Недавно мне довелось познакомиться со сказочными историями известной уфимской художницы Марины Нелюбиной. Для людей, неравнодушных к изобразительному искусству, это имя ассоциируется с сериями работ в керамике на темы Ветхого Завета, произведений Арсения Тарковского и Марины Цветаевой. В 1992 году она, ещё будучи студенткой худграфа БГПИ, разделила первую аксаковскую студенческую премию с выпускницей Венецианского университета Микол Да Ре. В 90-е годы одна за другой открывались её персональные выставки, знаменитые керамические тарелочки и пласты мгновенно раскупались любителями прекрасного, а имя нередко появлялось на страницах «Рампы» и других республиканских изданий. Потом Марина, как и многие творческие люди её поколения, уехала в поисках творческой реализации в Москву, и более десяти лет о ней не было ничего слышно. И вот недавно до нас дошли её сказки.
Эти грустные и красивые истории написаны много испытавшим в жизни человеком, сохранившим под пеплом сгоревших надежд и мечтаний неугасимые угольки творчества. Суровая действительность заставила её расстаться с любимым занятием и перейти на более высокооплачиваемую работу дизайнера, что для настоящего художника, безусловно, лучше, чем просто уйти в бизнес. В её сказках сохранились и некоторые её любимые образы из прошлой жизни: космос, Луна, рыбы, всевозможные коты и кошки. В текстах её историй нередко присутствуют цитаты не только Арсения Тарковского и Марины Цветаевой, но и новых поэтических кумиров: Иосифа Бродского и Андрея Нечаевского. Кстати, посещению могилы Бродского на итальянском кладбище Сан Микеле в Венеции посвящена сказка «…Март давно кончился!».
Мне всегда было трудно анализировать работы Марины, поскольку для меня были важны земные этические ценности, а она исповедовала даже не эстетические, что было бы понятно и оправдано для художницы, а какие-то космические. Если для нас имели значение понятия добра и зла, прекрасного и безобразного, то для неё существовали, прежде всего, свет и тьма, причём в их метафизическом понимании. Вот и в этих сказках мне сразу бросились в глаза два её всегдашних начала, поскольку большинство из них можно отнести к лунному и солнечному циклам.
Сказки лунного цикла представляют собой изящные и добрые постмодернистские пародии на лунные традиции эпохи модерна, связанные в России с Серебряным веком отечественной культуры. Одной из самых поэтичных сказок этого цикла является история «Бог молчал и улыбался…», действие которой происходит на мёртвой Луне, населённой забавными зверушками: «Лунные Зверьки, размером не больше земного кота, миллионы лет обитали на белой планете. С тех еще пор, когда в морях и океанах Луны плескалась голубая вода, а небо не было угольно-черным, как сейчас». Главной героиней этой сказки является, как мне кажется, alter ego автора – белая Зверушка с голубыми глазами, создающая из лунной глины искусственные ракушки для своего друга – песчаного Моря Спокойствия. В этой сказке, как и в большинстве остальных, нет захватывающего сюжета или острых диалогов, но зато художественные образы и детали порой достигают поэтических высот и философских глубин. Всю эту печальную историю с пересохшим морем и лунными зверьками можно воспринимать как воплощение фантазий режиссёра-неудачника Константина Треплева из чеховской «Чайки» и одновременно как горькую притчу о современном потребительском обществе, где нет места живой природе, любви и духовности. Но автор далёк от вынесения какого-либо приговора. Два других персонажа этой сказки – старый облезлый кот Отто, ставший известным художником, и его ученик кот-поэт Нечик – являют собой воплощение привязанности и творческого начала. Автор в постмодернистских традициях использует готовые образы и формы, передавая стихи современного поэта Андрея Нечаевского своему герою, коту Нечику. И этот кот-поэт творит на мёртвой Луне новую поэтическую реальность: «Он достал машинку, поставил на песок, уселся сам. Потом ловко подцепил когтем тонкий, невесомый пласт черного пространства перед собой. Потянул вместе со звездами и заправил в пишущую машинку. И стал печатать. Металлические литеры ударяли в черное небо, выбивая белые буквы-дырочки…». Финал сказки внушает оптимизм по поводу будущего человечества, поскольку Отто и Нечик находят друг друга, а Бог не только не наказывает, а всячески оберегает лунных зверьков.
