От редакции. Интервью с некоторыми сокращениями опубликовано на сайте радио «Голос России» в рамках специального проекта «Окно в Россию». Ниже публикуется полный текст интервью.
- Когда Вы приехали, как вы оказались в стране?
На первую часть вопроса ответить легко: приехали мы в августе 1995 года. А как оказались в Германии? Я бы сказал, случайно, хотя случайным мы часто называем просто непóнятое. Видно, пришла пора еще раз начать новую жизнь. Мне в том году исполнилось пятьдесят.
В выборе страны, куда мы попали, случай определенно сыграл свою роль: мы жили тогда в Москве у Воронцовских прудов, под окнами нашего большого дома располагалось немецкое посольство. В начале 90-х годов у ворот посольства начали собираться очереди людей, желавших подать документы на выезд ‑ тогда как раз развернулся уникальный социальный эксперимент: Германия стала принимать у себя евреев из бывшего СССР.
Скорее из любопытства, чем преследуя какую-то цель, мы отдали в 1992 году в посольство заполненные анкеты и уже успели про них забыть, как через два года пришло разрешение на въезд в ФРГ. Почти год мы все еще раздумывали, а когда срок разрешения уже подходил к концу, решились. К окончательному шагу подтолкнуло ухудшение моего здоровья – неотложки иногда приезжали по нескольку раз в неделю. Германию я уже немного знал – мое научно-производственное предприятие участвовало в знаменитой ганноверской компьютерной выставке CeBit. Да и жена надеялась найти там родственников – ее отец, обрусевший немец, был офицером-летчиком Красной армии и погиб в годы Великой отечественной войны в воздушном бою с фашистами.
Так в августе 1995 года, собрав необходимые документы и вещи, сели в автобус, отходивший в Германию почти от нашего подъезда, и уехали в неизвестность, в новую жизнь. Через сутки с небольшим мы с женой и тринадцатилетним сыном оказались в Гамбурге, откуда в тот же день добрались до одной северогерманской деревушки, где размещался сборный пункт для приезжавших из Советского Союза людей. С этого дня – 10 августа 1995 года ‑ и пошел отсчет нашего пребывания в Германии.
- Как Вас встретила страна? Как вы обустроились, первые шаги, работа, дом?
Первые дни, даже месяцы в новой стране чувствуешь себя туристом, все вокруг необычное, занятное... Помню, как в первый же день поразило обилие и разнообразие птиц вокруг: в Москве мы привыкли видеть только ворон, воробьев да сизых голубей. Удивляла повальная компьютеризация – в Союзе она только начиналась, а тут без компьютера даже в маленьком городке оставался разве что общественный туалет. Восхищали порядок на дорогах, пунктуальность общественного транспорта, соблюдавшего расписание с точностью до минуты, чистота на улицах, улыбки прохожих...
К хорошему быстро привыкаешь, со временем и недостатки становятся заметнее, но первое впечатление было весьма обнадеживающим. Однако долго состояние «туриста» продолжаться не могло. Нужно было втягиваться в «нормальную» жизнь, решать житейские проблемы.
Технология приема иммигрантов из СССР к тому времени уже была отлажена: приехавшие сразу получали то, что в Америке называется «грин-картой» – право на постоянное жительство в стране и право на работу. Но чтобы последним правом воспользоваться, нужно пройти дистанцию огромного размера, преодолеть массу препятствий. Одно из главных – язык.
Мы приехали, почти не зная немецкого, я перед отъездом взял несколько уроков у частного преподавателя. Всем взрослым новоприбывшим в Германию полагались шестимесячные языковые курсы, а дальше каждый должен был сам решать, что ему делать и как жить.
В отличие от большинства других стран, принимавших эмигрантов из бывшего Советского Союза, немцы платят социальное пособие неработающим приезжим, имеющим право на постоянное проживание в стране, причем эта материальная поддержка платится пожизненно (на разных этапах это пособие называется по-разному, но суть его от этого не меняется). Такой синекурой воспользовались многие наши соотечественники, особенно немолодые. Большая часть моих сверстников, приехавших в Германию, так ни дня и не проработали в этой стране. Причем это не сильно сказывалось на уровне их жизни, особенно для людей, приехавших в девяностые годы. Все семьи обеспечивались просторными отдельными квартирами, за которые платит государство, бесплатным полноценным медицинским обслуживанием, большими льготами при приобретении одежды, мебели, домашней техники, велосипедов... Да и деньги на жизнь платятся регулярно, никто не голодает.
Оправдания для собственной незанятости выглядели убедительно: в Германии безуспешно ищут работу более трех миллионов коренных жителей страны. Где уж тут пробиться пожилому иммигранту с не очень правильным немецким?
Когда мы уезжали из Москвы, я не питал никаких иллюзий относительно возможной работы в новой стране, считал, что моя карьера уже позади. Мечтал на досуге углубиться в литературу, историю и философию, до которых в Москве не доходили руки. Для будущего самообразования и развития отобрал из своей большой библиотеки и отправил из Москвы в Ганновер два контейнера избранных книг, «Литературные памятники», «Памятники исторической мысли», «Философское наследие»...
