причинная печаль,
смотри, показывает кукиш смешной, замызганный малыш,
когда узнаешь, не забудешь, когда оставишь, не простишь.
Земля достанется посевцу, ползет чердак у мешуги,
ты узнаешь меня по сердцу, стучат бессонные шаги,
и улыбаешься все реже, в глаза не смотришь, не зовешь,
и узнаешь меня во мне же, и поднимаешь хлебный нож.
***
Морозит мгла меня, морозит, скупое небо моросит,
и землю каменную квасит сквозь мелюзгу печальных сит,
через дорогу рвется кролик, он добежит до колеса,
и глаза вытертый хрусталик, и посеревшие леса.
Побег лисят, смешная пинта струится в глотку дураку,
мой жребий взят другим каким-то, дорога стукнется в клюку,
и небо станет семикратно, где самолетом рассекло,
дождь выпадет в него обратно, вбирая холодом тепло.
Морозит мгла, под сердцем циник готовит роды языка,
и в полумраке нищих клиник живут вчерашние зэка,
ткань напрягается, сурова, а ты ушла сказав ни слова,
не обернулась никогда, настала вечная среда.
Прозрачен лес чужой весною, и небо синее поет,
и тихий шепот за спиною слова, как зернышки, клюет,
там, наверху, от света тесно, там солнце желтого огня,
там, беспощадно и бесстрастно, ты дожидаешься меня.
***
Заходи на огонь, на бутылку простого вина,
черный френч приготовь, черный чай, человековый чуй,
голубца успокой, ты ему не простая жена,
молодая, как кровь, привечай, непонятно врачуй.
Мне с тобой не гулять, не смотреть на стожары весной,
теплых песен горя, слушать ветер, а на море штиль,
простывает кровать, за окном экипаж запасной
ожидает царя, Александр зажигает фитиль.
Заходи на огонь, приводи заводного коня,
натяни ему сердце по самую прелесть пружин,
на рассвете Гасконь сероглазую воспламеня,
откажи ему царство, когда принимаешь режим.
Мне с тобой не прожить, проживать, это дело больших,
прошепчи мне слова, как волчишка сквозь сумрачный бор,
тихо плачет мужик по усталой судьбе сторожих,
подпевает молва, наступает всеобщий футбол.
Говори мне еще, мне с тобой неспроста говорить,
только поле пройти не удастся, погода не та,
посмотри за плечо, там прибоя ненастье горит,
остальное забудь, остальное не жизнь - маета.
***
Ветер гор, вода чужих морей,
тихий вор приходит вечерами,
кто остался времени мудрей,
а тебя сквозь зубы врачевали.
И не вспомнишь, где она жила,
позабудешь теплые ладони,
утром встанешь, вот она, жена,
загибает белое в поклоне.
Надевай на голову сукно,
до тебя особенно охочи,
за окном привычное темно,
ты опять не одолеешь ночи.
Ветра смех, графитные слова
говоришь до позднего утра ты,
за окном последняя страна
на губах наречия утраты.
***
Плюк, плюк, говорит малыш, у домов крыш больше, чем чердаков,
люблю тебя, ты славненький, ты такой наш, из самых маленьких мужичков.
Ты из миленьких дурачков, плюк, плюк, сердце ушло в чулан,
пользуется там вином, думаю об одном.
Малинка, пухленькая ягода смехоты, собачка лохматая лижет второй бок,
буквы прыгают вниз с листа, воздух холоден и глубок.
Люблю тебя, а ты говоришь нет, ты говоришь да, ты говоришь мышь,
а получается просто: хочу все знать. Вот такой у меня малыш.
***
Летняя вьюга тревожит случайных людей,
головы снега, льняные шершавые мили,
выпей меня, упади на меня, обалдей,
вспомни еще раз, как мы безнадежно любили.
Между имен, тишину удержав на весу,
шагом хромым устает золотая синкопа,
волосы ветра сплетают слепую косу,
держат равнение вниз голоса гироскопа.
Летняя вера синоптику проще простых,
дунешь в окно, занимается время хворобы,
головы слов отмечают седой акростих,
псы пробегают нездешней, чудесной породы.
Между тепла происходит дерюжная блажь,
карты не врут, мы попали на день занзибара,
разве запомнишь, кого ты по осени сдашь,
сам себе цезарь и брут и пиджачная пара.
Летняя вьюга становится солнца сильней,
тихо зашли, осторожную правду сказали,
пальцы травы поднимают внезапных коней,
плачет ребенок, один, на пустынном вокзале.
***
Жизнь садится на колени, песню горькую поет,
по морям бегут тюлени, допивают терпкий йод,
материк волной обглодан, солью каменных кровей,
солнце ходит день за годом, век за вечностью своей.
Корабли железом гаек воду гулкую звучат,
кашалот своим моргает, не умеет без внучат
плыть за тридевять чудесных, тело черное струя
сквозь рассказанные в песнях горизонтовы края.
Жизнь пришла, уйдет ли скоро, не выпытывай, молчи,
на ладонях черномора только капельки свечи,
только синие разводы, маму-родину не трожь,
смерть полуночной охоты усадив себе на нож.
Шуры-муры, муры-шуры, глаз слепые караси,
заплывай за абажуры, двести двадцать погаси,
жизнь садится, вся устала, пьет зажмуренную ночь,
здравствуй, птица буквостана, уловить тебя невмочь.