Ещё одна сказка лунного цикла «Винни-Пухес и Обратная Сторона Луны» представляет аллегорию борьбы жизни со смертью с использованием любимого сказочного героя детворы, забавного и неунывающего медвежонка Винни-Пуха. Создание героев, подобных Винни-Пуху или Чебурашке, редкая писательская удача, доступная немногим, однако в постмодернистских произведениях эти герои, перейдя в другой контекст, используются как символы того или иного явления. В этой истории точно и ярко передаётся внезапность и неожиданность перехода от жизни к смерти. Вот только что старый плюшевый медведь Винни-Пухес, олицетворяющий для многих читателей уют семейного очага и радости детства, бодро топал по белому песку Краевого Моря Луны. И вот он уже оказался во тьме совершенно один. Лёгкая ирония в описании барахтающегося в песке медведя лишь усиливает страх приближающейся смерти. Особенно страшно осознание её безысходности: «Из песка перед ним торчал плакат. На плакате была изображена черная Луна, на Луну указывала стрелка. Подпись гласила: «Вы здесь. Навсегда. Отсюда нет выхода». Последующий диалог между умирающим Винни и Зверушкой представляет собой вечный спор Жизни со Смертью, где каждая сторона предъявляет неотразимые аргументы своей правоты. Постепенно память медведя слабеет, и он уже готов сдаться Смерти, но, как всегда, чудесным образом его спасают на операционном столе американские врачи, и одновременно с этим он сам мысленно нащупывает в кармане маленький алебастровый шарик, который вызывает в его сознании светлый поток воспоминаний картинок, звуков и запахов детства. И снова точная художественная деталь сыграла решающую роль в космической борьбе Света и Тьмы.
Завершает лунный цикл самая большая сказка «На Луне должно пахнуть осенью», в которой Кот Пушок и Кот Канадский в погоне за зверем Ыбть неожиданно попадают на Луну, где встречаются с Нехристем и Зверушкой. У лунных зверьков существует обычай дарить Голубой Цветок своего сердца. Этот взаимный обмен сердцами помогает им жить на мёртвой Луне, согревая любовью друг друга. Когда Зверушка протянула Пушку свой Голубой Цветок, он вернул ей его обратно. Неспособность к ответному чувству привела к череде последующих событий, когда сначала Море Спокойствия чуть не поглотило равнодушного Пушка, а в финале он, вернувшись на Земле к своей прошлой волчьей жизни, с тоской воет на далёкую Луну.
Особую группу, занимающую промежуточное положение между лунным и солнечным циклами, составляют интернет-сказки «Да, щас я, щас!!..», «Зеркало, которого нет» и «Я вообще никогда не смеюсь». В этом искусственном Лесу, представляющем интернет-форум, созданный Нехристем, встречаются сказочные персонажи, знакомые по лунному циклу: Зверушка, Кот Пушок, Кот Канадский, Нехристь, а также новые герои: Глубоководный Удильщик Долопихтис, Солдат со своей Тахикардией, Мышъ. В сказках обыгрываются будни сетевого общения: жизнь в разных часовых поясах, различные форумные шутки. Например, когда у Пушка день, у общающейся с ним Зверушки на противоположной стороне земного шара стоит глубокая ночь. В этом искусственном мире Свет и Тьма носят условный характер. Тьма тает сразу после ухода Зверушки, исчезая вместе с ней из яркого солнечного дня.
Сказка «Рысь» представляет собой кошачью историю любви, мягко пародирующую дамские романы и фильмы об ушедшей любви. В сказке «Прозрачные камни» обыгрываются кристаллы-воспоминания, лежащие в чулане памяти. Мотив Зоны из фильма Андрея Тарковского «Сталкер» воплощён в сказке «Это самое тихое место на свете». В этой истории Зверушка уносит Пушка на заброшенный модуль забытой орбитальной станции, превращённый ею в музей классической культуры. В одном из её обитаемых отсеков были собраны альбомы по искусству, книги и стопки компакт-дисков с музыкальными шедеврами разных эпох. Со станции видно всю Землю и весь космос. Но Пушку здесь не понравилось из-за холода. Высокая культура доступна немногим, а глубокие знания мало совместимы с теплом человеческих отношений.
