Дугин: У нас в обществе совершенно, мне кажется, неправильно поставлен расовый вопрос. У нас не любят почему-то невинных людей, таких, как евреи или кавказцы. В каком-то контексте и те и другие - замечательные люди, когда они оказываются в своей среде, когда они исполняют национальные танцы, едят национальную пищу, тогда они открытые, милые люди. Но у нас совсем не проработана проблема некой внутренней, совершенно несводимой, непримиримой оппозиции между великороссами и малороссами. И эта вещь просто чудовищна, мне представляется, потому что настоящий заговор — не еврейский заговор и не кавказский, такие теории — сущая ерунда в сравнении с заговором малоросским. Малороссия, которая ведет тайную войну против Великороссии, И вот они маленькие, Малороссия, и они хотят умалить великороссов. Они ненавидят великороссов, потому что они малороссы, а это великороссы, они отказываются называть себя малороссами и гордо говорят, что «мы хохлы», и отказываются называть нас великороссами, говорят, что «они москали». И вообще, они выстроили такую модель, очень похожую на нас. Не отличишь. Фамилии, внешности — у них нет специфических национальных отличий, ни носов, ни танцев, ни своей пищи, кроме сала и селедки.
Лаэртский: Нет, у них папаха есть, гопак. Еще пояс есть, кушаком вроде называется.
Дугин: Это лучшие представители Малороссии. А самые страшные малороссы от великороссов абсолютно ничем неотличимы. У них нет никаких национальных, ни внешних, ни внутренних признаков, но они по духу, по своему метафизическому статусу именно малороссы. Они видят Россию какой-то маленькой, гадкой, они ненавидят нас и все время желают нам зла. И вот эти малороссы являются самым страшным расовым врагом великороссов. На них надо бы обратить внимание, на их бесконечную подрывную деятельность на протяжении всей русской истории, на их тайные общества, которые они формируют вокруг своей гаденькой идейки.
Лаэртский: Но с другой стороны, это и мощная инъекция для повышения иммунитета великороссов. Не следует обращать внимание на эти их самовозбуждающие действия. Представьте, ведь они дальше пойдут, узнав, что на них обратили свое внимание великороссы. Они подумают: о, значит, мы не кучка каких-то говнюков, с позволения сказать, ну мы им сейчас - и как хлынут к нам. То есть мы дадим им, как следствие, приток новых рекрутов. Нужно ли это?
Дугин: Вообще говоря, стоит эту тему вынести в центр внимания… Мы живем все-таки в открытом обществе, как сказал Джордж Сорос, и мы стремимся к нему, к открытому обществу. Я считаю, что политически некорректно игнорировать эту проблему. Вы правы, что тактически, может быть, следует не замечать этих отщепенцев, но, с другой стороны, нельзя и хранить молчание. Говорить о них и разоблачать их - это действительно означало бы придавать им новый онтологический статус. Но и не замечать, игнорировать их - это тоже крайне опасно, потому что их маленькая адская компания будет хватать нас за пятки - они постоянно нас щиплют, пытаясь оторвать от нас маленькие фрагменты. Малороссы - это такое, в принципе, человеконенавистническое и очень гадкое тайное общество, со своими протоколами малоросских мудрецов.
Лаэртский: Интересно, как у них передается эта ненависть, есть ли там элемент какой-то генетики? Или рождается грудничок, который, естественно, ненависти не помнит никакой, потом эту ненависть ему внушает мама, и у него начинает просыпаться генетика? А если мама ему ничего не будет передавать, вполне возможно, что и раса, и национальность роли играть не будет.
