Над синими горами Коктебеля
Размышления о русской и русскоязычной литературе
на IX Международном литературном фестивале
имени Максимилиана Волошина
Судьба распорядилась так, что меня нынче пригласили на знаменитый Волошинский литературный фестиваль в Коктебеле. Ехать в Крым после отпуска — нелегко, по финансовым причинам. Но и эта проблема чудесным образом разрешилась. Чувствуя себя в роли полномочного представителя калужского литературного сообщества, я всё-таки приехал на литфестиваль.
Поддержать праздничный дух в Коктебеле приехала также и замечательная поэтесса из Калуги Нина Смирнова. Вместе мы достойно представили творческий потенциал Калуги и добросовестно отработали на фестивале с 6 по 10 сентября.
Ездить на подобные мероприятия весьма полезно, так как приобщаешься к творческо-информационному полю литературных деятелей из разных стран, узнаёшь о современных и не всегда позитивных тенденциях в русскоязычной литературе и, наконец, просто определяешь своё местоположение в многомерной координатной системе пространства, имя которому — ЛИТЕРАТУРА.
И я, и Нина Смирнова, чувствовали себя в этом пространстве вполне достойно, как говорится, на уровне. Зная творческую силу многих калужских писателей, сравнивая их с теми, кто приехал и выступал на фестивале, я испытал закономерную гордость и за Калугу, и за калужан. Калужские писатели, поэты и прозаики, ничем не хуже, а по многим параметрам, и значительно лучше, чем многие шумноговорящие и многопишущие представители столичных и заграничных бомондов.
Но особо щемящей стала тема будущего русскоязычной литературы. Устроители фестиваля и некоторые теоретики видят и направляют русскоязычную литературу так, как это нужно глобализованному и постмодернистскому миру. При этом никто не спрашивает, а какой видят судьбу своей, русской, литературы сами русские писатели. Но мы, русские писатели, пока ещё существуем, и у нас есть своё видение будущего нашей литературы, и мы хотим её направлять по тому пути, который нам указали наши великие предки и апостолы русской классической литературы: Пушкин, Гоголь, Некрасов, Достевский, Толстой и другие светочи словесности.
Вот и хочу я порассуждать о судьбах великой русской литературы под впечатлением Волошинского фестиваля.
Русскоязычная и русская литература
Прежде всего, начиная рассуждения, надо определиться с терминами. Русская и русскоязычная литература — это понятия близкие, но разные.
Есть англоговорящий мир — Австралия, Индия, Канада, США, Великобритания и другие. Но совершенно очевидно, что в этих странах существуют свои национальные виды литературы — австралийская, индийская, канадская, американская, и собственно английская. Понятно ведь, что индус и австралиец по-разному видят мир и по-разному его описывают. Даже близкие по культурной матрице британцы и американцы уже достаточно далеко разбежались в своих духовных традициях. Американец Драйзер очень далёк от англичанина Диккенса.
Есть огромный испаноязычный мир. Блистательная плеяда латиноамериканских писателей, таких как Борхес, Маркес и Коэлья, вывели на мировой уровень литературу южного Нового Света, и эта литература совсем иная, чем литература Пенинсулы, материковой Испании.
Есть мир франкофонный, есть немецкоговорящий, есть арабоязычный Восток. Традиции литературы в каждой из этих стран определяют духовное наследие и культурное состояние народа. Но объединяются эти страны в культурное постранство по языковому признаку. Борхес пишет на том же языке, или почти на том же, что и Сервантес, а на языке Вольтера пишут и в африканской Сьерра-Леоне, и в индокитайском Лаосе. Объединение по языковому признаку не означает унификации или ассимиляции литературных традиций разных стран и народов.
Но вот почему-то — сознательно или нет — путают понятия русскоязычная и русская литература. Это совершенно разные литературы, хотя их объединяет только способ написания и использования кириллических букв.
Русскоязычная литература — это литература разных народов, умеющих говорить и писать по-русски. Русский язык остаётся достаточно популярным во всём мире, и на нём умеют и пробуют писать и в америках, и в европах, и в Израиле, и на Востоке. На постсоветском пространстве русский остаётся, по сути, вторым, неформальным, государственным языком. И молодые казахи, узбеки и таджики очень грамотно и красиво умеют писать художественные произведения по-русски. Нерусские народы России также продолжают создавать замечательные литературные произведения на русском языке.