Париж давно и справедливо воспет множеством писателей, художников и путешественников. Но у Марины Нелюбиной экскурсия по французской столице превращается в горькую притчу о бесконечной пустоте внешне красивой жизни. Этот знаменитый город, ставший сакральным центром потребительского общества, служит суррогатной заменой подлинной жизни. Краски и запахи его изысканных музеев и ресторанов способны лишь на короткое время отвлечь от трясины чёрной меланхолии и бесконечной депрессии. Даже самая роскошная жизнь погружается во Тьму, когда в ней нет Любви. Эта притча о Париже логически завершает лунный дионисийский цикл сказок. Рождённый в Европе декаданс вернулся здесь к своим истокам, выплеснув на прощание свою болезненную красоту и утончённость, отравленную смертельной тоской.
Большому и разнообразному лунному циклу противостоят лишь две небольшие сказки-притчи «Луг» и «Свет». Но в этих солнечных историях сконцентрирована такая яркость божественного Света, который легко рассеивает обступившую его Тьму. В этих сказках древнее мифологическое начало, идущее ещё от Аполлона, органично переплетается с Евангелием от Матфея и Песни песней царя Соломона. В сказке «Луг» неслучаен эпиграф из «Каменного Цветка» П. Бажова. В этом шутливом прологе о любовании красотой Божьего мира, высмеиваемой обывателями, передана древняя традиция ведической культуры, не убитая до конца бесчисленными культурными революциями. В этом маленьком стихотворении в прозе запах нагретого солнцем луга органично рифмуется с евангельской притчей о полевых лилиях. Здесь солнце идёт от рассказчика к слушателю, освещая его душу и вливая в неё тепло светлой и бескорыстной любви. Сказке «Свет» предпослан эпиграф из энциклопедии о скорости света как фундаментальной физической постоянной. А далее следует монолог влюблённой, представляющий собой стихотворение в прозе, переплетающееся с фрагментами из Песни песней царя Соломона. Монолог представляет собой своеобразный гимн Любви и Свету: «Поднимемся ближе к звездам? К этим дырочкам в черной ткани, закрывающей свет. Заглянем в щелочку – невыносимый свет... Мы когда-нибудь окажемся там. Кто первый? Мы встретимся там, за этим черным, дырявым занавесом, закрывающим свет. Свет... пусть там окажется свет. Тебе грустно? Улыбнись...»
В сказках Марины Нелюбиной под внешне причудливыми и фантастическими сюжетами отчётливо звучат тревожные ритмы сегодняшней жизни. Но, как профессиональный художник, она отсекает от нынешней грубой действительности всё лишнее и оставляет лишь самую её суть: Свет и Тьму, Жизнь и Смерть, Любовь и Равнодушие, Бытие и Небытие. Структурно её сказки можно разделить на несколько циклов: лунный, солнечный и интернет-сказки. В первом и третьем циклах торжествуют тёмное и дионисийское начала, связанные со смертью, алкоголем и неуправляемыми страстями. Мёртвая Луна является аллегорией бездуховного потребительского общества. Ни в одной из сказок этих двух циклов нет персонажей с человеческим обликом, представляющим образ и подобие Божие. Два стихотворения в прозе солнечного, аполлонического цикла дают представление о другой, настоящей жизни, пронизанной светом вечности, но, к сожалению, редкой в наши дни. Характерно, что лишь в этих солнечных сказках появляется намёк на подлинный человеческий облик. Но даже здесь человек остаётся за кадром глубоко очеловеченных картин природы. В этих печальных сказках нет легкомысленного и самоуверенного оптимизма, но в их тонком изяществе и жизненной умудрённости содержится глубоко выстраданная вера в человека и его светлое будущее.
Пётр Фёдоров
Бог молчал и улыбался…
– Ну, открывай, давай, – промяукал старый облезлый шахтерский кот Отто, – посмотреть хочется!
У Отто была черная, как антрацит, шкура, он постоянно смолил самокрутку, и глаза у него покраснели, а усы пожелтели от дыма. В молодости он был обычным серым в полоску котом, потом выучился на Шахтерского Кота и устроился работать в шахте – ловить крыс. Постепенно шкура у него почернела от угольной пыли и, как бы он ни вылизывался, – не отчищалась. В свободные минуты Отто рисовал углем на стенах забоя разные рисунки. А потом набрал мешок угля, уволился с шахты и стал художником. И рисовал углем на бумаге.
– Рано. Треснуть могут, – возразила маленькая белая Зверушка с голубыми глазами, – здесь же абсолютный ноль.