Горизонт расправил катет, льется золото кают,
жизнь пройти полей не хватит, соли больше не дают,
понимаешь, дорогая, мир на кончике ножа,
потому, оберегая, прижимаешься, дрожа.
***
Линии сна разделяются пополам,
светлые полосы облаков,
весна, обязательно мокрый хлам,
свет васильков,
свет обязательно холоден, лют,
у него в семье на закате дня
песни розовые поют,
лютики им родня.
Спи еще, ты себе еще спи, родной,
ушки оттопыренные твои,
в дверь стуча согнутой бороной,
огромные муравьи
заходят по двое, в руках платки, платки,
черные, как один,
время подлое, не подавай руки,
останешься невредим.
Верные строки мокрых с утра камней,
где пролегает путь,
дни в осоке, ночи темней, темней,
что не прочел - забудь,
спать пойди, утро вечера не поймет,
ночью умрет, умрет,
впереди только душная комнатня,
не потеряй меня.
***
Ни охнуть, ни вздохнуть, луна на небосклоне
отъявленного дня, летящего за мной,
у зеркала, где муть, поется сквозь ладони,
корабль наклоня уступчивой волной.
Корабль накреня на девяносто с лишним,
не вычислил, поди, смешные а и б,
последнего меня застукали с поличным,
заплатишь, приходи, послушный сам себе.
Вечерней курагой раскрашу берега я,
уключину смочу озерным холодком,
останешься другой, напрасно сберегая
забытое в ночи немыслимо о ком.
У зеркала, где спор приветствуется реже,
колючие слова становятся в ряды,
написанное в стол останется в столе же,
и твердая строфа размокнет от воды.
Горящая свеча коптит начальный вечер,
ничейная мечта калечит палача,
приходишь сгоряча, неоспоримо вечен,
случайным не чета, над ужином урча.
Следы моих причин не выдать окарине,
свирепо невредим, стегает небо чиж,
приветливо молчим, о ком не говорили,
останется один, о ком не промолчишь.
Корабль в никуда теряется когда-то,
устойчивый, как миф, достаточный, как мир,
расправлена звезда на голове солдата,
до Рима прокатив, вселенной накормил.
Назавтра обещал, сегодня обломали,
дорога в три конца, шершавы камыши,
люблю тебя, печаль, за мокрые туманы,
за оторопь творца в предчувствии души.
***
Все измеряется дюжиной, женщиной, тертой смородиной,
все понимается медленно, терпкую землю дыша,
только ладонью натруженной, полем, пригорочком, Родиной,
небом, которое ветрено, не успевает душа.
Пой, запоздалая дудочка, и телефонова будочка
двушки глотает последние, поговорим, помолчим,
знаешь, расстались неужто мы, гладишь под утро ему штаны,
в воздухе буквы, как слепни и в людях не видно мужчин.
Все завершается шанежкой, ты меня снова обманешь той
странной повадкою летнею, детство ее взаперти,
птица за окнами мечется, время закончилось месяца,
время настало последнее в самом начале пути.
Пей, непутевый, закусывай, танцы усталые сплясывай,
слов вереницу записывай, что до утра задала,
лоб упирая кокосовый, сам бородой карабасовый,
ходишь походочкой плисовой, где там какие дела.
Так никуда и не денешь той, смотрит улыбочкой меткою,
ты не уйдешь незамеченным, дуя ушей лопухи,
все понимается денежкой, катится время монеткою,
все измеряется вечером, женщины, люди, стихи.
***
Мысли думая хорошие, шел мужик походкой пешею,
на ушах картуз мохеровый, папиросочка дымит,
подружился он с Наташею, ничего не понял муж ее,
все сидел в углу, да радио ненавистное крутил.
Это радио нам душу всю вынимает каждодневную,
все рассказывает сказочки, как богатым быстро стать,
все поет пустые песенки, о любви, да про печальное,
все погоду обещает нам, солнце, воздух и вода.
Шел мужик, глаза соловые, водки мало, много радости,
губы хлебные все чувствовал, целовала не шутя,
ах, Наташенька чудесная, почему ты только замужем,
уходила бы ты жить ко мне, как бы я тебя любил.
Посмотри, он на тебя совсем и не смотрит, рыло круглое,
все покручивает радио ненавистное свое,
а ты женщина красивая, ты глазами так пронзительна,
так смотрела, что душа моя разрывалась на куски.
Мысли думая хорошие, шел мужик, Иван Иванович,
улыбался, папиросочку, беломоринку смолил,
а Наташенька печалилась, слишком рано нынче вышел он,
выключай ты, бога ради ты это радио свое.
***
я выпил зеркало, стеклянное, глубокое,
зеленое, мне поддалось стекло,
и тишина прошла в ботинках лаковых,
совсем прошла.
я выпил зеркало, в нем отражалось облако,
и ветер деревянные слова тянул и бормотал,
и девочка на перекрестке плакала
сквозь жесть автомобильных тел.
я выпил зеркало, любимое, прозрачное,
в нем серебро и черная метель,
дорога вдаль уходит бесконечная,
я так устал.
Опубликовано в журнале “Семь искусств” Номер 10(35) - октябрь 2012: http://7iskusstv.com/nomer.php?srce=35
