ЗАКАТ
Карлу Борромойсу Хайнриху
Над белой запрудой
Протянулся косяк диких птиц.
По вечерам холодом веет со звезд.
Над нашим погостом
Ночь склонила проломленный лоб.
Под ветвями дубов нас качает серебряный челн.
Непрестанно звенят
города белые стены.
В терновнике, брат мой,
Мы незрячие стрелки часов, восходящие в полночь.
ВЕСНОЙ
Темная поступь – негромко ломается наст.
В тени дерева
Открываются очи на розовых лицах влюбленных.
Вечно внемлют призыву матросов
Ночь и звезда;
Весла слаженно плещут по тихой и темной воде.
Фиалки вот-вот расцветут на руинах;
Чуть слышно
Зелень покроет висок одинокого.
ПЕСНЬ О КАСПАРЕ ХАУЗЕРЕ
для Бесси Лоос
Он истово солнце любил, что за взгорье сползает багряно,
Тропы в лесах, черных птиц голошенье,
Ликование трав –
Невозмутимый насельник древесных теней,
Пречист его лик.
Бережным пламенем Бог говорил с его сердцем:
О, человек!
Шагом бесшумным он в город входил на закате,
Неся на губах темный плач:
Хочу быть кавалеристом.
Внимали ему и кусты, и зверье,
И здания белых людей среди сумрачных парков;
А по следу его шел убийца.
Лето идет за весной и уходит
Осенью праведных, поступь легка
В темных комнатах видящих сны.
Кто с ними пребудет в ночи – лишь звезда.
Гляди, пеленают снега обнаженные ветви,
И во мгле коридора колышутся тени убийцы.
Серебряный свет соскользнул по челу нерожденного.
ХОЕНБУРГ
Осень обжила нутро опустевшего дома;
Лунные ноты белы;
Ты очнулся на зыбкой опушке рассветных лесов,
Но в уме еще медленно тает белеющий лик
Того, кто покинул рой времени в страшной дали;
И твоим полусном умываются юные ветви;
Крест и закат;
Над гладью покинутых окон в багрянец объятий
Поющего зовут его звезды.
И мир, населенный людьми, уже так далеко,
Что, обернувшись, вздрогнет в потемках скиталец;
В передней рассыпался ветра серебряный голос.
РАНО УМЕРШЕМУ
О, черный ангел, как ты испрял из древесного сердца,
Не слышали мы, в саду на закате играя
Над синеющим краем колодца.
Безмятежен наш шаг, и круглы глаза в бурой осенней прохладе.
О, звезд багряная сласть.
Но по каменным лестницам в круче Монашьей горы
Друг мой сошел с улыбкою синей на лике,
Кутаясь в тихое детство, и умер.
И остался в саду лишь серебряный облик,
Внимая листве и трещинам древних камней.
О смерти пела душа, о зелени тленного тела,
И была песня шумом лесов,
Горьким плачем дикого зверя.
И синие колокола
На темнеющих башнях звонили под вечер.
Час настал, пала тень на багряное солнце,
Гниль путалась в голых ветвях;
Вечер; дрозд пел над сумрачным гребнем стены,
Дух рано умершего в комнате тихо явился.
О, кровь, что горлом поющего хлынет,
О, синий цветок, о, жгучие слезы,
Излитые в ночь.
Облака золотые и время. Все чаще зовешь
Умершего в одинокую келью,
И ведешь с ним беседы под вязами в пойме зеленой реки.
РОДЫ
Отроги черны и безмолвны; в глубоких снегах
Охотники тянут из бора багровые шлейфы;
О, мшистость звериного взгляда.
Мать неподвижна; под черными лапами елей
Распускаются спящие руки
В час явленья осколка холодной луны.
О, появленье на свет. В каменном русле
Ночь шепчет синей водой;
Падший ангел вздохнул над своим отраженьем.
В духоте пробужденье бесцветно.
Два глаза, как луны, блестят
В каменеющем лике старухи.
Боль, черная ночь встревожена криком роженицы
И кружит над спящим младенцем;
Снегом беззвучно исходят багряные тучи.
DE PROFUNDIS
Вот сжатая нива – напоена черным дождем.
Вот бурое древо – роняет листву одиноко.
Вот ветер – блуждает окрест опустевших домов.
Скорби исполненный вечер.
На отшибе села
Тихо ищет сиротка пищи в неспелых колосьях,
Удивленно открыты глаза – темное золото сумерек,
Ее лоно в тоске по небесному Жениху.
Пастухи, возвращаясь,
Найдут ее тело в терновнике
По сладкому запаху тлена.
Я тень дальних чернеющих сел,
Господне безмолвие
Пил из лесных родников.
Мой лоб холодит проступивший металл,
Сердце – в паучьих сетях.
На губах еще теплится гаснущий свет.
На пустыре пришел в себя ночью,
Усыпанный сором и звездной золой.
Орешник звенит
Хрустальным ангельским хором.
ГРОДЕК
Под вечер перекликаются осенние рощи
Голосами смертоносных орудий;
Над синью озер, над золотом спелой пшеницы,
Несется чугунное солнце на запад; дымится в ночи
Разъятая воинов плоть, страшен
Крик тысяч разорванных ртов.
Но в лунной прохладе беззвучно
Багровеет над пажитью дом
Свирепого молоха – марево пролитой крови;
Все дороги ведут в черный тлен.
Над золотистыми кронами звезды и ночь,
В стихшем перелеске зыблется тень сестры,
Приветствуя души героев, лица в запекшейся крови;
И темные флейты осени тихо вздыхают в осоке.
О, гордая скорбь! Пламенем душ
Нерожденных потомков сегодня питает могучая боль
Твой медный алтарь.
Перевод с немецкого Гавриила Маркина
Георг Тракль (1887–1914) – выдающийся австрийский поэт, один из крупнейших представителей экспрессионизма. Родился в Зальцбурге, изучал фармакологию в Вене, работал аптекарем, позднее получил должность военного провизора. В 1913 году вышел первый сборник “Стихотворения” (нем. Gedichte). С началом Первой мировой войны был мобилизован в австро-венгерскую армию. В 1914 году Тракль покончил с собой в Кракове. Вторая книга стихов “Себастьян во сне” (нем. Sebastian im Traum) опубликована посмертно в 1915 году.
Гавриил Маркин родился в Москве, окончил исторический факультет МГПУ. Публикации в журналах “Дети Ра”, “Зинзивер” и др. Автор книги стихов “Облик” (М., 2011).