Сквозь белую шубку, в том месте, где должно быть сердце, у нее просвечивал голубой огонек. Они сидели перед маленьким остывающим муфелем на берегу Моря Спокойствия на Луне. Дверца печки была приоткрыта.
Лунные Зверьки, размером не больше земного кота, миллионы лет обитали на белой планете. С тех еще пор, когда в морях и океанах Луны плескалась голубая вода, а небо не было угольно-черным, как сейчас.
Зверушка лепила ракушки из лунной глины, расписывала их и обжигала. Она открыла дверцу печки и стала осторожно вынимать их одну за другой.
– Ух, ты… красивые, – мяукнул Отто, – вот эта лучше всех!
– Бери себе, – сказала Зверушка.
– Мерси бьон… – кот засунул теплую ракушку в карман. – А зачем тебе их столько?
Зверушка вздохнула.
– Понимаешь… Море Спокойствия, – она кивнула на раскинувшиеся до горизонта белые барханы, – мой старый друг. Давным-давно, тысячи лет назад, у него было много своих красивых ракушек. Но сейчас они все рассыпались в пыль. Он очень одинок… Чтобы его утешить, я леплю ракушки и раскладываю по его берегам.
– Понятно…
– А ты сам-то откуда будешь, кот?
– Оттудова, – кот махнул лапой в сторону восходящей Земли.
– А сюда зачем забрел?
– Да я тут ищу одного знакомого... Мы как-то потерялись года 3-4 назад… Это мой ученик. …Пришел он ко мне еще совсем зеленым (шкура цвета молодой травы была), тощим котенком. Зимой… И зачем-то снежный ком с собой притащил, дурачок… Ну, я ком на улицу выбросил, а ему подстилку у себя в мастерской (я уже тогда был знаменитым художником) постелил, – там он и спал потом. Смотрел, как я картины пишу, потом сам стал чего-то рисовать… Стихи сочинял. Потом вдруг подался в Крым, к морю, – птичек ловить. В смысле орнитологом решил стать. Самая это для кота работа… Потом исчез. Скучаю я по нему… Если вдруг встретишь тут кота с зеленой шкурой, зовут – Нечик, – скажи, что его Отто ищет, ладно?
– Ладно, – ответила Зверушка, – скажу. Она взвалила на плечи рюкзак с ракушками и пошла к Морю Спокойствия. Черный кот Отто побрел куда глаза глядят.
Зверушка положила ракушку на песок.
Над Луной взошла Земля. Голубой свет пролился на древнее море. Голубой лучик упал на ракушку, запутался, забился, отражаясь от перламутровых стенок, да так и остался сиять в хрустальной глубине. «Попался, – с улыбкой подумала Зверушка, – живи теперь тут». Море Спокойствия вздохнуло, – к берегу, шурша песчинками, побежала небольшая волна:
– Красс-с-сиво… – зашептала она, – ещ-щ-ще пес-с-сочку подс-с-с-сыпать…
Волна добежала до ракушки и насыпала горку белоснежных песчинок.
– Да, – согласилась Зверушка, – так красивее. Пошли дальше?
– Пош-ш-шли!.. Пош-ш-шли!.. – запела волна, в нетерпении закружившись песчаными бурунами.
Они пошли дальше. Зверушка с позвякивающим рюкзачком по берегу, волна, вприпрыжку, по круглым спинам спящих подружек – рядом. Через несколько десятков метров нетерпеливая волна стала подпрыгивать вверх-вниз, со звоном рассыпаясь в белую пыль:
– З-з-здес-с-с-сь!.. З-з-здес-с-с-сь!..
– Не слишком близко? – засомневалась Зверушка. – Может, подальше отойдем?
Они отошли подальше. Зверушка достала из рюкзачка еще ракушку. И опять положила ее на белый песок. Волна была вне себя от радости.
Потом еще и еще…
Потом ракушки закончились, и Зверушка пошла к печи – за новыми.
Худой зеленовато-серый кот Нечик стоял на берегу Моря Спокойствия. В юности шкура у него была ярко-зеленая, как трава. Потом он поселился у Понта Эвксинского на Земле, и соленые ветра и штормовые волны покрасили шкуру в цвет осеннего моря.