Но смириться с пассивным существованием не давал какой-то внутренний протест, а может быть, спортивный азарт.
Специальные языковые курсы для людей с высшим образованием я закончил довольно успешно, получив не просто стандартный сертификат, но так называемое свидетельство о миттельштуфе, т.е. «свидетельство средней ступени».
Мне хотелось найти работу по своей последней специальности – разработчика программных и информационных систем.
Именно этой областью я был занят последние двадцать лет, став главным конструктором одной отраслевой автоматизированной системы НТИ. При этом я ясно понимал, что ни иностранный университетский диплом, ни ученая степень, полученная в другом государстве, не помогут при поиске работы здесь, в Германии. И я решил получить еще один, на этот раз немецкий документ о профессиональном образовании. Только тогда можно было хоть на что-то надеяться при поиске работы.
Но легко сказать – получить еще одно образование! Когда я первый раз завел об этом речь в ведомстве по труду (по-немецки оно называется арбайтсамт), то чиновник просто высмеял меня. «О какой учебе вы говорите, ‑ поражался он. ‑ Вам за пятьдесят, какой работодатель даст вам работу? Обучать вас бесполезно, мы не можем впустую тратить государственные деньги».
Все же я был настойчив, пошел на прием к начальнику моего чиновника, потом – к начальнику этого начальника, и, в конце концов, добился хоть какого-то успеха. Нет, меня не послали сразу учиться. Сначала я должен был выдержать специальный экзамен, чтобы доказать, что я в состоянии воспринимать новые знания.
Экзамен состоял из серии психологических тестов, проверявших способность логически мыслить, запоминать и анализировать информацию, умение грамотно излагать свои мысли на немецком языке. К счастью, решать логические задачи я сам учил своих учеников в различных математических кружках – от школьных до университетских, ‑ которыми руководил, когда учился и работал в Московском государственном университете. Благодаря этим навыкам испытание арбайтсамта я успешно выдержал и доказал свою способность учиться.
Теперь нужно было найти институт, готовый взять меня на обучение. И это оказалось непростой задачей. Институты так же устраивали тестирование претендентов и неохотно принимали в число студентов немолодых людей. Мне пришлось еще несколько раз проходить экзамены на профпригодность, причем ни один из них не был похож на другой. Запомнился экзамен в Гамбурге, который устраивала знаменитая немецкая фирма «Сименс». Испытания продолжались восемь часов, на решение задачи давалась минута, один тест сменял другой как картинки в калейдоскопе.
Тот экзамен я выдержал, и мне было предложено переезжать в Гамбург с семьей, но на домашнем совете было решено от выгодного предложения отказаться – очень уж не хотелось расставаться с уютным Ганновером, где сын только-только пробился в гимназию, обзавелся первыми друзьями...
Поиски подходящего вуза пришлось продолжить. И они, в конце концов, дали результат. Нашелся институт повышения квалификации программистов и специалистов по банкам данных в Ганновере. Снова пройдя вступительный экзамен, я попал в число студентов.
Обучение было рассчитано на год: десять месяцев продолжались лекции и семинары по различным курсам, периодически проводились контрольные работы и экзамены, а два последних месяца были отведены под обязательную практику на каком-то предприятии. Лекции и контрольные работы не вызывали у меня больших проблем, я ведь сам «в прошлой жизни» был и математиком, и программистом. Первую программу написал еще студентом в 1965 году. Думал ли я тогда, что и через тридцать, и через сорок лет буду заниматься тем же?
Тридцать лет в программировании – немыслимо большой срок! За это время успели смениться не только несколько поколений вычислительных машин, появились персональные компьютеры, изменились языки программирования... Важнее, что несколько раз менялся сам подход к составлению программ, так сказать, радикально изменялось мышление программистов. Изменить стиль мышления труднее всего, поэтому, как правило, новую компьютерную парадигму осваивает новое поколение. А старые программисты либо уходят на пенсию, либо становятся начальниками.
В последние годы перед отъездом сам я уже не занимался составлением программ: поднявшись по служебной лестнице, только ставил программистам задачи и принимал от них готовую продукцию. Тем интереснее было теперь самому вникать в детали давно знакомого дела.
Восемь месяцев пролетели незаметно, в свидетельстве об успеваемости у меня были только «зер гут», что значит «отлично». Но проблема неожиданно возникла на заключительном этапе обучения – я никак не мог найти предприятие, готовое принять меня на два месяца практикантом. Зарплата практиканту не полагалась, но никто не рисковал взять даже на такой короткий срок немолодого человека, да еще с докторской степенью.
К этому времени местное министерство науки и образования подтвердило мой диплом кандидата физико-математических наук и присвоило аналогичную немецкую степень «доктора естествознания».