Русская же литература — это национальная литература русского, точнее великоросского, народа. Потому что украинцы и белорусы окончательно и политически размежевались от общерусской традиции и общего исторического наследия. Теперь великое наследие Пушкина и Гоголя великороссы будут нести в гордом одиночестве.
Национальная литература выражает дух нации. Русская литература выражает дух русского народа, великоросской нации. Наша, русская литература, несёт в себе древнее славянское наследие, духовно-нравственные традиции Ведизма и Православия, философскую прозорливость и возвышенное богообщение, душевный и мыслительный уклад, нравственные устои и историческое миссионерство, всё то, что позволяет нам, великороссам, оставаться великим и несгибаемым народом.
Русская литература, будучи культурно-языковым ядром, породила и создала вокруг себя пространство литературы русскоязычной, запустив на орбиты национальные литературы других народов, сохраняющих и приумножающих обычай писать на русском языке. И никто не может отказать в праве писать по-русски тем, кто это умеет и жаждет осуществить.
Поэтому на планете Земля во многих странах проживают люди разных племён и национальностей, которые умеют и любят писать по-русски. Часто именно на русском языке они создают блестящие образцы литературных произведений, которые заслуживают всяческой похвалы.
Русскоязычное литературное пространство достаточно обширное и охватывает разные континенты и части света. Русскоязычный мир — бурный, динамичный, развивающийся. Он по-прежнему тянется к материнскому лону русской литературы, но уже стал вполне самостоятельным явлением. И это мировое явление русскоязычной литературы должно каким-то образом самоорганизовываться и структурироваться, потому что это явление не хаотическое, а наполнено гармонией и смыслом. Часто высоким.
Вот поэтому литературные фестивали и симпозиумы, наподобие Волошинского в Коктебеле, и должны оказать организационное влияние на мировой процесс развития русскоязычной литературы.
Фестивальный дневник
Нынче в Коктебель приехали представители из двадцати шести стран. И то, что сам фестиваль проходил в Крыму, на территории суверенной Украины, только подчеркнуло особый, международный, а не сугубо национальный, статус и характер русскоязычного литературного движения.
Программа фестиваля была насыщена многочисленными выступлениями, разнообразными презентациями, оригинальными арт-проектами, и посетить всё, послушать и посмотреть стоило невероятных усилий. Было очень интересно, познавательно и поучительно. Как на ярмарке, ходишь, прицениваешься, видишь много и заурядных поделок, и немало шедевров. Прикидываешь, что и сам умеешь делать что-то намного лучше, а до чего-то ещё нужно расти и расти. В этом и заключается положительный и экзистенциальный смысл подобных форумов.
Творческим людям нужно постоянно общаться, меряться талантами, соревноваться в мастерстве, сравнивать свои достижения с чужими, узнавать что-то новое, делать какие-то открытия и заявлять о себе в полный голос.
Главная беда многих современных писателей, особенно в провинции, это отшельническая уединённость, замкнутость, переходящая в творческий аутизм. Времена, когда можно было писать гусиным пером при свечах в деревенской глуши, — давно прошли. Сейчас другой мир и другое время.
Поголовная грамотность (хвала большевикам!) и высокий культурный уровень (ещё раз хвала!) сделали россиян не только самым читающим, но и самым пишущим народом. Уже не перо, не шариковую ручку и даже не печатную машинку, а клавиатуру персональных компьютеров, ставших основным писательским инструментом, сегодня пробуют тысячи и тысячи людей от мала до велика, потому что тяга к творческому самовыражению при помощи художественного слова и литературной образности в нашем народе так же велика, как у иных народов сильна тяга к пению или к игре в футбол. Русский народ — удивительно литературный народ и из всех видов искусства до сих пор, несмотря на кино и Интернет, считает литературу наиглавнейшим.