У его лап лежала ракушка. Она сияла изнутри нежным перламутровым светом. Нечик осторожно ее поднял и стал неторопливо рассматривать. «Красивая, – подумал он, – на Земле таких нет…» Вдруг он увидел маленькую печатку на краю створки. Там виднелись чьи-то инициалы «МН» и цифры «2008». «Да она не настоящая!.. – изумился кот. – Вот не думал, что кто-то станет делать ракушки после Седьмого Дня и разбрасывать их по берегам морей!..» Он положил ракушку на место. Песчаная волна, молча наблюдавшая за котом, ожила и заскользила к берегу:
– Та ш-ш-шо ш-ш-ш это такое!.. – ворчала она. – Только вс-с-се ус-с-становиш-ш-ш-шь… песочка подсыпеш-ш-шь… приходят коты-инопланетяне… зеленые… и опять вс-с-се по-новой… делай…
– Извините… – с удивлением прошептал Нечик.
– «Из-з-з-вините», – передразнила волна. Она добежала до ракушки, подсыпала горку песка, откатилась. Потом вздохнула, подумала и подсыпала еще горку песка:
– Ну, теперь хорош-ш-шо… красиво…
Кот смотрел на волну, на ракушку. «Море [вдох-выдох] ракушкою дышит, – подумал он. Поднял морду к голубой Земле, ослепительному Солнцу: черное небо, как рамкой, очерчивало белый горизонт, – все остальное – за рамкой – вокруг и выше...»
Он шел по берегу, от ракушки к ракушке. В рюкзаке у кота лежала старая пишущая машинка. Ленты в ней не было. Нечик зачем-то внимательно взглядывал на небо. «Здесь, – решил он, – да… здесь звезд поменьше». Он достал машинку, поставил на песок, уселся сам. Потом ловко подцепил когтем тонкий, невесомый пласт черного пространства перед собой. Потянул вместе со звездами и заправил в пишущую машинку. И стал печатать. Металлические литеры ударяли в черное небо, выбивая белые буквы-дырочки:
«…Полнолуние
в равноденствие –
кукурузу забьем в трубочки
сядем в кресла – последнее шествие
перелетного цирка смотреть».
Он остановился, задумчиво почесывая задней лапой ухо. Вдруг на черном листе сами собой стали возникать белые слова:
«Тут бы здорово чаю с булочками
и камин добавить – прохладно,
а еще бы конфет шоколадных
да шотландского пледа клеть».
Нечик не удивился. Он сидел и с улыбкой читал появляющиеся строки. «Тут как тут», – с удовольствием подумал кот о невидимом собеседнике.
«Трубы туш!» – продолжил кот.
«Допустим удоды», – вставил Собеседник.
«выдувайте в бутылочки ноты!»
«В эти маленькие пузыречки
из-под розового вина? – иронизировал Собеседник.
«В прощальном поклоне старая
вся истерзанная гитара
на ней дама…»
«Пожалуй, в сорочке? – улыбнулся Собеседник.
«Невинная, как сатана!» – не уступал Нечик.
…Зверушка раскладывала по берегу ракушки из новой партии. Вдруг из-за голубого валуна послышался стук пишущей машинки. Она поставила рюкзак на песок и тихонько побежала на звук. Спиной к ней сидел серо-зеленый кот и барабанил лапами по клавишам. «Он… или не он? – засомневалась Зверушка. – Не очень-то он зеленый…» Над машинкой струилось вверх звездное небо с белыми буковками стихов:
«…Она пела нам целое лето
навсегда не по сезону
комариным туманом одетая
мокнет в молчании ночь
Браво, мы были поэтами
если верили струн звонам...» – кот опустил лапы. Но в небе появились еще строки:
«По-моему хватит об этом?..
«С кем это кот «разговаривает», неужели с Ним?!» – подумала Зверушка.
– Всем спасибо, подите прочь!
– Hе уснуть бы..
– А что – длинноты?), – продолжали болтать приятели.
– Да нет, просто очень уж.. как-то..
– Так вздремнем, хозяйская воля –
pianissimo, хор цикад!
В тучах цвета джинсы тертой
укатывают акробаты,
русалки хвосты на прощание солят,
медведи.. Медведи – спят…» – выстукивал Нечик.
«…Болтают о всякой чепухе! Конфеты, гитары, дамы… Какое легкомыслие! Тоже мне Бог!..» – возмутилась Зверушка. Она развернулась и быстро зашагала к Морю.