Здесь надо пояснить, что в Германии к званию «доктор» совершенно особое отношение, не имеющее аналогов в других странах. С момента присвоения это звание сопровождает человека по жизни, словно личный дворянский титул. Оно фигурирует во всех официальных документах, стоит в паспорте и на почтовом ящике, в счетах за свет или в водительских правах. При устном или письменном обращении к человеку, обладающему таким званием, нужно обязательно указывать «господин (или госпожа) доктор». Обратиться просто по фамилии могут только знакомые – соседи или сослуживцы, а по имени – лишь близкие приятели, например, по спортивной команде.
Я еще не до конца тогда понимал эти тонкости, поэтому был крайне удивлен и раздосадован, когда на десятки моих писем с предложением взять на двухмесячную бесплатную практику неизменно получал вежливые отказы. Никто не предлагал даже встретиться. Но однажды счастье улыбнулось, и директор одной компьютерной фирмы с ничего не говорящим мне названием «Профиль» пригласил меня на собеседование.
С собой я взял, как положено, переведенные на немецкий язык все мои документы об образовании, начиная со школьного аттестата зрелости и кончая дипломом старшего научного сотрудника. Прихватил и свидетельства из немецкого института. Поразившись однообразию оценок – сплошь «зер гут» ‑ и поговорив о моем опыте предыдущей работы, директор вдруг сделал предложение, которого я никак не ожидал. Подтвердив, что взять доктора на практику никак не может, он, тем не менее, предложил принять меня на постоянную работу к себе на фирму.
Я тогда еще не знал всей подоплеки этого решения, поэтому воспринял предложение как необыкновенный подарок судьбы. Действительно, многие ищущие работу считают за счастье даже временный контракт – на год или два. А здесь мне предложили бессрочный договор (на самом деле, как принято в Германии, до достижения пенсионного возраста, тогда это было 65 лет), да еще с очень приличным окладом (по моим тогдашним представлениям, конечно). Мне дали неделю на оформление всех формальностей с институтом, больничной кассой, медицинским освидетельствованием и пр. И в следующий понедельник я должен был к девяти часам прибыть на работу по указанному мне новому адресу.
Я еще не знал, какое испытание готовит мне судьба, поэтому всю неделю провел на седьмом небе от счастья. В назначенный день и час – как сейчас помню, это было 28 июля 1997 года – я стоял у входной двери незнакомого мне предприятия, которое, судя по названию «Финансовая информатика», специализировалось на обработке банковских данных (название фирмы несколько раз менялось, я использую одно из последних). Стараясь скрыть волнение, я успокаивал себя тем, что новичку обычно дается время, чтобы войти в курс дела и освоиться в новом коллективе, поэтому и задания ему поручают не очень сложные. Однако все произошло совсем не так, как я себе представлял.
Меня уже ждали, и после короткого знакомства и обычных формальностей провели на первое совещание у руководства компании.
- В чем же состояла Ваша работа?
Чтобы дальнейшее стало понятным, я должен пояснить, что стояло за приемом меня на работу в фирму «Профиль» и почему я оказался в «Финансовой информатике» («ФИ»).
Научно-производственная компания «ФИ» уже тогда была одной из крупнейших в немецкой информатике – она обладала самым большим в Европе вычислительным центром и обеспечивала машинную обработку данных всех сберегательных касс (по-немецки шпаркасс севера и востока Германии. В ее штате тогда было более восьмисот высококлассных специалистов – математиков, программистов, экономистов и инженеров (сейчас компания монопольно обслуживает уже все шпаркассы Германии, в ней работает пять с половиной тысяч исследователей и разработчиков). И, тем не менее, в том 1997 году время поставило перед компанией задачу, которую ее сотрудники решить не смогли. Речь шла о том, чтобы внедрить в повседневную практику разработчиков модный тогда стиль программирования, называемый «объектно-ориентированным».
Основу вычислительного центра «ФИ», спрятанного глубоко под землей, составляют супер-ЭВМ фирмы ИБМ. Для подобных «больших» ЭВМ, только на порядки менее производительных, я писал свои первые программы в далеком 1965 году, когда еще никаких языков программирования не было. Банковские операции требуют особой осторожности в обработке данных. Поэтому на ЭВМ компании «ФИ» тогда были официально разрешены к использованию в производственном режиме только относительно старые языки программирования, созданные так давно, когда об объектной ориентированности никто и не думал. Задача, которую хотела решить компания, состояла в том, чтобы совместить несовместимое: на старых языках программирования реализовать особенности нового стиля, которые до того реализовать не удавалось. Ведь именно поэтому впоследствии были созданы специальные «объектно-ориентированные языки», которые на машинах «ФИ» не были допущены в производство.
Когда выяснилось, что своими силами с этой задачей справиться не удается, руководство компании решило пригласить бригаду «варягов» ‑ группу сторонних специалистов на временную работу для решения именно этой проблемы. Учитывая необычность и сложность поставленной задачи, дирекция «ФИ» выдвинула требование, чтобы научным руководителем этой группы был обязательно доктор наук.
Двух молодых ребят, хорошо владевших новым стилем программирования, удалось быстро найти. А вот отыскать подходящего доктора наук оказалось нелегко. Тогда во многие компьютерные компании Германии был отправлен запрос, нет ли у них доктора наук, которого можно было откомандировать в «ФИ» для решения одной интересной научно-технической задачи?
