However far away I will always love you.
However long I stay I will always love you.
Whatever words I say I will always love you.
Р. Смит “Love Song”
В тесном кабинете следователя Волошко пахло нечищеными пепельницами и свежеокрашенными окнами. Сварливой тёщей жужжал включённый кондиционер.
Следователь, лысеющий человек с выбеленными глазами, рассматривал синюю папку, на титульном листе которой значилось: «Дело №325 гражданки Окуневой А.П.». Сама гражданка, кудрявая блондинка с жеваными губами, сидела напротив.
Волошко: Пойдём по порядку, Анастасия Павловна. Как вы познакомились с будущим мужем?
Окунева: На дне рождения общего друга. Он предложил греческий салат. Тем, как он это сделал, мне и понравился. Вышли на балкон, перекурили, обменялись телефонами.
Дальше, как у всех. Встречи, кафе, ухаживания. Когда ждёшь его под дождём, а он опаздывает, и ты психуешь, но вот он появляется, с горящими глазами, с цветами наперевес, и всё твоё раздражение уходит, будто и не было его…
Волошко вздрогнул. В его голове гипнотическим шёпотом звучало эхо. Вспомнилось первое свидание с женой: рыбный ресторан, её чёрное облегающее платье, стриженые «ёжиком» волосы и большие миндальные глаза, всегда чуть встревоженные и удивлённые.
Эхо: Виной семейным ссорам - гордость и лень.
Гордость не позволяет быть слабым, первым идущим на «мировую». Хотя выигрыш очевиден, ибо нет большей победы, чем обретение любви.
Лень мешает делать то, что вначале казалось естественным. Внутренний голос твердит, что объект завоёван, а, значит, не стоит прилагать лишних усилий. Хотя удержать всегда сложнее, чем завоевать, ибо любовь есть процесс непрерывный.
Окунева: С мужем мы съехались на третий месяц знакомства. Хорошая двухкомнатная квартира. У него, кстати, всё было хорошее: и родители, и работа, и воспитание. Конечно, он разбрасывал носки, забывал поднять крышку унитаза, но это уже - мужские аксессуары. Важно другое – старание исправляться.
Он исправлялся. Я хвалила и находила новые поводы.
Волошко: Поводы для чего?
Окунева: Для недовольства. Я хотела изменить мужа. Он же мечтал остаться собой.
Помню нашу первую серьёзную ссору. Мы собирались в кино. Он хотел смотреть приключения, я – комедию. И никто не уступал. Всё началось с выбора фильма, а закончилось взаимными обвинениями. Он пошёл в кинотеатр - я осталась дома. Конечно, он вернулся с извинениями и цветами, уверял, что больше не хочет ссориться, а я, вся зарёванная, клялась ему в вечной любви и обещала, что мы никогда не расстанемся. Но что-то треснуло тогда.
Волошко: Вы говорили с мужем об отношениях?
Окунева: Он говорил. Я молчала, уткнувшись носом в подушку.
Уйдёт? Милости просим! И даже если потом будет паршиво, а так и будет, то и хрен с ним; сейчас ты хочешь быть без него… только сейчас и можешь.
Слушала я его лишь раз, когда он предлагал мне выйти замуж.
Эхо: Два базиса семейного счастья – настойчивость и восприятие.
Одному необходимо преодолеть защитный рефлекс другого, который пытается либо избежать прямой встречи с проблемой, либо приуменьшить её размер.
В конце концов, любая ссора имеет два варианта развития: быть или не быть вместе. Если человек выбирает «быть», то ему незачем портить себе жизнь семейными дрязгами. Если «не быть», то почему они ещё здесь, почему цепляются друг за друга?
Волошко загрустил, вспоминая, как делился с женой мечтами стать психологом. Спустя месяцы он уже не заикался об этом.
Волошко: После свадьбы стало легче?
Окунева: Только первое время. Затем наша жизнь превратилась в ещё больший кошмар, потому что теперь каждый имел право требовать.