Чем чаще и представительнее будут проходить литературные праздники, тем полезнее это будет для самой литературы, и, что самое главное, литературные фестивали разогревают интерес у читательской публики. Читатель вербуется из аморфных рядов обывателя, он отрывается от телевизорно-пивного сибаритства и пересудочных тусовок и превращается в читающего и думающего гражданина, чувствующего и сопереживающего своему времени и народу. В этом я увидел один из положительных моментов Волошинского фестиваля.
На литературный форум нынче приехал Бахыт Кенжеев, в прошлом диссидент, а нынче известный поэт, православный казах из Москвы, проживающий в Нью-Йорке. Его выступление на открытии и работа на мастер-классах произвели очень благоприятное впечатление своей интеллигентностью, доброжелательностью и действительно высоким мастерством и хорошим вкусом.
Чего не скажешь об Александре Кабанове, известном в известных кругах поэте. На открытии фестиваля, выступая вслед за интеллигентным Кенжеевым, нетрезвый Кабанов с мутными и дурными глазами, начал читать свои вирши, наполненные грязными ругательствами и матерщиной. Мы с Ниной Смирновой встали и демонстративно вышли из зала — это уже не литература, а беснование пьяного гопника. Жаль, что вышел не весь зал. Потом в кулуарах народ, нормальный, по крайней мере, возмущался подобной выходкой, а устроители фестиваля лукаво улыбались. Пиарец на скандале или веяние, так сказать, времени? Из-за океана что ли? Я выразил мнение, что за подобную выходку в Калуге, например, просто набили бы морду. Народ у нас простой и богобоязненный.
Выступали на фестивале целыми коллективами. Например, питерцы, многочисленные и разнообразные. Были молодые вологодцы, интересные и вдохновлённые. Были харьковчане, живые и подвижные. Москвичи кучковались по кланам и племенам. Представители национальных государств держались дружно и горделиво. Многие города и веси были представлены писателями в единственном числе.
Жаль, что не было выступления калужан. Но мы ещё только приехали на разведку и твёрдо решили, что обязательно поедем снова и на следующих фестивалях продемонстрируем калужскую мощь традиционной русской литературы. Будем соборно готовиться и напряжённо работать. Уверен, что десяток лучших калужских писателей затмят своей молодецкой удалью дряблость постмодернизма, кичливость авангардизма и столичную надменность.
Молодёжь в литературе
На фестивале доминировали люди среднего, старшего и пожилого возраста, а молодёжи было не очень много. Но молодёжь всё-таки присутствовала, и это были талантливые ребята.
На мастер-классе по прозе, который вели Леонид Бахнов (журнал «Дружба народов») и Светлана Василенко (первый секретарь правления Союза российских писателей), обсуждались конкурсные рассказы, в том числе и мой. Авторов было немного, и разбор по косточкам проходил весьма обстоятельно. Уровень представленных рассказов был достаточно приличный, но всегда найдутся в произведении слабые места, за которые можно и нужно покритиковать.
В целом, обсуждения, хотя проходили и достаточно бурно (эмоциональная публика), но очень благожелательно. Критика от достойных людей скорее воспринимается как похвала.
Особо моё внимание привлёк рассказ «Пуруша» молодого писателя (ему ещё нет и тридцати) из Алма-Аты Ильи Одегова. Это уже вполне зрелый и достаточно мастерски пишущий прозаик. Его работы печатались в «Дружбе народов» и других журналах. Илья уже написал два романа, отмеченные премиями в Казахстане. Уверен, что Илья Одегов, будучи вполне состоявшимся писателем, скоро получит известность и в России и займёт достойное место в литературе.
Я также познакомился с молодой русскоязычной писательницей из Молдавии Викторией Чембарцевой. Сначала я услышал её стихи, очень хорошие, потом выслушал эссе о Молдавии, затем встретил на мастер-классе по прозе, послушал её рассуждения, а затем прочитал и рассказ из подаренной мне книжки. Русскоязычным писателям в суверенной Молдове не так-то просто, но всё-таки есть какая-то поддержка со стороны России, и поэтому талантливая молдавская молодёжь имеет возможность выходить на российских читателей.