Такой запрос лежал на столе у директора «Профиля», когда он пригласил меня для разговора. У находчивого директора родилась смелая идея ‑ взять так кстати подвернувшегося доктора наук в штат своей фирмы и тут же откомандировать его для работы в «ФИ». Для «Профиля» эта операция сулила определенную прибыль – за доктора «ФИ» готова была платить немалые деньги. А как будет выкручиваться из этой авантюры несчастный доктор – никого особенно не волновало, на то он и доктор, чтобы решать трудные задачи.
Так опять по воле случая я неожиданно для себя оказался сотрудником двух компаний – постоянным сотрудником «Профиля» и временным сотрудником «ФИ». А о том, что мне предстоит руководить сложным научно-техническим проектом, директор «Профиля» мне предусмотрительно не сказал, об этом я узнал в свой первый рабочий день. Что мне нужно делать, я совершенно не представлял, а срок был поставлен жесткий – через шесть месяцев показать принципиальную возможность и путь решения проблемы.
Положение усугублялось тем, что мое знание немецкого языка все еще оставляло желать лучшего. Например, я с трудом воспринимал произносимые вслух числительные. В немецком двузначные числа называются не так, как в других европейских языках – сначала десятки, потом единицы, например, двадцать пять. Немцы это число называют «пять и двадцать». Когда на первых производственных совещаниях докладчик объявлял: «Откройте документацию на триста семьдесят четвертой странице», я так долго соображал, о какой странице идет речь, что пока я ее открывал, все уже переходили к следующему пункту доклада.
Одновременно нужно было еще привыкнуть к незнакомым мне рабочим условиям, осваивать непривычные электронные средства общения, множество новых программ и процессов. И знакомиться с коллегами, входить в общий рабочий ритм.
Мое психологическое состояние тогда было близким к срыву. Положение казалось безвыходным. Я был похож на спортсмена, который пришел на разминку, а ему поставили непременное условие побить мировой рекорд. Рухнули мои надежды в щадящем режиме постепенно войти в курс дела. От меня ждали прорыва в незнакомой для меня области, и времени оставалось немного.
Первые два месяца работы в «ФИ» оказались самыми трудными в моей производственной жизни. Порой я терял надежду, что выберусь из ловушки, в которую попал. И здесь незаменимыми оказались понимание и поддержка семьи. Вообще в эмиграции моральная поддержка близких людей часто играет решающую роль.
Я решил руководствоваться старым и проверенным принципом: делай, что можешь, и пусть будет, что будет. А что я мог? Прежде всего, нужно было погрузиться в суть проблемы, понять, как развивался новый подход, каким путем шли его создатели.
Накупив целую библиотеку книг по объектно-ориентированному проектированию, я после работы до ночи штудировал толстенные тома. И однажды спасительная идея пришла.
Утром мы обсудили ее с моими молодыми коллегами по «бригаде», которые уже истосковались по программированию, но не знали, что именно они должны делать. Теперь появился свет в конце тоннеля. Предложенный подход мы реализовали сначала на нескольких простых моделях, и к концу первых шести месяцев, отведенных нам для работы в «ФИ», стало ясно, что идея работает! Нам продлили договор еще на полгода, а потом мне предложили перейти в «ФИ» уже в качестве постоянного сотрудника компании. В то время я был чуть ли не единственным выходцем из России, принятым в штат фирмы.
Так я попал в эту крупнейшую в своей отрасли компанию, где проработал еще двенадцать лет вплоть до достижения предельного возраста 65 лет. За это время я занимался разными задачами, предложил и возглавил новое направление в работе компании, связанное с банками данных. Но та первая разработка «генератора объектно-ориентированных программ» мне особенно дорога. Она, кстати, до сих пор на вооружении программистов «ФИ», которые сейчас и не подозревают, в какой напряженной обстановке этот генератор создавался.
- Как Вас встретили в новом коллективе?
Как в любом коллективе встречают новичка? Сначала немного настороженно, а потом либо принимают, либо нет. Мне повезло, я попал в хороший коллектив, где считалось нормой поддерживать друг друга. Этот стиль взаимоотношений сотрудников, когда они ощущают себя членами одной команды, дорогого стоит! Всегда можно обратиться к коллеге с вопросом, если что-то не получается, но и сам будь готов поддержать товарища.
Не могу утверждать, что так обстоит дело везде, слышал и жалобы на то, что в каких-то организациях каждый думает только о себе и не стремится помогать другим. Но это свойственно, наверно, не одной Германии. Люди, по большому счету, везде одинаковы, и задача руководителя так организовать работу, чтобы поощрять достоинства сотрудников и не давать воли их недостаткам.
Меня с первых дней поражала техническая оснащенность рабочего места, очень, кстати сказать, дорогого. Это одна из причин, почему наша компания первой из всех немецких компаний перешла на совершенно новую организацию работы, внедрила так называемую концепцию «офиса 21», т.е. офиса двадцать первого века.
