* * *
Морозы, морозы стоят с декабря середины.
Обрезаны косы небес по белёсые льдины
Речных берегов, по корявые крыши котельных,
Где шлейфы дымов утонули в снегах беспредельных.
Сквозь люки парят над сугробами теплоцентрали.
А света излуки и солнцемороза спирали
Над городом ткут паутину сиянья и света
Из ветра остуды и веры в грядущее лето.
За иней-травой не почудятся смертные дроги,
Где сходит конвой на лужёное тело дороги,
Вагоны, вагоны над Обью с углём и металлом,
А что не сгорело, то в прах по снегам разметало…
А звень ледовитая дарит огнём и румянцем.
Холстина-равнина хрустит подо мной, сибуланцем.
Раз мы не замёрзли на прошлого века повети,
Знать, всё не напрасно, да, всё не напрасно, поверьте.
* * *
— Папа, а правда, Он любит всех?
— Нет, Он не любит боязливых.
Пей суету сует,
Скиф ты иль массагет,
Слушай, как мир шумит,
Эллин или семит.
Выпьем до дна, до тла
Тот или этот свет,
Так, чтобы умерла
В нас суета сует.
Дайте мороза медь,
Я языком лизну!
Бездна, она же смерть,
Выпрямит кривизну...
Босыми по воде —
Нету пути прямей.
Боязно?.. Он везде —
Смей!
* * *
Вечно светит лишь сердце поэта
В целомудренной бездне стиха.
Николай Заболоцкий
Обалдуй-балабол, что любил евразийскую Музу,
Где твои торбаса, где кочевья, где звонкий калым?
Ты успел налегке погулять по Большому Союзу,
Пил Отечества дым — то Абхазия, то Когалым…
Дерипасу — своё: вся Сибирь, словно депозитарий,
Знай, соси да соси, поминая приёмную мать…
А тебе не забыть торгашей на восточном базаре:
Ну, в цене не сошлись, так зачем же прилавки ломать?!
Так пошло, покатилось со Съезда до самых окраин,
В необъятную даль, где, казалось, покой нерушим,
Бог ты мой, с той поры уж никто ничему не хозяин,
С Южных гор до Морей — то террор, то продажный режим.
И по-новой — Великою Степью — народы и орды
Потекли, заклубились, как тени Второй мировой.
Словно сёмга на нерест — в Европу, в порты и фиорды! —
От чумы своевластия и нищеты моровой.
Скольких я схоронил, сколько бродит в забвенья угаре,
В лабиринте страдания, в сумерках серой нужды…
Словно шквал термояда! — в Гвинее, на Мадагаскаре,
Всё — ошмётки России, всё — русского Взрыва следы.
Ну, кому Холокост, а на нашем веку катастрофы
Беспощадней и дольше. На празднике гробовщика
Я читаю свои оптимизмом набитые строфы
За бутылку мадеры и — видео ГТРК.
Не селитесь на кладбищах! Или на месте расстрела.
Пусть навек зарастут пустыри золотых деревень.
Не любите Россию, она навсегда постарела,
И леса обветшали, и все облака набекрень.
А в горах сопредельных, где порохом пахнет дорога,
Из кромешных аулов шакалы уносят детей.
Не молите Аллаха — тире — милосердного Бога,
Не сыскать и костей…
Не любите Россию, простые советские люди,
Вам пора умирать, вы уже никому не нужны.
И не ждите добра, на поклон не ходите к Иуде,
Всё давно решено, и все сроки, увы, сочтены.
Но когда возгорит свет любви в целомудренной бездне,
И когда запоёт словом Божьим души вещество,
Он на этом кладбище, конечно, конечно, воскреснет
И враги расточатся, рассеются врази Его.
ОТВАЛЬНАЯ
Прилетела чайка,
Села на радар.
Нонче, вроде, вторник.
Завтра — середа.
Мысли не оттуда, ну а мы туда,
Дык, куда не ходют ваши поезда.
— Мы в числе поборников
Водки и сальцы.