Дружной командой выступили молодые поэтессы из Вологды: Ната Сучкова, Мария Суворова и Елена Смиренникова. Большую работу с молодыми вологжанами ведёт региональная организация Союза российских писателей. Творчество вологодских поэтесс было тепло принято публикой и отмечено дипломами фестиваля.
Литературную Казань представили в основном молодые писатели: Лилия Газизова, Искандер Абдуллин, Алексей Остудин и другие. Отмечу, что в Казани делается достаточно много для поддержания не только национальной татарской литературы, но и литературы русскоязычной, русской, потому что русские являются вторым коренным народом Татарстана. Русско-татарская поэзия, на мой взгляд, особо интересна тем, что органично сочетает в себе красочную узорчатость восточной словесности, русскую философскую глубокомысленность и европейский эксцентрический авангардизм.
Очень интересными оказались молодые узбеки: Сухбат Афлатуни, Вадим Муратханов и Санджар Янышев. Умные и интеллигентные ребята, изящные лирики и прекрасные словесники. Они представляли так называемую «Ташкентскую поэтическую школу». Эссе Сухбата об Алма-Ате (казахи говорят Алматы) было пронизано тонким юмором и восточным колоритом.
Беларусь представили молодые литераторы, позиционирующие себя как прозападники и антилукашенковцы: Змитер Вишнев и Вольга Гапеева. Поэтому они демонстрировали поэтический авангард. Змитер читал заумь (это не ругательство, а литературный термин), а Вольга — переводы на русский. Молодые белорусские авангардисты представили журнал «Дзеяслоу», который является лидером современной неформальной (антигосударственной что ли?) белорусскоязычной литературы.
Особое впечатление на меня произвели молодые харьковчане. Блистал Сергей Жадан, русскоговорящий в узком кругу, но подчёркнуто украиноязычный на публике. Тем не менее, он считается, и, думаю, что вполне справедливо, восходящей звездой современной украинской литературы. Сергей читал оригинальные с изрядной долей юмора стихи эпического размаха, а следом читали переводы его стихов по-русски.
Очень интересным показался мне молодой поэт Макс Самокишь — вышел и прочитал нервные стихи о родине и о войне. Другие молодые харьковские поэты были остроумны, изящны и напористы.
Не могу отметить и яркого и неординарного молодого поэта и переводчика из Грузии Шоту Иоташвили. Молодой грузин блистал остроумием и заворожил всех яркими и нетривиальными поэтическими образами.
Да, есть ещё талантливая молодёжь, и не только в русских селениях. Она ещё встречается на литературных фестивалях. Верю, что придёт день, когда и мы привезём талантливую калужскую молодёжь на литературные праздники, чтобы прославить Калужский край как один из лучших литературных центров России!
Дух Волошина
И всё-таки на этом фестивале царил дух авангарда, нетрадиционности и космополитизма. Это не упрёк. Должны, наверно, существовать творческие лаборатории, где в колбах словесных баталий и в ретортах семинаров исследуется поэтический философский камень и синтезируется гомункулус новой литературы. Наверно, всё это имеет право на существование.
Гадкие саженцы безобразных словесных мутантов всё равно не приживутся среди корневой системы мощной традиционалистской и духовно здоровой русской литературы. Приживутся изящные формы, героический пафос, любовная страсть, прекрасные и неувядаемые образы, возвышенная лирика и метафизическая созерцательность. Литература (по определению) как проявление божественной сущности человека и метод творческого самопознания — всё равно выпестует и взлелеет только лучшие образцы человеческого творчества. А побочные, тупиковые и дегенеративные отростки от ствола русской литературы отомрут сами по себе, превратившись в злокозненные и коварные шипы, либо отпадут и превратятся в гумус, подпитывающий живоносные поросли высокого и настоящего литературного искусства.
Поэтому я и взирал философически и самоуверенно на некоторые беснования в литературной богеме, обильно представленной на Волошинском фестивале. Почему оседлали имя Волошина, одного из интеллигентнейших и утончённейших людей России? Может быть, потому, что сам Максимилиан Александрович был не чужд экспериментов, авангарда и духа неоязычества? Думаю, что это именно так. Ведь в ряду классиков и столпов русской литературы имя Волошина упоминается редко, хотя по внесённому им вкладу в отечественную культуру он занимает вполне достойное место наряду с другими писателями Серебряного века — Блоком, Гумилёвым, Ахматовой, Цветаевой...