В «офисе-21» сотрудники не имели постоянного рабочего места. Каждое утро они приходили в свой отдел и занимали одно из свободных мест. Как в клубе, где места не закреплены за его членами. Можно было выбрать отдельный кабинет, комнату на двоих, троих или стол в общем зале.
Вначале это было непривычно, но потом выяснились и преимущества. Рабочие места не пустовали, как было раньше, когда сотрудник в отпуске, командировке или болеет. При новой организации легче учесть характер текущего задания: для сосредоточенной работы предпочтительнее отдельный кабинет, для обсуждений проекта лучше двум-трем участникам сесть вместе…
Как и во многих советских учреждениях, дни рождения и другие памятные даты отмечались подарками и совместными чаепитиями. Ежемесячно отделом отправлялись на какое-нибудь мероприятие с целью, как это официально звучало, «укрепления коллективизма». Это могло быть посещение зоопарка или катание на лодках по озеру, но заканчивалось оно обязательной дегустацией пива и закусок в каком-нибудь ресторанчике.
В целом, годы работы в «ФИ» можно охарактеризовать универсальной формулой счастья: утром торопишься на работу, а вечером – домой!
- Многим ли нашим соотечественникам удалось достичь успеха в новой для них стране, вжиться в новую культуру?
До Катастрофы, которую принес Гитлер Германии и миру, выходцы из России занимали видное место в стране, в начале двадцатого века в ходу было выражение «русский Берлин».
Когда мы приехали в Ганновер, то в местной консерватории тон задавали два профессора из Москвы, попавшие в Германию еще в семидесятых годах. Одним из них был великий пианист Владимир Крайнев, к сожалению, недавно ушедший. Мы были с ним хорошо знакомы.
Но если говорить об иммигрантах девяностых годов, то из них вошли в немецкое общество и заняли достойное место в ее экономике и культуре лишь немногие. По данным социологических исследований, проведенных известным историком Павлом Поляном, в этом контингенте доля лиц, работавших по найму полный рабочий день, составляла в 2005 году всего 18,8%. Это даже ниже, чем число пенсионеров и лиц пенсионного возраста, находящихся на базовом обеспечении (22,2%). Т.е. постоянную работу смог найти только каждый пятый-шестой человек из числа приехавших. Собственное дело открыло примерно 2,7% иммигрантов этой волны.
В книге «Мы в Германии», изданной на двух языках – немецком и русском – в 2007 году, к пятнадцатой годовщине начала еврейской эмиграции в Германию, приведены интервью с сорока представителями этой волны, чего-то добившихся в новой стране. Большинство из них врачи, музыканты или бизнесмены. Служащих мало. Кроме меня, в книгу попали один инженер строительной фирмы, один рабочий-сборщик авиационных двигателей и двое молодых людей, работавших на кафедрах в университетах, которые недавно окончили.
Но это положение 2007 года. С тех пор многое изменилось. Прошли связку «гимназия-университет» дети людей, приехавших в девяностые годы. И это новое поколение сразу выдвинулось на высокие позиции в самых престижных областях экономики, науки, культуры. Замечу, что процент окончивших университет среди детей еврейских иммигрантов самый высокий в Германии, он выше даже, чем у коренных немцев. Те, как правило, предпочитают более короткий путь к самостоятельной жизни – через производственное обучение, а не через гимназию и университет. Ведь в гимназии учатся на три года дольше, чем в обычной десятилетке. Да еще 5-6 лет университета! Человек, поступающий на работу после школы и получающий дальнейшее образование без отрыва от производства, начинает приносить домой зарплату на 8-9 лет раньше выпускника университета.
Я упоминал, что был одним из первых выходцев из России, кто попал в штат компании «ФИ». Сейчас число молодых специалистов, приехавших из России детьми и недавно окончивших вузы Германии, исчисляется в компании десятками.
Можно привести и другой пример, который знаю не понаслышке. Мой младший сын, которому было тринадцать лет, когда мы приехали в Германию, окончил гимназию и следом за ней Ганноверский университет, получил диплом по математике. Сейчас работает в математическом отделении крупной страховой компании.
На первый курс математического факультета вместе с ним записалось примерно 450 студентов. Через год половина отсеялась, а к диплому подошли только одиннадцать человек! Так вот, среди этих одиннадцати счастливчиков было четверо, родители которых приехали в страну с волной эмиграции девяностых годов. Необыкновенно высокий процент!
Сын сохранил хороший русский язык, надеюсь, что и с внуками можно будет общаться по-русски. Я считаю это важным.
- Есть что-то, чего Вам здесь не хватает? Как в духовном, так и материальном плане, может даже гастрономическом?
В век глобализации, когда границы между государствами теряют свое разделяющее значение, трудно придумать желание, которое невозможно выполнить из-за того, что живешь в каком-то определенном месте.
Но когда мы только приехали в Германию и жили несколько месяцев в городе Шверине, я задал себе тот же вопрос, что и вы мне сейчас. И в шутку отвечал себе тогда так: по сравнению с Москвой мне не хватает трех вещей, к которым я привык: кефира на завтрак, фиолетовых чернил для авторучки и радиостанции «Эхо Москвы».