Капитан Моторников,
Отдавай концы!
Мы и без намордников —
Дюжи молодцы!
Капитан Моторников,
Отдавай концы!
Не из подзаборников —
Братцы-удальцы!
Капитан Моторников,
Отдавай концы!
Чарки с рукотёрников
Пейте, подлецы!
Капитан Моторников,
Отдавай концы!
* * *
Водный орех — чилим,
Надвое — не делим.
Бережнее держи
Иглы его души.
Речи — не оскопи.
Часом — не наступи.
Разом разрежет зык
Озеро и язык.
Жизнь наша Званская,
Даль — Колыванская,
С голыми скалами,
Словно лекалами.
Ветер ли, влага ли в тех скалах плакали?
В заводи много ли плавали гоголи?
ЦВЕТУЩИЙ ШИПОВНИК
И в чуткий пах цветка, мохнатый и пахучий,
Впивается горячая пчела.
Юрий Казарин
В лоне ли розы дикой,
В розовой знойной мгле
Эрос всему владыкой
Чудится на земле.
Так торжествуй, шиповник,
Страстью охвачен весь,
Кто и кому любовник
Боле не важно здесь,
Где в роевом гуденье
Слышен желанья пыл!
В заводях светотени
И шелестенье крыл
Пчёлы, как поцелуи,
В изнеможенье дня
Пьют канитель живую
Сладости и огня.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Будет колюч, коматозен
Куст мой в ягодах ран...
Но после — когда за осень
Закатится плод, багрян.
* * *
Картиной правит лишь свидетель…
(из ненаписанного стихотворения)
Не снимай, не снимай свою тень на мгновенное фото!
Нам не запечатлеть даже след, только беглое что-то.
Ты не сторож себе по причине отсутствия в кадре:
Ни дороги, ни храма — одна только точка на карте.
Кто свободен творить, чья на лбу твоём высшая проба,
Тот тебя навсегда зафиксирует рамкою гроба.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Улыбается Пушкин, навеки по-ангельски светел,
И молчит в ожидании казни евангельский петел…
* * *
Козьи козни, болтанская бронза —
Снег валит и валит!
Бьётся боталом женская проза…
В клетку с птахой отлит
Звон-позвон, балабол-колокольчик
На цепи меж грудей —
Трель трезвонит и дольше и дольче,
Чем декабрь-злодей...
Я тебя осязаю по звону —
Он малинов и ал!
Не по возрасту, не по сезону
Ранит сердце металл.
Ты блуждаешь по городу слепо,
Как сомнамбула-клон,
Жизнь по факту глупа и нелепа,
Коль не вынули вон
Душу ради любовной утехи
Или неги земной.
Так мерцай же в небесной прорехе
Мир, покинутый мной!
Кто и кем был пронзён и повержен?..
В лоно снидущий дух
Славит — гимном поющего стержня —
Паства или пастух?!
Уходи же по склону желанья,
Медным зовом маня,
Следом млечным, стезёй обладанья
Среди ночи и дня...
КОРНЕСЛОВЬЕ КАЗАНИ
Нарисуй меня в Индизайне,
У Аллаха в горсти, в Казани!
Нарисуй меня в Индизайне —
По свидетельским показаньям,
По Господним ли указаньям,
По забытым предков сказаньям,
Но — в Казани, только в Казани!
Руководствуйся осязаньем —
Чем нежнее, тем несказанней!
Княжье… Божье ль моё наказанье —
Над Казанью мне душу празднь!
Завтра — казнь.
* * *
Его укусила крыса
В зимнем арабском порту.
И дрогнула мглы кулиса,
И понял — любил не ту.
И кровь отравленным дымом
Вскипела по древу жил.
Забыл?.. Воротись к родимым!
Не тем, не за то служил!
И жил ты, в горящей ступе
Носясь через белый свет...
И прошлое — не отступит.
Грядущего — нет как нет.
В России пустой и стылой
Дымятся твои следы,
Она-то тебя простила,
Помилуй её и ты!