Дугин: Знаете, есть такая парадоксальная наука, называется сериология. Когда я делал сериал про фашистов и готовил новые серии, я столкнулся с этой наукой, сериологией, - это шарлатанская наука, это псевдонаука, не соответствующая никакой реальности, но от этого ее ценность только увеличивается, на мой взгляд. Потому что если наука будет отвечать реальности, это будет банальность, а не наука. Обратите внимание, все наиболее интересные научные открытия утверждают: все, что человек видит, - это неправда. Например, идея, что все состоит из атомов. Наука утверждает то, что человек не видит, не понимает и не знает. То есть смысл и содержание всякой науки - это не говорить банальные вещи, а говорить, наоборот, небанальные вещи. Это в каком-то смысле ревизионизм реальности. Это утверждение, что реальность не такова, как нам кажется. В этом, на мой взгляд, такой нерв науки. Так вот, наука сериология - это наука о группах крови. Есть четыре группы крови: первая, вторая, третья и четвертая. Все нормальные люди, включая африканцев, индусов, китайцев, имеют в основном первые три группы крови. Первая, вторая - это европейские и индейские группы крови. Азиатская и африканская - третья группа крови. Большинство человечества принадлежит к этим трем группам крови, между ними нет особенного, явного различия - это все нормальные люди. Но есть четвертая группа крови, ее происхождение наиболее загадочно, и ее носители отличаются самыми странными качествами, то есть они миноритарны, такое human minority. Ну так вот, поразительно, что есть два этноса, у которых эта четвертая группа крови колоссальным образом распространена: это айны в Японии и украинцы. Вот это действительно странная закономерность. Я думаю, что все три группы крови хорошие, а эта четвертая — какая-то антигруппа, я не знаю айнов, с ними не сталкивался никогда, их осталось где-то несколько тысяч, и они не представляют никакого вреда. Даже если бы они захотели со своей четвертой группой крови спровоцировать разложение Японии, я думаю, им бы уже по количеству состава это не удалось, но доминация четвертой группы крови в среде малороссов — вот это мне представляется как крайне опасный синдром.
Лаэртский: А резусность играет какую-то роль? Ведь там бывает положительный и отрицательный резус.
Дугин: Вот четвертая группа крови, кстати, не переливается, если ее перелить человеку с другой группой, то он становится просто другим. Она всеми отторгается и сама всех отторгает, вообще, это какая-то странная группа.
Лаэртский: Субстанция даже. Мы рассматривали под микроскопом, и там все тельца крупнее в два раза практически.
Дугин: Это очень загадочная группа крови, и можно поставить вопрос такой — а вообще кровь ли это, собственно говоря?
Лаэртский: Меня тоже терзают сомнения, что интересно - действительно, она появилась не так давно. Медицине известны первые три группы еще на рубеже восемнадцатого века...
Дугин: Даже ближе к девятнадцатому веку стали исследовать эти вещи, систематизировать их. А четвертую группу действительно открыли позже всех, и даже не факт — открыли ли ее по-настоящему. Потому что есть лишь такое понятие - четвертая группа крови. Но кто эту кровь видел?
Лаэртский: Может, чтобы утешить, потому что нельзя сказать человеку — слушай, в тебе не кровь течет вовсе. А медики успокаивают — в тебе кровь, но только четвертой группы.
Дугин: Возможно, так, из гуманистических соображений.
Лаэртский: И из врачебной этики.
Дугин: Но, вообще говоря, поскольку мы строим открытое общество, можно было бы наплевать на этот момент и сохранить всю конструкцию неприкосновенной, если бы не тот колоссальный исторический негатив, связанный с малороссийским заговором, который вредит нашей замечательной Родине и нашему прекрасному народу на протяжении многих веков.
Лаэртский: Приходит большое количество сообщений на наш пейджер, и я позволю себе часть из них зачитать: «Если вы не обладаете достаточными медицинскими познаниями, почему вы позволяете себе, геополитику, рассуждать о столь серьезных вещах? Думаю, что если сегодня вас слушают медики, то у них волосы становятся дыбом. Будьте аккуратны в определениях. Откуда такое неуважение к человеческой анатомии?» Подпись — врач. Что мы на это ответим?
Дугин: Я объясню. У меня, честно говоря, нет уважения к анатомии. И знаете почему? В первой половине послания врача уже есть объяснение почему. Я действительно геополитик. Я оперирую большими категориями, категориями пространства — хартленд, римланд, мировой остров, континент Евразия, атлантизм. Надо поддерживать свой профессиональный уровень, постоянно читать книги, касающиеся геоэкономики, структурных трендов, изменения плавающих материковых границ, - и вот на этом фоне плавающих границ и трансформации континентов, безусловно, фактор человеческой анатомии не только теряется, но кажется таким незначимым, потому что в таком глобальном представлении кажется, что анатомию легко заменить, или отменить, или переделать, какая еще анатомия? Я оперирую в своей профессиональной деятельности глобальными цифрами, то есть не просто один младенец, а все младенцы мира, или не один человек со своей анатомией, руками и ногами, а двести пятьдесят миллионов рук или пятьсот миллионов глаз, то есть это приблизительно то, что составляет минимальный объект геополитического интереса. Здесь разные градации, разные масштабы. Врач рассматривает зубы, яблоки... Знаете, я однажды был в Калуге...