Вопрос с кефиром быстро отпал, так как в магазинах обнаружилось необъятное множество различных сортов этого продукта. После переезда в Ганновер нашлись в больших канцелярских магазинах и фиолетовые чернила, да надобность в них скоро исчезла – моя любимая авторучка с золотым пером уже много лет лежит в ящике стола сухой, компьютеризация сделала рукописи ненужными.
Дольше других продержалась тоска по «Эху Москвы», так как вещает радиостанция на средних волнах, недоступных в Германии, а на коротких волнах ее не было слышно. Но с развитием интернета и эта проблема перестала существовать. Теперь не только сотни радиостанций стали доступными через компьютер, но и десятки российских телеканалов спокойно принимаются из мировой сети.
Правда, одна гастрономическая мечта осталась в Германии неудовлетворенной: ни в одном магазине я не смог найти навагу. В Советском Союзе она была двух видов: североатлантическая и дальневосточная. Здесь же, при обилии разных других видов рыб, навага мне не попадалась никогда. Правда, в последние годы, приезжая в Москву, я и там находил ее с большим трудом.
- Есть ли объединения соотечественников в Вашей стране? Вообще, есть ли некое русскоязычное культурное поле в стране?
На оба эти вопроса можно ответить утвердительно. Культурная программа для русскоговорящей публики насыщена так, что иногда кажется, будто российские артисты чаще выступают в Германии, чем дома. В театрах во время выступлений коллективов из России обычно аншлаг. Русские экскурсионные бюро, русские продовольственные магазины, фирмы, внедряющие различные системы российского кабельного и спутникового телевидения, можно найти в любом районе города. Во многих аптеках, мастерских, лечебных учреждениях с клиентами говорят по-русски.
Объединений соотечественников множество. Есть Толстовское общество, разные землячества русских немцев, имеются и еврейские общины, в которых преобладают, естественно, русскоязычные члены. Известный анекдот: сколько синагог строит еврей на необитаемом острове? Ответ: две. В одной он молится по субботам, а в другую – ни ногой! Так вот, в сравнительно небольшом Ганновере целых четыре еврейских общины.
В здании одной из них группа энтузиастов решила создать Еврейскую библиотеку Ганновера. Подчеркну, что не библиотеку общины, чем никого не удивишь, а именно самостоятельную городскую библиотеку, входящую в объединенную сеть немецких библиотек с единым каталогом имеющихся в хранилище книг. Книги собираются на четырех языках, один из которых русский.
Я вхожу в правление этой библиотеки и знаю, каких усилий стоило ее открытие, состоявшееся 10 мая этого года. Этот день я предложил два года назад для открытия не случайно – именно 10 мая 1933 года на площадях Германии сжигали книги, главным образом, еврейских авторов в рамках проводимой национал-социалистическим студенчеством акции «в защиту немецкого духа». Символично, что именно 10 мая открылась еврейская библиотека – нацистам не удалось достичь их целей, а еврейская жизнь в Европе продолжается и развивается.
Подготовительная работа велась три года. Библиотека имеет свое помещение в два этажа с лифтом, рассчитана на хранение примерно двадцати тысяч книг. Сейчас собрано, обработано и введено в единый компьютерный каталог около пяти тысяч. Из них несколько сотен – на русском языке. Среди книг есть настоящие раритеты.
В библиотеке проводятся различные культурные мероприятия. В частности, я уже два года руковожу Ганноверским семинаром «Еврейская история и культура», занятия которого проходят в помещении библиотеки ежемесячно.
- История и культура теперь для Вас не абстрактные понятия, а новая область деятельности. Когда это началось?
Почти сразу после приезда в Германию, как только первые трудности с устройством на работу были преодолены. Историю я любил всегда. Еще в Москве собрал довольно интересную библиотеку по античной, русской и еврейской истории. Писать что-то «гуманитарное» в России, честно говоря, не приходило в голову, сочинял в основном тексты по основной специальности ‑ на математические и кибернетические темы. Исторические очерки стал писать только в Германии. И толчком послужил забавный факт: в Ганновере есть улица Берковича. Для Израиля это не удивительно, а вот в немецком городе такое название редкость.
С очерка «Человек первого часа», в котором я описал историю ганноверских Берковичей, и начались мои «Заметки по еврейской истории». Так называлась моя первая книга, изданная в Москве и в Ганновере в 2000 году. Затем появилась серия работ, посвященных героям, праведникам и другим людям во времена Холокоста. Очерки были собраны в мою вторую книгу «Банальность добра». Книга выходила два раза в Москве (2003 и 2009 годы) и продолжает вызывать много споров и дискуссий, в ней с непривычной стороны раскрывается история Катастрофы.
По материалам книги я написал сценарий документального фильма «Вопросы к Богу» о немцах, которые помогали евреям в годы Холокоста. Фильм был снят на московской студии документальных фильмов «Параджанов-фильм» в 2005 году.