Вонзи ж черенок осинов
В иудино ремесло,
Чтоб семя зубов крысиных
Сквозь сердце не проросло.
* * *
Станиславу Михайлову
в день его пятидесятилетия
На море штиль. Оплавилась волна.
Увяли паруса катамарана.
Не подписать ли грустный меморандум
О прекращеньи мяса и вина?..
Страстям потрафить не запрещено.
Но лень — она послаще заграницы.
В глазах лукавят солнечные блицы.
На море штиль. И степлилось вино.
И штиль да штиль кругом...
Какая дрянь —
Все эти ваши страсти по свободе!
Душа в отгуле. И застой в природе.
Стой. Обернись. Не заступи за грань.
Благословенна праздная игра...
Спаситель тоже трогал погремушку;
А рифму, как чудесную игрушку,
Нам дали в час воскресного добра.
Аз, многогрешный, не велик стилист,
Но, словно чёлн, объят высоким штилем,
— Плыви! — скажу, — коль семь небес под килем,
Коль светел пред тобой покоя лист...
* * *
Между белой и алой — жёлтой розы бутон...
Мне лишь малости малой недостанет на том
Свете... Этого ль хлада
Лепестков или губ?
Да прощального взгляда
На бегу, на бегу...
* * *
Я снаряжу сказаний караван
На берегу полуночном и диком.
Мечтавший о труде, равновеликом
Таланту, что Отец мне даровал,
Я снаряжаю сказов караван...
Горит Синай. Немотствует Ливан.
И облака плывут над Аркаимом.
А на Алтае в воздухе сладимом
Золотоносный цедится туман,
И Дар пути мне в упряжь кем-то дан...
Ты, кто пророку диктовал Коран,
Архангел или Столп громоподобный,
Не вопрошай во мгле земноутробной
Раба, кто избран музыкой и зван...
В один конец отправлен караван.
НА ПЕРЕНОС СТОЛИЦЫ В СИБИРЬ
Стольный град — мигранту, не врагу, —
Отдадим по замыслу Шойгу!
Отнесём кремлёвский курултай
За Урал — на Обь и на Алтай.
Знаю, ор поднимется и вой.
Нам менять столицы не впервой!
Раз не одолели татарву —
Поменяли Киев на Москву.
Чтоб Великий Хан не был угрюм,
Встал над Русью град Каракорум.
Драться вам за княжеский ярлык
Позволял столичный Ханбалык.
Ну, а для европ пришла пора —
Возвели венецию Петра.
Что ж теперь? Век Азии настал.
Зри в Байкал — в его глубин кристалл!
Пусть мозга заходит за мозгу
Ради откровения Шойгу...
МАТЕРИАЛ
Александру Плитченко
Кандалы или Тяга Земная?
Фиолетом от края до края
Густо-густо набрякла душа.
Засветился нефрит на ладони.
В чугуне завихряются кони,
Стружка катится из-под ножа.
На изъяны гранитного плена
Набегает античная пена,
Чётки света низает янтарь,
Глина дышит дрожжами Творенья
И с фарфором не ждёт примиренья,
Слиток огненный просит: “Ударь!”
Холст молчит... тишиной запорошен...
Холст, как белое поле, заброшен.
Полети, коли так, полетай!
Не один этим снегом умылся.
Не один заплутался, разбился,
Но ты шепчешь опять: “Волю дай...”
Дай мне волю, туга материала!
Я в глубокой теснине Дарьяла,
Тесен мир, если нечем дышать.
Слово за слово — ты в лабиринте:
Лишь движенье у моря берите,
Лишь во хлеве и должно рожать.
Тишина, тишины, тишиною...
То, что было во мне, не со мною,
Пусть проступит во властной руке.
Покорись, и тебе покорится...
Лики, образы, милые лица
Во вселенском молчат верстаке.
И когда осязанье и запах
Подкрадутся на согнутых лапах,
Тихо палец к губам приложи.
Пусть возникнет из глуби бездонной —
Кто там? что там? — из незамутнённой,
Не тобой сотворённой души.