Волошин прекрасный поэт и переводчик, открывший для русских блистательную французскую поэзию эпохи модерна. Но он был больше, чем поэт и переводчик, он был и меценатом, опекавшим не столько материально, сколько морально своих талантливых современников; он был вдохновителем различных направлений в творчестве, искателем новых методов и словообразований, синтезирующих красочную живописность и изящную словесность, фундаментальную основательность античных традиций и революционный прорыв в иные, будущие реальности.
Именно поэтому личность Максимилиана Волошина не совсем понятна и до конца не разгадана. Как мыслитель, метафизик, философ, пророк и будетлянин Волошин оказал огромное влияние на становление русской и русскоязычной литературы в двадцатом веке. Как принято говорить сейчас, Волошин был культуртрегером, человеком, формирующим тенденции в культуре. Именно это и затмило Волошина-поэта и Волошина-художника. Но дух великого русского деятеля, определившего судьбы современной литературы, до сих пор неизъяснимым образом влияет и на сегодняшние, уже в двадцать первом веке, творческие процессы в русской литературе.
Процессы творческие, технологические и моральные
Волошинский фестиваль чётко и осязаемо высветил некоторые проблемы современной русской и производной от неё русскоязычной литературы.
Первая — это степень отдалённости и взаимовлияния самостоятельной русскоязычной и самобытной русской литератур.
Вторая — способ и техника написания художественной литературы, обоснованность экспериментаторства в словотворчестве.
Третья — идейные и, если хотите, идеологические ориентиры и духовно-нравственные критерии в современной литературе. Точнее, их размывание или даже полное отсутствие.
Попробую поразмышлять над данными проблемами, проанализировать их причины и сделать соответствующие выводы.
Проблема первая — творческая и моральная
Выше я уже определил очевидную первичность русской и вторичность русскоязычной художественной литератур как самостоятельных видов искусства.
Носителями и авторами русскоязычной литературы являются не только бывшие сограждане по Советскому Союзу, не только эмигранты разных волн и поколений, но и аборигены иных национальных государств, приобщённые к светочу русской культуры через академическую науку, через православную традицию, через политическую культуру социалистического реализма. Русский язык популярен до сих пор, русскую литературу читают поныне потому, что её создавали Достоевский и Толстой.
Я не буду оценивать степень влияния русской классической и советской литературы на национальные культуры разных народов мира, не в этом дело. Я хочу понять, почему жители Нью-Йорка и Парижа, Праги и Ташкента до сих пор и достаточно успешно пишут по-русски и развивают русскоязычную литературу как самостоятельное искусство.
В физике есть явления, когда вторичное тело начинает оказывать влияние на тело первичное, породившее его. Дети часто оказывают влияние на своих родителей, а гравитационное воздействие планет часто оказывается более существенным, чем внутренние процессы в материнской звезде. Мир, особенно литературный, в своей механической многосложности и энергетической многоуровневости, пронизан взаимовлиянием и щедро обогащает или мелко отравляет различные части самой себя, скреплённые тонкими духовными связями в единое целое.
Не думаю, что ментальность узбеков или поляков может сильно повлиять на ментальность коренных великороссов, но через написанное ими по-русски, высвечиваются иные грани русской культуры и оценивается другая сторона русского слова. Если русскоязычная литература наполнена любовью и уважением к русской культуре и к русскому народу, то и становится она от этого самодостаточным и чистым источником духа и мысли, возвращая обогащённый русскоязычием опыт в свои национальные литературы, развивая их и поднимая на новые ступени.
Русская литература, соприкасаясь с литературой русскоязычной, также обогащается словесно, образно и эмоционально, подобно внесению кислорода в верхние слои океана, насыщенного жизнью и биологической энергией. Здесь я вижу только взаимополезное созидание и соработничество.