Кроме этой темы меня в последние годы очень интересует история науки, прежде всего, математики, роль в этой истории еврейских ученых. И еще одна проблема весьма занимает меня: смятение умов, поражающее интеллектуальную элиту общества в годы исторических сдвигов, например, при установлении диктатуры. Пример Томаса Манна, допускавшего необъяснимые, казалось бы, ошибки в оценке первых шагов нацизма, весьма показателен.
К этим писательским опытам отношусь серьезно, и меня радует, что они находят признание профессионалов, их публикуют такие издания, как «Вопросы литературы», «Иностранная литература», «Нева», «Историко-математические исследования» и прочие «толстые» журналы.
С «Заметками по еврейской истории» связан и мой выход в интернет. Сначала я разместил очерки из этой книги на своем сайте (www.berkovich-zametki.com), чтобы их могли прочитать те, кому не досталась книга. Читатели присылали мне свои отзывы, замечания, свои статьи на близкие темы. Тогда и родилась идея периодического журнала, который стал называться, как и книга, «Заметками». Первый номер журнала вышел в декабре 2001. А сейчас число номеров превысило полторы сотни. Кроме «Заметок» также ежемесячно выходит журнал «Семь искусств» (www.7iskusstv.com). И каждый квартал видит свет свежий выпуск альманаха «Еврейская Старина».
Все три издания популярны, привлекают достойных авторов, их читают десятки тысяч читателей из разных стран мира. Тут работают законы обратной связи: чем интереснее журнал, тем шире его читательская аудитория, тем больше новых авторов предлагают свои работы, что делает журнал еще интереснее, а это опять увеличивает его известность и расширяет круг читателей и так далее, пока хватает сил...
Так неожиданно в мой послужной список добавилась новая профессия – главный редактор сетевых журналов. Остается надеяться, что один из основоположников Львовской математической школы Гуго Штейнгауз не слишком ошибался, когда утверждал: «Если двум людям поручить новое дело, то лучше с ним справится математик».
- Русскоязычная пресса Вам встречалась?
Конечно, в Германии издается большое число русскоязычных газет, которые популярны, в основном, у пожилых читателей, не освоивших немецкий язык и не получивших навыков работы в интернете.
Сейчас лидируют в этом секторе рынка два издательских дома – «Русская Германия» Бориса и Дмитрия Фельдманов и «Вернер Медиа» Николая Вернера. При всех различиях выпускаемых ими газет и журналов у них есть много общего: вторичность большинства публикуемых материалов. К сожалению, это свойство почти всех русскоязычных СМИ, выпускаемых вне России. Более половины всей площади любой эмигрантской газеты занимают тексты, либо перепечатанные из российских изданий, либо скопированные из интернета. И это, увы, неискоренимый недостаток подобных изданий.
Их аудитория становится с каждым годом все малочисленней, средств для развития и роста не хватает, вот и приходится экономить на ярких авторах, заменяя оригинальные работы простой копией. Насколько я знаю, несколько лучше обстоит дело с русскоязычной прессой в США и в Израиле, но и там невозможно полностью избавиться от клейма провинциальности и вторичности.
Совсем иная картина наблюдается в интернете. Именно тут по-настоящему расцветают оригинальные издания, здесь простор талантливым авторам. В наших журналах мы не публикуем ни одной работы, которая уже появилась в каком-то сетевом издании, на которую можно просто дать ссылку.
Именно интернет-издания, доступные поверх всех государственных границ читателям всех стран, ‑ вот, по моему мнению, будущее русскоязычной прессы во всем мире.
- Вы чувствуете какие-либо перемены в сознании, в менталитете?
Нет, человек мало меняется от передвижений в пространстве. Движение во времени сильнее меняет характер. Но от этого не застрахован никто, где бы он ни жил. А от переезда в другую страну ни трудоголик не перестает быть вечно занятым, ни лентяй не слезет с дивана, пока его не клюнет жареный петух.
- Про Вашу страну существует ряд клише, стереотипов, домыслов. Насколько картинка в СМИ отличается от того, что на самом деле? Ваша страна, она какая?
Я расскажу только об одном широко распространенном стереотипе, который я считаю весьма опасным. Речь идет о так называемом врожденном немецком антисемитизме.
Катастрофа европейского еврейства, которую называют Шоа, или Холокост, ‑ незаживающая рана в сердце любого еврея, тем более, в Германии. То, что произошло в течение двенадцати лет двадцатого века, пока Гитлер был у власти, забыть невозможно.
Но и немцы это не забывают. Государство делает много, чтобы память о преступлениях нацистов сохранялась у новых поколений граждан. Уроки истории Холокоста – в обязательной школьной программе. О Катастрофе пишут книги, снимают фильмы, делают телевизионные передачи. Программа приема евреев из бывшего СССР в 1990-2005 годах, - одно из действий немецкого правительства, направленное на восстановление нормальной еврейской жизни в стране.
До сих пор историки спорят о том, в чем причина Холокоста. С легкой руки американского историка Даниэля Гольдхагена широко распространился миф о том, что главной причиной Холокоста был врожденный немецкий антисемитизм. Я считаю это псевдонаучным домыслом, исторически необоснованным и неверным.