Через несколько шагов на Зверушку вдруг пахнуло теплом, и кто-то несильно дернул ее за хвостик. Зверушка мгновенно обернулась, вытянула вперед лапы и выпустила когти. Никого. Пустое пространство перед ней как бы улыбнулось. Большая, теплая, невидимая рука погладила ее по взъерошенной шерстке. Зверушка опустила лапы, втянула когти. «Ладно, прощаю, – подумала она, – дергает за хвост, как мальчишка девчонку за косичку! А еще Бог называется… Серьезней надо быть!» Пустое пространство опять улыбнулось. Зверушка зашагала дальше вдоль берега. Бог же вернулся к зеленому коту Нечику, Ему не терпелось узнать, чем закончится стих. Ну, и просто поболтать…
«..Пора и нам потихоньку
сквозь сияние лунных софитов –
не забыть бы веревочкой тонкой
горизонта запутать засов..» – стучал кот.
«Может арию (только шепотом)? – предложил Собеседник.
«Hет, Маэстро, прощайте, простите –
за пропаленный плед, за хлопоты
и до лета. Спокойных снов».
За спиной Нечика бесшумно возник Отто, взглянул на худой силуэт, на серо-зеленую шкуру и подумал с нежностью: «Он, сволочь!!.. Все так же стишки кропает…» И смахнул слезу лапой. Старый кот уселся на песок – ждать, пока Нечик и Бог досочинят свой стих. Потом, знал Отто, его ученик обернется и бросится к нему на шею с радостным мяуканьем: «ОБОЖЕЖМОЙОБОЖЕЖМОЙ, Отто, как я рад! Сколько лет, сколько зим!!..»
«Гаснут звезды.
Луна в тучах.
Ветер колючий
Листьев сорванных стаю
Листает
Тихо,
А ведь только что кто-то пиликал
Польки.
Hасекомые смолкли.
Капая по мокрым крышам,
Секунды уходят
Тише…
Почти неслышно…
CODA»* – выстукивал Нечик.
Кот помолчал минутку, вздохнул и допечатал:
«я хотел бы приделать счастливый финал,
с фейерверками, хором и криком «Виват!»,
но вы спите, актеры ушли, я устал,
осень. ночь. темнота. кресло. плед. ветер. сад».
Бог молчал и улыбался…
Винни-Пухес и Обратная Сторона Луны
Сене Виннику, США
С бесконечной теплотой и признательностью за дружбу.
Старый плюшевый медведь Винни-Пухес бодро топал по белому песку Краевого Моря Луны.
Шкура у Винни давно уже была в заплатах, которые он сам пришивал черными нитками «через край» крупными стежками. Выцветший плюш местами потерся и блестел, черные глаза-пуговицы слегка потускнели, а лапы держали не так крепко, как в молодости. Но он не унывал. Винни по-прежнему сочинял вопилки на ходу, ходил в гости к друзьям – Нехристю, Коту Пушку и Коту Канадскому, и всем-всем-всем остальным. А потом звал их к себе – на бадью меда и тазик сгущенки, и радовался и удивлялся жизни, как в юности. Под слежавшимися опилками, которые иногда сыпались сквозь прорехи заплат, у Винни билось большое доброе сердце.
Винни шел по белому песку и напевал свою любимую песенку-вопилку:
– Если я чешу в затылке – не бе-да!..
В голове моей опилки – да! Да! Да!!..
Он решил дойти сегодня до границы света и тьмы и заглянуть на Обратную Сторону Луны. Для этого ему нужно было пересечь Краевое Море. Луна никогда не поворачивалась к Земле Обратной Стороной, а Винни давно хотелось туда заглянуть. Он был любопытным медведем. Стена Тьмы, за которой начиналась Обратная Сторона, была уже совсем рядом.
Вдруг перед ним, как всегда внезапно, возник Нехристь в своем белом кресле, черных очках и с сигарой в зубах.
– Привет, Нехристь! – сказал медведь и, не сбавляя скорости, попытался его обойти.
– Привет, Винни… Постой…
– Что?
– Не ходи туда, я тебе не советую…
– А почему это?!
– Не ходи…
Медведь почесал в затылке, пожал плечами:
– А… – повернулся он к Нехристю, но тот уже исчез.
Винни засеменил дальше.