Знаете, однажды я увидела, как горит дом, плод усилий десятков людей; в нём было столько денег, труда и надежд. Но одна искра, и всё то, что строилось годами, вдруг исчезло за час. И жильцам нужно было искать новый приют.
Волошко: К чему это воспоминание?
Окунева: К тому, что у нашей любви остался лишь остов. Я искала новый приют.
Начала с подруг. Для замужней женщины нет ничего хуже одиноких подруг. Они твердили мне, что муж не моё. Посмотри на него, кем он стал, шипели они: растолстел, полысел, обленился. Советовали сменить причёску - меняла. Сделать татуировку – пожалуйста. Проколоть пупок – нет проблем.
Время женщины ограничено, твердили мне, и тратить его необходимо на себя. Муж говорил мне о том, что главное в жизни любовь, о том, что нет ничего выше семьи, но его слова казались очередными ограничениями моей свободы.
Волошко: Вы изменяли мужу?
Окунева: Да.
Волошко: Он догадывался?
Окунева: Не думаю.
Волошко: Как вы проводили время вместе?
Окунева: В будни я приходила с работы, после - готовка, уборка, телевизор. В общем, старалась не замечать его. В выходные деваться было некуда. Мы пили вино, ходили в кино и молчали. К тому времени мы перестали разговаривать. Любые слова вели к ссоре. Ругани стало отвратительно много. И это были не те ссоры, что случались в начале. Они стали злее, больнее, потому что мы уже знали слабые места друг друга.
Волошко: Доходило до рукоприкладства?
Окунева: Да. Вы же знаете.
Волошко: Он бил вас?
Окунева: К чему этот вопрос? Я била его. Вы же знаете. Швырялась посудой, книгами, вазами – всем, чем попадалось под руку. Мне нравился страх в его глазах. Я научилась доводить его до слёз. Он плакал, вставал на колени, умолял прекратить.
После наступало перемирие. В такие моменты у него были счастливые глаза ребёнка. Он едва не прыгал от радости, а я думала: «Как же ты жалок…»
Эхо: Мужская и женская измена имеют разную природу.
Мужская объясняется самоутверждением посредством обладания большим числом трофеев. Женская обусловлена сущностью клитора.
Волошко изменил жене только раз. Поругавшись, он ушёл из дома, напился с друзьями, и те посоветовали ему девочку, «всего двести рублей за ночь». Сунули в карман пиджака презерватив, в руку - бутылку водки и отправили развлекаться.
Как честный муж, Волошко признался в измене. Неделю он жил у друзей, после был прощён, но стало лишь хуже.
Волошко: Почему вы не завели ребёнка? Это бы скрепило вашу семью.
Окунева: Семью? Не тот эпитет. Сожительство, может быть. Да и как можно забеременеть, не занимаясь сексом?
Волошко: Вообще?
Окунева: Крайне редко. В основном тогда, когда я встречала симпатичного мужчину, но не могла переспать с ним. В таком случае я занималась сексом с мужем, представляя себе того, кто мне понравился.
Волошко: Это и отдаляло вас.
Окунева: Он размышлял так же, как и вы. Притащил домой вибраторы, насадки, смазки – хотел разнообразить сексуальную жизнь.
Волошко: Помогло?
Окунева: Он был мне отвратителен сам по себе, а с этими штуками ещё больше.
Эхо: Секс – атрибут материалистической сущности человека, который интересен исключительно своей новизной, а, значит, требует постоянного обновления.
Но гроб ценен пустотой, куда можно положить покойника. Пустота не зависит от выбора материала для гроба.
Так и секс должен быть средством для выражения любви, но не попыткой самоутвердиться, не страстью самой в себе.
На второй год семейной жизни Волошко уже не мог вспомнить, когда последний раз был близок с женой. Она не изменяла ему – старалась давить своё сексуальное желание, от чего становилась всё более и более раздражительной. В результате - заработала невроз и мигрень. Сам Волошко периодически мастурбировал.
Волошко: Почему вы не ушли от мужа?