Нацизм пришел к власти в результате многих причин. Антисемитизм сыграл тут свою роль, но далеко не главную. Если бы в начале двадцатого века экспертов ‑ историков и социологов – спросили, в какой стране положение для евреев складывается наиболее неблагоприятно, где опаснее всего им жить, то большинство назвали бы не Германию, а другие страны. Антисемитизм во Франции во времена «дела Дрейфуса» был куда более свирепым, чем у немцев. Погромы в России и в Польше грозили жизни евреям значительно больше, чем антисемитские выходки в Германии.
Пока партия национал-социалистов была немногочисленной группой маргиналов, Гитлер всячески выпячивал свою звериную ненависть к евреям, выставлял их источником всех бед Германии. Ведь таким образом он мог привлечь в НСДАП новых членов из таких же, как он, юдофобов. Но вот в 1930 году у нацистской партии впервые появилась возможность завоевать большинство в парламенте. К предвыборной борьбе тщательно готовились, специально подготовили партийный Манифест, составленный при непосредственном участии вождя партии. Сторонникам версии Гольдхагена должно показаться странным, что в этом документе не было ни слова о евреях! А ничего странного тут нет. Когда встала задача завоевать голоса не маргиналов, а простых немцев, хитрый политик Гитлер не стал выпячивать свою ненависть к евреям, понимая, что этим он не только не привлечет массового избирателя, но, напротив, оттолкнет от себя нормальных граждан. Проблемы экономики для рядового немца были куда ближе и понятней, чем расовый антисемитизм верхушки национал-социалистической партии. И именно на этом, а не на врожденной антипатии к евреям, и сыграл Гитлер во время исторических выборов в сентябре 1930 года. Будь концепция Гольдхагена верной, будущий фюрер использовал бы в предвыборном Манифесте совсем другие аргументы.
И еще один исторический пример, опровергающий миф о немецком врожденном антисемитизме: Первой общегосударственной акцией против евреев стал бойкот еврейских предприятий, назначенный на первое апреля 1933 года, через неделю после того, как Гитлер получил права диктатора. К проведению акции был привлечен весь государственный аппарат, все силы национал-социалистической партии. Каков был бы результат «операции», если бы немцы действительно так относились к евреям, как это описывает Гольдхаген? Только один – всенародная поддержка и безоговорочный успех акции. Что же произошло на деле? Операция фактически провалилась и была свернута в один день, лишь в отдельных местах длилась три-четыре дня.
Но вот о другой антиеврейской акции – всегерманском погроме, получившем название «Хрустальная ночь», с 9 на 10 ноября 1938 года, можно сказать, что он прошел без существенных возражений со стороны немецкого населения. Т.е. пять лет интенсивной и ежедневной антиеврейской пропаганды – в газетах, книгах, журналах, в кино, на радио – сделали свое дело: негативное отношение в народе к евреям было выращено и закреплено.
Этот пример важен еще одним своим следствием: он показывает, как легко в тоталитарном государстве «промываются мозги», как быстро можно изменить так называемый «менталитет народа». Из других социальных экспериментов, поставленных историей, мы знаем, что немецкий народ тут не исключение.
Миф о врожденном немецком антисемитизме я считаю чрезвычайно опасным, так как он уводит внимание от истинных причин Катастрофы и делает возможным ее повторение в других местах.
Конечно, никто не может дать стопроцентную гарантию, что нацисты снова не придут где-нибудь к власти. Но в Германии, уже переболевшей коричневой чумой, рецидив болезни менее вероятен. Немцы очень внимательно следят за нацистской угрозой, и на демонстрацию нескольких десятков неонацистов выходят с протестом на улицы тысячи людей.
Признание всех немцев, в том числе, родившихся через два-три поколения после войны, ответственными за Холокост, сродни любимой идее Гитлера об ответственности евреев за все зло на земле. На самом деле, не бывает «народов-преступников», как не бывает и «народов-праведников».
- Что бы Вы сказали тем, кто собирается покинуть Родину? Может быть, от чего-то предостеречь, что-то посоветовать?
Внешне эмиграция в развитую страну выглядит заманчиво: вокруг высокий уровень жизни, цивилизация, комфорт… На самом деле, эмиграция ‑ тяжелое испытание, и нужно обладать немалым запасом жизненных сил, упорства и настойчивости, чтобы преодолеть различные „барьеры" на пути в новое общество. В стране родного языка значительно проще реализовать себя, не испытывая страшных «перегрузок».
По поводу благ, открывающихся в эмиграции, мне вспоминается старый анекдот про Золотую рыбку, которая была готова выполнить любое желание. «Хочу быть Героем Советского Союза», ‑ попросил однажды человек. Рыбка махнула хвостом, и человек оказался в окопе, в руках гранаты, а на него шел немецкий танк.
Кто думает, что эмиграция сама по себе обеспечивает красивую жизнь, ошибается. Но кто готов испытать себя в непростых условиях, кто готов начать новую жизнь, должен верить: дорогу осилит идущий.