Но увидел я и некоторую изнанку в современной русскоязычной литературе. По крайней мере, в той, что представляли на этом фестивале. Это отравление западным постмодернизмом и нравственным нигилизмом. Очень сильно выпячиваются темы гомосексуализма и психопатологии личности, превозносится аполитичность и космополитизм (отрицание родины), муссируются антисоветские и антикоммунистические взгляды, излишне акцентируется эгоизм и меркантильность. То, чем когда-то переболела западная культура, теперь в переваренном виде и довольно примитивно прилаживается к русскоязычной литературе, принижая её потенциал и разрушая духовно-содержательное ядро. Не думаю, что вообще будут кому-либо интересны тексты, написанные по-русски, но отображающие пещерное сознание городского дикаря из Брайтон-Бич или бредовые словесные потоки эмигранта в Германии.
Особенно тревожно, когда видишь попытки превращения русскоязычной литературы в плоский инструмент политической и идеологической пропаганды, который направлен против русского хартлэнда (сердцевины). Безнравственно использовать в литературном произведении нецензурную брань, матерщину, похабщину, откровенную сексуальность и патологическую порнографию. Это недопустимо!
Именно по этому вопросу и разгорелись жаркие споры на мастер-классе прозаиков и в отдельных частных беседах. Я выразил непримиримую позицию по отношению к использованию матерщины и похабщины в литературных произведениях, по крайней мере в публичных. В узком кругу подвыпившие мужики и бабы, не обременённые культурой и образованием, могут позволить себе скабрёзность и сквернословие, но тащить эти нечистоты в литературу — безнравственно и преступно!
Кто же отстаивал право на матерщину и похабщину в литературе? Совершенно верно — в основном представители «нерусских» национальностей. Они, может быть, и понимают сакральность русского языка, но не чувствуют священного трепета перед ним, втайне не любя русскую культуру и скрытно презирая русский дух, носителем которого и является русское слово.
Вот здесь и пролегает граница, мощный водораздел между собственно русской и русскоязычной литературой. Для русскоязычных писателей русский язык — средство выражения мыслей. А для меня — священный язык моих предков, осквернять который я не могу и не имею права.
Русская литература всегда была целомудренной и духовно-нравственной. В противном случае — это не русская литература, а написанные по-русски тексты. Русскоязычная литература, написанная нерусскими людьми, не может выражать дух русского народа, так как она выражает мысли, дух и содержание иных, отличных от русского мировоззрения, сообществ и социумов.
Проблема вторая — технологическая
На Волошинском фестивале было представлено много поэтов-авангардистов. Раньше это называли творческим модернизмом. Модерн — это развитие. Куда и в какую сторону — вопрос уже второй. Но метод поиска, прорыва, искательства и эксперимента можно только приветствовать. Главное, чтобы метод поиска и инструмент новаций не превратился в основную ценность, чтобы из средства не стал самоцелью. Такое происходило уже и раньше, а сейчас творится сплошь и рядом.
Самым ярким представителем словесного авангарда был Сергей Бирюков, приехавший из Германии. Он является президентом Международной академии зауми. В своих выступлениях, эмоциональных и оригинальных, Бирюков блистал скорее как эксцентричный актёр, чем как словесный революционер и новооткрыватель художественных словообразов. Его номера были потешны и забавны. И — не более того.
Поддерживал Бирюкова и вёл вместе с ним мастер-классы по верлибру и авангардной поэзии известный меценат и издатель Евгений Степанов. Но Евгений произвёл впечатление серьёзного и трезвого человека. К тому же, он подарил мне книжку своих вполне традиционных стихов, и я попытался разгадать, зачем издателю таких известных журналов, как «Дети Ра», «Футурум-Арт», «Зинзивер» и других тратить свой и поэтический, и издательский, и организаторский таланты на взращивание литературных чертополохов, годящихся только на то, чтобы своей неприхотливостью прикрывать убожество выжженных бескультурьем территорий современной России. В этом осталась загадка личности Евгения Степанова.
Почему авангардную поэзию я сегодня воспринимаю скорее болезненно, чем любознательно? В молодости я тоже увлекался футуризмом и дадаизмом, экспериментировал со словом и смыслами. Подойдя в своих словесных экспериментах к некой сокровенной черте, я ужаснулся, заглянув за неё. Дыханием ада пахнуло оттуда.