Окунева: Из-за страха. С ним была упорядоченная жизнь. Паршивая, конечно, но кто сказал, что с другим будет лучше?
А здесь всё-таки быт, общие друзья, квартира, наконец. Куда идти? С чем? Тебе уже двадцать семь (у женщин именно так – уже двадцать семь), ты привыкла к сытой жизни, а неизвестность пугает. Лежишь рядом с ним и в сотый раз думаешь: «Смогу ли я начать всё с начала?»
Волошко: Вы смирились?
Окунева: Я ждала. Надеялась, что рано или поздно появится тот, кто из всего этого меня вытащит. При этом, собственно, мне и делать-то ничего не придётся.
Поэтому и не рожала. Женщине нужно либо много смелости, либо много цинизма, чтобы намеренно родить от того, кого презираешь.
Я хотела жить в прежнем мире, но без мужа. Пользоваться той же ванной, смотреть тот же телевизор, спать на той же кровати – только без мужа.
Эхо: Причина женской неудовлетворённости – иллюзии.
Они формируют устойчивые «точки счастья»: свадьба, рождение ребёнка, карьера и т.п. Число «точек обыденности» значительно превышает число «точек счастья». Как следствие - разочарование и неудовлетворённость.
Женщина ищет «точки счастья» на стороне. Однако там, как и в семье, первый этап беззаботности всегда подходит к концу. Реверс.
«Точки счастья» необходимо создавать на своей территории.
Волошко вспомнил разговоры с женой: споры о картошке, ругань на козлов-соседей, жалобы на транспорт. Он не помнил, чтобы они беседовали о своих отношениях.
В какой момент картошка стала важнее любимого человека? Когда «как у всех» оказалось эквивалентно «как у нас»?
Окунева: Всё же иногда я пыталась уйти от мужа.
Волошко: Что мешало?
Окунева: Он. Стоял на коленях, рыдал, умолял. Я оставалась. И так каждый раз. По сценарию.
И вдруг однажды он остался в комнате. Я стояла в коридоре с вещами и думала: «Ну, пожалуйста, подползи». Потому что уйти я боялась, но ещё больше боялась потерять своё лицо. Делала вид, что укладываю вещи. Час, наверное, укладывала и плакала.
Волошко: Он не выдержал?
Окунева: Да, приполз.
Волошко: Стало легче?
Окунева: После таких ссор всегда становилось легче. Он радовался, говорил о том, что теперь всё будет хорошо, а я смотрела на него и думала: «Если бы ты только знал…»
Но в такие моменты я чувствовала к нему что-то вроде привязанности.
Волошко: Вы считали себя хорошей женой?
Окунева: В плане быта – да. Я старалась: готовка, стирка, глажка. Стояла у плиты до поздней ночи, - он любил покушать - просила его о помощи, но неизменно получала отказ. «Это женская обязанность», - поучал он. Апатия и лень в мужчине отпугивают больше всего.
Волошко: Что вы сделали, дабы он стал лучше?
Окунева: В этом-то вся и проблема.
Эхо: Самое главное в отношениях – говорить друг с другом. Вначале это просто, но со временем откровенный разговор превращается в пытку. Пустить отношения на самотёк значит намеренно идти на конфликт.
Если бы двое говорили друг с другом, то все бы психологи мира в раз стали безработными.
«Не сошлись характерами» - стандартная причина развода. Четыре года сходились, а потом вдруг взяли и не сошлись. Странно это, думал Волошко во время бракоразводного процесса.
Когда они вышли на улицу, уже разведённые, то не знали, как себя вести. Волошко импульсивно взял её за руку, посмотрел в глаза и хотел что-то сказать, но ком в горле не дал. Она расплакалась, отдёрнула руку и прыгнула в такси.
Волошко остался на тротуаре и прошептал «я люблю тебя», понимая, что именно эту фразу он так и не смог сказать.
Волошко: Это вся предыстория, Анастасия Павловна?