– Хорошо живе… – тут он споткнулся о камень. Левой лапой. И чуть не упал. – Хорошо живет, – начал он снова и опять споткнулся, и опять левой лапой. Он не удержал равновесия, плюхнулся на белый песок, попытался встать на четвереньки, но теперь обе левые лапы не слушались1. «Что за черт?! – подумал медведь. – Никогда со мной такого не было. И обо что это я запнулся, тут и камней-то никаких нет, – один песок…» Он попытался запеть:
– Хор… шо… жив!.. жив!.. – только и получилось у него. Винни барахтался на песке, не понимая, что происходит. Он не мог встать. Он не мог петь. Стена тьмы как-то быстро приблизилась к нему, накрыла, белый песок потемнел. Медведю вдруг стало страшно. Он закрыл глаза.
Прошла целая вечность. Или ничего. Медведь пошевелился, встал на лапы. Вокруг было темно. «Где это я?!..» Он огляделся: черный песок, черное небо без звезд. Винни попытался вспомнить свою считалку, но не смог. Далеко на горизонте был свет. Медведь постоял, посмотрел на него. Свет не становился ярче, не приближался, он просто опоясывал весь горизонт Светлой Стеной. Внутри было темно. И в этой тьме стоял старый медведь, совершенно один. «…Я на Обратной Стороне Луны – вот где я! Дошел…» Он сделал несколько шагов. Из песка перед ним торчал плакат. На плакате была изображена черная Луна, на Луну указывала стрелка. Подпись гласила: «Вы здесь. Навсегда. Отсюда нет выхода».
– Нет… нет, – простонал Винни, – не может быть…
Он поднял голову, оглядел сияющий горизонт и пошел на свет. «Я вернусь, – думал он, – вернусь… обратно, туда… к своим… я дойду…» Медведь шел не останавливаясь несколько часов. Стена Света не приближалась.
Вдруг он увидел маленькие следы на черном песке. Цепочка следов вела к горизонту, туда же, куда шел Винни.
– Э-э-эй!!!... – закричал медведь в темноту. – Э-э-эй, кто здесь, отзовись!!..
Никто не отозвался. Винни побежал по следу. Следы стали петлять, кружить. Вот зверек прыгал на одной лапке, а тут – на другой. Он остановился, отошел в сторону, посмотрел. Петли следов сложились в слова: «Мне здесь нравится!»
«Нравится?!.. – подумал медведь с ужасом. – Нравится??? Но почему?!..» Он побежал еще быстрее. «Лапы слушаются, – подумал он на бегу, – мне как будто опять двадцать лет, странно…»
Впереди замаячил светлый силуэт.
– Э-э-эй!!.. – прокричал Винни. – Э-э-эй!!!...
Призрак обернулся. Белая шкурка; в груди, сквозь шубку, просвечивало голубое сердечко.
– Зверушка! – удивился и обрадовался Винни. – Ты как здесь?!
– Винни… ты?!.. Привет! Я заснула на каком-то холодном столе, без одеяла. И в глаза бил яркий свет, надо мной склонились люди в смешных голубых шапочках и халатах, а проснулась здесь, на песке, а ты?
– Я хотел дойти до Обратной Стороны Луны, посмотреть, что там… Мы ведь на той стороне Луны, да?
– Не совсем… мы просто на Той Стороне.
У Винни похолодело сердце…
– На Той Стороне… как же нам отсюда выбраться, Зверушка?!
– А зачем? Тебе здесь разве плохо? Тебе больно?
– Нет… – ответил медведь.
– Ты хочешь есть?
– Нет…
– Пить?
– Нет…
– Ты устал?
– Нет…
– Так почему ты хочешь отсюда уйти?!
– Мне здесь как-то неуютно, страшно, темно… А там, помнишь, было небо, солнце, ветер?!..
– Солнце… ветер… – медленно повторила Зверушка, – нет, не помню… а дальше? Что еще?
– Дальше? Дальше… – уже как-то неуверенно протянул медведь, – дальше забыл, но тепло в любом случае осенью спать на песке твоих рук море…2
– Осень… море… – повторила Зверушка, – нет, не помню…
– Зверушка, – тихо спросил Винни, – а тебе Здесь – хорошо?
– Хорошо… Кажется, хорошо…
– Но почему?!
– Здесь спокойно… Да, здесь хорошо, здесь… лишних нет, и страх не властен над годами, и все давно уже друг другом прощены…3
Они помолчали.
– Смочить тебе губы водой? – вдруг раздался неизвестный голос.