Я повзрослел и взялся за ум, научившись заново любить традиции и обычаи своего народа. И теперь я с глубоким сочувствием отношусь к так и не повзрослевшим седовласым дядькам, кривляющимся на публике под болезненное бормотание и жуткие завывания. Эти дядьки никогда не читали святоотеческую литературу и, наверно, просто не осознают, что их эстрадные клоунады ничто иное, как обычное беснование и демоническое прельщение.
Судя по амбициозной горделивости авангардных поэтов, их заболевание зашло уже достаточно далеко. То, что ещё может позабавить молодых парней, кукарекающих и мяукающих на потеху публики, то в пожилых дядьках уже тягостно удручает и вызывает тоскливую жалость. И это уже не литература, а прецедент для врачей-психиатров, жадно коллекционирующих редкостных пациентов в своих клиниках.
Эксперименты в области литературы должны быть тщательно взвешены и морально оправданы, иначе из авангардных опытов по поиску новых средств выражения духа и мысли это может всё превратиться в литературную вивисекцию, мучительную как для литературы, так и постыдную для незадачливых экспериментаторов. В литературных лабораториях нужно искать духовный пенициллин, спасающий и исцеляющий, а не словесную наркоту, одурманивающую и разлагающую. Словесная эквилибристика так же далека от истинного искусства, как кабацкие пляски от классического балета.
Проблема третья — идеологическая
И всё-таки на Волошинском фестивале, достаточно престижном и из-за самого имени Волошина, и из-за коктебельской творческой ауры, напитанной энергетикой известных людей, было много по-настоящему талантливых и достаточно умелых литераторов.
По их выступлениям нетрудно было оценить и уровень мастерства, и начитанность, и широту кругозора, да и степень талантливости приезжих поэтов. Но у меня сложилось впечатление некой идейной пустоты, некой растерянности и раздробленности сознания. Были мощные мастера, изящные рифмоплёты, эстетствующие верлибристы, отчаянные экспериментаторы и просто поэтические авантюристы, но не было духовных лидеров, инженеров человеческих душ, певцов Отечества, печальников земли русской (да и не только русской), хвалебников духа, созидателей мыслей. Не было нерва, страсти, эмоций, чувств, всего того, без чего немыслима поэзия, особенно русская.
Я как будто побывал в музее восковых фигур и пристально разглядел красивые человекоподобные экспонаты, раскрашенные, нарядные, но совершенно бездушные. Каждый в отдельности из этих «экспонатов» воспринимался как умный и интересный собеседник, а в совокупности эти фестивальные персонажи составляли неживой и пугающий паноптикум. И это сильно опечалило меня. Но затем я всё принял как должное.
Литература, как вид искусства, всегда имела какое-то глубокое идейное и высокое духовное содержание. В исторической России литература веками наполнялась религиозной энергией Православия, духом державности, страстью цивилизаторской миссии. В советские годы наша литература продолжала развиваться, наполняясь идеей коммунизма, русской соборности и традиционной общинности. Она, русская литература, преобразившись в советскую, была полна страстного дерзновения создать нового человека, оторванного от алчности и стяжания; она напряжённо созидала новое, совершенное и справедливое, общество братства, любви и свободы. Ошибки и просчёты были неизбежны по причине несовершенства самого человека и по причине чудовищного давления падшего мира на титанический вызов человечества. Советская литература застыла в скрижалях, отложилась в культурные слои, закодировалась в геном русского человека, она стала нематериальной, метафизической и сакральной.
Реинкарнировавшись, снова став российской, русская литература опустилась с надмирных высот и выпала из трансцендентного пространства будущности. Но она сохранила в себе отсветы олимпийского небожительства, триумф Великой Победы и полёт Гагарина, она сберегла напряжённость духовного поиска и героического эпоса, экзальтацию любви и самопожертвования — всё то, что делало и отличало русскую литературу от словотворчества мелких обывателей космополитичного мира. Русской литературе суждено быть великой мистической силой, грозной и животворящей, величественной и боготворимой.