Окунева: Пожалуй. Я же говорила, что ничего нового вы не услышите. Как у всех.
Волошко: Не все жёны убивают мужей.
Окунева: К счастью, да. Но… вы же знаете…
Волошко: Случайность, как вы говорили.
Окунева: Если отбросить всё сказанное, то да. Само убийство – случайность.
Волошко: И всё же, как так получилось?
Окунева: Я уже рассказывала им.
Волошко: А теперь расскажите, пожалуйста, мне.
Окунева: Он хандрил дома. Вот уже неделю. Больной он был ещё невыносимее. Моё отвращение к нему стало запредельным. В тот вечер я просто хотела помолчать.
Но он заговорил. Хуже – начал приставать: Я чистила лук для котлет, а он мешал. Его кислый запах, сальные ладони, шершавые губы – всё это было невыносимо. Просила отстать, но он был настойчив, а от того ещё противнее.
Я оттолкнула его. Стала материться, унижать. Старалась сделать максимально больно, чтобы избавиться от него, но он остался. Сел за стол и начал говорить.
Я почистила лук, вымочила батон в молоке, прокрутила на мясорубке мясо, слепила котлеты, обваляла их в панировочных сухарях, пожарила, а он не умолкал. И…
Волошко: Пожалуйста, дальше.
Окунева: Я хотела, чтобы он заткнулся. Как угодно, но лишь бы заткнулся. Но он говорил. Я орала, бесилась, швырялась котлетами. Наконец, ударила его… сковородой.
Он вскочил на ноги. Я думала, что сейчас он ударит в ответ. Но он повалился на колени, схватил меня за ноги и, плача, прохрипел:
- Настя, ну нельзя же так!
Потом вскочил, стал целовать в шею и лицо. Я отталкивала его, но он был сильнее.
И тогда я ударила его тем, что первым попалось под руку.
Волошко: Кухонным ножом.
Окунева: Наверное.
Волошко: Вы пробили ему сонную артерию. Убили одним ударом.
Окунева: Для чего вы говорите мне это? Хотите сделать больнее? Для чего?!
Волошко: Я просто пытаюсь понять. Не каждый профессионал может убить так …
Окунева: Понять? Я не понимала себя. Это была не я! Боже мой, не я!
Как же вы не можете понять? Это была не я! Всё время, что мы жили вместе. Не я! Не такой я была, когда клялась ему в любви!
Для чего, чёрт возьми, для чего вы говорите мне всё это? Его не вернуть. Сашеньку моего, любимого! Прости, родной, прости! Господи!
Эхо: Влюблённые как дети: они играют в любовь. Взрослея, они теряют интерес к игре, любовь умирает. Нужны новые правила игры. Только так можно остаться детьми.
Бог есть любовь. Дьявол есть отец лжи. Бог, смешанный с Дьяволом, перестаёт быть Богом. Ложь убивает любовь.
Окунева рыдала. Слов было не разобрать. Она повалилась на вспухший линолеум. Волошко бросился к ней, чтобы успокоить, но остановился. Окунева очищалась. Она увидела себя его глазами.
Когда Окуневу увели, Волошко принялся рыться в ящиках стола. Наконец, отыскал пожелтевший фотоснимок. На нём он обнимал стройную женщину с большими миндальными глазами. Волошко набрал номер телефона и после долгих гудков услышал заспанный голос:
- Алло.
- Галечка, прости, что так поздно.
- Лёша, это ты? Что случилось?
- Случилось, - Волошко осёкся, - но ничего страшного. Хорошее случилось. Ты одна?
- Да.
- Я приеду.
- Что?!
Но Волошко уже не слышал последней фразы. Он думал, где найти круглосуточный магазин цветов. Вспомнил, выключил свет и вышел из кабинета.
Назвав в такси адрес бывшей жены, Волошко передумал и сказал свой, вспомнив, что на их первом свидании он был в белом костюме и полосатой рубашке. Где лежала рубашка, он знал. Осталось найти белый костюм и купить цветы.
Киев