– Что?! – одновременно воскликнули Винни и Зверушка. Они покрутили головами – никого не было. Неизвестно откуда на губах Зверушки заблестела вода и потекла почему-то не вниз, на подбородок, а по щекам, назад, к затылку.
– Зверушка! Откуда у тебя вода на щеках?
– Я не знаю…
– Сама до кружки дотянешься? – продолжал тот же участливый голос. – Возьми ватку, намочи в воде…
Зверушка медленно, как во сне, отвела лапку в сторону, сложила пальцы в щепоть и взяла что-то маленькое. Потом «обмакнула» это маленькое в невидимую кружку и поднесла к губам. По губам потекла вода. И опять по щекам – назад.
– Зверушка! Что с тобой?!.. – закричал Винни.
Зверушка смотрела на него невидящими глазами.
– А что это за трубка у меня из носа торчит? – вдруг спросила она.
– Трубка из желудка идет, – ответил тот же невидимый голос, – это чтобы тебя не тошнило. Утром доктор придет, – вытащит… Спи…
– Там… холод…
– Не бойся, это бутылка со льдом у тебя на шве лежит, так надо, спи…
– Зверушка… – совсем тихо пробормотал медведь.
Белый силуэт Зверушки медленно таял на фоне беззвездного неба, как кусочек сахара в черном чае. Она исчезла.
«Зверушка, – подумал Винни, – она вернулась…»
– Счастливчик этот русский медведь, – вдруг услышал Винни далекие-далекие голоса, – еще бы полчаса и все, конец.
Говорили по-английски, но медведь почему-то все понимал.
– Да, счастливчик… Ставим стент. Есть.
«Что это? Хирурги? Кого же они оперируют? Медведь. Ведь это я – медведь!.. Меня?!..»
– Так… через пять дней домой поедет. Закончили. Всем спасибо!
«Что закончили?»
– Джек, ты завтра ведешь сына на бейсбол?
– Да… – голоса стали удаляться, стихать и исчезли в темноте.
«Куда?! А как же я?»
Винни по-прежнему стоял один на черном песке Обратной Стороны Луны. Он вздохнул, сунул лапы в карманы и упрямо зашагал к горизонту, на Свет. Светлая Стена не приблизилась ни на метр. Винни продолжал идти.
Он ни о чем не думал, ничего не помнил, просто шел, глядя на горизонт. «Я ничего не взял с собой, – думал медведь, – даже воспоминания... они исчезли... я все забыл... это какое-то забытье…» Ему стало тоскливо. Он машинально порылся в карманах, лапа наткнулась на гладкий, круглый предмет. Медведь вытащил маленький алебастровый шарик. Он был нежного бело-розового цвета, слегка золотистый. «Мой шарик! – обрадовался Винни. – Нашелся мой шарик! Я потерял его еще в детстве...» Винни вдруг вспомнил слова Принцессы из старого фильма «Обыкновенное чудо»: «...господа, у меня сегодня странный день... ко мне сегодня Смерть приходила с мешком отвратительных инструментов... необычный день... находятся вещи, которые я считала давно потерянными, мне сегодня все удается».
Медведь смотрел на шарик. Он казался живым, внутри переливался золотистый туман, шарик стал согревать медведю лапу. Винни смотрел на него не отрываясь. И тут воспоминания заструились из шарика светлым потоком. Они наполняли память медведя картинками детства, звуками, запахами... Воспоминания уносили его к морю, солнцу, лету... все дальше от этого мрачного места. На Винни вдруг пахнуло теплом, показалось, что совсем рядом кто-то прошел и синие-синие глаза взглянули на него и улыбнулись.
– Винни, Винни, что с тобой?! Просыпайся! – услышал он. Яркий свет проникал сквозь закрытые веки. Медведь открыл глаза. Он лежал на ослепительно-белом песке Краевого Моря Луны. Над ним стояли его старые друзья – Кот Пушок и Кот Канадский, рядом развалился в кресле Нехристь.
– Мы уж думали, ты умер! – промяукал Кот Канадский, – я тебя лапой пинаю-пинаю, а ты молчишь, лежишь как в забытьи! Прямо на песке и – молчишь!
– Я же говорил тебе, – пыхнул сигарой Нехристь, – не ходи Туда…
– На, – сказал Пушок, протягивая чекушку «Хеннеси», – глотни, сразу придешь в себя…
Винни переводил взгляд с одного на другого и улыбался. И сжимал в лапе шарик.
Он вернулся.