Отыскание и обретение подлинных духовных смыслов — есть насущная необходимость каждого русского писателя. Каждый, кто дерзает называть себя русским писателем, пламенным поэтом или глубокомысленным прозаиком, должен отыскать в себе божественное призвание человекослужения, должен познать сакральную тайну древних смыслов наследия предков и почувствовать трепет от соприкосновения с вечностью. Русский писатель должен понимать цели, смыслы и назначения своего творчества. Он должен быть сопричастным к своему народу, к его духу, к его страданиям и подвигам. Русский писатель не может быть равнодушным созерцателем, он — всегда устроитель и активный созидатель, он страстный сотворец с божественным замыслом и хладнокровный соработник русской истории. Без всего этого, писатель, одарённый талантом и способностями к творчеству, всего лишь жалкий ремесленник, бесстрастно отбывающий нудную подёнщину и злобно ревнующий к утраченному вдохновению и к закрытым небесам.
Душеполезные выводы и оптимистические ожидания
Часто наблюдение за проявлением низменных страстей приводит к полному презрению оных и воспламеняет дух к исканию чувств возвышенных и прекрасных. Так и многие неприятные для меня ситуации, случающиеся на моём жизненном пути, научают меня не ниспадать ниц перед ними, а решительно преодолевать их, понимая, что Всевышний преподаёт нам уроки укрепления духа через искушения и скорби.
Человек приходит в этот мир не для того, чтобы покорно влачить жалкое существование раба или жертвы суровых обстоятельств в ожидании посмертного вознаграждения. Человек приходит в этот несовершенный мир, чтобы изменять его к лучшему, чтобы очищать и совершенствовать его, чтобы обустраивать планету и созидать мир светлый, наполненный добротой и любовью. И сам человек может и должен совершенствоваться и изменяться. Ибо в этом и состоит великий замысел Творца, создавшего Человека по своему образу и подобию.
Для самопознания и духовного развития человеку дана литература как особое словесное искусство. Развивать это общепонятное искусство следует, только опираясь на фундамент творческого опыта прошлых поколений и приумножая осторожными духовными поисками пытливых современников. Бездумность, пошлость, злонамеренность и отступление от нравственных норм и традиций — приводит литературу к упадку, к её смерти. Но плохая, упадническая литература, умирая, оставляет в живых литературу возвышенную, осмысленную и духовную. Так погибающая и заново возрождающаяся из пепла литература, подобно Фениксу и Осирису, в череде своих падений и взлётов, умираний и воскресений остаётся в целом бессмертной, и ничто не может одолеть её высокую сущность и исказить божественное предназначение.
Впечатления и ощущения
И всё-таки я благодарен судьбе за подаренную возможность побывать нынче в Коктебеле на Международном литературном фестивале имени Волошина.
Сравнивая его с другими похожими мероприятиями, другими фестивалями, чтениями и симпозиумами, оценивая его достоинства и недостатки, я обнаружил интересные открытия, которые не столько огорчили, сколько порадовали меня своими предначертанными закономерностями и легко просчитываемыми тенденциями. Всё промыслительно в нашей многосложной жизни. И русская литература дана нашему многострадальному народу как зерцало мудрости и нравственности, дабы неискажённо созерцать в нём своё великое предназначение и двигаться к цели, определённой Всевышним.
Разговор о литературе — серьёзный разговор, он интересен и сложен, как сама русская литература. Отражаясь в многомерных зеркалах русскоязычной литературы, русская литература блистает своей первозданностью и самобытностью, ибо она чистый и духоносный источник, способный напитать жажду потерянного человечества, богооторванного и страшащегося злой воли князя мира сего. Но человек силён в своей жажде переустроить мир к лучшему и пропитать его духом любви. Ибо любовь есть основа и суть жизни. А отсутсвие любви — есть не жизнь, а прозябание. И задача литературы — искать и утверждать любовь.
Вот такие вполне оптимистические выводы я извлёк из Волошинского фестиваля, непростого и противоречивого, как сочетание водной и воздушной стихий, сошедшихся в непримиримой гармонии над синими горами Коктебеля.
